Горцы

– Они появились за мальчиком осенью еще один раз, покрутились у нас тут, в Местии, несколько раз сунулись в родовое село Геловани Ладжано, и больше их после этого никто здесь не видел, – отпустил он мою руку, похлопывая по плечу.

На второй день мы с моим кунаком-сваном были в Ладжане во дворе князя Геловани. Ветхий вид некогда зажиточного дома создавал удручающее впечатление. Всё кругом сыпалось от старости, но двор содержался в чистоте.

На площадке второго этажа появился старец в серой черкеске с газырями, поясом с серебряными узорами, без кинжала, на ногах были мягкие, удобные черные кожаные чувяки. Он спускался медленно по ступенькам лестницы с достоинством, как будто он делал одолжение всей Грузии, и в упор разглядывал гостей. Делая рукой знак рассаживаться за тут же во дворе стоящий стол, присел и он сам:

– Чем могу быть вам полезен, – посмотрел он на моего кунака.

– Я привел к вам по делу моего друга чеченца, – посмотрел мой кунак на меня.

– Князь, я чеченец, в Грузию приехал по делам торговли, я знаю историю с вашим сыном, вы отомстили сполна, мне нужен мальчик, – и я выложил на стол все свои деньги и немного золота.

– Вот всё, что у меня есть, заберите это и верните мальчика, – пододвинул я руками деньги и золото в сторону старца по столу. Князь молчал, глядя поверх денег и золота, в глубь двора. Нездоровый блеск его глаз не предвещал ничего хорошего, он двумя руками резко отодвинул обратно ко мне мой выкуп:

– Мальчика нет, не ищите то, чего уже давно нет.

Обратно мы ехали молча, мои надежды не оправдались, от своего бессилия я был зол на самого себя:

– Скажи, а он есть, этот мальчик? Ты его видел? Есть хоть кто, кто может подтвердить, что он есть? – Глазами пожирал я своего кунака, как, будто он был виновен в этой трагедии.

– Я его не видел, но он есть! Его видели сваны, работавшие у князя, – уверенный в своей правоте, произнес он.

Я удачно завершил свои дела в Грузии, это поездка оказалась как никогда удачной. Всё у меня хорошо, но нет мне покоя, покой мой остался там, в Сванетии, с этим чеченским мальчиком, который находится в плену у грузинского князя.

Кута не пропускал ни одного слова, волнение Джонхи передалось ему, как и всем остальным тут присутствующим.

– Надо собрать в мечетях по всей Чечне деньги и выкупить его, – предложил один из гостей.

– Деньги не помогут, – тихо подал голос ушедший в себя Джонха.

– Очень большие деньги вызволят мальчика, – настаивал гость Дики, не сомневаясь в своей правоте.

– Никакие деньги не помогут, – зло воскликнул в своем углу Джонха, – я видел этого князя, видел его глаза, я слышал там, что он растит его, чтобы из него сделать христианина, чтобы этим поступком еще раз насладиться жаждой мести.

– Для чего собираете деньги? – смотрел на своих гостей только что вошедший Дика, услышав конец разговора.

– Если деньги для благого дела, я дам столько, сколько соберет один аул, – улыбался он, не понимая, отчего насупились его гости.

– Мальчика надо украсть или отбить, если невозможно его выкупить, – посмотрел в сторону Джонхи гость из горного Беноя.

Дика, увидев, что идет серьезный разговор, не вмешиваясь, присел рядом с Кутой, который устроился на диване возле окна и слушал, не вмешиваясь в обсуждения гостей.

– Я об этом тоже думал, – встал из своего угла и прошел к столу Джонха. – Отбить можно, но увезти невозможно оттуда, – вспоминая еще чего-то смотрел Джонха на друзей. Затем он остановил свой взгляд на Куте:

– Откуда я тебя знаю, ты торговлей не занимался? – рылся в своей памяти он.

– Да. Он раньше занимался лошадьми, может, там и видел его, – вмешался Дика отводя Джонху от Куты.

– То, что нам кажется невозможным, обыденное дело для тех, кто, рискуя своими жизнями, каждый день борется с нашими врагами, – как клятву на Коране произнес Адам из Зандака. – Знает ли об этом Аюб из Старых Атагов, Кута с Довта-Мартана, Бага из Зандака, Зелимхан из Харачоя, Саадала из Притеречья? Кто-то из них сможет вернуть мальчика домой, – искренне веря в сказанное, смотрел он на друзей, радуясь, как будто мальчика уже вернули на родину.

Столы вновь накрыли яствами, пар поднимался над только что сваренным мясом свежего барашка. В ноздри бил запах чесночной приправы, возбуждая аппетит гостей Дики. Разговор пошел по другой канве, гости вдруг вспомнили, кто чего ел из блюд соседних народов, и, давая оценку качеству и вкусу того или иного блюда, отдались еде и напрочь забыли про мальчика. Только о нем не забыл Кута.

На второй день гости засобирались домой. Дика снарядил их подарками для их родных и отправил за Терек домой. Вечером засобирался и Кута.

– Я знал, что сегодня ты ускачешь, – улыбнулся Дика, – в Грузию? – посмотрел он на абрека.

– Поскачу в Балкарию, к своему другу Ахие Жангуразову, у них через хребет всегда налажена дорога со сванами, – проверял свое оружие Кута.

Зная, что абрек в любое время надумает ускакать, еда для абрека у Дики всегда была готова: сушеный бараний курдюк, сушеное мясо и кукурузная мука. Когда стемнело, Кута вскочил на своего коня и исчез, как будто его тут никогда и не было.

Часть 2

Зима в этом году была холодной. Шел январь 1902 года, весь Кавказ был в плену у наступивших холодов. Утреннее солнце слепило лучами, переливающимися серебром белого блестящего снега, который укутал предгорье и лесистые Черные горы. Среди этой божественной красоты легкой рысью на длинноногом вороном жеребце скакал в сторону Дигорского ущелья укутанный в башлык всадник. Его черная борода и брови были сплошь покрыты белым инеем, изменяя весь его облик, неизменными оставались лишь его карие, быстрые, подобно молнии, глаза, которые замечали всё, что творилось кругом.

Это был чеченский абрек Кута. Из-за навалившего в горах и в лесу снега передвигаться было очень сложно. Вот и вынужден был он остановиться у своего друга дигорца в ауле Топан в Дигории. Надо было переждать день, чтобы, как стемнеет, двигаться дальше в аул Кюнлюм в Верхней Балкарии.

Абрека осетин встретил с большой радостью, тут же в честь гостя зарезал барана, и этот день закончился очень быстро за разговорами и расспросами. Вечером, когда Кута засобирался в дорогу, друг дигорец решил его проводить. Абрек не смог отговорить осетина, и они вместе прибыли в Верхнюю Балкарию. Балкария – благодатнейшая земля, прекрасны ее горы, леса, горные луга и Эльбрус, величественный исполин всех Кавказских гор.

Рано утром всадники въехали в Кюнлюм. Даже такой мороз не в силах был справиться с рекой Черек, на берегу которой раскинулся аул, она весело с журчанием неслась вниз. На левом берегу неизменно и величественно стояла башня Абая. Аул просыпался: то там, то здесь из печных труб саклей шел утренний дым, несколько собак выбежали со двора на улицу, услышав стук копыт коней, но, видя их неторопливый шаг, лениво размахивая хвостами, убежали обратно в тепло, в свои укрытия.

Когда трое всадников подъехали к дому Ахии, из дома вышел горец, направился к воротам и, открыв их, шагнул со двора на улицу. Кута узнал его, это был старший брат Ахии Асхат. Сошедшие с коней гости разминали тела и пытались таким образом согреться:

– Ассаламу алейкум! – выступил вперед Кута и подал руку балкарцу, другой рукой вытирая иней, покрывший его лохматую шапку, брови и бороду.

– Ваалейкум ассаламу! – подозрительно рассматривал гостей балкарец, подавая каждому руку.

Когда Кута приподнял надвинутую до бровей мохнатую шапку на затылок и улыбнулся, тот громко засмеялся:

– О Аллах! Да это Кута! – быстро повернулся он в сторону дома и махнул рукой. Из дома в одной черкеске с карабином в руках выскочил Ахия:

– Чтоб мне провалиться на месте! Неужели Кута, – распростер объятия и бросился он к своему другу. – Ассаламу алайкум! Пусть ваш приезд будет подарком Аллаха, дорогие гости! – глядя то на Куту, то на осетин, обнимал он друга.

Только тут заметил Ахия, что он на радостях забыл положить карабин, и передал его старшему брату:

– Мне тоже приходится быть настороже, – улыбнулся он, кивая на карабин в руке брата.

Осетин хотел было что-то сказать, но братья балкарцы не дали и слова произнести, подталкивая их во двор. Тут же подскочившие молодые люди увели их коней на скотный двор за домом.

Всё же через некоторое время осетины еле уговорили хозяев дома, чтобы те отпустили их домой. После полдневной молитвы, поблагодарив хозяев дома за гостеприимство и пожелав Куте удачи, дигорцы ускакали домой.

Вечером, когда гость с хозяином дома остались вдвоем, Ахия устроился на деревянной кровати напротив Куты и посмотрел ему в глаза:

– Кута, ты знаешь, что я и весь мой род вместе со всем аулом всегда рады тебе и готовы за тебя отдать свои жизни. Мы всегда ждем тебя и рады тебе. Я знаю тебя хорошо, ты всю свою сознательную жизнь на своих плечах переносишь чужую боль и тревогу, думаю, и сейчас, в эти трудные морозные дни, ты не сидишь возле теплой печки, а носишься по всему Кавказу, возложив на себя ответственность за чью-то боль. Я готов тебя послушать и хочу знать, чем бы я мог быть тебе полезен, – выжидающе разглядывал он чеченца.

Кута о чем-то думал, собираясь с мыслями, Ахия его не торопил и ожидал терпеливо, о чем ему поведает его чеченский друг.

– Грузинский князь в Сванетии держит в заложниках чеченского мальчика. Родные мальчика, потеряв надежду вернуть его обратно и, возможно, поверив, что его уже нет в живых, оставили попытки вернуть его домой, – оставаясь всё еще в плену своих мыслей, посмотрел чеченец на друга.

– А что отец, неужели он успокоился?! – в сердцах воскликнул Ахия.

– Связанного по рукам и ногам отца мальчика грузинский князь Илико Геловани зарубил насмерть на глазах сына и его матери.

– Значит, с ним его мать? – обрадовался хозяин дома.

– Нет. Мать умерла во время их побега, замерзла, не дойдя до перевала в горах.

Друзья какое-то время сидели молча.

– Кута, чем я могу тебе помочь? Если ты ко мне приехал, значит, ты что-то надумал, – пытался заставить говорить чеченского абрека балкарский абрек.

– Ахия, я вспомнил твоего друга, свана Мушни из княжеского рода Ратиани. Этот мужественный горец мог бы мне оказать большую услугу, выяснив точно о судьбе чеченского мальчика, находящегося в заточении у грузинского князя в Сванетии.

– Ты его тоже неплохо знаешь, – весело заулыбался балкарец.

Кута тоже улыбнулся, вспомнив свана Мушни, которого балкарцы звали Муратби, и красавицу-балкарку Фатику.

Было это летом 1899 года. Кута приехал вечером в Кюнлюм по просьбе Ахии. Балкарцу один офицер русской армии, ногаец, рассказал, что по почтовому тракту, сообщающемуся с Закавказьем, проходят большие деньги. Он предлагал напасть на инкассаторов на Моздокской укрепленной линии, через которую проходит почтовый тракт, где меньше всего ожидают нападения.

Тогда Ахии не оказалось дома. Братья и родные встретили чеченца с радостью и завели его в дом. Угостив гостя, брат Ахии Асхат предложил ему отдохнуть с дороги, пока он отлучится по одному делу:

– К нам утром приехал в гости друг Ахии из Вольной Сванетии. В обед он уехал в аул Гелястано на свадьбу и торжества у князя Урусбиева, там будет его девушка-балкарка, с которой он дружит с детства. Они познакомились с ней, когда она приезжала в Сванетию к своей тете, которая замужем за одним сваном. Я боюсь, как бы чего там не произошло, – с сожалением объяснил Куте брат Асхат и виновато опустил глаза.

– Едем вместе, – не оставляя места для обсуждения, встал Кута, поправляя кинжал на своем поясе.

Когда Кута и Асхат прискакали в Гелястано, свадьба была в самом разгаре. Их встретили возле широко раскрытых ворот и, как только они сошли с коней, их скакунов увели на большой задний двор. Куту и балкарца пригласили пройти во двор. Столы были накрыты и под навесами, и под открытым небом во дворе, особо важных гостей заводили в дом. Гостей было много со всего Кавказа и много знакомых Куты: черкесов, кабардинцев, осетин и несколько ингушей, которых Кута лично не знал.

Брат Асхат быстро нашел, кого искал: его двоюродный брат, сопровождавший свана, и сам сван, сидели за столом под навесом. Друзья присоединились к ним. Сван не слышал, что ему говорил Асхат. Он то и дело, то приподнимаясь, то садясь, в толпе гостей искал кого-то. Он был чуть моложе Куты, очень крепкого сложения, в каждом его движении ощущалась кошачья ловкость, упругость и большая сила, казалось, если он раздвинет плечи, разорвется черкеска на нем. К столу, за которым сидели Кута и его товарищи, быстро подошел балкарский князь Навруз Урусбиев, со всеми поздоровавшись, он обнял Куту:

– Если я от вас уведу гостя нашего народа, надеюсь, вы не обидитесь, – посмотрел он на товарищей чеченца.

– Мы будем только рады, если вы ему уделите больше внимания, – улыбнулся и встал Асхат, пропуская абрека из-за стола. Навруз вместе с Кутой прошли в дом. Кута расположился за столом возле окна, отсюда очень хорошо просматривался двор. Многих сидящих за столом Кута не знал, но это были очень милые люди, они не мешали абреку и говорили о своих делах.

Вдруг в их комнату с шумом ворвался нарядно одетый горец, в ком легко можно было распознать князя. Быстро пробежав по лицам сидящих людей за столом, он расплылся в улыбке, увидев чеченца. Кута узнал его тоже, это был кабардинский князь Аслан Клишбиев, но титул князя ему нисколько не мешал заниматься абречеством.

– Дорогой мой друг, ты в Кабарде, а я узнаю об этом последним, – недовольный, покачивал он головой, крепко сжимая руку Куты и обнимая его. – Я знаю, что вы что-то затеяли, надеюсь, что найду место в этом деле, – не отпуская Куту, прошептал ему в ухо Аслан.

– Я знал, что найду тебя тут, – улыбался Кута, разглядывая Аслана. – Всё никак не подберешь невесту? – подшучивал он над князем. – Приезжай к Ахии, поговорим.

– Непременно я у вас появлюсь, завтра же, – с таким же шумом, как и появился, исчез за дверью кабардинский князь.

Во дворе заиграла гармонь, в такт мелодии молодой горец отбивал дробь доули. Площадка во дворе быстро наполнялась людьми, готовящимися к горским танцам. Точно так же, как готовят скакунов к скачкам, молодые горцы готовились к переплясу: каждый приглашал свою любимую на танец и в ритме движения танца пытался передать чувства, переполняющие их сердца.

Кута удобно устроился на своем стуле и готов был наблюдать за этим развлечением, пока закончат свои дела его товарищи. Брат Ахии забежал к Куте и, убедившись, что их гость устроен хорошо, побежал к другому гостю их дома, к свану, которому никак не удавалось переговорить со своей любимой девушкой.

Как и положено у горцев, первый танец исполнил старец. Несмотря на свой возраст, он легко закружился в ритме музыки, только в его движениях не было страсти, присущей влюбленным. Девушка-горянка, словно лебедь по воде, плыла в танце, то приближаясь, то отдаляясь от танцора. Уважая возраст горца, она замедляла свои движения, и со стороны старый горец казался значительно бодрее. В знак уважения к старику все, кроме музыкантов, встали со своих мест и от всей души в ритме музыки хлопали в ладоши, ведь танцевали старый князь и красавица Фатика.

Из окна Кута видел лица девушек, стоявших в кругу, мужчин, расположившихся напротив них спиной к абреку. Веселье набирало силу, каждый пытался пригласить Фатику: это были ее торжества, и она по праву была красивее всех горянок на этой свадьбе.

К Куте подсел балкарец, и они разговорились. Вдруг послышались крики и шум во дворе. Чеченец взглянул в окно и заметил, как Асхат, размахивая руками, на высоких тонах говорил с каким-то горцем. Извинившись, Кута быстро вышел во двор и направился в гущу толпы. В середине толпы друг против друга стояли две группы. Против двух братьев Ахии, за спиной которых стоял сван, стояла большая группа балкарцев, а руки всех горцев лежали на рукоятях кинжалов. В любую минуту могла пролиться кровь.

Балкарцы требовали от свана освободить Фатику от данного ему слова, что она выйдет за него замуж. Один балкарец поклялся именем Аллаха, что не позволит свану увезти Фатику, а клятва отмывалась только кровью. Сван заявил, что никогда не откажется от любимой девушки и что готов за нее погибнуть. Братья Ахии поклялись, что убьют любого, кто подойдет к их гостю. Балкарцы, которых было несколько десятков человек, напирали на свана, и в воздухе стояло напряжение, готовое взорваться в любую минуту.

Кута понимал балкарцев: такие красивые женщины, как Фатика, делают честь любому народу, и они не хотели, чтобы ее увезли в другие края. Чуткий взгляд абрека чуть ранее успел заметить, как переглядывались сван и балкарка. Сомнений не было: они любили друг друга. Какие бы страсти там ни кипели, за кого пойдет его дочь, решал все-таки отец Фатики, который сидел тут же, чуть в стороне, а за его спиной стояли сыновья, наблюдавшие за разгоравшимися страстями.

Группы уже почти сошлись, когда Кута вошел в круг и стал между враждующими сторонами. Когда один из балкарцев протянул руку, чтобы убрать Куту с дороги, абрек чуть выдвинул кинжал из ножен, обнажая лезвие блестящей стали.

– Если я вытащу его из ножен, не вложу его обратно в ножны, кроме как обагренным чьей-то кровью! – зло посмотрел он на напирающих балкарцев.

– Это Кута! – услышал он голос из напирающей толпы балкарцев.

– Что еще за Кута! – пренебрежительно бросил чуть захмелевший среди балкарцев заводила, увлекающий всех за собой на свана.

– Это чеченец, абрек Кута! – радостно воскликнул кто-то из окружающей толпы. – Ассаламу алейкум! – подскочил к нему его хороший знакомый из черкесских бесленеевцев и, положив руку на рукоять кинжала, встал рядом с ним.

Балкарец из надвигающейся группы, узнав Куту, обнял его, подавая ему руку:

– Кута, ты против нас? Ты хочешь с нами сразиться из-за свана? – искренне был удивлен горец.

Кута видел, как осложнилась ситуация, как враждующие группы поклялись, и понимал, что кто-то из клятвы должен был выйти через пролитие крови, так как никто не желал отказаться от Фатики.

– Я ни за кого, я за себя самого! – громко заявил чеченец, так что во дворе наступила тишина. – Я Фатику не видел раньше, но был наслышан о ее красоте! А теперь, увидев ее, решил, что сам женюсь на ней!

По толпе прокатились возгласы удивления. Братья Ахии опешили и открыли от удивления рты. Сван схватился за кинжал, но его удержали его провожатые. Подвыпивший балкарец не менее громко заявил:

– Нам плевать, кого убить, свана или чеченца, но Фатику никому не отдам!

К Куте и бесленеевскому черкесу подошел балкарский князь Урусбиев, о чем-то поговорив с остальными, князь поднял руку, требуя тишины:

– Кута – мой гость! – Князь обвел взглядом стоявших во дворе людей. – И чьей женой станет Фатика, определит не бой на кинжалах, не даже желание самой Фатики. За кого её выдаст ее отец Мухарби, тому она и будет женой, – посмотрел князь в сторону отца девушки. Толпа расступилась, образовывая живой коридор, где важно восседал Мухарби. Навруз направился к старцу:

– Уважаемый Мухарби! Твоя дочь уже невеста. Достойная невеста, если за нее готовы тут же у нас во дворе сложить свои головы прославленные и известные люди. Я прошу у вас ее руки для своего гостя и друга, чеченца Куты, более достойного мужа ей не найти!

– А знает этот достойный чеченец, что моя дочь стоит очень дорого? – усмехнулся он, поглаживая свою длинную седую бороду.

– Все хлопоты своего гостя за его женитьбу я беру на себя! – весело улыбнулся князь, довольный таким оборотом дела.

– Я считаю, что мы договорились! – встал Мухарби, давая знать сыновьям, что они уходят.

– В следующее воскресенье можете забирать свою невесту! – объявил Мухарби, уже покидая княжеский двор с сыновьями.

Тут же, вскочив на своих коней, ускакали братья Ахии со своим гостем сваном.

– А знает ли этот чеченец, что праздник надо устроить и на балкарской земле до того, как они увезут невесту? – никак не успокаивался балкарец из уже успокоившейся группы горцев.

– Будет вам праздник, каких вы еще не видели! – улыбался Аслан Клишбиев, стоявший, пожимая руку Куты.

Была уже ночь, когда братья Ахии со сваном прискакали в родной аул Кюнлюм. Ахия был уже дома:

– Ну, как свадьба? Видели Фатику? – глядел он на вошедшего в дом брата Асхата, выискивая во дворе в темноте кого-то. – А где Кута? – смотрел на братьев и свана Ахия.

– Наверно, со своей невестой, – усмехнулся старший брат.

– На Фатику имеет право смотреть теперь только твой друг Кута, она его невеста, – поддержал Асхата двоюродный брат.

Ахия ничего не понимал, глядя на осунувшегося от горя свана, понимая, что что-то произошло.

– Мушни, кто-нибудь может мне объяснить, что случилось с вами, что произошло на свадьбе?

Братья, передавая друг другу слово, подробно рассказали, что произошло на свадьбе в ауле Гелястано, а князь Мушни Ратиани только молчал.

– Ахия, помоги мне ее увидеть хоть один раз, – умоляюще посмотрел Мушни на друга. – Если она согласна, мы убежим через хребет в мою страну, где ее даже чеченцу не достать.

Страдающий взгляд друга ранил сердце балкарца.

– Тут что-то не так, – возился в памяти Ахия. – Я Куту знаю хорошо. Знаю его род, много гостил в его доме в Довта-Мартане. Он не крадет чужое счастье, его жизнь посвящена тому, чтобы делать других счастливыми, – не верил услышанному Ахия. – С юношеских лет этот отважный чеченец борется за честь угнетаемых и оскорбленных врагами горцев, несмотря на их религию и происхождение, в любом уголке Кавказа. Не щадя своей жизни, он устремляется на помощь бедным и нуждающимся и бьется насмерть со злом, где бы оно ни творилось. Зная его благородство и мужество, зовут на помощь, ждут там, где никто другой не может справиться с бедой, – рассуждал балкарец, верный друг Куты. Не дожидаясь утра, вооружившись, абрек Ахия поскакал куда-то в ночь.

Вернувшись в свой родной аул Кундетово, Мухарби распорядился готовить Фатику к свадьбе в ближайшее воскресенье. Фатика согласилась и ушла к себе: решение отца не подлежало обсуждению. Умом она это понимала, но ее сердце разрывалось от настигшего горя. Мушни был старше ее на пять лет. Она еще маленькой девочкой всегда восхищалась им и его другом Хергиани, когда гостила у тети в Сванетии. Ей было пять лет, когда в Сванетии ее котенок залез высоко на дерево и не мог оттуда слезть. Фатика просила у соседских мальчишек достать ее котенка, но никто не решался залезть на верхушку тонкой ветки. Она плакала, и слезы ручьями бежали по ее детским щекам, когда мальчишки с соседней улицы шли мимо них.

– Что плачешь, девочка? – вытер один из них слезы подолом своей накрахмаленной белой рубашки.

– Котенок! Мой котенок, – указала она рукой на ветку, где от испуга и бессилия звал на помощь перепуганный котенок.

– Пошли, князь! – звали мальчишку друзья.

Но он, не обращая внимания на их просьбы, полез на дерево, начал подниматься по тонкой ветке. Испугавшись его, котенок полез еще выше. Затаив дыхание, все смотрели за происходящим. Ветка согнулась, когда он почти достал котенка, и он, сделав последний рывок, рукой схватил котенка. Но ветка, за которую он держался другой рукой, не выдержала и сломалась, и он вместе с котенком и сломанной веткой полетел вниз. Цепляясь за другие ветви, он упал и порвал свои брюки, но котенок был у него в руках цел и невредим.

– Вот он, твой котенок! – весело вручил он Фатике котенка.

С тех пор он, словно старший брат, присматривал за ней. Уезжая в Балкарию, она скучала по нему и с нетерпением ждала следующей поездки в Сванетию. Он был из старинного княжеского рода, смелый и красивый мальчик. Хотя их род и не имел прежнего влияния, Ратиани славились как благородные мужественные люди. В тринадцать лет она была влюблена в него, и чувство ее было взаимным. Он приносил ей цветы с самых опасных вершин Кавказского хребта. Дальше и выше его мог подняться по скалам и спускаться в ущелье только его близкий друг Хергиани.

Теперь она должна стать женой этого абрека-чеченца. О нем много говорят, она видела его и раньше. И сегодня она смотрела на него, на этого мужественного и невероятно красивого мужчину. Но он был чужд ее сердцу, и она не понимала, как ей удастся построить с ним жизнь. Она не сомневалась, что не нарушит данного ее отцом слова, не поставит под сомнение его честь, если для этого ей придется даже умереть.

Ахия не возвращался домой. Его брат Асхат и сван Мушни приняли решение отбить у Куты Фатику, когда он ее повезет из Кундетово. Для этого они сколотили группу из десяти отчаянных балкарцев. Рано утром освободители Фатики были на месте нападения, где узкая горная дорога сворачивала и затрудняла ход. Двое из группы с раннего утра были в Кундетово, изучая обстановку на месте. Ближе к обеду они прискакали на взмыленных конях и сообщили странную новость: невесту везут в Кюнлюм, к Ахие, и свадьбу справят там. Балкарцы были обескуражены: они прибыли отбить невесту, которую везут к ним. Такого они не только не видели, но даже и не слышали, и им ничего не оставалось, как сняться из засады и ехать домой.