Полная версия
Пьесы. Кураж и шутки
Пьесы
Кураж и шутки
Алексей Праслов
© Алексей Праслов, 2019
ISBN 978-5-0050-8156-8
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
ОГУРЧИКИ СОЛЁНЫЕ!..
МАРАЗМАТИЧЕСКАЯ КОМЕДИЯ
СЕМЬЯ ВАНЮШКИНЫХ:
ДЕД НИКИТА
СТЁПА, его внук;
МИТЬКА, отец Стёпы;
МАНЬКА, мать Стёпы.
СЕМЬЯ БОЛЬШАКОВЫХ:
ЕГОР КУЗЬМИЧ, бывший председатель;
СОНЯ, его жена.
ПЕРВЫЙ АКТ
КАРТИНА 1
В доме Ванюшкиных. Ночь. Кухня. За печкой спит дед Никита. Из дверей комнаты с криком выбегает Стёпа, трясёт головой, прыгает, крутится на одной ноге.
СТЁПА: Ой, бляха-муха! Ой! Куда-а-а? А-ай! Кыш, падла! Ну, куда? Ну-у! Как же эт? Пошёл, гад! О-о-о… Ха-ха-ха…
Смеётся, дёргается, падает на пол, перекатывается. Из комнаты, надевая халат, выходит Манька, включает свет.
МАНЬКА: Стёпушка, ты чего?
СТЁПА: В ухе… Кышь-брысь! С-сючара!.. В ухе!
МАНЬКА: Батюшки!.. Чего в ухе-то? Ничего не вижу… Ты чего?
СТЁПА: Да там он!.. Ай, соб-бака! У-ю-ю-ё-о-о… о-а-а!
МАНЬКА: Ды батюшки! (зовёт деда) Папань! (Стёпе) Ты, эта… ладно, а?! Никого нету!
СТЁПА: (бьётся головой об пол) Он меня с ума сведёт… Ф-фу, гадина-а!
МАНЬКА: Стёпка, ты эта… не надо… эта… Слышь? Не надо! Ты-ы… (кричит) Папаня, што ль!
Хватает с лавки у порога ведро с водой, окатывает Стёпу. Тот вскакивает с пола.
СТЁПА: Ё-о-о! Ты, мам, чего?
МАНЬКА: Эт ты чего?
Из-за печи выглядывает дед.
ДЕД: Вы чего?
СТЁПА: В уху кто-то… залез… А она меня водой… Ледяной, прям!
МАНЬКА: А я думала припадок! Вот, думаю…
ДЕД: Кто залез-то?
СТЁПА: А я знаю? Таракан, наверно.
ДЕД: Ну и чего?
СТЁПА: Щикотно, чего! О, о… Опять, гад! Ха-хых… И-и-и…
МАНЬКА: Дак вытащи, чего пляшешь!
СТЁПА: Как я его?
ДЕД: Пальцем, как.
СТЁПА: Ага, пальцем!.. В ухе давить?
МАНЬКА: Давай я.
СТЁПА: Какая разница? Ай-я-а-а… Вонючка!
ДЕД: Ну, пусть живёт, пляши.
Ложится.
СТЁПА: (всхлипывает) Чё делать-то, мам?
МАНЬКА: Может, ещё водичкой?
СТЁПА: И так ведро бухнула! Дрожу, а толку?
МАНЬКА: А мы тёпленькой, прям в уху…
СТЁПА: Ага, в уху! А-ай! (орёт) А-а-а-а-а….
МАНЬКА: Да, господи… (к деду) Папань, ну чё ты?
Дед встаёт, подходит к Стёпе.
ДЕД: Ну-кась, нагнись-ка
Стёпа нагибается, дед поворачивает его голову набок.
Ухи-то какие грязные! Э-э, чалдон!
Бьёт ладонью по другому уху, как бы выбивая. Стёпа падает на пол.
СТЁПА: Всё!
МАНЬКА: Что «всё», вылетел?
СТЁПА: Всё, барабанная перепонка лопнула.
МАНЬКА: Ой, батюшки! (громко) Не слышишь?
Стёпа молчит.
ДЕД: (тоже громко) Слышишь нас-то?
СТЁПА: Слышу.
ДЕД: Ну, значит, не лопнула.
СТЁПА: Лопнула! Звенит, потому что.
ДЕД: Когда лопнет, не звенит.
МАНЬКА: А как, когда лопнет?
ДЕД: Когда лопнет – тишина. (Стёпе) А там, в другом, щикотит?
СТЁПА: Нет.
ДЕД: Ну, вот.
Идёт за печь, ложится. Стёпа трясёт головой.
СТЁПА: Башка теперь гудит.
МАНЬКА: А таракан?
СТЁПА: Не слышу.
МАНЬКА: (кричит) А таракан?
СТЁПА: Его, говорю, не слышу.
МАНЬКА: Проверь.
Стёпа пальцем проверяет.
СТЁПА: Тут га… гадина! У-ух, говорил же! Раздавил!
МАНЬКА: Ну и чего, больно-то, подумаешь! Мало ли их по нам шныряет?
СТЁПА: Противно!
МАНЬКА: Уж куда там! Заодно ухи промоешь, с зимы, поди, не мыл.
Уходит в комнату.
СТЁПА: (ворчит) С зимы! Промоешь!.. (подходит к печке, щупает чайник) Промоешь тут, остыл давно. Во, жизнь, а! В ухо капнуть – печку разжигай! (кричит) Промоешь тут!
ДЕД: (из-за печки) А? Каво?
СТЁПА: Как в берлоге!
ДЕД: Кто?
СТЁПА: Ты, дед, и я с тобой!
ДЕД: (не поняв) А ты пальцем, пальцем. С ранья они дохлые..
СТЁПА: Сранья… (смотрит на часы) И часы стоят!
ДЕД: Кукушка поломатая.
СТЁПА: Кукушка! Х-ха! У людей компьютеры, а тут… Ку-ку!
Из комнаты, зевая, выходит Манька.
МАНЬКА: Сколько время-то?
СТЁПА: Пол ку-ку!
Уходит в комнату.
МАНЬКА: Вот и я думаю, чего ложиться-то? Отец скоро с дежурства придёт. (смотрит на пол) Подтереть тут, навожено.
Берёт тряпку, вытирает пол. Зевая, кряхтя и почёсываясь, из-за печки выходит дед.
ДЕД: Не заснёшь.. Орёте тут… Мань, ты бы водички мне… Сырой тока, не кипячёной… В глотке чего-то пересохло.
МАНЬКА: (заглядывает в ведро) Эх, водички! Я её всю на Стёпку буздыхнула. Стёпк, слётай за водой, пока не улёгся!
СТЁПА: (из комнаты) Я сплю!
МАНЬКА: Давай, давай! А то отец придёт, и даже чаю нет.
СТЁПА: Какой чай? Ночь!
МАНЬКА: Не ночь, светает уж. Ночь! Как таракан, так вскочил, а тут – ночь! Кому сказала? И дед пить хочет. На твоего таракана всю воду извели!
Стёпа со штанами в руках выходит из комнаты.
СТЁПА: Во-первых, таракан не мой, а ваш! А во-вторых, кто тебя просил лить на меня воду? Вон, мокрый весь, а толку?!
МАНЬКА: Думала, с ума сошёл, добегался по ночам!.. Зачем тебе штаны-то? Кто тебя щас видит?
СТЁПА: Сойдёшь тут!
Бросает штаны, берёт вёдра, уходит.
ДЕД: Чего он такой? С Нюркой опять разгавкался?
МАНЬКА: Да кто его знает? Таракан, поди, укусил.
Смеются. Вбегает перепуганный Стёпа, без вёдер.
СТЁПА: Ни хрена! Вот это да! (бегает от окна к окну) Во, во, во! Да вон же, гляньте!
ДЕД: Вода-то где?
СТЁПА: Да какая вода!? Какая вода? Ты глянь! (утыкается в окно) Ё-моё! Да гляньте же!
Манька и дед смотрят в окно.
МАНЬКА: Бат-тюшки! Ба-а!..
ДЕД: Чей такой?
СТЁПА: Да что ты дед, «чей»! Это ж… Это… Закрыться надо! Закрыться!
Манька бежит к двери, но она с треском открывается, и в кухню вбегает испуганный, потный Митька. Он садится у порога, отдыхивается.
МИТЬКА: Ёкарный бабай! Я за ним… я его… с самого гумна пасу… Где ползком, где вприсядку, где как… Водички бы… Упрел!
МАНЬКА: (Стёпе) А вёдра, вёдра где?
СТЁПА: Да чего «вёдра»!?
МАНЬКА: Как чего? Малированные! Потопчет! (подбегает) к окну) Где он?
МИТЬКА: Да дайте попить-то!
ДЕД: Таракану споили. Сам усыхаю… (берёт с плиты чайник) У-у, и здесь на дне. (пьёт, отдаёт Митьке) Не люблю я холодную кипячёную, воняет.
МИТЬКА: А мне, хрен с ней! (с жадностью опустошает чайник) Чё делать будем? А? А, Стёпк? Чё делать-то, ты умный?
СТЁПА: Башка не варит… Дед по уху треснул!
МИТЬКА: Зачем?
ДЕД: Таракана вышибал. А тут вон чё! Митьк, кто он… этот? Ты рядом был, разглядел? Кто?
МИТЬКА: Страшно сказать, батя… Не верится! Не бывает!
СТЁПА: Да чё «страшно»? Чего «не бывает»? Во-он, бывает! (деду, Маньке) Снежный человек – вот кто!
МАНЬКА: Будя болтать-то!
ДЕД: Какой «снежный»? А галстук на ём?
МАНЬКА: Где разглядел? (смотрит в оно) И правда, гля!
МИТЬКА: Да вот я и подумал… Может, задрал кого?
МАНЬКА: Батюшки!.. Вёдра-то, вёдра там!
ДЕД: Как «задрал»? А я думал, кто шубу вывернул, дурачит. Как это «задрал»? (тоже смотрит в окно) О-о, здоровый кобылина! Кого ж это он угробил-то? У нас сроду никто в галстуках не ходил?!
МАНЬКА: Как не ходил? А Кузьмич, когда в председателях был? (причитает) Ой, Егор Кузьмич!,, Да как же ты, родненький?! Горюшко-то какое Соне! (опять смотрит в окно) Вёдра-то пропадут… Сомнёт в лепёшку… Ой, горюшко! (кричит) Пошёл! Пошёл, чёрт лохматый!.. Крутит и крутит у колонки… Чего ж делать-то?
ДЕД: Пить тоже хочет, поел… Кузьмича… Неужто всего слопал?
МИТЬКА: Да погодите вы!.. Я думаю, загнать надо в… Ну, изолировать!
МАНЬКА: Только не к нам! Гоните куда подальше, а то и на двор не сходишь! На ферму, вон…
МИТЬКА: Ладно. Значит так, Степан… (встаёт) Загоним и к Кузьмичу. Да не верю я про Кузьмича! За гумном же! Чего он там, за гумном-то, в галстуке шлялся, Кузьмич-то?
МАНЬКА: Он и в уборную в галстуке ходил, сама видала!
МИТЬКА: Это когда было? Щас он пенсионер.
ДЕД: А пенсионеры в уборную не ходят, что ль?
МИТЬКА: При чём здесь уборная?
ДЕД: Да вон Манька всё: уборная, уборная…
МАНЬКА: Чего? Я про галстук.
ДЕД: А я говорю – такого не сожрёшь! (Митьке и Стёпе) Вилы возьмите, ещё чего… Кто его знает?!
СТЁПА: Щас я штаны одену…
МИТЬКА: Какие штаны?! Некогда! Тут такое!.. Айда!
Митька уходит. Стёпа, отбросив штаны, идёт за ним.
МАНЬКА: (вслед) Стёпк, ты издаля… а то за майку схватит и…
ДЕД: Вы добром его, лаской подманите! (Маньке) Ты тоже – за майку, за майку!.. Что ж ему совсем разнагишаться? Писюль отгрызёт, ещё хуже!
МАНЬКА: Ой, батюшки!
Смотрят в окно.
КАРТИНА 2
В доме Егора Кузьмича Большакова. Кузьмич сидит за столом, ест. Стук в дверь. Входят Митька и Стёпа.
МИТЬКА: Здорово, Егор Кузьмич! Живой?
КУЗЬМИЧ: А чего мне? Щи ем.
СТЁПА: (обрадованный, возбуждённый) Хорошо! А то с самого утра… То таракан, то дед сдурел, в ухо врезал… Я аж запел! А то галстук увидали, думали – всё, сожрал! А вы вот… сидите… щи хлебаете… живьём…
Кузьмич непонимающе смотрит на них.
КУЗЬМИЧ: Ты, Стёп, чего, заболел, что ль, взмокший весь такой? Или из бани?
СТЁПА: А-а, не-е, из ведра… Мамка окатила. (вытаскивает из-за пазухи галстук) Галстук ваш?
КУЗЬМИЧ: Мой, кажись.
МИТЬКА: А кого ж он тогда сожрал?
СТЁПА: Может, пугало?
МИТЬКА: Кто ж пугало ест? Он человек всё ж-ки, палки-то грызть!
СТЁПА: (Кузьмичу) А тёть Соня где? Где тёть Соня?
КУЗЬМИЧ: Чего? Была…
СТЁПА: Ну, Егор Кузьмич, ну даёшь! Тут такое, а он – была!
МИТЬКА: Погоди, Стёп, погоди!.. Чего городишь? Пугало, тёть Соня!… Что ж он тёть Соню пугалом нарядил, галстук ей повесил и за гумном воткнул… а-а… то есть поставил? Да и гумно-то чьё? Носковых!
СТЁПА: Я просто анализирую. Вот галстук, вот Егор Кузьмич…
МИТЬКА: Да ладно с галстуком!.. Кузьмич, тут… вот… В общем, снежного человека поймали!
КУЗЬМИЧ: (не понимает) Та-ак! Так, так. Кто?
МИТЬКА: Мы со Стёпкой.
СТЁПА: Я же говорю: дед мне в ухо врезал, я запел, а таракану хоть бы что! А дед – пить, пить…
СТЁПА: А мамка: у нас, говорит, только Егор Кузьмич всю жизнь в уборную в галстуке ходил!
МИТЬКА: Да что ты – уборная, уборная?!
СТЁПА: Я про галстук!
КУЗЬМИЧ: Так, стоп! Чё порете, не пойму? (встаёт) Дай-ка гляну.
Берёт у Стёпы галстук, подходит к шкафу, достаёт свой, сравнивает.
Не мой. У меня горошек мельче.
МИТЬКА: Слава богу! Значит, не тебя сожрали.
КУЗЬМИЧ: (подозрительно смотрит на них) Тараканы, говорите, в башке? Допились до чертей! Поди, всю ночь квасили-то?
МИТЬКА: Кто-о? Я на дежурстве спал, Стёпка дома, да и мал ещё… Когда, с кем?
КУЗЬМИЧ: С человеком-то, со снежным?
МИТЬКА: Ага, щас попьёшь у хозяина-то! Давно и не нюхал.
КУЗЬМИЧ: (всё так же с подозрением) А почему ко мне? Дурнее не нашли? А, Стёпк? Вот увидали кого-то не того и сразу ко мне, почему?
МИТЬКА: Дак ты ж у нас этот… бывший…
КУЗМИЧ: Вот именно! Беги к теперешнему и вешай ему… на уши…
МИТЬКА: А кто он теперешний-то? Мы ж все на паях, все, вроде, равные…
КУЗЬМИЧ: И никто теперь ни за что, да? Идите к фермеру, к Широбокову, вон… Он даст на опохмелку. Хозяин! Так, не так? Всё, адью, щи стынут!
СТЁПА: Фу, ёлки!… Говорим же…
МИТЬКА: Погоди фукать! Человек щи ест, а мы ему сразу такое в морду… (мягко) Кузьмич, хлеб да соль!
КУЗЬМИЧ: Ем да свой!
МИТЬКА: (Стёпе) Во, вишь, и завязался разговор. (подождал, помолчал) Доел?
КУЗЬМИЧ: (отодвигает тарелку) Доешь с вами… В рот заглядываете… Бу-бу-бу, бу-бу-бу!.. Чего пришли?
СТЁПА: Да ёлки, блин, моталки!… Дело… всемирное, а вы…
МИТЬКА: Не кипятись! (подходит к Кузьмичу) Егор Кузьмич, тебе как бывшему коммунисту… Вот те крест, мы снежного человека поймали!
КУЗЬМИЧ: Дыхни.
Митька и Стёпа шумно выдыхаю, Кузьмич принюхивается.
МИТЬКА: Даже не жрамши.
КУЗЬМИЧ: Кха, кха… Снежного? Поймали, говорите? Ага, ага… Хе-хе! Где? Как?
МИТЬКА: Да вот так! За гумном у Носковых пристроился и
КУЗЬМИЧ: То есть?
МИТЬКА: То есть – по настоящему, по-человечески! Сел по нужде и шух, шух, шух… Ну, мы со Стёпкой секём…
СТЁПА: А он погадил и дёру!
КУЗЬМИЧ: Ка-ак? Подножку ему и связать!?
МИТЬКА: А как же, так и сделали. Скрутили уже у колонки.
Кузьмич встаёт, ходит, поглядывая на Стёпу и Митьку, думает.
КУЗЬМИЧ: Дожили! То одно, то другое, то… Скоро завшивеем… А тут вон зараза какая! Не буйствовал этот-то? Не выражал чего?
СТЁПА: Не-е, галстук не отдавал. А так – сопел и глазами зыркал по сторонам.
КУЗЬМИЧ: Куда пристроили?
МИТЬКА: В свинарник, больше некуда.
КУЗЬМИЧ: Ну и ничего?
МИТЬКА: Да как ничего? Он свиноматку… того…
КУЗЬМИЧ: (испуганно) Чего-о?
СТЁПА: Сосёт.
КУЗЬМИЧ: А-а! А она?
СТЁПА: Визжит.
КУЗЬМИЧ: А он?
СТЁПА: Хрюкает и глаза закрывает.
КУЗЬМИЧ: Ну, жрать захочешь, захрюкаешь!
МИТЬКА: Да хрен его знает! Он за гумном одно хотел, а тут увидал сосок и вцепился. Опростался, поди, и с голодухи-то…
КУЗЬМИЧ: Разберёмся! (энергично одевается) Не прошляпить бы. Щас время такое: кто сгрёб, тот и уё… уел, так сказать. (Митьке, делово) Мы с тобой туда, к нему, (Стёпе) а ты… Помёт за гумном собрать в пакетик целлофановый!
СТЁПА: Да где ж я столько пакетов найду?
КУЗЬМИЧ: (удивлённо) Ка-ак?!
СТЁПА: Там же всё село вечерами сидит!
КУЗЬМИЧ: Дурина! Его помёт! Чтоб ни одного пука не пропало! Значит, в пакет и… И пока оставьте у себя.
СТЁПА: Где у себя-то? Это ж… Оно же… Где у себя?
КУЗЬМИЧ: В холодильник прибери.
МИТЬКА: (возмущённо) Да вы что? У нас там… кой-чего и килька… открытая… в банке!
КУЗЬМИЧ: А-а!.. Пусть в погреб спустит.
СТЁПА: А бациллы?
КУЗЬМИЧ: Какие бациллы? Вши у всех одинаковые, а он как-никак человек!
СТЁПА: Дак снежный же?!
КУЗЬМИЧ: Вот именно! У него и дерьмо золотое для нас! Слушай и не спрашивай ничё! Впер-рёд! И чтоб никому пока, понял?
СТЕПАН: Не понял, но смолчу.
Убегает.
КУЗЬМИЧ: (всё ещё с подозрением) Митьк, а Митьк? Может, пьяный кто, из Берёзова?
МИТЬКА: Не-е, не здешний. Сам большой и морда – во-! – только косяки щеками вышибать.
КУЗЬМИЧ: Да-а? И последнее… э-э… Голый?
МИТЬКА: Весь. То есть волосатый и в галстуке. Был, то есть, в галстуке.
КУЗЬМИЧ: (подмигивает, намекает) А как насчёт того самого? Ну, мужик же, или нет?
МИТЬКА: О-о, солидно! Мужи-и-ик, да та-акой, у-у!
КУЗЬМИЧ: Да-а? (обеспокоенно оглядывается, зовёт) Соня? Сонь, ты дома?
ГОЛОС СОНИ: Дома. С огурцами тут вожусь.
КУЗЬМИЧ: И хорошо! И никуда не выходи. Слышь, никуда! Я по делам, вернусь скоро. (Митьке) Айда!
Уходят.
КАРТИНА 3
В доме Ванюшкиных. Дед Никита сидит, прижавшись ухом к радио. Входит Манька, вносит два ведра воды.
ДЕД: Я тут радиво слушаю. Скажут чего, нет?
МАНЬКА: Ага, скажут! Ещё телевизор включи.
ДЕД: Некогда. Скажут, думаю.
МАНЬКА: Да кто знает-то? (ставит вёдра на лавку, осматривает) Кажись, помял одно. Ну, помял, не круглое… Паразитина такая!
ДЕД: Должны сказать.
МАНЬКА: Специальные новости, для тебя прям! Это ж у нас только… вылупился такой…
ДЕД: Почему это у нас? Щас везде хренотень всякая.
МАНЬКА: Прям везде! (о ведре) Как новое было. Щас таких не купишь за наш кукиш. (деду) Ходют прям, по твоему, везде и вёдра мнут!
ДЕД: Не вёдра – хуже! (встаёт, идёт к вёдрам) Молчат собаки! (ищет кружку) И этих нет, пропали.
МАНЬКА: (беспокойно) Чего ты – «этих»? Кого этих-то?
ДЕД: Да Стёпки с Митькой. Долго, говорю.
МАНЬКА: Придут! «Этих»! Чего ты? Батюшки, где ж они?
Подходит к окну, смотрит.
Бежит! Стёпка бежит, да так шибко. И оглядывается чего-то, и оглядывается!
ДЕД: (садится на табуретку) Попить не успел… Живой бежит-то?
МАНЬКА: А то какой?
ДЕД: Ну, мало ли.
Вбегает Стёпа и сразу к окну.
СТЁПА: О, идут! А? Идут себе!
МАНЬКА: Да сколько ж их?!
Бежит к двери, закрывается на крючок.
Может, высадились откуда? Щас везде…
СТЁПА: Ага, высадились! С лодочки! Всю ночь, поди, катались, сверчков слушали! Ну, ничего, ничего… Прибежит, да хренушки!
МАНЬКА: Их как, много?
СТЁПА: На кой много? Им и вдвоём неплохо.
ДЕД: Вдвоём? А тот, первый, то есть третий?
СТЁПА: Какой ещё третий? Она что, по вашему, гулящая?
ДЕД: Кто?
СТЁПА: Нюрка, кто!
ДЕД: Тьфу ты, твою мать! Ему про хвост, а он про х-х… про хобот! Нюрку свою всё выглядывает. Я ж про этого… того… гамадрила, который волосатый и в галстуке?
СТЁПА: А-а… (вытаскивает из-за пазухи галстук) Галстук-то вот.
Манька берёт галстук, смотрит на него, готовая заплакать.
(глядя в окно) Ничего, плакать будет, да поздно!
МАНЬКА: А… сам Егор Кузьмич? Он что? Как?
СТЁПА: Так, как! Даже щи не доел, бедняга.
ДЕД: (шлёпает Стёпу по затылку) Ты говори путём, когда тебя родители и… деды спрашивают! А то ни хрена не поймёшь, кто кого сожрал, и кто в Егор Кузьмичёвом галстуке в уборную ходит!
МАНЬКА: (оседает на табуретку) Ой, о-ё-ёй! Ой! А… А… А отец, отец где?
СТЁПА: Там же, где и Егор Кузьмич.
МАНЬКА: А-а-а… Обоих, значит… Обоих… (вопит) Митенька-а… Митюша мой!
Падает в обморок. Дед хватается за грудь, хрипит.
ДЕД: Эх, Митька, Митька… Чалдон… Как же ты? (Стёпе) Черпни водички… Я ведь так и не попил.
Стёпа черпает воду, подаёт деду. Дед замечает пакетик в его руке.
А эт чего такое? Душок какой-то…
СТЁПА: (смущённо) Да это… Егор Кузьмич… Надо сохранить… Человек же…
Кладёт пакетик в холодильник.
Его воля… тут уж… Что ж теперь?
ДЕД: (хлебает воду, плачет) А посля Мити, отца твоего, ничего, что ль? Хыть пуговку… не подобрал?
Кто-то стучит, ломится в закрытую дверь.
СТЁПА: Ну, вот и он, наверное
Идёт к двери.
ДЕД: Стой, я сам! Оттащи мать в комнату.
Стёпа тащит Маньку в комнату. Дед что-то ищет, оглядывается по сторонам, потом хватает ведро с водой, встаёт на лавку у двери, кричит за дверь.
У меня вот… топор!.. И в другой руке тоже кое-чего!.. Жахну с двух – и шкуру на забор! Не нажрался, гамадрил хренов? Ты не ломай, не ломай дверь, кому сказал?! А ну, Стёпка, заряжай второе ружьё! Заряжай, как на медведя, не боись! Давай, готовсь, пли! Тьфу!…
Дверь распахивается, влетает Митька, и дед по инерции нахлобучивает ведро с водой на его голову.
МИТЬКА: Да вы что, мать вашу, с утра всех купаете?
ДЕД: Митька?! Ты… Кто?
МИТЬКА: Водяной теперь, не видишь? Что с дверью-то?
Из комнаты, хохоча, выбегает Стёпа, за ним осторожно, с опаской, выходит Манька.
СТЁПА: А меня окатили да ещё и по уху врезали!
МАНЬКА: (бросается к Митьке, обнимает) Митя! Митенька!… Целый? Ничего у тебя не откусили? Ты чего мокрый такой?
МИТЬКА: Вспотел, чего! Ладно, собирайтесь, Кузьмич ждёт.
ДЕД: Кузьмич? Дак он чё, живой? (Стёпе) Паскудник, я те и по второму уху врежу! (передразнивает) «Приказал долго жить!» Пакетик ещё держал перед носом…
СТЁПА: Я так не говорил! А в пакете не его…
МАНЬКА: Прям теряюсь теперь, кого ж тогда сожрали?
МИТЬКА: Потом разберёмся, некогда. Егор Кузьмич к себе зовёт. На совет.
Быстро собираются и уходят.
КАРТИНА 4
В доме Большаковых. За столом сидят Егор Кузьмич и Соня, ждут. Егор Кузьмич в шляпе и при галстуке. В дверь стучат.
СОНЯ: Открыто. Ждём
Входит вся семья Ванюшкиных. Большаковы встают.
МАНЬКА: Здравствуйте, соседи! Мы так рады, Егор Кузьмич, что ты опять живой! Прям, как на картинке, такой… румяный да гладкий!
ДЕД: (жмёт Кузьмичу руку) Поздравляю!
КУЗЬМИЧ: Мы ещё с тобой, Сергеич, как говорится попыхтим! Так не так? Рассаживайтесь.
Все садятся за стол.
СТЁПА: (важно) Егор Кузьмич, кал на месте.
КУЗЬМИЧ: Как?
СТЁПА: Кал, говорю, где надо.
КУЗЬМИЧ: А-а, благодарю за службу.
СОНЯ: Картошка, поди, готова, подавать?
КУЗЬМИЧ: Неси.
Соня уходит.
МАНЬКА: (вслед) А я говорю, Соне-то, Соне и обмыть некого, галстук один, прям беда… Аж всплакнула!
КУЗЬМИЧ: Ёксель-моксель, а галстук-то цел?
СТЁПА: Цел. Вот.
Отдаёт галстук Кузьмичу.
КУЗЬМИЧ: Вот, вот, вот, вот… Положили на живот, а он первернулся.
ДЕД: Кто?
КУЗЬМИЧ: Шутю. Прибаутка такая. Со смыслом.
Смотрит на всех, многозначительно покачивает головой.
Вот… пришёл к нам снежный человек… Ко всем пришёл. Так не так? А его кто-нибудь захапает и частным образом для своей только выгоды употребит.
Соня приносит картошку, ставит сковороду на середину стола, садится.
У нас ведь теперь как? Кто богаче, тот и главней? Так не так? Уж не ты ли, Сергеич, богач? Иль ты, Митьк? А? Или что, с дымком да с шиком в трубу да с пшиком?
Разливает водку по рюмкам. Все молчат.
У кого самый большой пай?
МИТЬКА: У Широбокова.
КУЗЬМИЧ: Вот Широбоков и окажется главней… у кормушки!
СОНЯ: Эт за какие такие заслуги?
КУЗЬМИЧ: А щас, Сонь, заслуги не считают.
Поднимает свою рюмку.
Молчим? Ладно, выпили и закусили. Так не так?
ДЕД: Ещё как «так»! Не зря меня с утра жажда мучила.
КУЗЬМИЧ: Не об том речь, Сергеич.
Не чокаясь, выпивает. За ним пьют все, кроме Стёпы. Закусывают.
Не об том, дорогой ты наш пенсионер, заслуженный и забытый!
МАНЬКА: Ой да-а, щас и правда жизнь-то…
СТЁПА: Мамань, ты погоди, не мешай.
МИТЬКА: Тихо вы! Егор Кузьмич, чего – говори.
КУЗЬМИЧ: (встаёт) Время щас трудное, лихое. Мутное время. А спроси нас, кто был против перемен? Никто! Вот уж и десять, и пятнадцать, да и двадцать пять лет пройдёт, а всё равно – никто!
ДЕД: Ясно дело никто! Ну и выпьем за это.
МАНЬКА: Папань, ты бы приструнился.
ДЕД: Ды я… Огурцы больно хороши… И на соль, и так, вообще… И мягкие, и хрумкают!
МАНЬКА: А ты их как, Сонь, вымачиваешь или чё?
СОНЯ: А как же! Но потом не ошпариваю, сами киснут.
ДЕД: Во-о! А ты соли бухнешь да перцу и бултыхаешь туды-суды на плите… Аж потом в заду жгёт!
МИТЬКА: А я люблю с перцем.
ДЕД: Поживи с моё, «люблю»!
СОНЯ: (Маньке) Только чтоб жопки чисты были, а то взорвутся.
СТЁПА: Да чего они про огурцы, про жопки какие-то, Егор Кузьмич?
КУЗЬМИЧ: Не осознаём, значит, момента. В болоте обывательства квакаем.
Стучит вилкой по бутылке.
А момент тишины просит и мыслей. Время, говорю, щас о-ё-ёй!
ДЕД: Ну, вот и выпьем, чтоб о-ё-ёй не а-я-яй!
СТЁПА: (вскакивает) Да погоди ты, дед, с гражданской пьёшь!
КУЗЬМИЧ: Вишь, как мы нервируемся? И даже молодёжь в лице Стёпки! А всё почему?
ДЕД: Ну?
КУЗЬМИЧ: Скажу без «ну», но образно, чтоб дошло. Отыми титьку у дитя, что он делает?
СТЁПА: Орёт.
КУЗЬМИЧ: А верни обратно?
СТЁПА: Сосёт и молчит.
КУЗЬМИЧ: А нам её вернули, титьку-то? И где ж это она, а? Другие сосут? Так не так? А где ж наша?
СТЁПА: (своим) Во-о! А вы – огурцы!
МИТЬКА: (ему) Тихо, сядь, не кипятись! Не пойму, Кузьмич, про какие ты огурцы… Тьфу, балаболы! Про какие титьки… а-а… Ё-о-о! Про чё ты говоришь-то, не пойму?
КУЗЬМИЧ: (показывает всем галстук) Вот галстук, говорю, с кого?
СТЁПА: Со снежного человека.
КУЗЬМИЧ: А у кого он, этот человек?
СТЁПА: У нас.
КУЗЬМИЧ: У нас! Об чём это говорит?
МИТЬКА: Об чём?
КУЗЬМИЧ: Об том, дорогие мои россияне, что в мутной водице и нам, наконец-то, карась попался! (наполняет рюмки) За карася! За нашего жирного карася!
Все молчат, смотрят на Кузьмича.
СТЁПА: Они ничё не понимают, Егор Кузьмич, ничё!
КУЗЬМИЧ: А ты?
СТЁПА: И я.
КУЗЬМИЧ: А вот Широбоков понял бы сразу! Ну ладно, выпьем пока.
ДЕД: Ну, а я чё говорю?
КУЗЬМИЧ: Широбоковы карасей не упускают. Всех выловили, подлецы!
Пьют, хрустят, закусывая огурцами.
ДЕД: Соньк, огурцы прям сахарные!
СОНЯ: Кушайте, кушайте, ещё принесу.
МИТЬКА: (жуёт) Чё не с перцем? Тоже с перцем и эти.
ДЕД: С перцем, но не продират до…
