Горький привкус любви

В зале взметнулся лес рук.

– Единогласно, – не скрывая злорадства, констатировала Алла Григорьевна.

– А я против! – прогремел Глеб.

– И я тоже, – поддержал его Семен.

– Ну разумеется, кто бы сомневался! Как всегда, шайка возмутителей спокойствия! – язвительно заметила Алла Григорьевна.

– Я приму к сведению ваше мнение, – заявил ректор. – Правда, в сложившихся обстоятельствах оно не имеет никакого значения. А вас, Константин Константинович, прошу занять свое место. Как выяснилось, совет вовсе не расположен выслушивать ваши эмоционально неуравновешенные заявления не по существу. Переходим к голосованию по вопросу об объединении факультетов.

***

Из дневника Глеба:

Костя и Семен уволились. Я чувствую себя предателем. Редкий случай, когда не могу разобраться в себе. Не пойму: либо это действительно так, либо всего лишь жалкое самооправдание, но, похоже, не ухожу я из-за Полины. Никто со мной об этом не говорит, даже Костя с Семеном, но все знают о наших с ней отношениях. Боюсь, ее сожрут сразу же, как только я уйду. Решено: устраиваю ее на другую работу и ухожу.

***

Костя создал психокоррекционный центр, и теперь друзья все чаще собирались у него в офисе.

Когда Глеб пришел на очередную встречу, Костя с Семеном о чем-то отчаянно спорили.

– Нет, Костя, это не основание. Потому что после, как ты выражаешься, нелегитимного отторжения Крыма от Российской Федерации в пользу Украины был Будапештский меморандум девяносто четвертого года о признании существующих границ взамен отказа Украины от ядерного оружия. К тому же если мы будем опротестовывать дела давно минувших дней, начнется великий передел, что неминуемо приведет к новой мировой войне.

– Сеня, я скрепя сердце согласился бы с тобой, если бы не было Косовского прецедента. К тому же Косово образовалось в результате голосования парламента, а в Крыму прошел референдум.

– Если я правильно понимаю, речь идет о Крыме, – вступил в разговор Глеб. – Здесь нет и не может быть более авторитетного эксперта, чем я, поскольку я – уроженец этого многострадального полуострова. Так вот, Крым – наш!

– Ну вот, ты, Сеня, в меньшинстве, на этом объявляю дискуссию законченной.

– Да нет же, не думаю. Крым наш – греческий, ведь нет данных, указывающих на то, что там был кто-то до прихода греков. Пантикапей, основанный там, где ныне находится современная Керчь, еще в седьмом веке до нашей эры, был, пожалуй, первым городом, появившимся на Крымском полуострове. И основали его, как известно, греки. Народы приходили и уходили, государства возникали и исчезали, а греки оставались. Уже в первом веке нашей эры все Причерноморье, включая Крымский полуостров, было усеяно греческими городами-колониями.

Так что Крым наш – греческий. Ну а чье подданство мы предпочитаем – это решать опять же нам, грекам.

А если совсем серьезно, то на протяжении последних двухсот с лишним лет в Крым непрерывно приезжали военные моряки с семьями для прохождения службы после окончания военно-морских училищ, причем, как правило, питерских. Например, мой отец. И, как вы догадываетесь, они с удовольствием там оставались. Так что сегодня, и это при существенном оттоке в девяностые годы, Крым на шестьдесят процентов населен русскими. Шесть с лишним процентов греков, евреев, армян и так далее по разным причинам еще более пророссийские, чем русские. Крымские татары, а их всего двенадцать процентов, – фифти-фифти. Половина из них определенно не за Украину, от которой они за двадцать лет не получили ровным счетом ничего. А все вместе они претендуют на самостоятельное крымское ханство. Но кто им дасьть?

– А что насчет украинцев? – поинтересовался Костя.

– Не знаю, как они голосовали на референдуме, но проводись он сегодня, они – крымские украинцы, напуганные до смерти угрозами из Киева в их адрес и беспределом, творящимся на границе, – еще до открытия участков будут стоять там, чтобы проголосовать за присоединение к России. Вы уж мне поверьте: я езжу туда несколько раз в год и ситуацию знаю изнутри. Так что не понимаю, почему власти боятся провести повторный референдум под контролем международных наблюдателей. Крымчане в подавляющем большинстве выскажутся за Россию.

– Это аргумент на сегодняшний день, – заметил Семен, – а международные соглашения надо выполнять всегда.

– Послушай, Глеб, а как случилось, что твоих родственников не выслали из Крыма? – спросил Костя.

– Дело в том, что несколько семей, отцы которых воевали и вернулись живыми, не были высланы. В их числе оказалась и семья моей мамы. Ее отец, мой дед, прошел всю войну и орденоносцем вернулся домой, где его ждали чудом выжившие жена и две дочери. Выслать их не посмели.

– А греков-то за что высылали? – возмутился Семен. – Они же всегда были лояльны и к царской России, и к советской власти. Насколько я помню, во время русско-турецких войн греки всегда поддерживали Россию.

– Более того, в благодарность за это Екатерина II выделила греческим переселенцам, бежавшим от турок, около половины всей площади Крымского полуострова.

А в конце войны, точнее – в сорок четвертом году, греков выслали за компанию. В отличие от крымских татар, ни один грек не воевал на стороне фашистов. Более того, в годы войны греки страдали от оккупации наравне с другими. В сорок втором, например, за поддержку партизан немцы полностью уничтожили греческое село близ Бахчисарая.

Уже потом, задним числом, когда всех, за мизерным исключением, выслали, придумали формулировку: «За пособничество врагу». Население всей оккупированной части Советского Союза вынуждено было работать на немцев, иначе смерть. Однако после войны греков почему-то выслали, а русских – нет. Я думаю, власти испугались скопления греков на небольшой территории Крыма – вот и убрали их за компанию.

Видимо, Сталин не забыл о Понтийской республике – греческом государстве, де-факто существовавшем на территории Турции с тысяча девятьсот семнадцатого по тысяча девятьсот двадцать второй год, – и, опасаясь подобных прецедентов в Крыму, решил избавиться от самого объекта проблемы, то есть от греков. А возможно, опасался, что они станут пятой колонной, в случае если Англия и Штаты развяжут войну против СССР. Во всяком случае, каких-либо реальных причин для высылки греков из Крыма однозначно не было. Так что это, безусловно, чисто превентивная мера, – с горечью констатировал Глеб.

– Прав был Фейхтвангер, когда писал: «Всякая политика есть свинство». А я считаю, что совсем уж запредельное свинство – когда сознанием людей манипулируют власти их собственной страны, – заметил Семен. – Меня в последнее время не покидает ощущение, что мы живем на Украине. На всех каналах с утра до ночи обсуждается украинский кризис, как будто у нас своих проблем нет.

– Давно доказано, что наиболее важными люди считают именно те проблемы, которые подробнее и чаще всего освещаются в средствах массовой информации. В результате их манипуляций часто комар в сознании обывателей превращается в слона и наоборот, – заявил Костя.

– А что обсуждать, если у нас в стране, как в раю – тишь да благодать! – с сарказмом бросил Глеб.

– Когда возникает «неудобная» проблема типа падения уровня жизни, – продолжал Костя, – пропагандистская машина пытается отвлечь внимание людей от нее посредством интенсивного и, как это часто делается у нас в силу непрофессионализма, агрессивного насыщения информационного пространства иными событиями. С тем чтобы люди более эмоционально воспринимали навязанную проблему; чтобы не сосредоточивались на своей, более актуальной; чтобы не размышляли и не анализировали; чтобы в зародыше подавить критические настроения, тем более протестные. Вот потому-то информационные сюжеты изобилуют кровавыми сценами и сценами насилия. Это заставляет людей бояться. А находясь в таком состоянии, они очень часто совершают действия, которые им совершенно не выгодны.

– Но в какой-то момент пустой холодильник становится убедительнее пестрящего событиями телевизора, который люди перестают слышать. Нельзя посредством психологического шока внушить мне политическую идею. Напугать можно, убедить – нет, – настаивал Семен.

– В таком случае целенаправленно нагнетается какая-то важная для людей проблема, лучше всего – реально существующая. Например, угроза терроризма. Чрезмерное внимание к ней СМИ имеет целью взбудоражить народ, вызвать протестную реакцию, чтобы люди сами потребовали покончить с этой проблемой. И тогда им не до таких мелочей, как пустой холодильник.

– Меня в этом контексте больше волнует вопрос, кто именно является проповедником государственной политики, – заметил Глеб. – Лично я абсолютно советский человек, и потому готов идти на баррикады ради Отечества и своих убеждений. Но! Включаю телевизор – и вижу на экране типа, как там его… не могу сейчас вспомнить фамилию… ну, да это и не важно, – который призывает всех говорить правду, а сам постоянно нагло и цинично лжет, да и поет явно с чужого голоса. У таких как он за душой нет ничего святого – для них кто платит, тот и бог. Естественно, у меня возникает чувство протеста. Нет, я не отказываюсь от своего мировоззрения. Оно – мое. Но на баррикады уже не рвусь, потому что со знаменами там будут стоять подобные ему типы. Причем не в авангарде, а где-нибудь в безопасном местечке, чтобы в случае чего можно было быстро слинять и переметнуться в стан более сильного противника.

– Я вот совершенно не понимаю, – недоумевал Семен, – неужели руководители СМИ не фиксируют психологическое восприятие аудиторией носителей информации? Вот, например, ведущая Первого канала такая милая и славная, что с удовольствием веришь всему, что она говорит. Но сейчас на экране все чаще появляются личности, напрочь лишенные какой бы то ни было харизмы, в том числе многочисленные политологи и иже с ними. Один без конца, по поводу и без, мерзко ухмыляется, другой орет как оглашенный, третий, войдя в раж, брызжет бешеной слюной… Душераздирающее зрелище! Если даже в принципе ты с ними согласен, все равно на эстетическом уровне происходит отторжение и твой личный энтузиазм сходит на нет.

– А еще взяли моду для усиления эмоционального воздействия демонстрировать так называемое социальное одобрение, включая запись шума в зале, – добавил Костя. – Ну ладно бы делали это с умом, а то взяли пятисекундный фрагмент и присобачивают его к месту и не к месту. А знаете, я тут вспомнил, как еще в девяностые годы ученые обнаружили, что благое намерение сгладить монотонность работы за компьютером посредством воспроизведения звукового фона лесной жизни привело к обратному эффекту – психологическому срыву бедных компьютерщиков. «Как? – спросите вы. – Идея-то ведь определенно хорошая». И результат был бы такой же, если бы не ограничились бесконечным повторением десятиминутной записи. На слух это не воспринимается, но мозг четко фиксирует повторы, которые в результате не способствуют расслаблению, а, напротив, раздражают человека. Пропаганда – это наука, а не оголтелый ор.

Они могли так спорить часами, а еще говорить о самом сокровенном или просто болтать о пустяках, получая огромное удовольствие от общения друг с другом.

***

Глеб давно мечтал показать Полине Грецию – родину своих предков. Но когда наконец появилась такая возможность, возникла неожиданная проблема: на этот раз ей не с кем было оставить Егора. Кирилл, который всегда радовался возможности провести время с сыном, уехал в Германию на симпозиум хирургов, а ее лучшая подруга Светка в очередной раз вышла замуж и опять неудачно – ее новый муж оказался алкоголиком, и потому вариант пристроить мальчика к ней даже не рассматривался.

– Ну что ж, значит, мы возьмем его с собой, – решительно заявил Глеб.

– Не думаю, что это хорошая идея.

– Полина, не волнуйся, – поспешил успокоить ее Глеб, с присущей ему чуткостью мгновенно поняв причину ее сомнений. – Разумеется, мы поселимся в разных номерах. Ну так как, едем?

– Едем, – смеясь, ответила Полина.

***

Из дневника Глеба:

Как мало нужно для счастья! Красивая природа, рядом любимая женщина и ее славный сын, жестом, взглядом и словом умножающий ее.

Я получил огромное удовольствие от поездки в Грецию. Мне очень хотелось показать Полине легендарную Элладу, родину моих предков. Признаюсь: в мои планы вовсе не входило путешествовать вместе с Егором; честно говоря, учитывая его возраст, я опасался столкнуться с этаким подростковым выпендрежем. Но он оказался на редкость дружелюбным и очень приятным в общении парнишкой, к тому же чрезвычайно любознательным. С ним я погрузился в безмятежное детство. Безумие потока времени исчезает, когда мы входим в мир ребенка. Среди чудес света самое прекрасное – дети. Общаясь с ребенком, возвращаешься к собственным истокам. Интересно, что я не испытал к Егору ревности за то, что Полина уделяла ему наше время. Такое чувство, будто я общался сам с собой. Правильно сделал Зевс, избавив мир от детоубийцы Крона.

***

Из Питера они вылетали в дождь. Промозглая погода и температура воздуха +5 в июне никак не напоминали лето. Салоники встретили их теплом и солнцем. Прямо в аэропорту взяли напрокат машину и поехали в город.

– Бегло осмотрим Салоники – и в отель, – заявил Глеб Владимирович и вырулил на трассу, ведущую в город. – В Салониках мало достопримечательностей. Вот одна из них – Триумфальная арка. Построена в честь победы греческого правителя Галерия над персами в триста третьем году. Чуть правее – остатки его дворца. Сейчас поедем вон к тому холму, где виднеются крепостные стены.

Маленькие, уютные, обвитые виноградом и утопающие в цветах домики на узких извилистых улочках древней части города резко контрастировали с современными зданиями, уныло тянувшимися вниз до самого моря. Из многочисленных таверн доносились запахи свежеиспеченного хлеба и жареного мяса. Звучащая оттуда музыка создавала ощущение праздника.

– Смотрите, отсюда весь город как на ладони, – сказал Глеб и подвел их к крепостной стене. – Вон, видите, внизу у моря стоит Белая Башня – символ Салоников.

– Какое море! – восхищенно воскликнул Егор. – Вот бы сейчас искупаться…

– Не переживай, – успокоил его Глеб, – до захода солнца далеко, и ты еще сегодня вдоволь наплаваешься. Сейчас перекусим – и в отель.

***

Отель был роскошным и в то же время по-домашнему уютным. Прямо из номеров можно было выйти на пляж. Несколько шагов по нежному песку – и ты в ласковой прохладе Эгейского моря.

Обустроившись в отведенных им номерах, они все вместе отправились на пляж. Егор ни на шаг не отходил от Глеба, и того, похоже, это не тяготило. Оба с дикими воплями тут же побежали купаться, а Полина осталась на берегу, с улыбкой наблюдая, как двое самых дорогих ее сердцу мужчин резвятся в воде, словно малые дети.

В ясную погоду с берега просматривался Олимп.

– Чтобы вас не разочаровывать, на Олимп не повезу. Там красиво, но нет ничего примечательного. У меня тут возникла идея: давайте каждый вечер по очереди рассказывать легенды и мифы Древней Греции, – сказал Глеб Владимирович. – Егор, ты подготовился к поездке, читал что-нибудь о Греции?

– Да, мама дала мне мифы Древней Греции и путеводитель. Правда, путеводитель я прочел не весь.

– А мифы?

– Мифы успел.

– Отлично! Сегодня рассказываю я, завтра – ты, а потом мама. И так – по кругу, пока не иссякнем.

Вечерами они устраивались на берегу и под шум прибоя рассказывали друг другу о великом Хаосе, породившем темную Ночь и светлый День; о Кроносе, отнявшем власть у Урана; о верховном боге Зевсе, наделившем людей судьбой, законом, совестью и добром, злом и бесстыдством; о других богах Олимпа и их обязанностях.

Полина умилялась и с трудом сдерживала смех, когда воодушевленный похвалой Егор то и дело высокопарно ссылался на Гомера, Овидия и Еврипида.

***

Через каждые два дня, проведенные у моря, Глеб Владимирович показывал им очередную жемчужину Греции.

– Сегодня, друзья мои, я покажу вам парящие в воздухе скалы. Именно так переводится греческое слово «meteorа». Это феноменальный природный заповедник, там на вершинах Фессалийских скал еще в девятом веке монахи-отшельники построили монастыри.

Путь был неблизкий, но добрались легко. Грецию Глеб Владимирович знал, как собственную квартиру. Они то и дело останавливались в живописных местах или у очередной достопримечательности. Привалы сопровождались захватывающими историями.

– Вот они, Метеоры. Некоторые из них до шестисот метров высотой. Эти скалы сформировались примерно шестьдесят миллионов лет назад. Тогда здесь было море. В нем и образовались массивные каменные столпы. Море ушло, а они остались, – рассказывал Глеб.

Снизу устремленные в небо скалы выглядели величественно и загадочно. На вершинах, покрытых зеленью, виднелись постройки. Это были монастыри. Монашеские кельи, словно гнезда ласточек, лепились к скалам одна над другой.

– А как туда забираются? – заинтересовался Егор.

– К некоторым из монастырей проложены мосты – туда мы и отправимся. Но обрати внимание вот на ту скалу. Там тоже построен монастырь, только к нему мост не ведет. Теперь присмотрись к ее левой части – и ты увидишь лебедку. Доставка всего необходимого на вершину и поныне осуществляется с помощью веревок, к которым привязаны корзины.

Егор буквально засыпáл Глеба вопросами, а тот терпеливо и подробно отвечал на них.

– Егор, угомонись! – попыталась остановить его Полина. – Глеб Владимирович, наверное, уже устал от тебя.

– Ну что ты, мне чрезвычайно приятно общаться с таким любознательным молодым человеком! – успокоил ее Глеб. – К тому же, как вы заметили, я с удовольствием и гордостью рассказываю о Греции, ведь мои предки родом отсюда. Так что позволь мне вволю потешить свое самолюбие!

В знак благодарности Полина незаметно крепко пожала его руку.

***

– Сегодня мы увидим самую драгоценную жемчужину Греции – гробницу царя Македонии Филиппа II, – объявил Глеб.

Два часа в пути – и они оказались в маленьком городке Вергине. В его окрестностях в тысяча девятьсот семьдесят седьмом году (по историческим меркам – совсем недавно) археологи обнаружили курган с гробницами отца и сына Александра Великого – македонских царей Филиппа II и Александра IV.

– Древний курган напоминает сокровищницу царя Соломона с золотыми ларцами и венцами, оружием и доспехами, многочисленными украшениями, миниатюрными скульптурами, – начал свой рассказ экскурсовод. – По количеству найденного золота и других драгоценностей курган не уступает открытой Генрихом Шлиманом Трое.

В музее, оборудованном по последнему слову техники, хранились бесценные сокровища: позолоченный венец из дуба – священного дерева Зевса, – великолепные ювелирные украшения, многочисленные изделия из золота и серебра, искусно изготовленная утварь.

Отдельную витрину занимали военные доспехи царя. Отлично сохранившуюся кольчугу спереди украшала львиная голова, а сзади – изображение богини Афины Воюющей. Его золотой церемониальный щит был инкрустирован слоновой костью. В ларце из литого золота покоились останки самого Филиппа II.

– Обратите внимание: в этом музее в основном скульптуры из бронзы. Мало кто знает, что известные всему миру мраморные, так называемые древнегреческие, статуи – это по большей части римские копии. Греки же предпочитали работать в бронзе, способной передать мельчайшие детали. Присмотритесь к этой статуе. Видите у нее кутикулы на пальцах? А картины в ту пору писали такие, что птицы прилетали клевать виноград с живописных полотен, – с гордостью заметил Глеб.

– Музей какой-то мистический, – заметила Полина. – Как только входишь в курган, по всему телу начинают бегать мурашки, а внутри него возникает ощущение, будто какая-то неведомая сила перенесла тебя на два с половиной тысячелетия назад. Потрясающе!

– Да уж… – только и смог выдавить из себя потрясенный увиденным Егор.

***

Перед отъездом Глеб повез Полину и Егора в древний город Филиппы, основанный Филиппом II.

Их путь пролегал по высокому скалистому берегу Эгейского моря. В особенно живописных местах они спускались вниз, чтобы искупаться. Обедали в рыбацкой таверне, которая одиноко стояла на скале, выступающей далеко в море. Несмотря на сильный ветер, расположились на террасе. Волны с разбега бились о камни, и водная пыль освежала их разгоряченные лица. Хозяин с типичным для рыбака обветренным и загорелым лицом на ломаном английском языке предложил им меню. Глеб заговорил с ним по-гречески, и тот, растроганный, приготовил для них только что выловленную дорадо.

– Здесь мы осмотрим развалины древнего города, – объявил Глеб, остановив машину напротив величественной арки. – Но главная его достопримечательность – театр, построенный в четвертом веке до нашей эры, во времена Филиппа II. Позже его перестраивали для проведения гладиаторских боев, а сейчас в восстановленном театре проходит летний театральный фестиваль, где ставят пьесы древнегреческих драматургов. Сегодня будут давать драму Аристофана «Плутос».

С замиранием сердца смотрели они спектакль, который в этом же театре и, возможно, в точно такой же постановке видели эллины две тысячи четыреста лет назад.

***

То ли от счастья, то ли от сострадания к себе каждую ночь Полина плакала, уткнувшись в подушку. И чем внимательнее и заботливее относился Глеб Владимирович к Егору, тем горше были ее слезы.

Она согласна была прожить полжизни, но с ним. С ними – сыном и мужем в крепкой счастливой семье.

***

Поздней осенью устроили мальчишник у Глеба на даче.

После бани и сытного ужина расположились у камина.

– Ну вот, приглашал на мальчишник, а сам организовал субботник. Столько перепахать, прополоть, спилить – и все за один день! Немыслимо! Я даже в студенческие годы на картошке так не вкалывал – теперь пошевелиться не могу, – прокряхтел Костя.

– Да ладно тебе ворчать, лучше объясни мне, знаток душ человеческих, что со мной случилось, – попросил Глеб.

– А в чем, собственно, дело?

– Понимаешь, в День учителя в новостях показали сюжет, который снимался в университете, где преподает Вера, посвященный сорокалетию ее педагогической деятельности. Корреспондентка спросила у группы студентов: «А у вас есть любимые преподаватели?» – «Да!» – хором ответили они. «И кто же это?» Не сговариваясь, опять же хором: «Вера Николаевна Виноградова». – «А что она у вас преподает?» – «Человеколюбие», – вдруг выпалил один из студентов. «А что, разве есть такой предмет?» – удивилась корреспондентка. После легкого замешательства одна девушка ответила: «Вообще-то, Вера Николаевна преподает литературу и учит нас видеть красоту человеческой души. Она считает, что литература, пусть даже трагическая, в конечном счете пробуждает человеколюбие».

Этот сюжет тронул меня до глубины души. Я как никто другой знаю, каким необыкновенным человеком надо быть и с какой самоотдачей надо работать, чтобы заслужить у студентов такое уважение и признание.

Не знаю почему, но я вдруг вспомнил, как впервые увидел умницу и красавицу Верочку, как отчаянно влюбился в нее с первого взгляда и как был счастлив, когда она ответила мне взаимностью. Вспомнил наши прогулки по ночному Питеру, наш первый поцелуй, нашу первую ночь… Господи, как же это было здорово!

И вот мы уже больше сорока лет вместе. Последние годы мы жили вместе скорее как старые добрые друзья, которым всегда есть о чем поговорить, но которые ложатся в общую постель исключительно для того, чтобы использовать ее по прямому назначению, то есть спать. Я всегда относился к своей жене с огромным уважением и считал ее подарком судьбы. За всю нашу совместную жизнь она не дала мне ни малейшего повода усомниться в ее честности и глубочайшей порядочности. Но былой страсти между нами уже не было.

Странное дело, но после того телевизионного сюжета, когда я увидел Веру как бы со стороны, я будто открыл ее для себя заново. Эта моложавая, красивая, обаятельная и жизнерадостная женщина с необыкновенно умным лицом – моя жена? И в эту минуту я понял, что, как и прежде, очень люблю ее, и страсть к ней вспыхнула во мне с прежней силой.

Я выскочил на улицу, задыхаясь от волнения, добежал до цветочного магазина, купил огромный букет ее любимых алых роз, а по пути заскочил за тортом. Дома я положил бутылку шампанского в холодильник и с нетерпением стал ждать возвращения Веры. И когда она вошла в комнату, я кинулся к ней, как влюбленный мальчишка. Честно говоря, никогда не думал, что я, престарелый человек, на такое способен.

– А студентки до сих пор млеют от тебя, «престарелый человек», – заметил Семен. – И это мне доподлинно известно. Называют идеальным мужчиной – сам слышал.

– Ну что, душелюб и людовед, – обратился Глеб к Константину. —Как ты объяснишь сии произошедшие со мной метаморфозы?