Полная версия
Маленькие истории. Том первый. Рассказы
Подошел я, ветки над округлостью раздвинул, глядь – баба. И надо было мне на нее опереться. Сколько шуму было. Боже мой. Упала она. Я на нее. И вдруг тишина. Испугался я, что убил женщину. Кое-как встал. Сам понимаешь – нелегко. Надо было осторожно, чтобы не нанести увечья. Встал. Наклонился над дамочкой. Она вниз лицом лежит, стонет тихонечко. Помог я ей. Перевернул. Глядь. А это Клавка. Помнишь её. Толстухой обзывали в детстве. Глаза закрыты, грудь из-под кофточки видна, поднимается, опускается, да так заманчиво. Рука сама потянулась, чтобы остановить волнение. Да только слышу:
– Ванька, ты чего удумал. Моей беспомощностью решил воспользоваться.
Ну, я растерялся, конечно, но глаз от груди не мог отвести. Она мне:
– Отведи зенки—то, бесстыдник.
Глянул на нее. Боже мой, Константиныч. Румянец во всю щеку, носик маленький, аккуратненький, средь пухленьких щечек, не жирных, пухленьких; губки – словно малиной прикрашены, и такой аромат от неё шел, тут уж не от воздуха дыханье перекрыло, от чувств. Руки сами к ней потянулись, схватил я её, да приподнять хотел. Блин, спину сорвал. Опять на ней оказался. Не поверишь, и вставать не хотелось, покидать такую роскошь…
Иван Сидорович мечтательно закатил глаза, вспоминая какое блаженство он испытал.
– Иван, ты чего? Говори, что дальше то было. Не уж-то там все и случилось?
– Что случилось? Ты, о чём это? – Возмутился Иван Сидорович, – она женщина порядочная. Зачем сразу—то? Потом… Ну ладно. Слушай дальше. Кое-как мы с ней разошлись по сторонам, лежим рядышком. Чую еще немного может случиться то – о чём я мечтаю. Но сдержался, хотя чувствовал, что и она на это готова… в детстве любила меня. Видел я это. Только не нравилась она мне. А тут… Вскочил, значит, я. Ей помог встать. Отряхнул от травинок.
– Спасибо, Вань, – улыбается она мне, – а то так и пришлось бы мне тут торчать долго…
Я тогда не принял во внимание её слова. Но сейчас все знаю. Ну, стоим на тропинке, друг от друга глаз отвести не можем. Меж нами словно стрела была пущена, и обоих задела. А тут Кузьмич с пасеки возвращался. Вот мы с ним, на его телеге, и добрались до «Стукалушкина». Как же мне было жаль расставаться. А тут Клавочка мне медком моё огорчение присластила:
– Вань, приходи вечером на чаек. Посидим. Вспомним детство. Расскажешь, про жизнь свою.
– Клавочка, жди, – обрадовался, – буду вечерочком.
Тут и расстались в радости и согласии. Не буду тебе рассказывать, как прошёл день на сенокосе, да в улыбке при воспоминании о произошедшем, и в волнении от предстоявшего свидания.
Наконец возвернулись с поля. В баньке помылся. Принарядился и к Клавочке пошёл. Боже мой. Как стал к её дому подходить, сердце так сильно забилось, что мне пришлось глубоко дышать, да руку к груди приложить. Не решился сразу зайти, в окошко заглянул. Сидела моя Клавочка за столом, прекрасная моя, царица. Стол сладостями уставлен, самовар сверкал зеркальностью, в которой я и объявился. Клавочку увидела, да обернулась ко мне.
– Не стесняйся, – говорит, – заходи!
Вот и случилась у нас с ней встреча, после которой я не мог уже оторваться от любушки моей. Сколько ласки да любви я тогда познал. За всю жизнь такого не было… Клавочка меня всю жизнь любила. Ждала.
– Ванечка, – сказала она мне тогда, – долго ты шёл ко мне. Не отдам тебя никому. Мой.
Да так обняла, что я почувствовал тогда такое, аж дух захватило.
И я уже не мог стерпеть радость и счастье, что тут же пообещал вернуться к ней.
Расставание было тяжелое. Плакала Клавочка. Да и у меня слеза скатилась, когда сидя в автобусе, видел, как она слезы платочком промакивала. Вот такая история, Константиныч! Скоро я от вас уеду. А, забыл сказать. Призналась она, как оказалась на моём пути. Я ведь письмо брату за неделю прислал, что билет уже купил и буду в такой-то день и в такой-то час к ним. Клавочка, все просчитала. Какая женщина!
– Счастливый ты, Иван Сидорович…
– Да повезло мне…
Не дай Бог кто на дороге приставать начнёт
Глава1
– Врешь, не уйдёшь! – хихикала баба Мотя, давя на педаль газа, и обгоняя попутные машины. – Нет, дорогой мой, не уйдёшь! – вывернула руль и, выкатившись навстречку, – не зря же меня учил ездить… дальше сама без тебя научилась. Все с завистью смотрят на меня. Во водилы, какие на дороге ездют… ёшкина редька… в бок тебе вилы, что-делаешь-то, негодяй?! – объезжая встречную машину, баба Мотя покрутила у виска, – что? Недоросток, не видел женщину лучше тебя могущую вести машину. Чего глаза вытаращил? Не нравится машинка моя? Да езжай ужо, а то покажу, как может наша сесеэровская машинка бегать. О! Что это? Неужели вежливость на дороге случилась. Отстал, – баба Мотя обернулась на «отставшую» иномарку. – А-а понятно – не тянет! – хихикнула она, вдавив педаль газа в пол, её машинка мчалась по встречке. – Вот вам! Молодца! – хитро улыбалась она, видя, как машины разъезжались в разные стороны. – Вежливые какие. А где-внучок-то? Голодный ведь останется… а дорога долгая. Щи остынут, котлетки с картошечкой. – Баба Мотя нагнулась, пальчиком приоткрыла одеяльце, прикрывающее кастрюльки, – тепленькие уже стали. – Вдруг вздрогнула от раздавшегося неожиданно сигнала, выпрямилась, – ты чего, гад, делаешь?! – крикнула она проезжавшей мимо синей ладе и, показывая кулак водителю, – ты, что по встречке гонишь, паразит?! Глаза вылупил, таращишься, как баран на новые ворота! Не видишь: я еду. Тороплюсь. Ой, ты, Боже мой, красный горит! – резко затормозила, почти воткнув машинку в джип, из которого тут же выскочил верзила и завопил на всю улицу:
– Ты чего, бабка, творишь?! Мало того, что по встречке… вылазь давай, старая карга! – орал он, открывая дверцу машинки бабы Моти. Была борьба за дверцу, в которой выиграла баба Мотя. Мужик сопротивлялся, но видно не понимал на кого попал. Тут же огрёб монтировкой в лоб.
– Паразит! Не сметь трогать мою машинку! – рука с монтировкой тут же исчезла за окном машинки бабы Моти.
А тут зелёный загорелся. Баба Мотя объехала джип и его, лежащего на дороге, хозяина, и тут же с места в карьер, машинка чуть ли не на дыбы встала. Хорошо, что другие водилы были вежливы. Пропускали, разъезжались в разные стороны, ещё и приветствовали звуковым сигналам и миганием фар. Мотильда Абросимовна была очень довольна этим, улыбалась, махала ручкой в открытом окне и так же приветствовала миганием фар.
Недолго продолжалось её довольство, увидела машину внука. Тот ехал по другой полосе, но в одном направлении с ней, и разговаривая по телефону выглянул из окна. Чуть аппарат переговорный из рук не выронил. Увидев машину похожую на дедову. Съехав на обочину, резко затормозил.
– Боже! Баба Мотя?! – он почти высунулся из окна, махал ей рукой, – заметила, слава Богу, – вздохнул он, увидев, как та не останавливаясь и не снижая скорости, начала разворот, проехав через разделительную полосу, мчалась к нему. – Боже мой, и зачем я её только научил водить машину! – ворчал он. Вылез из машины и опершись на капот, ждал. – Что могло случиться? Неужели с дедом…
– Ой, Гришка, что ж ты умчался и обед не взял? – кричала баба Мотя, неся в руках кастрюли, завернутые в одеяло.
– Бабуля, ну что ты делаешь? Зачем? Я ведь мог на обед приехать, а ты…
– Не говори ничего, Гриша, мне хотелось свеж…
– И для этого ты нарушила все, что могла?! Как же ты сумела?! Что могло случиться?! Страшно подумать! Машину явно угнала?! Дед наверно ни сном, ни духом…
– Да не волнуйся ты так! На дороге все вежливые, пропускали… Кастрюльки-то возьми. В одеяло завернула, чтоб не остыли.
– Ладно… давай их сюда! – улыбнулся он. Поставив на сиденье и прикрыв дверцу, обернулся: – Я все равно в нашу сторону еду. Давай-ка я тебя провожу. Ты за мной поезжай…
Домой баба Мотя вернулась без приключений. Одно было огорчение: дед ругался, когда из ГИБДД пришёл штраф на немалую сумму.
Только баба Мотя не оправдывалась, ещё и ворчала в ответ:
– Фёдор, так надо было самому ехать! Я ж тебя умоляла… ты отказался категорически. Вот и пришлось приватизировать твою машинку… ты ж на ней почти не ездишь, стоит в гараже… ржавеет… видел бы ты как она мчится… всех обгоняла…
– Ну, что с тобой поделаешь, Мотя. Но, следующий раз без меня ни-ни…
После этого случая баба Мотя садилась за руль только в присутствии мужа и под его присмотром, но монтировку всегда ложила на колени, говорила:
– Не дай, Бог, кто на дороге приставать начнёт…
Глава2
– Алло! Кто это? Ничего не слышу… видела ж – что телефон красным блеснул, сигнал дал… тишина… странно.
– Бабушка, кто там? – спросил, подбежавший мальчишка лет семи, дергая ее за рукав.
– Ась? Ты чего меня дергаешь, баловник, и что только губами шевелишь? А-а, поняла: ты так играешь? Я должна по движениям губ понять, что говоришь. Ну давай, – баба Мотя наклонилась, – Игорек, показывай, что хочешь мне сказать. Что? Ничего не понимаю. Иди руки мой и будем завтракать, что ты тянешься к ушам? А-а… вот раззява, – рассмеялась она, увидев в руке внука ватку, и тут же освободила от такой же второе ухо.
– Бабушка, баба Настя мне на сотик звонила. Волнуется очень. Говорит, что с тобой беда случилась, ты оглохла старая карга и, что она орала тебе в трубку минут пять. Аж голос потеряла, теперь шепчет…
– Кто оглохла? Кто старая карга? Я тебя слышу…
– На! Она ждёт тебя…
Женщина выхватила телефон из рук Игорька:
– Алло! – проговорила она елейным голоском, но услышав только слабое шуршание в трубке, заволновалась, – Бог ты мой, Игорек, я ж ничего не слышу! Алло… алло… Настасья, я тебя не слышу! Оглохла?!
Мотильда Абросимовна бросила телефон на диван, села в, рядом стоящее, кресло.
– Игорек, скажи мне что-нибудь! – в голосе бабы Моти слышался страх и ужас из-за потери слуха. Вопросы жужжали как мухи: «Это что же происходит? Я не смогу водить машинку? И, как теперь жить-то?» – видя растерянность мальчика, приказала: – Говори!
Игорек, тут же выполнил приказ: подошел, наклонился над ней. Набрав побольше воздуха, выдохнул ей в ухо:
– Ба-бу-шка-а!
Баба Мотя аж подскочила в кресле, хлопнув себя по уху, возопила:
– Ты что, Игорек? Я не глухая… не глухая… не глухая! – вскочила с кресла, подхватила Игорька на руки, закружилась с ним по квартире. – Я не глухая! – ставя внука на пол, озабоченно спросила: – С Настасьей что?!?
– Бабулечка, я ж тебе сказал, что она голос потеряла…
– Так, срочно собираемся, Игорек, и едем к ней. Совсем забыла тебе ж на тренировку…
– Я могу и не ходить…
– Нет. Давай, быстренько хватай сумку и вперед! Я тебя провожу, а сама к Настасье…
– А завтракать?
– Иди завтрак на столе… и живее там человеку плохо! Как она без голоса?! – прошептала она.
Женщина наблюдала за внуком: как прошел в ванную, как почистив зубы, умылся, вытерев лицо, прошмыгнул мимо неё в кухню, где тут же уселся за стол. И как она его учила: спина прямая, локти на стол не класть… Игорек смотрел на неё вопросительно – правильно ли он все делает и увидев, что она с одобрением улыбается, принялся за овсянку. Сколько он себя помнил, овсянка – это все. Каждое утро…
Глава3
Баба Мотя меж тем, пока любимчик уминал кашу, переодевалась в любимую блузку цвета хаки, подаренную ей омоновцем, которому она помогла поймать убегающего преступника. Всё, что произошло тогда, плыло перед глазами:
…как мужик перебегает дорогу, ударив локтем ей в грудь, и не извинившись, решил продолжить свой замысловатый бег, но не тут-то было. Она! Мотильда Абросимовна была не из робких и спуску никому не даст. А было так:
Накрапывал мелкий дождь. Но она, выйдя из магазина и отойдя чуть в сторонку, собиралась открыть зонт. Это был зонт всем зонтам зонт. Старый, надежный, с длинной, загнутой ручкой – для удобства держания в руках.
Вот этим самым зонтом она и вернула мужика на место. Решение пришло молниеносно. Она даже (потом) сама удивлялась, как это все быстро произошло. Зацепив, загнутой ручкой зонта, за воротник расстегнутой куртки бегуна, потянула к себе, тот и опомнится, не успел, как оказался возле неё. И пока пытался скинуть куртку, она размахнулась сумкой, в которой лежали продукты, включающие в список, приобретений в магазине, несколько банок вареной сгущёнки, любимую Игорьком. Для него родимого и купила. Пригодилась и для другого благого дела, опустившись на голову мужика. Что привело к падению не успевшего освободиться от куртки, запутавшись в её рукавах. Упал ниц, распластавшись возле её ног. Хотел вскочить, да только был тут же вернут в прежнее положение методом: нажатия ноги на сопротивляющееся тело. А тут и омоновец подоспел, скрутил мужика, да в подъехавшую машину, с надписью: «Милиция», затолкал. Опросил её как свидетеля, записав, в блокнот, адрес, распрощался. А через неделю её пригласили в управление милиции, где вручили грамоту и рубашку цвета хаки вот с тех пор, как она говорит: «…блузка для нее самое ценное и надевать ее будет только в самых торжественных случаях».
Вот и сегодня полюбовавшись на блузку надела, и стоя перед зеркалом, пригладила её на груди, поправляя воротник, прошептала:
– Медали за отвагу не хватает! Эх, Настенька! Игорек, ты готов? – крикнула она, выходя из комнаты. – Ну и молодца! – Увидев стоящего во всей красе внука, одетого в спортивный костюм и с сумкой на плече. – Кроссовки надевай! – скомандовала она.
Игорек, зная характер бабы Моти и то, что она не терпит промедлений: если в её голосе слышатся нотки командира, перечить и медлить не стоит. Мальчик тут же влез в кроссовки и стоял по стойке смирно, вытаращив глаза на бабулю:
– Готов, – гаркнул он, приложив руку к виску.
– К пустой голове руку не прикладывают… кепку на голову… так… так, – баба Мотя озабоченно оглядывала полочку с обувью: – А, где мои топы?
– Так ты ж вчера бабе Вере дала дойти до дома…
– А-а, так она мне не вернула… ладно, – махнула она рукой, – вот эти, – беря туфли снохи Верочки, улыбнулась она.
– Бабуля, ты что? Ты ж не сможешь на них! Видела бы ты, как мама на полусогнутых в них ходит…
– Ничего и не в таких ходила! – похлопав внука по плечу и держась за него, натянула остроносые, на высоком каблуке туфли, шагнула. – Нормально, – пройдясь по коридору, еще могу! Ну, в путь, дорогой.
Дальнейшее происходило как во сне и не только для неё.
Глава 4
Первые ступеньки она преодолела без трудностей, но потом она уже не была так шустра. Держалась за перила. Ноги дрожали. Но бабе Моте не хотелось пасть лицом в грязь пред Игорьком. Она стойко выдержала это испытание. И наконец, преодолев два этажа пыток, оказалась на улице.
– Уф. Ты чего, Игорек? – видя, как с сочувствием на неё смотрит внук, – ничего первые шаги всегда трудны. Прорвёмся.
– Мотильда Абросимовна, вы куда это принарядились?
– Куда? Куда? – передразнила баба Мотя соседа Александра Петровича, – любопытный какой…
– Может, вас подвести, леди? – приоткрыв дверцу Жигулей, спросил мужчина.
Желание женщины было огромное, залезть в машину, вытянуть уставшие ноги и доехать до подруги без ощущения на ногах пыточной, для неё, обуви. Но тут у бабы Моти взыграла гордость, и она поспешила отказаться.
– Нет, дорогой соседушка, поезжай мы сами. Если что я тебе позвоню…
– Хорошо, Матильда Абросимовна, всегда рад услужить такой женщине…
– Простите, тороплюсь, – гордо вскинув голову, выпрямив спину, она прошла мимо улыбающегося мужчины. – Игорек, давай быстрее!
– Какая женщина! – услышала она.
От его слов чуть не упала, ноги вдруг заволновались и стали заваливаться: то налево – то направо, – Игорек, дай-ка мне руку. Что за мужик вечно под ногу говорит! Ой, газелька… – это надо было видеть с каким трудом она, переваливаясь с одной ноги на другую, бежала к микроавтобусу. – Слава Богу! – выдохнула облегченно женщина, падая на свободное место рядом с пареньком, прижав его к стеклу.
Проехав несколько остановок, с высунутыми ногами из туфель, она с сожалением затолкали их обратно: «в „Колодки“ – как она подумала о туфлях: – и как такое носят?»
– Игорек, тебе выходить. Как дойдешь, позвони. Закончится тренировки, позвони, встречу…
– Хорошо, бабулечка. Но мне кажется: лучше папе.
Игорек чмокнул Матильду Абросимову в щеку, выскочил из остановившейся маршрутки, которая после его выхода, тут же двинулась в путь…
Глава 5
Через полчаса Мотильда сидела за накрытым столом на кухне подруги Настасьи.
– …ну, значит, Игорек то вышел, я туфельки (пропади они пропадом) надела… Чаёк у тебя вкусный, Настенька. Согласись, из самоварчика-то будет получше, чем из электрического чайника… как в детстве… – отхлебнув чай из блюдца, продолжила: – и, как Верочка на таких каблучищах передвигается? Удивляюсь я.
– Да как ты в них добрела? – прошептала, удивляясь подруга, держа туфли в руках и вертя перед глазами, – каблучища-то какие…
– Да вроде ничего… только со мной случилось… и смех, и грех… сейчас как представлю – смешно, а тогда страху натерпелась. Ну ладно, не перебивай. Ты ж видишь, что я в теле не худышка, а, когда я глянула на паренька, прижатого мною, сердце сжалось. Так жалко его было, да только сделать ничего не могла. Если от него отодвигалась, на меня косилась соседка слева. Ну промучились мы. Сама знаешь, как маршрутки быстро ездят. На поворотах заносит, и мы заносимся друг на друга. Ой, а когда тормозит: мы с сиденья съезжали, приходилось возвращаться. А тут и твоя остановка, только я собралась выходить, паренёк-то и заторопился, видно приустал малец, выскочил, а тут у него из рук папка выпала, он её поднял, выпрямился. В это время я ногу на асфальт поставила, да только под каблук камушек попал и не поверишь, если бы не малец! была бы встреча с асфальтом и, поверь, не только носом. Нога в сторону пошла, другая ещё на ступеньке. Я руки выставила вперед, готовилась уже упасть, да только паренек меня подхватил… и как удержал? Не понимаю… сам жив остался и меня от падения спас… повезло нам. За ним столб рекламный был. Он в него, видно, уперся задом… вот, и выстояли. Поблагодарили друг друга, как могли, и разошлись, как в море корабли. Хорошо Игорёк не видел моего позора. Со стыда бы сгорел. На каблуки больше не встану!
– И не надо, дорогая моя! – Настасья смотрела с сочувствием на подругу, которая улыбаясь проговорила:
– Насть, я ж знаю, у тебя есть туфли. У нас и нога одного размера. Эх, не быть мне больше: ни на каблуках, ни за рулём…
Старушки-веселушки
Маленький уральский городок. Дома, построенные почти на отвесных склонах гор и просто чудо, как они там вообще стоят. Дорога словно серпантин теряется среди домов. Вверх-вниз, налево, на право. Трамваи, машины, люди. Утром все спешат кто на работу, кто в школу. Родители ведут малышей в садик, все, как в других городах.
В один из таких дней две семидесятилетние пенсионерки собрались в центр города, на рынок. Стояли на трамвайной остановке.
– Валь, всё – таки хорошо, что мы на пенсии спим, сколько хотим, едем куда хотим, вот и сейчас. В трамвае надеюсь, будет свободно, что-то его не видать, – щебетала Клавдия, но заметив, что Валентина о чем-то задумалась и не слышит её, толкнула подругу, – Валя, ты что?
– A, что? Трамвая? Да, что-то задерживается, нет же, Клавдия, едет. – Проговорила Валентина.
– Ну, наконец-то, – обрадовалась Клавдия – ноги стали мерзнуть, – продолжала жаловаться женщина. —Трамвай новый я не смогу в него забраться, высоко, может, другой подождём?
– Ну, уж нет, на этом поедем! – взглянув на поникшую Клавдию, Валентина поспешила ее успокоить, – не бойся, я помогу тебе. —Подталкивая спутницу к остановившемуся трамваю. Дверь с грохотом отъехала в сторону.
– Ой, не могу! – вскрикнула Клавдия, хватаясь за дверь, пытаясь втащить себя в вагон.
– Можешь, можешь… – хохотала Валентина, подталкивая под зад подругу – ох, и тяжелая же ты, Клавка.
– Тебе помочь? – оказавшись в трамвае, Клавдия радостно спросила, протягивая руку подруге.
– Не надо, я как-нибудь сама.
Кое-как успели подруги подняться по ступенькам в вагон. Дверь захлопнулась, и трамвай тронулся. Женщины искали свободные места, меж тем трамвай набирал скорость.
– Клавдия, смотри вон двойное место. Пойдём?
– Конечно.
Женщины, держась за спинки сидений, качаясь из стороны в сторону, шли к своей цели.
– Я у окна. – Крикнула Валентина, – а то ты большая и мне не хватит места.
– Хорошо, маленькая ты моя! – отшутилась Клавдия, плюхаясь на сиденье рядом с Валентиной. —Тебе, как? – спросила подругу Валентина, почувствовав, что та пытается сесть поудобнее и все сильнее и сильнее прижимает ее к окну. – Ты сейчас выдавишь меня на улицу…
– Мне что-то не очень удобно, – хихикнула Клавдия – один окорочок не помещается, пересяду-ка я вон на другое место.
– Ну, и иди! – Обиделась Валентина, и уже поднявшейся с сиденья подруге, добавила: – Только смотри – не упади.
Трамвай мчался на спуске, вагон кидало из стороны в сторону, но Клавдия смело повторяя все движения вагона, успевая хвататься за спинки сидений. В этот момент трамвай дернулся, Клавдия просто рухнула на сиденье. Громко вздохнув, она прокричала подруге:
– До универмага?
– До рынка.
– Нет, туда далеко! – разворачиваясь всем телом, прокричала Клавдия.
– Как хочешь… – пробурчала Валентина, заметив, что пассажиры трамвая наблюдают за ними, отвернулась к окну
Клавдия видя, что подруга не обращает на неё внимания, решила пересесть к ней поближе.
– Валь, я сейчас поближе сяду.
– Сиди уж.
Но было поздно, Клавдия, кряхтя, встала и двинулась в обратном направлении.
– Клава, сядь, упадешь! – крикнула Валентина, видя, как подруга, выделывая пируэты, пытается пройти через вагон.
– Не каркай! – смеясь, ответила Клавдия, неожиданно трамвай резко затормозил – перед поворотом.
– Ой, – только и успела выкрикнуть Клавдия, распластавшись посередине вагона.
– Ах, ты… – вскочила Валентина, пошла на помощь подруге: – я тебе, что говорила, корова старая, – ворчала она, наклонившись над Клавдией, пытаясь её поднять, – мне тебя не поднять, жрёшь много! Ой, в спину дало, помогите, кто-ни будь – держась за спину, крикнула Валентина.
– Отойди, старая! – раздался мужской голос. Женщина почувствовала, как её отодвигают.
– Ой, спасибо, сыночек! – запричитала Валентина.
– Потом скажешь. – Наклонившись над распластавшейся Клавдией, неожиданно громко проговорил:
– Ну, что коза, допрыгалась. – Подхватив женщину под мышки, поднял и бросил на ближайшее сиденье.
У Клавдии от удара только зубы щёлкнули; сумка, взлетев вверх, обвилась вокруг поручней под потолком.
Клавдия резко дернула, и освободившаяся сумка стукнула молодого человека по голове, тот, от неожиданности, опешил.
– Что это? Выражение благодарности? – удивленно глядя на смущенную Клавдию: – Там у тебя, что кирпичи? – потирая ушибленное место, спросил он.
– Не, там банка с супом! – прошептала женщина.
– И так не подъемная! – засмеялся паренек.
– Кто? – обиделась Клавдия.
– Ну, не я же.
Трамвай остановился. Незнакомец вышел и, не оглядываясь, помахал рукой прощаясь с весёлыми попутчицами.
– Спасибо – только и успела крикнуть Клавдия. Дверь закрылась. Трамвай продолжил свой путь.
Вдруг в тишине вагона раздался громкий смех, пассажиры, занятые своими думами и смотрением в окно, обернулись. Увидели, что Валентина держась за живот, истерически хохочет, удивлённо перегладывались, не понимая причины смеха.
