Бетховен

надо будет потрясти знатоков и любителей. Первые его серьезные трио, тут не должно быть ошибок.

Первый из молодых людей смело подошел к Людвигу и протянул руку, представился сам и после представил еще двоих:

– Игнац Шуппанциг, скрипач,

– Виоланчелист Крафт.

– Альтист Линке.

Все трое пожали руку Людвигу.

– Не смотри так, Людвиг. Ты их не знаешь, а я знаю. Ручаюсь.

Людвиг только пожал плечами: посмотрим раз нет другого выхода.

– Я, стало быть, четвертый, -только и сказал он.

– Будете, когда напишете свой квартет, а пока…

Лихновский сделал знак рукой, указав Людвигу на фортепиано. Людвиг сел за инструмент Его партия была у него в голове. Шуппанциг и Крафт сели рядом, Слуга разложил перед ними ноты.

– Мои переписчики работают день и ночь. Тут только первые две части.

Уже через десять минут игры Людвиг понял, что эти двое настоящие мастера, да, с такими не стыдно и перед императором выступить. Ребята мастера!

Довольный Карл потирал руки. Цмескаль сидел завороженный на своем месте.

– Как тебе? -спросил Людвиг друга, вытирая пот со лба, понимая, что и без вопроса Цмескаль

поражен.

– Нет слов! Если они так будут играть и при Папе, то успех обеспечен.

В день концерта зал быт забит до предела. Масса незнакомых лиц, фамилий, незнакомые голоса гудят. В первых рядах семья Лихновских в полном составе, позади теща Лихновского

графиня Тун с еще одной дочерью -Элизабет. Чета Броунов в полном составе. В самом первом ряду, почти у самой сцены четыре глубоких кресла. Сейчас они пустуют. Из-за ширмы Людвигу хорошо виден весь зал.

– Как настроение, боевое?

Тихий голос Вегелера добавляет уверенности.

– Отступать некуда, -решительно говорит Людвиг и старается спрятать за спиной потные руки.

Вегелер прислушался к шуму.

– Кто там? -спросил Людвиг.

Вегелер отошел от занавеса.

– Сам посмотри.

Людвиг приник к занавесу. Боже! Гайдн, ван Свитен и еще один-незнакомец изящный, одетый с редким изяществом, чуть младше Гайдна. Щеголеватый незнакомец сейчас шутит с ван Свитеном, кивает Гайдну и в то же время успевает засунуть в рот конфету. Странный гость…

– Спроси у барончика, -шепчет Людвиг.

Через минуту Вегелер возвращается. Без предисловий тихо говорит:

– Сальери.

Сердце у Людвига сейчас выскочит из груди.

– Начинаем, -говорит Игнац Шуппанциг и вместе с Крафтом первым выходит на сцену. За ними Людвиг. За последние две минуты вся « святая троица» успела опуститься в глубокие кресла прямо перед сценой. Посредине тучный ван Свитен с массивной тростью и в

перчатках. Сейчас он их снял и нервно постукивает пальцами по трости. Слева Гайдн в простом, почти дорожном сюртуке, трость попроще, парик не так пышен и бел. Справа -Сальери. Вот по нему ничего определенного не скажешь. Итальянская вертлявость, живость характера, его легкость и простота придавали Сальери вид беззаботный и веселый. Что-то смешное он шептал через тело ван Свитена. Барон молчал, но терпел.

– С Богом, -тихо шепнул сам себе Шуппанциг.

Следующий час пролетел как мгновение. После каждой части последнего, своего любимого

до-минорного трио Люд виг старался понять, что скрывает молчание двух маэстро. Ван Свитен не в счет. Гайдн молча сидел, уперев подбородок в набалдажник трости, ни жеста, ни звука. Восковая маска безразличия. Зато итальянец не сидел на месте. Ноги и руки находились в постоянном движении. Отправляя в рот конфету за конфетой, ногой толкал фантики под кресло. Что-то смешно пытался шептать на ухо ван Свитену. Тот лишь отмахивался, как от назойливой мухи. Общество позади после каждой части дарило всей троице щедрые аплодисменты. Особо старалась женская часть,.вероятно, Кристина и была

главной зачинщицей этих оваций. Минута тишины. Первым встал ван Свитен. Несколько

громких хлопков от барона и вот уже весь зал встал в едином радостном подъеме. Таких

громких оваций Людвиг еще не слышал. Кристина Лихновская машет Людвигу рукой, приглашая подойти к Гайдну. Около Гайдна Людвиг успел расслышать окончания слов, которые Папа говорил Сальери:

– …не пожалеете…

Сальери первым подал руку Людвигу.

– Не плохо, не плохо. Хотите принять участие в благотворительном концерте?

Людвиг сразу согласился. Ван Свитен крепко обнял всех троих.

– Ребята-огонь, -громко, на весь зал произнес барон, голосом приглашая весь зал оценить молодых музыкантов.

Уже за праздничным обедом Гайдн тихо произнес:

– И все же не советую публиковать ЭТО трио.

– Я подумаю, -ответил Людвиг быстрее просто из вежливости.

Лихновский не терял времени зря. Три этих трио будут напечатаны уже в этом году с посвящением ему. Его теща графиня Тун говорит Людвигу за кофе:

– Не берите в голову слова Гайдна. Так же было и со стариком Глюком и с Моцартом. Всех

великих не понимали и вы не исключение. Печатайте, сочиняйте, творите!

Смешная, добрая, восторженная старушка с большим сердцем, немного наивная в своей детской восторженности.

– А Гайдн? -спрашивает Людвиг.

– Папу воспитали сорок лет в прихожих Эстергази, а это дорогого стоит. Кстати, он снова собирается в Англию, вы едете?

– Мне он ничего не говорил.

– Я знаю, что дочь Броуна играет ваши вариации с ночи до утра. Да и мать тоже.

– И это знаю. Отец подарил мне лошадь, пришлось ответить несколькими мелодиями.

Проводив старую графиню до парадной двери Людвиг возвратился в свою комнату. Слуга как раз чистил его панталоны.

– Бурный день, -сам себе сказал Людвиг. Написать бы сейчас письмо Лорхен в Бонн…

Лоренц, говорят, собирается в Вену изучать медицину. Хорошо если Вегелер поможет. Сейчас

хочется похвалится, рассказать всем в своем родном Бонне. Если бы мать дожила до этих дней, если бы старик капельмейстер был жив… Мечты. Там, на небе, они все видят и мать точно смеется.

11

Людвиг ослушался Гайдна. Даже больше, чем ослушался. Через несколько недель в»Венской

газете» он дал объявление:

«Открыта подписка на три больших трио Людвига ван Бетховена для фортепиано, скрипки и

виолончели. Эти трио появятся через шесть недель и будут выдаваться подписчикам по предоставлении подписной квитанции. Цена полного экземпляра один дукат. Подписчики будут все поименованы на первой странице и могут получить это издание за два месяца до

появления его в продаже, причем цена будет повышена. Подписка принимается в Вене, у автора. Крейцштрассе 35,за церковью миноритов, в первом этаже дома Огильского.»

А уже через несколько дней заключил контракт с Артариа, в конце контракта поставил

дату 17 мая 1795 года. Чтобы как-то разбавить разочарование Гайдна преподнес ему лично

три фортепианные сонаты. Посвятил ПАПЕ. Старик недолго просматривал экземпляры. Тихо заметил:

– Тут не написано»ученик Гайдна».

– Все это и так знают, -ответил Людвиг.

Так и поговорили.

Но кроме музыки в мире существует много интересного. Лето этого года тревожно. Та

афишка, которую Людвиг вместе с Гелинеком читали больше года назад, была лишь вершиной айсберга. В январе состоялись казни. Аресты неблагонадежных идут уже целый год. Некоторых Людвиг знает, о других только слышал. Вот и сейчас рядом с другом, музыкантом и композитором Павлом Враницким Людвиг сидит не в ресторане, не в многолюдном кафе

среди людей, а в парке, подальше от гуляющих. Где-то вдалеке мужчина на лошади проскакал и скрылся, еще дальше женщина с ребенком на руках. Можно говорить свободно.

– А мои мелодии попали под запрет. Вроде бы невинные, а получилось- наоборот, хотел воспеть казненного короля, но, видимо, наш Франц здорово струхнул. Теперь дует даже на холодную воду. Ладно, а как твои вариации на тему»Лесной девушки»? Слышал,.их играют с удовольствием

– Да, жена Броуна не нарадуется. Я доволен этими безделушкам, не обижайся, дело не в твоем

балете

– Хорошо, что не поехал в Лондон с Папой, лучше в концертное турне. Лихновский прав.

Этот разговор был два месяца назад. Сейчас он берет уроки у самого маэстро Сальери. Подтянуть себя по оперному и вокальному письму не помешает с таким мастером.

Уроки у Сальери и уроками назвать нельзя. В первый же урок Сальери

почти насильно усадил Людвига за обеденный стол. Чего только там не было. Про себя Людвиг отметил, что итальянец любит вкусно поесть и попить. И поговорить. Легкий акцент еще выдает в нем иностранца, но манеры и речь -венские.

– Мы с вами, Людвиг иностранцы, что ни говори. Я итальянец, вы немец, мы оба чужаки, но

я в отличии от вас, немного пообтерся в этой столице. Чего мне это стоило-отдельный разговор. Я ведь тоже начинал на чужбине. Свитен рассказал мне вашу историю. Мы с вами схожи: как и я, вы чужак здесь, как и я,.вы в юности потеряли мать. И поверьте, вы мне напоминаете Глюка, он ведь тоже немец, из ваших краев.

– Говорят, вы его неплохо знали. Я первый раз при ехал в Вену в год его смерти. Его не застал. Сальери откинулся в кресле. Прикрыв глаза, глубоко вздохнул. Помолчал, словно подбирая нужные слова, начал издалека.

– Да, вот он умел себя подать. Он понимал где можно хлопнуть дверью и перед кем.

– Говорят, он пил… простите, если…

– Нет, нет. Все правильно. Пил… Пожалуй, да. Но это неважно. Когда я слушал его «Альцесту»

у меня текли слезы и не у меня одного. Вольфганг тоже был поражен. Он сам мне признался в этом. А его «Ифигения..»!

Сальери восторженно дышал, было видно, что эти воспоминания волнуют его душу.

Людвиг слушал, затаив дыхание. Ему хотелось знать любую подробность, мелочь, пустяк.

Он сам жалел, что не пришлось хоть издали повстречать такого мастера оперы.

– А какие похороны! Да, таких похорон заслуживают только императоры и короли. Умел жить,

что тут скажешь.

– А Моцарт? -спросил Людвиг.

Сальери встал. Подойдя к окну, он повернулся к Людвигу спиной. Минуту молчал, наблюдая за метушней города. Людвиг терпеливо ждал, смотря на спину маэстро. Тот все продолжал молчать. Наконец через силу, словно по приказу, выдавил:

– А что Моцарт? Моцарт есть Моцарт. И поверьте мне, Людвиг, я много думал о нем, иногда мне кажется, что бедняга сам виновен. Он не умел экономить, мог потратить на похороны своей

канарейки весь гонорар от симфонии. У него двое детей, Констанца просто прелесть! я иногда даю уроки его старшему. Вы с ним обязательно встретитесь. Впрочем, и с Констанцей.

– А похороны?

– А что похороны, -снова вопросом на вопрос ответил Сальери.-По третьему разряду согласно

прейскуранту. Все в рамках обычного. Я же говорю-надо экономить. Я сам застал на

следующий день такую нищету в его квартире, что ни приведи Господь!

– Он был гений, -только и сказал Людвиг.

– Я слышал, что он вас хвалил. Это хорошо.

– Ван Свитен мне так передал.

– Ему можно верить. Да, были времена… Кстати, как ваши занятия с Альтбрехтсбергером?

Старик большой мастер и отличный учитель-держитесь его, Людвиг.

– Я планирую вместе с Лихновским небольшое концертное турне и меня не будет несколько месяцев. А там, как пойдет, может задержусь и на год. Сами видите, времена сейчас тревожные

– В Берлин?

– Прага, Офен и Берлин, конечно.

– Я слышал об их короле-меломане. Это не то, что Фридрих Великий, но и от него есть толк.

Я буду в марте давать большие благотворительные концерты в пользу вдов и сирот музыкантов. Денег особо это не принесет, но вам лучше выступить с чем-то новым. Как?

– С удовольствием. У меня в работе сразу два фортепианных концерта, один готов, другой почти готов, наберется еще несколько интересных вещиц.

– Вот и здорово! Беднякам нужно помогать.

Вечером Людвига ждал сюрприз. Рядом с братом Каспаром сидел меньший-Иоганн.

Скромненько, с небольшим дорожным баулом и несколькими чемоданами он разумно покинул родной Бонн продержавшись под началом французов почти год. Все, что он вывез-

удостоверение фармацевта да и то подписанное каким-то французом.

– Нет больше Бонна, -спокойно произнес он.

– А я говорю: они не на долго! Вот увидишь, мы еще вернемся.

Иоганн только отмахнулся от слов Каспара. Он довольно пожил под властью французов и уже начал разбираться что к чему.

– Нет, они серьезно настроены. Армия у них дрянь, но энтузиазма и геройства хватит на всех наших герцогов и графов. Когда проходили по городу и грянула эта ихняя…

Иоганн никак не мог вспомнить название песни. Видно по нему, что само название вызывает у него отвращение. Каспар вспомнил.

– Марсельеза!

– Во-во, она самая. Мерзкая вещь в их глотках. Я терпел долго, но всему есть предел.

– Да, -задумчиво протянул Каспар.-разбудили пчелиный улей. Теперь не жалуйся.

– Может, сюда не дотянут, -предположил Людвиг.-Мы-то им что сделали?

– А что сделала Мария- Антуанетта? Что сделали остальные. Я знаю побольше вашего. У них там сейчас какая-то «директория». Но это не мешает продолжать рубить головы, как кочаны. Ты видел ее?

– Кого, -спросил Людвиг.

– Гильетину!

– Ладно. Не до споров. Сейчас я напишу пару строчек Цмескалю, он мастер на все руки, что-то с тобой придумает.

Людвиг позвонил в колокольчик, через минуту вошел слуга и Людвиг отдал ему записку.

Иоганн удивился.

– Не плохо устроился, братец. Личный слуга!

– У меня и лошадь своя. Правда я почти не езжу, но стоит дорого.

– Какая-то пылкая графиня? -предположил Иоганн и подмигнул Каспару.

– Нет, это от Броунов. Славная семья. Я иногда подбрасываю им простенькие мелодии. Правда не знаю, что они в этих безделушках ценят, но все довольны. Надо будет только избавиться от их лошади: она мне дорого обходится.

Цмескаль довольно быстро нашел работу Иоганну. Очень удачно в аптеке»Святой дух» в своем же доме. Итак, Иоганн устроен, Карл пока играет в оркестре и ведет переговоры с издателями, в папке Людвига два десятка новых произведений. С такими можно отправляться

в турне по столицам. В бой! И еще одна мысль-в такие тревожные времена лучше исчезнуть из столицы на несколько месяцев пока все не уляжется. Последнее, что сделал Людвиг до отъезда в турне-концерт памяти Моцарта. Маленького роста, немного смуглая с короткими вьющимися волосами женщина в первом ряду- Констанция Моцарт. Последний раз он видел ее почти семь лет назад. Констанца лишь прошмыгнула мимо него тогда и ему в его семнадцать рядом с Моцартом было не до нее. Юный молодой человек рядом с Констанцией-Ксавер Моцарт, сын, Мужчина разговаривающий с Сальери- Зюсмайер. Неплохой (по отзывам)

композитор. Как человека Людвиг его не знает. Вот сейчас Сальери становится за дирижерский пульт. Опера «Милосердие Тита» и в антракте Людвиг играет ре-минорный концерт Моцарта. На глазах Констанцы слезы. Сальери обнимает Констанцу и успевает поклонится императору Францу. Людвиг тоже кланяется. Все, теперь пора в турне.

12

Через несколько недель после венских концертов Людвиг вместе с Карлом Лихновским выехал в концертное турне.

– Приятно вспомнить былое, -мечтательно произнес Карл.-Словно вместо тебя вот так рядом Вольфганг, мы сидим в пражском кафе, лето, Вольфганг пишет, я смотрю по сторонам, глазею на пражских красавиц, Вольфганг смеется… Времена…

Франтишек Нимечек сейчас пристально глядит на Людвига. Сравнивает? Людвигу неудобно спросить. Только вчера они приехали в Прагу, остановились как и Моцарт в «золотом единороге», гостинице не в худшей части города и вот сейчас уже Карл громогласно обсуждает с старинным другом программу первого выступления Людвига. Первым делом фортепианный концерт, потом вариации и обязательно что-то из Моцарта. В Праге еще полно

тех, кто помнит Вольфганга. Рецензии восторженные, но в границах приличия.

– Как это понимать? -спрашивает Людвиг.-«Он покорил наши уши, но не наши души. Поэтому он никогда не заменит нам Моцарта».

– А чего же ты ждал, Людвиг? Что тебе еще ждать? Ты на одной строчке с Моцартом. Когда писали о нем, то с ним рядом не ставили никого.

– Вот именно.

– А ты наглец.

Это не от злобы. Лихновский уже давно понял характер Людвига. Его гордость не имеет ничего общего с гордыней и тщеславием.

– Так это ваше»сокровище»? -смеясь спрашивает госпожа Душек.

– Он заменит нам Вольфганга, -обещает Карл.

Госпожа Душек вздыхает.

– Вольфганга не заменит никто.

Через несколько недель, видя, что Людвиг и без него неплохо справляется, Лихновский уехал.

– Теперь-сам, -на прощание сказал Карл.

Людвиг был поражен сдержанными и скупыми эмоциями берлинцев. Они же немцы, свои. Прогуливаясь по столице вместе с виолончелистом Дюпором он недоумевал:

– Могли бы и побольше эмоций, от них не убудет.

– Мы берлинцы. Это вы, венцы можете бросать на сцену кошельки, ожерелья, свистеть. Мы

лишь плачем и слегка аплодируем. Мы не так эмоциональны. Мы берлинцы, а берлинцы-немцы и уж извините наши скупые слезы. Кстати, как вам игра принца?

– Для принца неплохо. Я так и сказал.

Дюпор свистнул. Мальчишка-разносчик с кипой газет подбежал к ним. Взяв газету, Дюпор

читал на ходу. Хмурился, вздыхал.

– Да, дела невеселые…

– Что там?

Дюпор ткнул в краткую заметку. Людвиг тоже прочел.

– Где это… Лоди…

– В Италии, Ломбардия. Туго вашим придется. Этот генерал Бонапарт вам дорого обойдется.

Если он уже разбил четыре армии вкупе с вашими австрияками, то нам следует задуматься.

– Но мы-то далеко.

– Ой, не радуйтесь.

О разговоре с Дюпором Людвиг вспомнил, когда подъезжал к городским воротам Вены. Еще в полях и пригородах навстречу попадались группки людей с самодельным оружием или штыками. Горланящие песни, одетые бедно, они шли в одиночку или малыми группами вдоль дорог. На пути Людвигу попалась компания с маленькой пушкой, правда, без ядер. Кто-то смеялся, кто-то орал песни, кто просто был пьян. В самом городе флаги, пыль столбом, все те же крики и беготня.

– Что случилось?_первый вопрос к Цмескалю.

– Наш вояка Карл решил немного, как бы сказать, повоевать.

– Это из-за Лоди?

Вместо ответа Цмескаль только отмахнулся. Подвел Людвига к большой карте на стене.

– Что здесь?

– Альпы.

– А за ними?

– Мы.

Вот то-то. Соображаешь.

Вечером следующего дня Людвиг слушает разговор во дворце Кинских. Общество гудит как улей. Злой, нетерпеливый и опасный. Самая большая группа около высокого красивого мужчины в парадном придворном костюме..Говорит он медленно с приятным славянским акцентом. Старая графиня Тун вместе с двумя дочерьми вплотную подошла к гостю. Это не

совсем гость. Зять графини Тун- Андреас Разумовский, посол России в Вене и муж Элизабет Тун.

– Этот корсиканец смел только с воробьями и голубями. Тоже мне-итальянцы-вояки! Когда он встретится с нашим Суворовым, от него и перьев не останется.

– Ему надо помочь, -заметила Кристина Лихновская.

– Ему надо не мешать.

Заметив около себя Людвига, Андреас широко раскрыл объятия.

– Сколько лет в Вене, а ко мне, значит, не ногой?

Людвиг поклонился.

– .Если мой свояк пойдет на попятную, следующий вечер у меня.

Огромный Лихновский жарко задышал.

– Ну зачем тебе эти мальчишки? Оставь их мне.

На Лихновского жалко было смотреть. Уже больше года Андреас выпрашивает квартет

Шуппанцига и его мальчишек к себе. И теща и обе дочери лишь улыбаются, Смешно, как

этот большой человек потеет, пыхтит, краснеет, переходя на фальцет. Он лукавит. Таких отличных музыкантов трудно найти даже в Вене.

– Мой дворец был открыт для Моцарта, открыт для Гайдна и Для вас, Людвиг. Мне Броун все уши прожужжал про ваш гений. Его Анна играет ваши сонаты. Кстати, вот и он.

Броун вместе с супругой как раз направлялся к ним.

– Русские сегодня в большинстве, -пошутила старая графиня Тун и поцеловала Броуна в гладкую, выбритую щеку.

– О чем спор? -спросил Иван Юрьевич у всей компании.

– Да вот, зятья скоро подерутся, а я снова с дочками, опять женихов подыскивать.

– А Людвиг чем не жених! -предложил Броун и посмотрел на Людвига.

Старая графиня сделала вид, что не расслышала. Ей на помощь пришел зять Андреас. Он снова за свое.

– Я одного не понимаю: почему мы должны проливать свою русскую кровь за вашего Карла. Что он нам?

– Союзнические обязательства, -предположила Элизабет Разумовская, но супруг грубо оборвал ее.

– Брось, Лизка!

Броун полностью был на стороне мужчин.

– Как военный говорю: тухлое дело. Не надо было нам всем ввязываться.

И уже тише:

– С нашего Карла такой вояка, как с меня балерина.

Все тихо улыбнулись.

– Что с вашими сонатами, Людвиг. Вы печатать их собираетесь?

– Обязательно и обязательно с посвящением вашей супруге.

В дальнем углу зала Цмескаль подпрыгивал на месте, делая знаки Людвигу. Людвиг подошел.

Рядом с Цмескалем стоял молодой человек почти тех же лет что и Людвиг. Изрытое оспой лицо, волосы зачесанные назад делали его похожим на Людвига. Крепкое телосложение и небольшой рост делали его еще более похожим на Людвига. Людвигу показалось, что он уже где-то видел это лицо.

– Аменда, пастор из Курляндии, -сразу представился молодой человек.

Несколько секунд Людвиг припоминал. Аменда помог.

– Я заменял один раз скрипача в квартете Шуппанцига. Помните?

Что-то припомнилось Людвигу.

– Да, вероятно, -смог сказать он.

– Мы еще встречались у Кинских, -напомнил Карл Аменда и добавил:-Немного учил младших Моцартов фортепиано.

Вот теперь Людвиг окончательно вспомнил Молодой человек стоял между Зюсмайером и Констанцей в день благотворительного концерта. Тогда он лишь мельком про себя заметил,

что юноша очень похож на него самого.

– Я не так давно из Берлина, там тоже настроения невеселые, -заметил Аменда.

– Этому Бонапарту просто везет, что он не застал Фридриха Великого. Но если дойдут до Берлина, то схватки не избежать. Все побегут.

По дороге домой Аменда спросил Людвига:

– А куда бежать всем этим Кинским, Лобковицам, Францам?

Людвиг никак не ожидал от нового знакомого таких слов. Ты смотри-тихоня пастор!

Словно в доказательство своих слов Аменда вынул из бокового кармана несколько листков. Стихи, переписанные от руки, торопливый, но аккуратный почерк.

«Ты за кого идешь на бой,

Немецкий добрый мой народ!

Бросаешь землю, дом родной,

Хозяйку и сирот?

За князя, за дворянский род

Да за поповский сброд».

– Бюргер, -тихо произнес Аменда.

– И это носит в кармане пастор?

– Я прежде всего патриот своей отчизны. Увидишь, еще год-два и все эти Зичи, Шварценберги побегут быстрее пули.

– А я лишусь работы, -попробовал пошутить Людвиг, а сам понимал, что молодой пастор сказал

то, что думал и он, Людвиг.

Как-то хорошо и спокойно на душе от разговора с этим умным молодым человеком.

– Пошли ко мне. Восемь утра самое время для утреннего кофе.

Аменда согласился. Придя домой, Людвиг предложил:

– Садись, сейчас приготовлю кофе и что-нибудь разогрею.

– Я посмотрю ноты, можно?

– Смотри, что хочешь.

В кухне Людвиг гремел тарелками и молол кофе.

– У тебя нет слуг?

– Я съехал от Лихновского, пробовал найти нескольких, но они все от меня сбегают. Что не так?

Аменда улыбнулся. По квартире распространился приятный запах кофе. Еще чем-то запахло.

Запах пренеприятный. Может, лучше отказаться от обеда?

– Я всегда мелю шестьдесят зерен. Медленно, но вкус крепкий, отменный. Я этим горжусь.

Что читаешь?

Людвиг зашел в комнату с двумя полными чашками.

– Тут столько всего! Не знаю с чего начать.

– Посмотри вот это… Важно, что скажешь.

Людвиг протянул несколько листков.

– Это первая часть. Соната. На этот раз я решил пойти другим путем. Чувствую, что именно это мне сейчас и нужно.

– Можно? -спросил Аменда и сел за фортепиано.-Восьмая соната.

Уже после пяти минут мелодии Аменда согласился с Людвигом: это совсем другая музыка, необычная. Таких звуков не услышишь в залах Лихновских или Тунов. Необычно,

ново, дерзко.

– Как? Волнует?

– Совсем новая музыка. Такого я не ожидал.

– Вот еще…

Людвиг перерыл кипу бумаг, извлек десяток больших листков. Аменда одел очки. Долго читал.

– Квартет.

– Да. Шесть. Это первый. Сейчас они в работе. Вот…

Людвиг взвесил на руке кипу бумаг.

– Полсотни вещиц, а среди них-десяток нормальных Вариации на Моцарта, Вальдштейна.

Сальери, Диттерсдорфа и прочих. Звуков много, а нормального мало.

– Эта соната действительно что-то новое. Ничего подобного не слышал!

– Вот этим путем и думаю идти дальше.

– Тяжко придется. Время сейчас тревожное.