Вторая Пуническая война

Обратим внимание на два момента. Во-первых, в данном тексте присутствует анахронизм: Геллий пишет о том, что у Манлия был иберийский меч, а, как я уже обращал внимание, этот клинок будет взят на вооружение в легионах лишь при Сципионе Африканском. Во-вторых, и это главное, – насколько умело римлянин пользуется щитом. Перед нами наглядный пример, как в руках опытного бойца щит может стать грозным оружием. Если же исходить из того, что таким образом будет действовать вся первая шеренга манипулы во время сражения, то можно представить, как трудно приходилось противникам римлян.

Несколько иначе описывает этот достопамятный поединок Тит Ливий. Но и в его рассказе Манлий мастерски обращается со щитом и благодаря этому побеждает противника: «галл, возвышаясь как гора над соперником, выставил против его нападения левую руку со щитом и обрушил свой меч с оглушительным звоном, но безуспешно; тогда римлянин, держа клинок острием вверх, с силою поддел снизу вражий щит своим щитом и, обезопасив так всего себя от удара, протиснулся между телом врага и его щитом; двумя ударами подряд он поразил его в живот и пах и поверг врага, рухнувшего во весь свой огромный рост» (VII, 10). Почему поединок закончился именно так, а не иначе, можно понять из текста Полибия: «вооружение римлянина и обороняет его, и поднимает его дух, потому что щит его велик, а меч не портится в действии. Трудно поэтому бороться с римским солдатом и трудно одолеть его» (Polyb. XV, 15). Выучка римской пехоты была высочайшей, что подтвердилось на полях сражений Пунических войн.

О повседневных буднях легионеров Полибий рассказал на примере армии Сципиона Африканского: «Публий… преподал трибунам следующего рода упражнения для сухопутных войск: один день все они должны были пробегать тридцать стадий во всеоружии, на другой день – чистить и чинить вооружение и выставлять его для осмотра перед палатками, на третий – отдыхать и развлекаться, на четвертый – одни должны были сражаться друг с другом деревянными мечами, обернутыми в кожу и снабженными на концах кожаными шариками, другие – метать друг в друга копья также с кожаными шариками на концах, на пятый день снова бегать и возобновлять упражнения. Вместе с тем он строжайше внушал ремесленникам, чтоб вооружение воинов было в полной исправности как для упражнений, так и для настоящей войны» (X, 20). Квириты[12] действовали по старому доброму принципу: тяжело в учении – легко в бою.

Очень любопытны рассуждения Полибия о римской кавалерии, поскольку историк раньше занимал должность начальника конницы Ахейского союза. Мнение профессионала дорогого стоит, и его всегда интересно выслушать. При этом историк делает небольшой исторический экскурс, рассказывая о снаряжении римских всадников легендарной древности: «Равным образом и конницу римляне делят на десять эскадронов, turmae, в каждом из них выбирают трех начальников, которые сами назначают себе еще троих помощников. Эскадронный начальник, выбранный первым, ведет эскадрон, а два других имеют звание десятников; все трое называются декурионами. За отсутствием первого из них эскадроном командует второй. Вооружение конницы в наше время походит на эллинское. В старину первоначально конные воины не имели панцирей и шли в битву, опоясанные передниками. Благодаря этому они легко и ловко спешивались и быстро снова вскакивали на лошадь, зато в стычках подвергались большой опасности, потому что дрались обнаженные. Употреблявшиеся тогда копья непригодны были в двояком отношении: они были тонки и ломки, при взмахе большею частью ломались от самого движения лошадей, раньше еще, чем наконечник копья упирался в какой-либо предмет, вот почему воины не могли попадать ими в цель. Потом копья делались с одним только наконечником на верхнем конце, благодаря чему воин наносил только один удар копьем, засим наконечник ломался, и копье становилось совершенно негодным и ненужным. Римский щит изготовлялся из бычьей кожи, имел форму лепешек выпуклостью посередине, какие употребляются римлянами для жертвоприношений. Для отражения ударов щиты эти были неудобны по своей непрочности, к тому же от дождей кожа их портилась, сырела, и тогда они становились уже негодными, да и без того не были удобны. Так как вооружение это оказалось непригодным, то римляне вскоре переняли вооружение от эллинов. Здесь первый уже удар верхним наконечником копья бывает обыкновенно меток и действителен, так как копье сделано прочно и не гнется; к тому же и нижний конец копья, которым можно повернуть его, наносит верный и сильный удар. То же самое и относительно щита, который у эллинов отлично приспособлен для отражения ударов, наносимых издали и вблизи. Римляне сообразили это и вскоре переняли эллинский щит» (VI, 25).

Как истинный военный профессионал, Полибий уделяет большое внимание различным аспектам организации римской армии. В частности, он очень подробно расписывает движение легионов на марше: «Обыкновенно во главе движения римляне ставят отборных; за ними следует правое крыло союзников в сопровождении обоза тех и других. Дальше, сопровождаемый собственным обозом, едет первый легион римлян; за ним следует второй легион со своим обозом и с пожитками тех союзников, которые поставлены в тылу армии; движение замыкается левым крылом союзников. Что касается конницы, то частью она идет в тылу отрядов, к коим сопричислена, частью следует по бокам вьючных животных для того, чтобы держать их в сборе и защищать от нападений. Если нападение ожидается с тыла, то все остается в том же порядке, только отборные из союзников замыкают собою движение, а не идут впереди. Положение каждого легиона и каждого крыла то впереди, то сзади меняется через день, дабы все войска, занимая попеременно переднее место в походе, в равной мере пользовались выгодами – запасаться водою и съестными припасами, еще не тронутыми. Впрочем, в тех случаях, когда грозит опасность со стороны неприятеля и когда войско находится в открытой местности, римляне совершают поход в ином порядке, а именно: они двигаются тремя параллельными рядами hastati, principes и triarii, причем обоз первых манипулов помещается впереди всего, за первыми манипулами следует обоз вторых, за вторыми – третьих, в том же порядке чередуются все обозы и манипулы. Такой походный строй дает войску возможность на случай какой-либо опасности выдвигать манипулы вперед из обозов и, поворачивая их то влево, то вправо, ставить против неприятеля. Таким образом, все войско тяжеловооруженных в короткое время одним движением выстраивается в боевой порядок, если только не нужно выдвинуть вперед и hastati. Вьючные животные и следующая за лагерем толпа, находясь под прикрытием боевой линии, самим положением достаточно защищены от опасности» (VI, 40). Во время марша легионер нес на себе не только своё снаряжение, но и деревянные колья для лагерного частокола: «римляне со щитом на кожаном ремне через плечо, с дротиками в руках, не тяготятся нести еще и палисадины» (XVIII, 18).

Значительный раздел Полибий посвящает устройству римского военного лагеря и рассказывает о нем подробнейшим образом. Уже античные авторы расходились во мнениях относительно того, была ли такая четкая организация лагеря чисто римской идеей, или же квириты её позаимствовали. Тит Ливий прямо пишет о том, что царь Пирр Эпирский «первым всех научил разбивать лагерь, к тому же никто столь искусно, как Пирр, не использовал местность и не расставлял караулы» (XXXV, 14). Ничего невероятного в этом нет, недаром Полибий заметил, что «римляне оказываются способнее всякого другого народа изменить свои привычки и позаимствоваться полезным» (VI, 25). На эту сторону римского менталитета обратил внимание и Афиней: «Разумные люди верны идеалам тех древних времен, когда на войне побеждали, побежденных подчиняли и у пленных перенимали то, что находили полезным и прекрасным. Именно так поступали прежние римляне. Сохраняя свое, отечественное, они усваивали всё, что было хорошего в занятиях покоренных, им оставляли только бесполезные дела, чтобы не дать им вернуть себе всё, что было утрачено. Узнав, например, от греков о машинах и осадных орудиях, они с помощью этих орудий победили греков; а научившись у финикийцев морскому делу, они одолели их на море. У этрусков они научились сомкнутому строю, длинный щит заимствовали у самнитов, а метательное копье – у испанцев. И всё, что они взяли у разных народов, они усовершенствовали» (VI, 106). Поэтому нет ничего невероятного в том, что римские военачальники воспользовались опытом Пирра при обустройстве своего лагеря. Ведь царь Эпира был одним из лучших полководцев античности.

Но есть и иное мнение на этот счет. В том, что касается римского лагеря, Плутарх сообщает информацию прямо противоположную сведениям Тита Ливия: «Пирр верхом отправился к реке на разведку; осмотрев охрану, расположение и все устройство римского лагеря, увидев царивший повсюду порядок, он с удивлением сказал своему приближенному Мегаклу, стоявшему рядом: “Порядок в войсках у этих варваров совсем не варварский. А каковы они в деле – посмотрим”» (Pyrr. 16). Так что вопрос о том, кто придумал организацию военного лагеря у римлян, остается открытым.

Устройство римского лагеря, Полибий разъясняет читателям до мельчайших подробностей. Укрепленный лагерь ставится после каждого дневного перехода, его местоположение выбирает военный трибун с центурионами. Они покидают марширующую армию, едут вперед и изучают местность. После чего определяют место для палатки консула и делают от неё необходимые замеры, причем «измерения производятся легко, все расстояния определены раз и навсегда, а потому работа исполняется быстро» (VI, 41). Римский лагерь имел форму равностороннего четырехугольника, «а проложенные в нем улицы и прочее устройство уподобляют его городу» (Polyb. VI, 31). С каждой стороны этого четырехугольника находились ворота. От них протягивались улицы, вдоль которых стояли четкие линии палаток, причем для каждой палатки было отведено раз и навсегда закрепленное место: «Таким образом, при неизменном размещении воинов на одних и тех же местах стоянки, каждый в точности знает и улицу, и ту часть ее, где должна находиться его палатка; все происходит приблизительно так, как если бы войско входило в родной город» (VI, 41). Ров и вал с палисадом представляли надежную защиту для находившихся в лагере легионов, а четко поставленная и регламентированная караульная служба исключала возможность застать римлян врасплох при внезапном нападении. Мало того, с наружной стороны по периметру вала располагались велиты: «Наружная сторона лагеря занята легковооруженными, которые стоят на страже вдоль всего вала изо дня в день. Такова возлагаемая на них служба. Они охраняют и лагерные ворота, располагаясь по десяти человек у каждых ворот» (VI, 35). Как видим, организовать внезапное нападение на римский лагерь было достаточно проблематично. Римские полководцы старались предусмотреть буквально всё, вплоть до того, чтобы забрасываемый из-за вала огонь не долетал до палаток легионеров.

Как человек, досконально изучивший римскую и греческую военные организации, Полибий не удержался и сделал очень интересное сравнение: «Для римлян в устроении лагеря важнее всего удобства, почему они в этом деле применяют, как мне кажется, способ, противоположный эллинскому, а именно: эллины при устроении лагеря имеют в виду прежде всего занятие местности, укрепленной самою природою, с одной стороны, желая избежать трудностей по возведению окопов, с другой – воображая, что никакие искусственные ограждения по степени крепости не сравнятся с теми, какие даны от природы. Поэтому-то для них неизбежно сообразоваться со свойствами местности, менять общую фигуру всей стоянки и отдельные части ее располагать то здесь, то там, смотря по местности. Вот почему в стоянке эллинов нет определенных мест ни для отдельных воинов, ни для целых частей войска. Римляне, напротив, предпочитают выносить труды по проведению рва и по другим сопутствующим работам, лишь бы облегчить устроение стоянки и лишь бы расположение ее было известно солдатам и оставалось всегда неизменным» (VI, 42). Вывод напрашивается простой: при организации походного лагеря у римлян порядка было больше. Другое дело, являлось ли это заслугой квиритов, или же они всё-таки использовали наработки Пирра.

Несколько слов о римской тактике на поле боя. Общепризнано, что именно римские военачальники первые додумались поделить громоздкую фалангу на более мелкие и маневренные тактические единицы. Но на пустом месте ничего не возникает, тем более в военной науке, на что и обратил внимание Ганс Дельбрюк: «Уже относительно греческой и македонской фаланг мы можем с уверенностью принять, что они не образовывали совершенно непрерывных фронтов, а оставляли между частями небольшие интервалы, благодаря которым облегчалось правильное наступление, а при столкновении с противником само собой происходило просачивание задних шеренг фаланги в передние. Эти интервалы римляне ввели теперь в систему»[13]. Получается, что римляне просто ускорили и довели до ума вялотекущий процесс. На смену фаланге пришел легион, или, как назвал его Ганс Дельбрюк, «манипулярная фаланга».

На поле боя манипулы располагались в три линии, в шахматном порядке – гастаты, принципы и триарии. При таком построении у римских полководцев появлялся тактический резерв, который можно было использовать на угрожающем участке фронта или же для парирования охвата флангов войсками противника: «Так, римляне не строят одной боевой линии и всеми силами не выступают фронтом против фаланги, но лишь одна часть участвует в сражении, а другая остается в запасе для прикрытия» (Polyb. XVIII, 32). Выражение «res ad triarios rediit» (дело дошло до триариев) означало, что ситуация на поле боя совсем плохая и пришло время вводить в бой ветеранов.

Другим важным аспектом римской манипулярной тактики было то, что каждая манипула являлась отдельной тактической единицей и могла самостоятельно решать боевые задачи. На это обратил внимание Полибий: «Римский боевой строй, напротив, весьма удобен, ибо каждый римлянин, раз он идет в битву вполне вооруженный, приготовлен в одинаковой мере для всякого места, времени, для всякой неожиданности. Точно так же он с одинаковой охотой готов идти в сражение, ведется ли оно всей массой войска разом, или одною его частью, манипулом или даже отдельными воинами. Так как приспособленность частей к сражению составляет важное преимущество, то по этому самому и начинания римлян чаще, нежели прочих народов, увенчиваются успехом» (XVIII, 32). Историк не раз отметит достоинства манипулярной тактики квиритов: «римский военный строй и римское войско трудно разорвать, солдаты, оставаясь в том же строю, имеют возможность вести сражение отдельными частями или всею массой по всем направлениям, ибо ближайшие к месту опасности манипулы каждый раз обращаются лицом, куда нужно» (Polyb. XV, 15).

Одним из важнейших преимуществ римского легиона было то, что он мог вести боевые действия на пересеченной местности. Дельбрюк полагал, что это было важнейшим преимуществом римской военной школы в противостоянии с армейскими структурами народов Восточного Средиземноморья: «Манипулярный строй не только дает фаланге возможность постоянно сохранять свою сущность, но еще и облегчает ей передвижение при неблагоприятных условиях местности. Что бы ни происходило по пути, фаланга никогда не теряет своего порядка, всегда встречает противника сомкнутым, непрерывным фронтом. На место почти монолитного в своей целостности единства выступает единство расчлененное. Фаланга получила звенья» (С. 206). Римская манипулярная тактика хорошо себя зарекомендовала как во время войн с самнитами, так и во время войны с Пирром.

Подведем итоги. Армия Римской республики, четко организованная, дисциплинированная, получившая колоссальный опыт во время Первой Пунической войны, была той самой силой, которая могла навсегда покончить с угрозой, исходящей из Цизальпинской Галлии. Проблема заключалась в том, правильно ли распорядится этой силой правящая элита Рима.

* * *

Произнеся все необходимые заклинания о римской армии, вернемся к ситуации, сложившейся в Северной Италии после Первой Пунической войны. В это время всё внимание римского сената было приковано к Цизальпинской Галлии, поскольку именно оттуда в данный момент исходила непосредственная угроза для республики. Но при этом был у правящей элиты Рима и свой интерес к территориям, где проживали галльские племена. Недаром Полибий выражает искреннее восхищение этим благодатным регионом: «Нелегко перечислить все достоинства этой земли. Так, она изобилует хлебом в такой степени, что в наше время нередко сицилийский медимн[14] пшеницы стоит четыре обола[15], медимн ячменя – два обола, столько же стоит метрет[16] вина; гречиха и просо родятся у них в совершенно невероятном изобилии. Как много растет желудей на этих равнинах в дубовых лесах, раскинутых на некотором расстоянии один от другого, всякий может заключить лучше всего из следующего: в Италии убивается огромное количество свиней частью для домашнего употребления, частью для продовольствия войск, и животные доставляются главным образом этими равнинами. О дешевизне и обилии различных съестных припасов можно судить вернее всего по тому, что путешествующие в этой стране, заходя в трактир, не расспрашивают о стоимости отдельных предметов потребления, но вообще, сколько возьмет хозяин с человека. Обыкновенно содержатели трактиров, давая часто всего вдоволь, берут за это пол-асса[17], что составляет четвертую часть обола; лишь в редких случаях взимается более высокая плата. Многолюдство населения, высокий рост его и телесная красота, а равно военная отвага будут выяснены самой историей событий» (II, 15). Таким образом, с одной стороны, римлянам очень хотелось, чтобы населяющие Северную Италию галлы про них навсегда забыли, но, с другой стороны, их манили и притягивали земли кельтов. Разрешить данное противоречие можно было только с помощью оружия.

Ещё в 285 г. до н. э. галльское племя сенонов начинает наступление на Этрурию и наносит поражение римской армии, пришедшей на помощь этрускам. Лишь со второй попытки римляне одерживают победу над сенонами, а затем сами идут на север и захватывают их земли. После чего местное население либо изгоняется, либо уничтожается, а на завоеванных территориях основывается римская колония Сена Галльская. Для проживающих в Северной Италии галлов это был первый тревожный звонок. И, надо сказать, они этот сигнал правильно поняли.

В 283 г. до н. э. соседи сенонов бойи, по свидетельству Полибия, «страшась за такую же участь своей земли» (II, 20), объединились с этрусками и выступили на Рим. Но в битве у Вадимонского озера союзники потерпели сокрушительное поражение от римлян и отступили. На следующий год бойи провели, как это принято говорить в наши дни, тотальную мобилизацию, призвав к войне с Римом даже молодежь, едва достигшую совершеннолетия. Как заметил Полибий, «в это время судьба заразила всех галатов страстью к войне, как бы чумой какой» (II, 20). Вновь объединившись с этрусками, галлы дали бой римлянам, но опять были разбиты. Не имея возможности противостоять римскому оружию, бойи смирили свою гордыню и отправили в Рим посольство для заключения мирного договора. Сенаторы не рискнули продолжать боевые действия на севере Италии, поскольку всё тревожнее становилась обстановка на юге страны. Назревал конфликт с городами Великой Греции[18], римляне не хотели воевать на два фронта и поэтому охотно пошли на заключение мира с галлами. До поры до времени страсти улеглись. Полибий так подвел итоги этого противостояния: «Вышеупомянутые войны оказали римлянам двойную, весьма важную услугу. Так, свыкшись с неудачами, какие терпели от галатов, римляне не могли уже ни иметь в настоящем, ни ожидать в будущем чего-либо более ужасного, как испытанные ими положения. Поэтому против Пирра римляне выступили совершенными в военном деле бойцами. Потом, вовремя смирив дерзость галатов, римляне прежде всего могли беспрепятственно вести войну с Пирром за Италию, а затем бороться с карфагенянами за владычество над сицилийцами» (II, 20). Греческий историк заостряет внимание на сугубо военном аспекте проблемы: по его мнению, это был решающий фактор для дальнейшего развития событий.

В 280 г. до н. э. разразилась война между греками Южной Италии, призвавшими на помощь царя Эпира Пирра, и Римской республикой. После победы над знаменитым царем под властью римлян оказалась практически вся Италия, за исключением тех территорий, где жили галльские племена. Римляне обратили свой взор на север, и новое столкновение с галлами стало неизбежно. Ситуация резко обострилась во второй половине III века до н. э., когда вожди племени бойев пришли к выводу о том, что собственными силами им с римлянами не справиться, и призвали на помощь трансальпийских галлов. Однако правящая верхушка бойев действовала втайне от своего народа, что в итоге и привело к конфликту. Когда отряды трансальпийских галлов подошли к Аримину, против них и призвавших их вождей выступила основная масса бойев. В кровопролитном сражении пришельцы были разгромлены, а их сторонники среди бойев перебиты. Римляне вздохнули с облегчением, поскольку вторжение галлов не состоялось, но, как оказалось, квириты рано радовались.

* * *

Поводом к новой войне послужило усиление римского влияния на севере Италии, когда квириты начали выводить колонии на земли Умбрии, Этрурии, и на отвоеванных у сенонов территориях. В это время впервые в письменных источниках появляется имя народного трибуна Гая Фламиния. Полибий, настроенный негативно по отношению к трибуну, так прокомментировал его действия: «в консульство Марка Лепида римляне разделили на участки область в Галатии, именуемую Пикентиною, которую после победы очистили от галатов сенонов. Закон этот провел ради снискания себе народного расположения Гай Фламиний и тем, можно сказать, положил начало порче нравов у римлян и породил следовавшую за сим войну римлян с названными выше народами» (II, 21). Случилось это в 232 г. до н. э., через пять после того, как бойи отбросили из Северной Италии трансальпийских галлов.

По большому счёту, порча нравов началась у квиритов значительно позже, и виноваты в этом оказались совсем другие люди, а Гай был здесь совершенно ни при чем. То же самое касается и войны с галлами, рано или поздно она бы все равно началась. Но как оказалось, для римлян всё закончилось очень удачно, поскольку военный разгром кельтов произошел за несколько лет до нашествия Ганнибала на Италию. Начнись война несколько позже и ситуация для квиритов сложилась бы прямо катастрофическая.

Итак, Гай Фламиний провел закон о раздаче земли крестьянам в бывшей области сенонов (так называемое Галльское поле). У Цицерона сохранилось любопытное свидетельство о том, как принимался этот достопамятный закон. Фабий Максим Кунктатор, «будучи консулом вторично, когда его коллега Спурий Карвилий бездействовал, оказал, насколько мог, сопротивление плебейскому трибуну Гаю Фламинию, желавшему, вопреки воле сената, подушно разделить земли в Пиценской и Галльской областях» (Cic. de Sen, 11). Но Гай Фламиний победил сенат: «Источники не указывают число граждан, получивших землю по этому закону, но один из современных исследователей на основании собственных подсчетов оценивает примерное число поселенцев в 19 000»[19]. Народный трибун показал себя как выдающийся политический деятель, проявивший железную волю и упорство при достижении поставленной цели.

Эти действия римских властей перепугали галлов, в частности вождей инсубров, таврисков и бойев, вполне справедливо решивших, что и их может постигнуть участь сенонов. В сложившейся ситуации проникновение римлян в долину реки Пад становилось лишь вопросом времени. По словам Полибия, «многие племена галатов, в особенности бойи, как живущие на границе с римлянами, приняли участие в борьбе, в том убеждении, что римляне ведут войну с ними не за преобладание или владычество, но за совершенное изгнание галатов и истребление их» (II, 21). В Трансальпийской Галлии были навербованы отряды наемников, отличавшихся высокой боеспособностью: «эти последние идут в военную службу за деньги и потому называются гесатами: таково настоящее значение этого слова» (Polyb. II, 22). Получив столь мощное подкрепление, инсубры, бойи и тавриски в 225 г. до н. э. начали полномасштабное вторжение на римские земли.

Настроения в Риме царили самые тревожные, поскольку сенаторы точной информацией не обладали и поэтому строили всевозможные догадки относительно дальнейших действий галлов. Полибий не без ехидства прокомментировал действия римских властей, отметив, что «они то набирали легионы и делали запасы хлеба и иного продовольствия, то выходили с войсками до границ, как будто неприятель уже вторгся в их страну, хотя кельты не покидали даже родины» (II, 22). Но когда трансальпийские галлы под командованием вождей Конколитана и Анероеста перешли через Альпы и объявились в Северной Италии, власти в Риме в полной мере оценили размер опасности и стали действовать более-менее последовательно. Именно в это время был заключен договор с карфагенским командующим в Иберии Гасдрубалом, согласно которому река Ибер[20] разграничила сферы влияния Рима и Карфагена на Пиренейском полуострове. Были заготовлены громадные запасы оружия и продовольствия, поскольку существовали реальные опасения, что война затянется. После чего сенат провел мобилизацию римских граждан и повелел союзникам предоставить списки всех мужчин призывного возраста, чтобы иметь представление о том, на какие силы можно рассчитывать в грядущей войне. Новое нашествие кельтов вызвало панику у народов Италии, и поэтому римляне получили безоговорочную поддержку не только от потенциальных союзников.