bannerbanner
Глаза зеркал
Глаза зеркал

Полная версия

Глаза зеркал

Язык: Русский
Год издания: 2019
Добавлена:
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
2 из 3

Линочка усмехнулась и бросила взгляд на Антона. Молодой человек продолжал живописать сельскую жизнь; машина повернула направо, и шум гравия под колесами заглушил хмыканье Лины, которое Антон мог бы принять за недоверие к словам и обидеться.

– Вот и Саманная! – Заречный провозгласил это так торжественно, словно они въезжали на Красную площадь, причем на белом коне.

Опасения Линочки в отношении назойливого внимания соседей оказались лишенными оснований, наблюдать за личной жизнью Антона и его гостьи, здесь было некому. Вся улица – это три дома по одной стороне дороги, два – по другой.

– На самом деле, село у нас большое, – сообщил Заречный, наблюдая растерянность на лице подруги. – На Садовой много дворов, в Родниках, на Ульянова-Ленина, на Совхозной, а Саманная считается тупиком. Но, – Антон выразительно приподнял брови и красноречиво помолчал пару секунд, – Саманная – историческая часть поселения. Здесь, на Саманной, когда-то стоял дом владельца имения, Беседина.

Лина нахмурилась и отвернулась от Заречного, опасаясь, что он разглядит тревогу на её лице. Линочке сейчас меньше всего хотелось слушать о бывших владельцах, поместьях, князьях, особняках, проклятиях… Этого с нее хватит! И все же она начала волноваться и с полуулыбкой, подходящей к светской беседе, поинтересовалась:

– Надеюсь, ты не в родстве с владельцем?

– С кем? – Антон сначала удивился и, кажется, не понял о чем речь, затем весело расхохотался. – С Бесединым? Нет. Было бы, конечно, забавно, но нет. Мои предки и по отцу и по матери крестьяне, да и я по своей натуре тоже. Люблю на земле работать, крестьянская у меня порода, и никуда от этого не уйти. Счастлив тот, кто себя правильно оценивает и понимает. Так Избачиха говорит.

– Кто говорит? – не поняла Лина.

– Соседка моя. Вон её дом. Видишь?

Дом Избачихи Линочка сразу окрестила присидышем, так тетушка Марта называла неподоспевшее тесто; домик низенький, но крепенький и обихоженный, с резными ставнями на окнах.

– Очень занятная старушка, эта Избачиха, – улыбнулся Антон. – Всё у нее какие-то присказки да поговорки. Я в детстве часто к ней бегал байки слушать, а сейчас помогаю по-соседски. Дети и внуки у нее в Питере, приезжают нечасто, а она здесь одна бедует. Старенькая, слепая почти, а к детям в Питер не желает переезжать. А напротив – моя холостяцкая берлога.

Дом Заречного был облицован материалом, напоминающим древесную кору, невысокий забор, огораживающий двор позволял разглядеть ровные грядочки, укрытые соломой, три деревца и аккуратные ровные кусты шиповника; широкое низкое крылечко, металлическую тяжелую дверь. К дому от дороги вела ровная тропочка, присыпанная кирпичной крошкой. И дом, и двор казались теплыми, уютными, манящими.

Лина живо представила себе летний день, когда деревья и кустарники одеты в густую зелень, от земли исходит приятное тепло, а в воздухе витают ароматы цветов, над которыми весело вьются бабочки. Весной, сразу после таяния снега и первых теплых лучей, пряно и бодряще пахнет сохнущей древесиной. А зимой – печным дымом, морозом и свежим хлебом.

– А рядом дом Худовых. Очень приличные люди, образованные, творческие. Валентина Ивановна недавно овдовела, но с ее внешностью и общительностью, она недолго пробудет в таком печальном статусе. Она педиатр в детской поликлинике. Её ныне покойный супруг был художником. С ним я мало общался, да он, в принципе, ни с кем не дружил, разве что со своими шедеврами. И еще Зоя здесь живет, дочь Валентины Ивановны, приходящаяся Неону падчерицей.

– Не… кому? – спросила Лина, не совсем понимая, зачем Антон так тщательно растолковывает ей совершенно незначимую информацию.

– Неон Аскольдов, художник, – охотно пояснил Антон, останавливая автомобиль. – Между прочим, он покинул стольный град, сознательно выбрав для жизни наше село, говорил, что Беседино его вдохновляет. Вообще-то, никакой он не Неон и не Аскольдов, а Николай Степанович Худов, но для художника такое имя обидно звучит, как бы от слова «худо», то есть, плохо.

Дом, сложенный из белого кирпича воображение не потрясал и выглядел обыкновенно, разве что синие ставни на окнах немного оживляли стандартное строение, да глухой забор из плотно пригнанных досок был ярко разрисован знаками, похожими на руны.

– Это Неон так украсил забор? – Лина решила проявить заинтересованность в жизни местного сообщества.

– Нет, это Валентина Ивановна живописала, – рассмеялся Антон. – Она говорит, что это символы защиты дома от кого-то или чего-то. После смерти мужа она немного странная стала, наверное, одиночество сказывается. Такое ощущение, что тетя Валя чего-то опасается. Хорошо, что она с дочерью живет, а то, знаешь, одинокие женщины немного сумасбродны. А Зоя, дочь Валентины Ивановны, очень разумная девушка для своих восемнадцати лет, хотя сосредоточена только на себе. Тетя Валя, знаешь, хорошая, но одинокая женщина, потому и немного загадочная.

Линочка смущенно улыбнулась. Наверное, Антон прав: скудность впечатлений от реальной жизни заставляет придумывать замысловатые сюжеты, заплетать в косу событий случайные фрагменты из прочитанного в книгах, увиденного в фильмах и придавать особое значение бессмысленным ситуациям. В памяти вновь возник образ человека в сером балахоне. Может быть, это пугало – коллективная галлюцинация одиночек? И красивая брюнетка, возможно, тоже одинока, как эта вдова художника, как Линочка и Тошка?

Антон вышел из автомашины и, распахнув дверцу, галантно подал руку. Выбравшись из салона авто, девушка осторожно потянула носом воздух, а затем сделала глубокий вдох. Маленький провинциальный городок, где жила Лина, находился совсем недалеко, но воздух там был совсем другой – тяжелый, пропахший бензином.

Заречный открыл капот и принялся доставать пакеты с логотипом сетевого магазина. Линочка хотела было помочь, и уже сделала шаг, но остановилась, застыв на мгновенье. Ей показалось, будто на нее бесшумно надвигается беда. Преодолев страх, Лина оглянулась. Позади стояла высокая стройная девушка и насмешливо наблюдала за Антоном.

Зловредная снегурочка

– Удивляюсь я современным нравам, – улыбаясь, сказала она. – Нет бы, сначала гостью в дом пригласить, чаем угостить, предложить полистать альбом с фотокарточками или телевизор включить, а уже потом бытовой прозой заниматься. Зачем? Пусть гостья на холодке померзнет. Ох, в этом весь Антоська Заречный. – Девушка хихикнула и представилась: – Зоя, соседка Антоськина.

– А я Лина.

Элеонора под взглядом новой знакомой потупилась и зачем-то шаркнула ножкой. Смотреть в лучистые глаза Зои, не выдавая удивления, замешанного на восхищении, оказалось трудно. Высокая, стройная, легкая, тянущаяся вверх и потрясающе красивая; казалось, что на поверхности земли Зою удерживают лишь ботинки и рюкзак. Иссиня черная тугая коса перекинута за плечо, личико белое, необыкновенно яркие голубые глаза… и вся Зоя была похожа на снегурочку, существо прекрасное, но, безусловно, нереальное. Сходство с внучкой зимнего деда усиливала и облачение девушки: шапочка, курточка, меховые варежки, брючки, рюкзачок и ботики – всё белое.

Лина даже закрыла глаза, испытывая неловкость за свой простенький серенький наряд. Вещи, приобретенные на рынке и в магазинчике «Секонд-хенд» не радовали утонченностью модели и не претендовали на эксклюзивность, к тому же глубокий капюшон куртки-пуховика всё время норовил съехать на переносицу, и Линочка чувствовала себя неловко.

– Ой! – воскликнул Антон и виновато посмотрел на подругу. – Зоя права. Я что-то не подумал. Ты, наверное, проголодалась и устала? Ах, я растяпа!

Лина в ответ покачала головой. На самом деле ей очень хотелось поскорее попасть в дом Антона, выпить горячего кофе и забыть о Зое, как о наваждении. А Зоя разглядывала Линочку, но не с деревенским простодушным любопытством, а с долей грусти и разочарования: так опытный оценщик смотрит на стеклянную безделушку, которую принесли в ломбард под видом фамильного бриллианта.

– А ты, Антоська, – насмешливо обратилась Зоя, переводя взгляд на Антона, – продолжаешь заниматься благотворительностью? Благородство в наше время – дело невыгодное. Хочешь стать удачливым и успешным, так держись ближе к тем, кто дружит с успехом и удачей, а ты всё горемык от житейских невзгод спасаешь.

«В периоды сложных эмоциональных состояний, человек становится очень уязвим. Слова, взгляды, неосторожное замечание или молчание могут восприниматься необоснованно болезненно. Поэтому близкие люди должны приложить максимум усилий и терпения».

От слов Зои душа Линочки сжалась в комочек, заледенела от обиды и сдавила холодом сердце. Ну, почему так бывает: стоит только почувствовать себя не абстрактным существом, а живой и, возможно, интересной личностью, как тут же появляется тот, кто непременно постарается сделать из тебя образец неполноценности? Вот сейчас Зоя парой легких фраз поставила всё на свои места, определив Линочку в статус горемык. Лина пропустила болезненный удар по самолюбию и задумалась.

– А что такого? – удивился Антон, не замечая застывшего выражения на лице гостьи. – В жизни всякое случается.

– Да ладно, Антоська, – рассмеялась Зоя. – Я тебе просто завидую, ты умеешь находить общий язык с пожилыми, а я их боюсь.

Щеки Линочки вспыхнули от возмущения. Конечно, Зое только восемнадцать и Лина по сравнению с юной красавицей выглядит не столь свежо и бодро, но вот так запросто угодить в категорию пожилых она не согласна.

– Пока! – Зоя махнула рукой Антону, подмигнула Линочке и бодро зашагала по тропинке к автобусной остановке.

Юная, прекрасная, воздушная и уверенная в себе девушка, у которой наверняка все хорошо. С такой-то внешностью разве может быть что-то плохо? Элеонора вздохнула.

«Не старайтесь быть идеальными или сравнивать себя с теми, кто вам кажется более успешным или привлекательным. Вы не знаете их проблем».

Обида отпускала постепенно, а когда окончательно разжала когтистые жестокие лапы и выпустила испуганное сердце, по телу разлилось живительное тепло. Оказывается, красавица Зоя вовсе не намеревалась обижать Линочку, и во всем виноваты тетки-опекунши, взрастившие не только Лину, но и ее комплексы.

– Зойка почему-то придумала, будто боится бабушку Избачиху, – объяснял Антон, с нетерпением наблюдая за тем, как гостья нарезает вишневый рулет. – А мне жалко старушку, да и дружба у нас с ней давняя. Каждое утро я навещаю ее, а вечером привожу продукты. У нас такой тайный уговор: если утром…

Как оказалось, утренние часы в Беседино насыщены событиями и, несмотря на вполне городские условия, местные жители сохранили старые традиции. Даже москвичи-зимородки переняли привычку рано вставать, хотя это давно уже утратило практический смысл: никто не держал коров, требующих утренней дойки и кормления, не было необходимости топить печи, ставить опару на хлеб, спускаться в зимние погреба, ходить к колодцу за водой – всё в прошлом, но привычки оказались сильнее.

– Это, знаешь, генетика. Просыпаюсь в половине шестого, – сообщил Заречный, – готовлю омлет или яичницу, пью кофе на террасе, читаю газеты, смотрю в окно – одним словом, наслаждаюсь жизнью, а заодно, проверяю, всё ли в порядке у бабушки Избачихи. У нас с ней тайный уговор: если утром шторки на окнах в избе старушки раздернуты, значит, всё в порядке, можно спокойно завтракать. Если задернуты, значит, приболела, требуется помощь. Но такого еще не бывало, Избачиха на удивление крепкая бабулька, фору молодым даст.

Внутреннее убранство дома Заречного напоминало городскую квартиру: две комнаты, кухня-чулан, душевая кабина, центральное отопление, стандартная мебель – ничего уникального, кроме печки-голландки, выкрашенной серебрянкой. Всё скромно, без претензий, вполне удобно, но немного не уютно. Сразу видно, что здесь живёт холостяк: ни миленьких безделушек, ни цветочков, ни фотографий в рамочках; на окнах вместо штор – жалюзи, вместо обеденного стола – компьютерный, диван и кресла больше соответствовали офисному стилю, нежели домашнему, на подоконниках и полках лежали кипы газет.

– А где же книги? – удивилась Лина, вспомнив о том, с каким упоением Тошка зачитывался романами Вальтера Скотта, Диккенса, Лондона, Дюма.

– Здесь, – Тошка указал на компьютер. – А еще в электронной читалке. Пойдём-ка на террасу, я там обычно трапезничаю.

Терраска представляла собой небольшое, вытянутое вагончиком, помещение с двумя окнами, занавешенными вышитыми короткими шторками. В простенке между окон стоял круглый стол, накрытый клетчатой клеёнкой, у стола – четыре стула с гибкими спинками и мягким подголовником.

– Это, – Антон кивнул на стулья и рассмеялся, – мне в прошлом году в качестве премии выписали. Что-то не шла у нас торговля, вот и нашли способ поощрить неходовым товаром. Они удобные, эргономичные, но страшненькие.

Заречный говорил, а Лина слушала, пила сладкий кофе с рулетом и улыбалась. Как хорошо здесь, на террасе, спокойно и дремотно. Линочка смотрела в окно и думала, что Беседино – милое простое село, где так приятно укрыться от городской реальности, забыть о работе, о тетках-опекуншах и обо всех неприятностях, вместе взятых. Даже о сером человеке можно не вспоминать.

Сонное зимнее солнце, заглядывая сквозь вышитые шторы, заполняло террасу нежно-фиолетовым светом, придавая предметам прозрачность и легкость. Старая книжная этажерка у двери, старенький диван у стены, стол, стулья, Антон – всё казалось нереальным, светлым, невесомым, да и сама Линочка почувствовала себя легкой, счастливой и умиротворенной.

Вдруг в проеме двери показался силуэт человека в балахоне. Лина пыталась сказать Антону, предупредить, но он лишь качал головой, не понимая ее. На плечи навалился ледяной ужас, она вздрогнула, хотела закричать, но не смогла и крепко зажмурила глаза, а когда открыла, то увидела перед собой улыбающееся спокойное лицо Антона.

– Ого, похоже, кто-то устал. Это кислород так действует. Что же ты не сказала, что хочешь спать?

Даже теперь, очнувшись от внезапного забытья, Лина не могла отогнать ужасный морок. Серая фигура стояла на пороге и уже не пыталась притворяться бесплотным видением, она была настоящей, материальной и не собиралась таять, как подобает сотканным из фантазий видениям.

Избачиха

– А декабрь-то совсем разомлел, – произнес трескучим голосом устрашающий призрак и, переступив через порог, вошел в террасу.

– Любовь Никаноровна! – воскликнул Антон и, подскочив со стула, резво подбежал к мороку, успев шепнуть: – Избачиха.

Назвать ее старухой у Линочки не повернулся бы язык. Да и на морок при ближайшем рассмотрении Любовь Никаноровна совсем не была похожа. Выше среднего роста, крепкого телосложения, лет шестидесяти с небольшим. Голову женщины венчала меховая шапка-боярка, широкое длинное пальто, отороченное снизу мехом, делало её похожей на неизвестный или забытый персонаж зимней сказки. Серые валенки и длинная трость-посох довершали образ.

Антон помог новой гостье освободиться от длинного пальто, усадил за стол и ушел за новой порцией кофе.

– Мы живём в глухом захолустье, – низким голосом заговорила Любовь Никаноровна, глядя в пространство поверх головы Лины, – и, конечно, новые люди вызывают живой интерес. С тех пор, как бабка Антона умерла, – Избачиха размашисто перекрестилась, едва не смахнув со стола блюдо с рулетом, – мне не доводилось наблюдать в этом доме гостей. Вы, как я понимаю, девушка городская? Сельской жизни не знаете?

Кожа на лице Любови Никаноровны ровная, натянутая и только веки тяжелы и морщинисты, а взгляд напряженный и остекленевший.

– Наклонись-ка, ближе, милочка, – грубоватым шепотом произнесла странная женщина и, схватив послушную Лину за плечо, в самое ухо произнесла: – Возвращайся в город, а не то…

– Вот и кофе! – Антон поставил бокал из темного стекла перед Любовью Никаноровной и подмигнул Линочке.

– Я слышу, – вновь заговорила Избачиха, выпустив Лину из крепкого захвата, – машина твоя подъехала. Ждала тебя, ждала – нет. Забеспокоилась, мало ли что случилось. А ты, детка, значит, невеста Антона нашего? – Никаноровна прищурила глаза и посмотрела прямо на Лину тяжелым взглядом.

У девушки замерло сердце, она так разволновалась, словно от мнения пожилой женщины зависело будущее, возникло странное желание понравиться ей во что бы то ни стало.

– Ватрушки попробуйте, рулетик, – заворковала Элеонора, пытаясь подражать теплому голосу одной из своих опекунш.

Избачиха прищурилась еще сильнее и покачала головой.

– Вижу я плохо, детка, но думаю, человек ты не пустой, не из глупеньких да брехливых. Из чьих ты? Что у тебя за семья? Где трудишься или учишься где? Сказывай, детка, мне, старухе, всё любопытно знать. Уважь старость, потешь душу новостями.

Линочка сначала осторожно, а затем всё смелее и смелее, стала рассказывать о себе, о том, как сиротой осталась, о тетках-опекуншах, о сложностях жизни, о своей невезучести; как на духу призналась в страхе перед маленькими поселениями, поскольку не понаслышке знает, какие существа водятся в тихом омуте и, как просто попасть в переплет событий.

Избачиха слушала внимательно, кивала, иногда улыбалась, иногда хмурилась и качала головой, вздыхала, шевелила бровями, но не перебивала. Один раз Линочке показалось, будто в глазах Любови Никаноровны блеснул огонь, однако, тяжелые веки снова сомкнулись и пламя азартного интереса погасло. Избачиха долго молчала, упираясь подбородком в круглый набалдашник длинной трости, больше похожей на посох.

– Хороша ли ты лицом? – неожиданно спросила Любовь Никаноровна. – Я способна видеть силуэты, различать формы, если они в движении, некоторые цвета, если они яркие, но мелочей разглядеть не могу.

– Линочка у нас красавица, – ответил Антон, заметив растерянность Лины. – Скромна, мила, умна и очень любит смущаться. Вообще-то, мы друзья.

Бледные губы Избачихи слегка дрогнули, изображая улыбку. Выпив кофе, Любовь Никаноровна засобиралась домой. Антон вызвался её проводить, пообещав вернуться минут через десять. Линочка убрала со стола посуду и, проходя мимо двери, ведущей в сени, услышала скрипучий голос Избачихи, строго выговаривающей что-то Антону. Подслушивать желания не возникло, и не упади с плеча кухонное полотенце, Лина прошла бы мимо.

– Хорошая девушка, – услышала Линочка, – спокойная, не вертушка, не ветреница. Умом, конечно, не блещет, эрудиции я не заметила, но оно для домашнего обихода и хорошо. Антоша, не обижайся, но ты тоже не Энштейн. А для счастья нужно немного: правильно оценить себя и найти в пару себе ровню. Не скандальная, без претензий, совсем не эта мамзелька-карамелька Зойка. Давеча, сквозь зубы поздоровалась и мимо – шасть. Хотела я у нее про мать, про Валентину, спросить, да куда там, мелькнула и растаяла белым туманом, дылда. Не знаешь, как Валентина-то? Совсем разумочка лишилась, сбрешила головушкой после смерти мужа. Знаки на заборе начертала, в Москву бежать собралась, глупая, думает от зла упасется. Поговорил бы ты, Антошенька, с Валентиной или с Зойкой-карамелькой, по-доброму, по-соседски, пусть вернут то, что забрали, иначе никаким способом лихо не отвадят от себя. Жалко их, дурех, пропадут ведь почем зря.

– Я говорил, – тихо ответил Антон. – Но они не понимают, о чем речь.

– Бестолковые! – зло и тонко воскликнула Избачиха. – А ты еще раз поговори. Зойка видела твою невесту?

– Видела, но Лина мне вовсе не…

– Вот и славно. Невесту свою зря не пугай, она, вишь, боится загадок да переплетений, а в Беседино их целый лабиринт. Хочется мне, Антоша, – голос Избачихи стал глуше, – до центра этого лабиринта добраться и зло одолеть. Только боюсь, не одна я в центр попасть мечтаю, кто-то меня обгоняет. Не лихо ли само со мной состязается? Невесту свою напрасно ты сюда привёз.

– Линке угрожает опасность, – ответил Заречный. – Я смогу её защитить.

– Славный ты парень, Антошенька, – вздохнув, сказала Любовь Никаноровна. – Только от счастьица таким мало достается.

Лина не расслышала ответ Антона, голоса удалялись и звучали все тише и тише, пока вовсе не умолкли. Все-таки, не зря красавица Зоя побаивалась Избачиху: странная она. Упоминание о Зое, вызвало тупую тянущую боль в сердце – обида; не острая и возмущенная, а давящая, тоскливая, принуждающая к покорному осознанию своей никчемности.

«Если вы чувствуете приближение скверного настроения и знаете причину, вдохните глубоко, медленно выдохните и попытайтесь эту причину сформулировать по-иному, немного поиграв с синонимами и определениями».

Да что это? Лина сделала глубокий вдох, задержала дыхание, медленно выдохнула и, вскинув голову, постаралась улыбнуться. Всё отлично! Глупыми мыслями, дурными воспоминаниями, необоснованными страхами и комплексами можно запросто загнать себя в темноту и совершенно утратить жизненные ориентиры. Проблема вовсе не в посторонних людях, а в ней самой.

Расставив посуду на полке, Лина подошла к большому зеркалу, висевшему на стене, и долго смотрела на своё отражение. Маленькая, худенькая, серенькая, в свои двадцать пять похожа на подростка… нет, не так! Она хрупкая, изящная, платиновая и очень юная, но уже не глупенькая. Да, она хорошо выглядит для своих лет! Снова вспомнилась Зоя, и улыбка на лице Лины погасла. Вот, если бы не встреча с Зоей, настроение было бы отличное, надо было этой девчонке всё испортить. Красивая она! Да еще Избачиха подлила полынной горечи в душу.

Антон вернулся, и они проговорили о том, о сем до самого вечера. Линочка попыталась было узнать, отчего Зоя недолюбливает Избачиху, но молодой человек махнул рукой и принялся рассуждать о социуме малого пространства, где взаимоотношения складываются странно, и объяснить их можно только заглянув в далекое прошлое прежних поколений.

Лина понимала, что Антон уходит от прямого ответа и это вынужденное умничанье, и разговор на заданную тему не доставляют молодому человеку удовольствия; он был натянут, как струна и явно опасался сказать лишнее, тщательно подбирая слова. И только, когда стал рассказывать истории из старой жизни поселка, расслабился и повеселел.

Выяснилось, что Избачиха получила прозвище с рождения, поскольку мать ее звалась в народе Избачихой и бабка и, возможно, прабабка. Кто-то из предков оказался грамотным и его, после революции, определили работать в избе-читальне, с тех времен всех его потомков нарекают в народе Избачами.

А родовая ветка красавицы Зои, по материнскому древу, получила уличную фамилию Чмаровы. Это потому, что жили праотцы небогато, зачмарено. Есть в селе семьи Мушликовых, Порькиных, Кусленковых, конечно, по паспорту фамилии у них другие, но в поселке их так, по-уличному, и кличут.

– После войны, – объяснил Антон, – когда ценился каждый колосок в поле, грызуны считались злейшими врагами колхозного хозяйства. Спасались от такой напасти жесткими методами: заливали водой норки, хватали выскакивающих зверьков и… ну, скажем так, умерщвляли. Затем отрезали хвостик и предъявляли в качестве документа на поощрение за работу. Чем больше хвостов, тем значительнее вознаграждение. Особенно преуспели в таком деле малые ребятишки Ивонины. Семья осталась без отца, а выживать-то надо. Вот мальцы и старались. Младший – не знаю, как его звали, заливал норки, а, когда суслик появлялся, кричал старшему брату Сашке: «Шашка, Шашка, мушлик! Мушлик!»

У Захаровых история более давняя и веселая. Захаровы из зажиточных, до революции считались крепкой семьей, двулошадной, одна лошадка – для выезда в город «на ярманку», другая – рабочая. Выйдет, бывало, старший Захаров из избы и кричит на всю улицу, чтобы слышно было каждому: «Порька! Порька, запрягай лошадь. На ярманку поедем за конфектами. Пыстрей, пыстрей пеги, лотырь этакий». Так с тех пор и кличут Захаровых Порькиными.

А семья Кусленковых получила фамилию по причине неосмотрительности: козленок со двора убежал, и один из малых ребят ротозейного семейства метался по деревне и причитал: «Куслёнок убёг. Куслёнка не видели?».

– Давно уже ушли в небытие первые Мушликовы, Порькины и прочие, а фамилии существуют, история дышит, живая, настоящая. Так Избачиха говорит. Я плохо рассказываю, а вот Избачиху заслушаться можно. Она такие сказки знает, что ни в одной книжке не прочитать: и о том, как Иван-мороз свататься приезжал, и про мертвую невесту, и о свадьбе ведьмака, о зеленом мельнике, про охотника в островах, о треклятой карти… не, – на последнем названии Изачихиных сказок Антон заикнулся и, нахмурившись, быстро добавил, что сказок много, а жизнь одна.

Сказок Лине сейчас хотелось меньше всего, поэтому, когда Антон предложил прогуляться перед ужином и сном, она обрадовано согласилась.

Воздух в посёлке был необычайно легким и немного колким от морозца, от земли и деревьев исходил аромат зимы, пусть без снега, но в ожидании его; щеки зарумянились, глаза заблестели, Линочка ощутила в себе силы и желание пробежаться по хрусткой тропке вдоль забора.

На страницу:
2 из 3