Без раскаяния

Без раскаяния

Альберт Светлов

© Альберт Светлов, 2021

ISBN 978-5-0050-8256-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Интервью Американской женской газете – журналу на русском языке «Женский Шарм». Нью-Йорк – Париж – Москва

Альберт Светлов: «Искренность не заменить трэшем, а красоту – обилием обнажёнки!»

Недавно у нас на «Женском шарме» были опубликованы стихотворения в прозе Альберта Светлова. Писатель с оригинальным классическим стилем, в котором сегодня мало кто пишет, – явление редкое. Родившись и живя в современных феерических темпах, пишущей братии хочется всё меньше глубины, и всё больше – плескаться на поверхности чего-либо, создавая лишь мелкую рябь. Настоящей же волны, которая накроет читателя с головой, от них не дождёшься. Для этого другой характер нужен, стержень, закалка, сила духа. Нам удалось побеседовать немного с Альбертом о его шедевральном (не побоимся этого слова!) творчестве, о женщинах и даже о политике. И в конце интервью (внимание!) наших пишущих читательниц ждут несколько лайфхаков!

– Альберт, с чего вообще началось ваше увлечение литературой? Родители привили эту страсть или педагоги в школе?

– Вы знаете, как бы тривиально это не прозвучало, но все мы родом из детства. Если определённые пристрастия не прививаются сызмальства, то шанс формирования их впоследствии, хотя и есть, но весьма ничтожен. Ещё до школы мама и бабушки обучили меня азбуке, то и дело покупали красочные книги, сами читали вслух. Таким образом и заложили основание. А в начальных классах пробудившийся интерес получил дальнейшее развитие. Учился я в обычной советской сельской школе. Воспитывали нас преподаватели, трепетно, с уважением относящиеся к литературе. Впрочем, не только старания педагогов сыграли роль в привитии любви к поглощению книжной премудрости, но и сложившийся коллектив. Среди ребят, моих друзей, считалось позорным не держать в руках романов Скотта, Верна, Дюма, Лондона, Крапивина. Мы глотали их огромными порциями, благо библиотек в селе имелось несколько: школьная, детская, взрослая. Компания наша состояла из «Гоши», «Банана», «Панчо», «Вовочки», и на переменах мы громко обсуждали прочитанное, спорили, кричали: «А я бы… А помнишь, как он…?» «Гоша» и «Банан» являлись специалистами в морской тематике, отличали бушприт от форштевня и полубака, и каравеллу от бригантины. Но примерными пай-мальчиками мы не были, и дихлофос взрывали, и из поджигов стреляли… Я это более подробно изложил в первом романе – «Перекрёстки детства», который сейчас готовлю к переизданию, детально редактирую, чищу от ошибок, подбираю обложку, наполняю рисунками.

– Как правило, первые написанные произведения любых, даже самых классически классических классиков, носили печать влияния других писателей. Ваша первая проза чьё влияние на себе носила?

– Да, вы правы. У каждого писателя есть свой идеал в литературе, на которого хочется равняться. Для меня этот идеал – Марсель Пруст. Его многотомник «В поисках утраченного времени» великолепен! В музыке – Бах, в литературе – Пруст. Ни с чем столь потрясающим я до сих пор не сталкивался. И у того, и у того – полифония. С Прустом я впервые столкнулся в 1999 году, и это просто оглушило откровением. Ни одной лишней фразы, всё сто раз выверено. Стопроцентное попадание! Под таким впечатлением ходил! Думалось: вот бы, как он, научиться. (Ну, конечно, это нереально. Да и несовременно, тем более в нынешней России). И вот в 2017 я перечёл «По направлению к Свану» и последующее, и – понеслось. На «Перекрёстках детства» жирный, смачный отпечаток прустовской стилистики лежит, не заметить невозможно. Он и начинается так же, как у Пруста, с тех же слов. (Да и свежие стихи в прозе, опубликованные вами, им пропитаны). «Перекрёстки» – это текст-погружение в прошлое, сожаление об ушедшем времени. Во второй части задуманной тетралогии я несколько отошёл от прямой аналогии, тянуло поэкспериментировать, и я включил в текст отрывки из выдуманной переписки персонажей и их дневников, но название «Целуя девушек в снегу» словно намекает. (У Пруста один из романов эпопеи называется «Под сенью девушек в цвету»).

– Здорово! У журналистов подобные «намёки» в заголовках статей называют «прецедентным феноменом». А как видоизменились с годами ваши читательские предпочтения? Кого из авторов читаете чаще всего сейчас?

– О детских предпочтениях я уже упоминал. Стоит ещё назвать фантастов: Стругацкие, Беляев, Казанцев, Брэдбери, Хайнлайн. В 90-е, вместе с новыми институтскими приятелями, зачитывался фэнтези, детективами. Но эта мутная волна постепенно схлынула. После окончания вуза шла в основном специальная литература, было не до беллетристики. А сейчас я влюбился в отечественную классику 19 – начала 20 в. Чехов, разумеется, не Пруст, но завораживает не слабее. Да и ближе он душе русского человека, понятнее. Как и Толстой, Достоевский, Александр Островский и другие. Вот если брать прямо теперь, то читаю Скотта, Рассела, Бальзака, Ленина.

– Ленина?! Это далеко не литературное чтиво! Вас увлекает история и политика? На ваш взгляд, коммунизм с равенством ещё возможен? Или общество окончательно погребено под гнётом миллиардов элиты?

– Ох! Ну и вопросики у вас! Ага! Ленина! Представляю, насколько лютый баттхерт случится у некоторых читателей после моего ответа. Это крайне интересный автор для интересующихся историей и современной политикой. О, Владимир Ильич ещё тот тролль был! Идеологических противников в дискуссиях с ювелирным изяществом разделывал под орех. Одна реплика в отношении кадетов: «Вы – партия народной свободы?! Да подите вы!» – чего стоит. А какая ясность мысли и точность формулировок? Шикарнейшее чтиво! Порой подмывает вслед за Пушкиным воскликнуть: «Ай да Ленин, ай да…!» Очень жалею, что раньше не добрался до его собрания сочинений. Мне, человеку с историческим образованием, это непростительно. Тем более, Ленин у нас чрезвычайно выхолощен. И напрасно. Ошибка превращать ленинские труды в окостеневший догмат. Он всегда действовал, исходя из конкретики, признавая отжившие взгляды – отжившими, настаивая на необходимости расти, развиваться, двигаться вперёд. Полагаю, коммунизм – единственный вариант развития человечества, способный спасти его от самоуничтожения. Он закономерен. Рано или поздно мы должны к нему прийти. Кое-где левое движение на подъёме, бурлит Латинская Америка. В путинской России иначе. Стойкое ощущение, будто с российским народом правительство может сотворить любую подлость, и он всё стерпит. Болото и стабильность. В перестроечные и постперестроечные годы идея коммунизма была оболгана, да и сейчас поливание грязью советского периода продолжается в не менее грандиозных масштабах. Под это заточены СМИ, кино, телевидение, мощнейшая машина пропаганды. В пьесе «Oflameron» я попытался показать развращённость высших слоёв, олигархата, политиканов и присосавшейся к ним интеллигенции, и бессилие, неумение низших классов изменить ситуацию. Разумеется, написана она «в стол», ни один режиссёр не рискнёт поставить, ну разве в каком-нибудь русскоязычном театре за границей. В целом я достаточно пессимистично смотрю на обстановку в России, считаю, в ближайшие годы сменить общественно-политический строй нереально. А кризис усугубляется и грозит разрешиться огромной кровью и распадом страны, приблизительно так, как я описал в фантастическом эпизоде «Перекрёстков детства». В глубинке – депресняк, безработица, отсутствие перспектив. Можно многое рассказать, как уничтожали предприятия в моём родном селе, как люди спивались, вешались от безысходности. В городе картина ненамного лучше. Сам два года без работы, нигде не берут по причине неподходящего возраста, оттого знаю, о чём говорю.

– Ну раз уж мы на «Женском шарме» коснулись политики, то не могу не затронуть философскую идею, присущую достаточно многим известным мыслителям прошлого – идею «Матери мира». Какой вы её видите, приближаясь к нашим реалиям жизни? И какое место в ваших произведениях занимает женщина? Кто она – «героиня вашего романа»?

– Хм… Отвечу сперва на вторую часть вопроса. Возлюбленная Сергея Максимова (главный герой трилогии) в моих романах занимает едва ли не центральное место. И не одна возлюбленная, ха-ха-ха. Да, их там несколько, но есть ОДНА. ЕДИНСТВЕННАЯ. (По сюжету её зовут Линой). Её он встретил, преодолев многочисленные неудачи, и в его судьбе она осталась навсегда, даже после того, как умерла. Нет, не физически, душой умерла. Но то, что он разглядел в ней в первые месяцы знакомства, в этот конфетно-букетный период клятв, обещаний, он потом пытался отыскать в других женщинах. Безрезультатно. Максимов невольно сравнивал их с Линой, её добротой, отзывчивостью, умом, чувством юмора и пониманием прекрасного, жертвенностью, покупался на яркую обложку и… осознавал: Лину ему не заменить никем. Чтобы подчеркнуть его метания, время в книгах переплетается. Детство, юность, взросление, любовь, ненависть, всё вместе, параллельно. То есть «героиня моего романа» – это девушка, память о которой Максимов пронёс через всю жизнь. Касаемо идеи «Матери мира», то я атеист и рассматриваю подобные взгляды, как чисто теоретическое умствование.

– А сколько у вас всего романов? Где их можно приобрести?

– Всего у меня три больших произведения. «Перекрёстки детства», «Целуя девушек в снегу» и «Орфей неприкаянный». Они объединены сквозными действующими лицами, нашими современниками, обычными, но раскрывающимися подчас с неожиданных сторон. Это люди не чуждые юмору, живые, совершающие ошибки, любящие и ненавидящие, встречающиеся и расстающиеся. В процессе создания второго романа я рискнул прикончить главного героя, Сергея Максимова. И его не стало. Не, ну а чё, своя рука – владыка, ха-ха. Захотел – убил, захотел – оживил. По сюжету его закалывает очередной супруг женщины, пред которой Максимов продолжал преклоняться и после разлуки. По сути, она санкционировала расправу, а Максимов… Она ему снилась… Прежняя, настоящая… Вот… Но когда эпилог прочитал мой однокурсник, выведенный в качестве персонажа, в реальности он – крутой бизнесмен, то дико возмутился: «Как ты мог?! За что ты его так?! Вертай всё взад!». В общем, товарищ устроил мне выволочку и убедил воскресить Сергея. Ну и в третьей части Максимов ожил. Я уже совсем собирался взяться за 4 том, даже название придумал и кое-какие наброски сделал, но спохватился: «Перекрёстки» отредактированы недостаточно тщательно, поэтому засел за их исправление. И оно растянулось более, чем на полгода. Скоро закончу обновление, впихнув туда рисунки, и получится конфетка. Опрометчиво опубликованный вариант был ужасен, каюсь. Но как выразился некий господин: «Прошу отнестись с пониманием». Это – первый опыт, у меня отсутствовала методика выискивания погрешностей, повторов. Теперь она есть. Впрочем, я не считаю месяцы, потраченные на редактуру, потерянными. Параллельно с правкой текста сам собой сложился сборник юмористических рассказов о шотландском коте Марсике и пьеса «Oflameron». А приобрести книги можно на сайте издательской платформы Ридеро. Они доступны для заказа в бумажном и электронном виде.

– Ок, а скажите, героиня какого произведения известных классиков является лично для вас идеалом и почему?

– Вы ставите вопросы, которые я никогда ранее не задавал сам себе… Тут требуется капитально подумать, взвесить… Происходи наша беседа в реальном времени, я б надолго подвис. Ну, хорошо, попытаюсь выдать что-то внятное. Видите ли, наверное, я выделю не одну героиню, а несколько. Уж коли речь зашла об идеале… От каждой по чёрточке, так сказать. Начнём с Джейн Эйр. Некогда сильное впечатление на меня произвёл отрывок из романа Бронте, где Джейн кажется, что она через много миль слышит зов любимого человека. Кстати, любопытный образец цельной женщины с решительным характером, хотя на первый взгляд представляется этаким серым забитым мышонком, тютей. Затем Наташа Петрова из «Теней в раю» Ремарка. Загадочная, умная, оригинальная. Эдме из «Мопра» Жорж Санд, чуток приторна, но в традициях своего века. Добавлю капельку стервозности и назову Бекки Шарп из «Ярмарки тщеславия». Почему? Помните, в старенькой песне есть строки: «Должна быть в женщине, какая-то загадка, // Должна быть тайна в ней, какая-то». А, да! Как я мог упустить: Алина Юргина из «Орфея неприкаянного»! Тоже ого-го! Натура – кремень, но с юмором, за словом в сумочку не полезет. Ха-ха-ха! Шутка. А серьёзно, то зачем вообще нужны женщины в романах? Да просто, они – талисманы для мужчин. Есть талисманы, приносящие удачу, а есть – неприятности. В любом случае они служат украшением обыденности, побуждают на подвиг или преступление, помогают осознать себя личностью, а жизнь – струйкой в песочных часах. Весь мир в кармане, если вертится вокруг женщины.

– Неожиданно! Вы назвали ряд сугубо женских романов, и начали с Джейн Эйр. Я почему-то думала, что назовёте Маргариту Булгакова. Хорошо, такой вопрос: а что кроме серьёзной литературы и женщин может вас радовать?

– Вот уж не сказал бы, что названные мною романы являются сугубо женскими. Джейн Эйр соответствует данному определению, а Ремарк – сомневаюсь. Он – глыба, ни в какие границы и рамки его не втиснуть. Санд – вообще попса и сопли в сахаре, но на неокрепшую душу подростка (я читал «Мопра» в 14 лет) действует неотразимо. Странно, про Булгакова я даже не вспомнил. Маргарита – не мой типаж. А вот кот Бегемот – мой. И теперь непосредственно к вопросу. Да многое может радовать. Увы, в основном мелочи. Вкусный ароматный чай, таёжный густой мёд с кедровыми орешками, удачно сваренный борщ, мурлыканье кота под щекой, хорошие оценки дочери, достойно написанный в результате многочасового мучения текст, поездка в лес, то, что близкие здоровы и живы, захватывающий и глубокий фильм… Этакие простые мещанские побрякушки.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.