ПГТ

Виолетта напряженно смотрела в сторону дверей, прислушиваясь. Потом еле слышно прошептала:

– Сидите, пока не скажу выйти.

"Конкурсы интересные, и тамада хороший", – подумалось мне. В подобных забавах я не участвовал со времен глубокого школярства. Показал глазами: сижу, сижу.

Прошло еще несколько минут, и дверь в класс тихонько приоткрылась. Кто-то по-шпионски прошмыгнул к учительскому столу.

Виолетта Геннадьевна стремительно встала и, уперев руки в боки, с нестрашной строгостью произнесла:

– Светашова, значит, это все-таки ты!

Раздалось испуганное "ой", и кто-то быстро выбежал из класса. Я сидел и смотрел на коленки, расположившиеся перед самым моим носом. Что уж говорить, коленки были красивые. Причем без всяких "но". Я готов был любоваться ими и дальше, но тут училка вспомнила про меня:

– Вылезайте, что вы там расселись?

"Логично, – подумал я. Сначала: "Сидите, пока не скажу", а потом: "Что вы расселись". Вслух я, конечно, ничего не сказал. Женскую логику вслух лучше не комментировать, себе дороже. Молча вылез из-под парты и отряхнул колени.

– Нет, вы представляете, какая дерзкая девчонка? – возмущалась Виолетта Геннадьевна. – Уму непостижимо!

– Простите, – осторожно сказал я, чтобы не попасть под горячую руку, – а что эта Светашова хотела сделать?

– Да она себе и своим подругам оценки в журнал дописывала. Никак поймать не могли. У нас учительница по русскому, старенькая, так она мне потихоньку говорит: "Представляете, Вита, поставила несколько "пятерок" в седьмом "Б" и не помню за что. Такого со мной раньше не случалось. Пора на пенсию". А это Светашова, оказывается. Чуть с ума не свела человека.

Я не смог удержаться от смеха. Училка сердито зыркнула на меня своими бусинками, но потом тоже улыбнулась.

– Придется с ней поговорить, а то она не образумится. И жизнь себе испортит.

Я изумился.

– Вы что, никому ничего не скажете? И к директору ее не отведете?

– Зачем? – искренне удивилась Виолетта. – Человек должен сам понять, что поступать так нехорошо. А наказание может только озлобить.

Не могу сказать, что я разделял подобную педагогическую методику, но понял, что если начать спорить, то ближайший час мы проведем в дискуссии. Надо было действовать решительно. И я взял быка за рога:

– Не могли бы вы показать ваш музей?

Виолетта пару секунд посмотрела на меня, переключаясь, а потом сказала:

– Пойдемте.

***

– Вообще, конечно, музей – это так, громко сказано, – объясняла по дороге Виолетта. – Небольшая комнатка. Раньше там хранились наглядные пособия, в том числе и заспиртованные. Трое преподавателей-мужчин на этом погорели. Кто из них первый предложил попробовать пособия, неизвестно. Но когда хватились, спасать было нечего. Виновников вычислили, было большое собрание, выговоры, шумиха. Директрисса сказала, что теперь все пособия будут будут закупаться лишь со всяким смертельным формалином. Чтобы даже не думали!

Я уже потом в школу пришла. Я же в Санкт-Петербурге училась, в педагогическом. Да, да, а вы не знали? Ну вот. Идея создать музей просто витала в воздухе. Убедила начальство, выделили мне эту "экспонатную" комнатку, а сами пособия по классам раскидали. И начала я собирать потихонечку. Фотографии всякие, документы. Представляла себе, как будут приходить сюда люди, смотреть, знакомится с историей.

– И что, приходят? – спросил я.

– Нет, – легко ответила она. – Сначала захаживали, а в этом году никого не было. Но я не унываю. Документы не пропадут. Сейчас не нужны – потом понадобятся.

И в этот момент мы добрались до музейной комнаты.

***

Школьный музей представлялся мне очень скучным. Что-то такое формально-стандартное. Что-то такое, от чего начинается неконтролируемая зевота и клонит в сон.

По дороге я сделал серьезное лицо. Прямо-таки насупился, как и подобает работнику столичного архива. Приготовился выдавать дежурные похвалы.

Но музей оказался… какое слово здесь лучше подходит? Он оказался ярким. Да, да, ярким. И радостным. Точно, радостным. Пространство комнаты было оформлено свежо, неизбито. Разноцветно. Празднично.

– Ого! – выговорил я. Мысль была умнейшей и, безусловно, достойной столичного профессионала.

– Я знаю: тут у нас необычно, – чуть смущенно отреагировала Виолетта, – но я хотела, чтобы было не скучно.

– Вам это удалось, – искренне сказал я.

– А раз так, начнем! – проговорила училка голосом профессионального гида, и в руке ее, как по волшебству, появилась лазерная указка.

Она говорила о крохотном участке планеты под названием "Разумное". Песчинке в масштабах Земли, пылинке мироздания. Говорила живо, интересно, остроумно. Я в какой-то момент поймал себя на том, что слушаю, как ребенок. Только что рот не открыл.

– Ну вот, – сказала она минут через тридцать, – это – краткий вариант экскурсии по нашему музейчику. Есть и более основательный, но сегодня нет времени. Хотя вы произвели впечатление внимательного слушателя.

– Знаете, я хочу выразить вам свое восхищение, – промолвил я единственное, что мог сказать. – Если бы меня еще час назад меня заверили, что я буду завороженно слушать экскурсию в школьном музее, я бы посмеялся над этим человеком. И вот – пожалуйста.

– Ой, ну что вы, – засмущалась Виолетта, и лицо ее вспыхнуло, как ракета на старте.

Лишь одна мысль портила мне настроение. Провинциальная непосредственность, увлекательная экскурсия, атмосфера лекого флирта, все, все было прекрасно. Кроме одного. Я ни на шаг не приблизился к выполнению своей миссии. К Португалии.

– Виолетта, – сказал я, незаметно опуская отчество, – в экскурсии вы не раз упомянули Владимира Федоровича Буженина. Скажите, а вы знаете что-нибудь о его потомках?

– По Бужениным – только до начала двадцатого века. А потом – одни догадки с кладбища.

– В каком смысле "с кладбища"?

– На старом кладбище есть несколько захоронений с этой фамилией, но те ли это Буженины, или однофамильцы – непонятно.

Она несколько мгновений подумала и добавила:

– Вам очень надо?

– Очень-очень-очень, – молитвенно сложив руки у груди, проговорил я.

– Хотите я завтра вам все покажу? У меня с утра уроков нет.

– Конечно, хочу! – воскликнул я. Потом подумал: "Опрометчиво. Как бы не восприняла на свой счет". Но, похоже, было поздно. Восприняла.

– Тогда завтра, в одиннадцать, у "Яйца", – сказал она, кокетливо потрогав сережку.

– У яйца? – я несколько даже опешил.

Она улыбнулась.

– Памятник "Яйцу". Да, есть у нас и такое.

Только этого мне не хватала. У яйца свиданий мне еще не назначали.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ

Гений революции

Из школы я вернулся, когда Дмитрий собирался домой.

– Ну, что, был у Витки? Повеличал невесту? – спросил он и хитро подмигнул. Ой, ну взрослые люди, а как в детском саду себя ведут.

– Был, – ответил я, – музей хороший, по моей теме – ничего. Зато она обещала меня на кладбище отвести.

– Пропал наш Олежка, – печально покачал головой мастер.

– Слушай, что это за Бляха такая, про которую вы говорили? К кому мне на кладбище идти? – решил я слезть со скользкой темы.

– О, – протянул Дима, – это герой, достойный романа. Ладно, тебе придется с ним общаться, так что знания лишними не будут. Слушай. Изложу кратко, но емко. А то Элен дома ждет.

Ты, наверное, смотрел фильм "Бригада"? Вот и у нас бригада была. Но не бандитская. Много хуже.

Во времена не столь отдаленные имелось у нас ЖКХ. То есть предприятие, которое несло людям свет. А также воду и другие блага цивилизации. И за неимением специализированных служб выполняло несвойственные для себя обязанности.

Быстро сказка сказывается, а потом и кончается вовсе. Это к тому, что человек смертен. Живет он, и вдруг умирает. Или не вдруг, но, в любом случае, требуются некие действия, официально называемые "ритуальными услугами". В те годы, о которых идет речь, бизнеса по оказанию таких услуг не было вовсе. Да и вообще никакого бизнеса не было. Поэтому Где Надо приняли решение возложить столь почетные обязанности на ЖКХ. На ЖКХ было тогда принято возлагать вообще все, чем никто не хочет заниматься.

Доверили, значит, ЖКХ вопросы захоронения жителей поселка. Но для подобного дела нужны были кадры, которые, как известно, решают все. Вот и появилось в строительной бригаде подразделение из бывалых мужиков, эти вопросы закрывавших. Ну как бывалых – кого набрали тот и работал. Сплоченный получился коллектив, с традициями. Что ни персона, то ярко выраженная индивидуальность. Обо всех рассказывать не буду, времени нет, но вот про Бляху расскажу. Он, в общем-то, типичен. Эталонный экземпляр, так сказать.

На самом деле, его Вилгор Бляхин зовут.

– Вилгор? – переспросил я, подумав, что ослышался.

– Именно. "Владимир Ильич Ленин – гений Октябрьской Революции".

– Охренеть! – искренне восхитился я.

– А я про что, – подтвердил Дима. – Но так его не зовет никто, конечно. Либо Витя, либо, что чаще, Бляха.

Бляхе сейчас к шестидесяти. Пришел он в бригаду из трактористов. По виду напоминает грустного питекантропа, неведомо как попавшего в наше время. Ну, сам увидишь. Незлой, неленивый, а в те времена еще душой широкий. Пока работал на тракторе, помогал всем вскапывать огороды, бабкам да одиноким женщинам – бесплатно.

В бытность его трактористом напарник у него был: огромная собака неясной породы. Пес постоянно сидел рядом с Витей в кабине и облаивал встречных односельчан. Однажды Витя в магазин ушел, а псина оставалась в заведенном тракторе. А две тетки, они в Разумное погостить приехали, мимо проходили. Ну, пес на них гавкнул, разумеется. А тетки, к сожалению, оказались дурами суеверными. Припустили и прямо к участковому прибежали. "Оборотень, – кричат, – оборотень!" Участковый наш ко всему привычный, усадил их, воды налил, дал бумагу с ручкой, писать велел. Они и написали: "Проходя мимо сельпо, подверглись нападению оборотня".

Участковый грозился Бляху на пятнадцать суток упаковать, но после проставленного пузыря оттаял. Дело закрыл, мол, оборотень самоликвидировался по причине социалистического реализма. Да он и сам не хотел раздувать, в районе над ним издеваться бы стали.

Потом Бляхин из трактористов ушел: здоровье стало портится. Начали дрожать руки. Выучил он слово "тремор" и знанием этим очень гордился. Всем показывал свои конечности и говорил: "Видали, какой тремор? Все здоровье трактору отдал".

После расставания с железным конем Бляха стал работать плотником, поскольку тремор хорошему плотнику – не помеха. Но карьера его на задалась с самого начала.

Началось с того, что послали его сделать полки в бухгалтерии. Не найдя более подходящего верстака, он начал пилить ДСП прямо на столе главбуха, которая, по несчастливому стечению обстоятельств, сидела на больничном. Силы Вите было не занимать, поэтому вместе с ДСП он отпилил кусок стола. А стол был старинный, красного дерева, оставшийся, видимо, еще от "прежних". Главбух нежно его любила и по утрам долго протирала тряпочкой. Бляха потом полгода без премии сидел. Мстительной теткой оказалась главбух.

История со столом постепенно забылась. Бляха работал исправно, хотя особо ответственных заданий ему не поручали. Во избежании. Но однажды решили: пора. Пора расти человеку. Засиделся человек на мелкой работе.

И послали Витю соорудить забор на даче заместителя директора. Замдиректора весьма резонно рассудил, что, зачем платить каким-то людям, если можно в рабочее время использовать плотника, получающего государственную зарплату.

– Логично, – подтвердил я.

– Вот! – Дима поднял палец. – Ну, Бляха оценил оказанное доверие и очень хотел его оправдать. По приходу на местность он обнаружил, что вплотную к линии предполагаемого забора посажены молодые деревца с идеально ровными стволами. Он этим немедля воспользовался, и к обеду палисадник радовал глаз.

Правда, оказалось, что забор Бляха закрепил к племенным саженцам дерева под названием "Клен остролистный Глобозум". Когда жена замдиректора вышла из дома и задохнувшись нахлынувшими на нее чувствами, только и смогла выдавить из себя: "Это что?…", Витя радостно ответил:

– Смотрите, очень удобно. Будет расти по мере надобности. Внизу потом добавить немного поперечин, и все дела.

На этом карьера Вилгора-плотника завершилась. Но Бляха не из тех людей, кто сдается без боя. Человеком он решительный. Однажды , знаешь, выбросил жену из окна за то, что она отказала ему в близости. Открыл окно, поднял ее на руки и выкинул. Хорошо хоть первый этаж был. После чего закрыл окно и лег спать.

С женой он, кстати, познакомился своеобразно. В молодости у Вити была особая манера знакомства с женщинами. Завидев понравившуюся ему особу, Бляха строевым шагом подходил к ней и властно спрашивал:

– Здравствуйте, гражданочка. Самолет не видали?

– Нет, – растерянно отвечала гражданка.

– Не видали самолет, посмотрите летчика, – рапортовал Бляхин и прикладывал руку к пустой голове.

Этот немудреный прием действовал безотказно. Вероятно, своей абсурдностью. И на будущую супругу тоже, о чём она любила романтично расказать другим бабам.

В общем, исчерпав все возможности трудоустройства, пошел Бляхин бригадиром полеводов. Работа тяжелая и непрестижная. А бригадиром его сделали сразу, потому как пил он умеренно. Ну, по сравнению с остальными, конечно.

Явился Витя однажды в контору. Нужно было позвонить в район и доложить о срыве плана, потому что трактористы – муд… эм, недостаточно эффективно обеспечивают техникой. Выпивши при этом Бляха был, по обыкновению, не сильно.

Но со связью не заладилось. Звонок постоянно срывался, или, наоборот, на том конце было занято. В результате наш Вилгор впал в ярость, разбил телефонный аппарат об стену, а то, что от него осталось, истоптал ногами. После чего контору покинул.

Порядки тогда были строгие, а телефонные аппараты – в дефиците. За порчу социалистического имущества Бляхе дали полгода исправительных работ.

– Ничего себе! – опять удивился я. – Жестко.

– А ты как хотел? – развел руками Дима. – Dura lex, sed lex. Закон суров, но это закон.

"Латынь, – подумал я. – Это латынь. Абсурд. Паноптиком. Зачем мне Португалия, если есть Разумное?".

– Отсидев от звонка до звонка, – продолжал Дима, – он вернулся, выпил и отправился в контору. Там он стал требовать объяснений, почему с ним так плохо поступили. Не получив оных, разбил к едрене фене новый телефонный аппарат, установленный взамен старому.

Советский суд быстренько вернул его в те же места, откуда он прибыл. Где Вилгор не имел возможности портить казенные аппараты.

Вернувшись после второго срока, Бляха целую неделю просидел дома. Держался. Но потом повторилась привычная схема: бутылка-контора-ругань-телефон на куски.

Милиционеры забирали его, недоумевая от такой страсти к телефоновредительству. Они решили повременить с процессуальными действиями, ибо и время уже изменилось, и телефонные аппараты не являлись тем дефицитом, каким были несколько лет назад.

Бляху пожурили, и строго-настрого приказали к конторе на пушечный выстрел не подходить.

Он держался год. Что в его случае было сродни подвигу. Но в один непрекрасный день все-таки устроил набег и разбил еще один аппарат. Не уследили.

В конторе после этого стали внимательно посматривать в окна, и если Вилгор появлялся в поле зрения, объявлялась тревога. Помещение закрывалось, а Бляхин, порыскав вокруг, убирался восвояси. Позже управление переехало в новое здание, а туда он почему-то уже не ходил.

Принципы принципами, но семью-то кормить надо. И подался Бляха туда, где наконец нашел себя. В ту самую похоронную бригаду.

Почти сразу по приходу в коллектив, Витя удостоился от сельчан почетного прозвища – "Крестоносец". Случилось так.

Ритуальная бригада обслуживала очередные похороны. Все было хорошо, но крест вовремя не изготовили. Материала, видите ли, в столярке не оказалось. Пока изыскали подходящий брус, да привезли, да обработали, настало время похорон. А машины нет, везти не на чем.

Захарыч, он и этим направлением рулил, сказал, что это не его проблемы, и крест должен быть доставлен любым способом. Любым. Задание, как новичку, досталось Бляхе.

Выпив для храбрости стакана полтора, Витя взял крест и среди бела дня понес его через весь поселок на кладбище. Встречные граждане пугались и шарахались врассыпную. Кто-то даже звонил в администрацию и выражал недовольство религиозной пропагандой. Что такое крестные ходы, в поселке тогда никто не знал, поэтому Бляха стал первопроходцем. И "Крестоносцем".

***

– Вот такая история, – сказал Дмитрий. – А теперь вишь какую карьеру сделал. Неисповедимы пути. Только, если с Бляхой будешь общаться, не говори, что знаешь подробности о его прошлом. Не нужно это. Тебе не поможет, а отношения могут испортиться. Он тебе сам все расскажет, это он любит, – и мастер хохотнул.

– Да я соображаю, – успокоил я.

– Ну давай тогда. Спокойной ночи. Пойду я, – начал прощаться Дима.

– Споки-ноки, – неожиданно ответил я. Так всегда говорил мой сын. До сих пор говорил, хотя уже и вырос. Почему я вдруг вспомнил про сына, не могу сказать. Вспомнил в первый раз с начала поездки.

Дима улыбнулся и кивнул головой. Понял.

А я пошел и позвонил Свете.

– Привет, – сказал я, – как вы?

– Привет, – ответила она. – Все хорошо. Скучаем.

– Да, – удивился я. – Давно ли?

– Всегда, – сказала она. – Нам без тебя плохо. Нам всегда без тебя плохо.

– А тебе? Лично тебе?

– И мне, – сказала Света.

– Не скучайте, скоро буду, – и повесил трубку.

Сердце почему-то сдавило. Давление что ли скакать начинает? Надо к кардиологу по приезду сходить.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Теория яйца

С утра я встал достаточно поздно. Причин вскакивать ни свет ни заря не было. Дело быстрее не пойдет. У меня осталось кладбище и три дня. Если там ничего не найду – прощай, Португалия, здравствуй, Родина. Ты меня ждала.

Кладбище – это пальцем в небо. Дохлый номер, по большому счету. Правда, случай в нашей работе порой решает все. Так что будем надеяться.

Тем более иду я туда не один, а в обществе молодой дамы под вуалью. Ну, пусть даже и без вуали. Все равно приятно. Хотя настроение все равно не очень.

Кладбища – это, конечно, не то место, которое доставляет мне радость. Не то, чтобы я испытываю перед ними суеверный страх, нет. Просто погосты вызывают во мне ощущение какой-то непоправимости. Ощущение роковой ошибки, по которой остановилась жизнь людей, там лежащих. Но что делать? Посещение сих скорбных мест – часть моего ремесла.

Взгляд мой упал на пачку писем Федора Плойкина. Мне вспомнилось, что, когда я бегло просматривал их, было там что-то и про разуменское кладбище. Ну-ка, ну-ка. Ага, вот оно.

***

"Здравствуй разлюбезная моя Соничка.

Пишешь иногда старому дураку а я и рад. Если здоровье не позволяет приехать я сам могу приехать тебя повидать. А то так и не увидимся в жизни этой. Это ты всегда молодая. А мне на кладбище скоро пора.

Помнишь кладбище-то наше разуменское? Старое? Оно триста лет стоит на одном месте точно. И только лет двадцать назад аткрыли новое кладбище далеко за пределами поселка. Где бор раньше был. И растет оно быстро и стало больше прежнего.

Но старое ничего работает потихонечку. Подхаранивают немножко особливо если у кого места выкуплены. Серьезные люди обо всем заранее думают. Чтобы вместе с родными дружно пребывать в вечном покое.

Мама одно время дружила с бухгалтером старого кладбища. Как-то я спросил его "дядя Слава а чего это раньше всем места хватало а потом вдруг перестало хватать? Поселок вырос но не настолько же?"

Дядя Слава подумал подумал и сказал так "уровень жизни видал как вырос? Богатые все слишком стали. Памятники ставят каменные да металлические. На века иттить его. Сверху уже никого не похоронишь. А раньше крест установят деревянный да и все. Ни оградок тебе ни плитки тротуарной ни гробниц гранитных. Мерли люди в гармонии с природой. Стоит крестик, подгнивает себе неспеша. А тут и коровки рядом пасутся. Иногда прямо по кладбищу попрут травоньку спелую пожевать. Зацепили хвостом крест или почесались об его и сломили. И будь здоров! Или мальчишки в прятки играются да забалуют и тоже крестик завалят. Или по весне кто сухую траву с дури запалит а она как пойдет гореть! А вместе с ней и остальное. Глядишь только холмик остался от могилки. Через пару десятков лет внуки да правнуки уже с трудом вспоминают кто где лежит. А потом и их не стало и все хорони не хочу. Пошло все по кругу опять. Потому триста лет и работало как часы."

А потом еще сказал: "так проходит слава людская". На умные слова он был любитель к месту и не к месту их вставлял.

Мы мальчишками в секрете от взрослых копали на кладбище червей. Постоянно при этом наталкивались на кости. Земля везде тронутая целины нет. Находили в куче земли черепа и творили всякие безобразия. Страха перед всем этим не было никакого.

А хоронили тогда с оркестром. Редко кого с попом. Помнишь как оркестры похоронные по улицам нашим шли? Интересно сейчас с оркестром кого-нибудь хоронят? Думаю не принято. Лет двадцать уже не слышал траурного марша хотя с детства знаю его наизусть. У нас даже слова для него были. Идет похоронная колонна а мы на лавочке сидим. Музыканты в трубы дудят в барабаны бьют а мы тихонечко подпеваем: "ту-сто-четыре-самый–быстрый-самолет ту-сто-четыре-никогда-не-упадет надо-было-поездом надо-было-поездом".

А потом конфеты и печенье нам раздавали помянуть покойника. Потому я наверно крепким вырос что питание было хорошим.

Я по кладбищу иногда гуляю. Люблю там бывать. Вся боль уже мхом покрылась поросла травой и в землю впиталась. Все стерто. Немногие могилы еще посещают люди. Остальные как дикий сад заросли. Из травы торчат камни на них буквы и цифры. Но никому это уже не интересно кроме птиц да жуков. И меня. Местные алкоголики сидят пьют какую-то дрянь да пацаны курят от родителей прячутся. Тихо.

Вот грустные вещи какие вспомнил Соничка ну все больше не буду. Не надо грустить.

Твой всегда Федя П."

"Молодец Федор Иванович, – похвалил я мысленно. – Настроил меня на нужную волну. Нагнал тоски".

Я посмотрел на часы и понял, что опять опаздываю. Вечно я куда-то опаздываю. Бегом собрался, на ходу впихнул в себя два банана и пулей вылетел со двора.

***

Я ждал Виолетту Геннадьевну возле перекрестка с кольцевым движением. В центре кольца на постаменте было установлено огромное белое яйцо. Первым делом оно ассоциировалось с логотипом известной сотовой компанией, но монумент был явно древнее, чем та фирма, да и мобильная связь вообще. И правда – памятник Яйцу. Кому рассказать, не поверят.

Интересно, что он символизирует? Может, монумент должен напоминать водителям, что они не купили яиц и дома их ждет скандал с супругой? Или эти водители, завидев памятник, обязаны прочесть нотацию своим чадам о том, что, мол, яйца курицу не учат? Много смыслов виделось мне в этой композиции. Близость необычного монумента к кладбищу тоже наводила на размышления. А может, это намек мне? Новая жизнь, мол, впереди. Только какая, вот в чем вопрос.

Место для свидания, конечно, не самое подобающее. Но у нас, собственно, и не свидание, а… А что у нас? Бизнес-переговоры? Встреча одноклассников? Ситуация, конечно, двусмысленная. Хотя, в целом, понятная. Но второе романтическое приключение за такую короткую поездку – это слишком. Надо держать себя в руках.

Хорошо, хоть днем идем, а не ночью. Я представил себе, как бегу по ночному кладбищу, визжа от ужаса: "МЧС! Вызываю МЧС! Спасите-помогите! Вурдалаки жизни лишают!". Сзади меня преследует стайка местных привидений. Сбоку, демонически хохоча, летит на метле Виолетта Геннадьевна. Нет, не на метле, а на учительской указке. Лазерной. И кричит: "Приведите его ко мне! Это он не сдал учебник по географии за седьмой класс". Ужас, конечно. Тем более, учебник я действительно не сдал, и оправдаться было бы нечем.