Границы достоинств

– Нет…

– Нет?

– Со мной не обошлись жестоко, наоборот…

Натан Ионович выжидательно молчал.

– Я сама… Сама отказалась быть рядом…

– Почему, позвольте узнать, – учитель откинулся на спинку стула. – О том, что вас постигло разочарование – не похоже, об этом говорят все ваши стихотворения. Любите ведь?

И тут чувства перестали умещаться внутри неё, ринулись наружу.

– Люблю…очень. Только вам не понять… Мне любить нельзя…

– Что за нелепость? Пожалейте моё больное сердце, – однако лицо его сделалось серьёзным.

– Понимаете (как подобрать слова?), если я привяжусь к нему, то потом расставание станет ещё больнее.

Учитель выждал паузу, подталкивая к продолжению рассказа.

– Дело в том, что он знает обо мне не всё. И не знает того, что сразу его разочарует и оттолкнёт от меня.

– Речь идёт о какой-либо вашей ошибке, скажем о необдуманном поступке?

– Нет, никакой ошибки я не совершала. Я вообще ни в чём не виновата. Я сама – жертва ошибки и вынуждена теперь это терпеть и скрывать.

– Тогда вы решительно не правы. Почему вы уверены, что ваш любимый вас не поймёт?

– Если я вынуждена это скрывать даже тогда, когда мне совсем без него плохо, то поверьте, ужасно этого стыжусь.

– Если вы не виноваты, то зачем стыдитесь?

– Я не знаю, как ответить на этот вопрос. Просто я не хочу ему плохого.

– Однако вы уже сделали плохо, а может быть, даже причинили несчастье.

Его тон вдруг стал таким строгим, что Оксана замолчала и подтянулась, как на уроке.

– Не буду больше вас пытать, что и как. Но только ваши рассуждения очень мне напомнили одну черту характера. Знаете, какую? Трусость.

Оксана ожидала сочувствия, жалости, принятия её стороны, но никак не осуждения.

Наставник продолжал:

– Вы считаете, что лучше оставаться ни с чем или даже сделать шаг назад, заставив всех страдать, чем… (он подумал) чем ступить на игровое поле, где пятьдесят процентов успеха граничат с другими пятьюдесятью процентами неудачи. Вы боитесь этих других пятьдесят процентов и поэтому согласны отказаться и от удачи тоже. Вы же будущий режиссёр, то есть тот человек, который должен быть способен направить действие, игру актёров в выгодную сторону. Человек, который свободен творить! Он, но не вы. Боясь падения, вы боитесь и взлёта. Вы гоните своё счастье, жалеете себя, окружившись печалью и страданиями. Вы трусиха и преступница. Оставайтесь, милая, в таком случае гусеницей и никогда не превращайтесь в бабочку, если боитесь, что солнце высушит ваши крылья.

На этих словах, каждое из которых было похоже на монумент, он поднялся, аккуратно задвинул стул и проронил:

– Всего доброго.

***

Марина была у него уже две недели. Достаточный срок, чтобы воспользоваться фразой: “у него была”. Девушка, вероятно, замечательная. Потому что “всё при всём”, как с удовольствием отозвалась о ней мать Вадима. Мать и сын были похожи только внешне. Она, простая до лёгкой грубоватости, красавица-казачка, дочь донских беженцев, проживала жизнь в несчастной любви, смешанной с лютой ненавистью к единственному мужчине, безжалостно покинувшему ее много лет назад. Ничего, кроме унижений, страданий и ребёнка, которого пришлось поднимать одной, брак ей не принёс. По совету подруг стала всё чаще забываться в горькой. Правда, и тогда временами чувства обострялись до невыносимого предела, слёзы лились рекой, но чаще всё-таки “лекарство” действовало положительно.

Предоставленный самому себе мальчишка черпал из книг недостающее общение. Улица его не привлекала. Друзей с похожими интересами найти не удавалось. О чём он, впрочем, и не жалел. Главным в жизни была его мечта, тянущаяся с раннего детства и со временем только крепнувшая: стать милиционером, как отец. Потому к поступлению в ВУЗ готовился тщательно.

Когда возмужал, девушки завились вокруг него, закидывая томными взглядами. Он тактично, но твёрдо отвергал тех, кто жаден был к любому проявлению мужского внимания. В них не было чистоты, а её он ценил больше всего. Кроме этого, таких девушек не надо было покорять, ради них не нужно было воспитывать в себе лучшие качества. Они принимали его без раздумий. Принимали как самца. И у них нельзя было получить настоящей оценки.

А она…Оксана…Это не просто имя. Это пытливые, выразительные глаза. Милая неуверенность и скромность, вдруг переплетённые с чувством достоинства и гордостью. За проявлением этих качеств без отрыва хотелось наблюдать. В разговоре с ней приходилось думать над каждым словом. Желание покорить, завоевать возрастало у него день ото дня. Она не такая, как другие. Она удивляет своей необычностью. Кто она, из какой сказки?

Он вспоминал тот момент, когда пригласил её на первое свидание, увидел её жалкую фигурку и пожалел о своём присутствии, испытав стыд. И вспоминая, дрожал от нежности. Он готов разделить её боль, готов утешать и беречь всю жизнь. Только не нужна ей его любовь…

Влюблённость доброй и отзывчивой Марины вся была на виду. Но почему-то чем больше оголялись её чувства, тем несуразней и потерянней становилось её поведение. Вся её обаятельность и природная сексапильность вывернулись наизнанку и напоминали детскую глупость и плохо скрытое плотское желание. Но с ней было удобно. Она с участием выслушивала любые его откровения, ни за что не осуждала, ни на что не обижалась. В меру “поломавшись” отдалась на дискотеке, прямо в костюмерной на полу, заботливо расстелив собственную дублёнку…

Сейчас его боль не была уже такой острой, а сердце, затянувшись тонкой ледовой корочкой, отказывалось пропускать сквозь себя новые чувства. Впрочем, этого у него не просили. И он был благодарен, сделав вывод, что спокойное состояние души куда удобней чувственных бурь. Но однажды в его квартире раздался телефонный звонок. Голос с другого конца провода прошёл сквозь него как электрический ток:

– Вадим, здравствуй. Это Оксана. Ты слышишь меня?

– Да, да… – странно, но она никогда не звонила раньше. Что ей нужно? О, умолкни, сердце!

– Как твои дела, Вадим?

– Спасибо, нормально… “Молчит, видимо, её слегка ошеломил мой сухой тон”.

– Я вот решила позвонить, поговорить с тобой…

– Что ж, я не ждал звонка от тебя.

– Да, я знаю. Просто очень хотелось поговорить…

“Теряется.”.

– О чём? – “не слишком ли резко? Не слишком…”

– Я уже, наверное, не знаю, – голос стал тише. – Если я не вовремя, то извини, я сейчас положу трубку.

– Нет, почему же…– “сам испугался. Неужели хочешь вернуться к тому, от чего с таким титаническим усилием оторвался? Теперь твой черёд”.

Так он диктовал себе, заглушая сердце. Оксана замолчала. У него заныли колени. Но он уже не тот мальчишка, забывший о гордости и ранимый! Он слышал и запомнил ее острое “не люблю”.

“Сейчас или никогда! “Хочешь стать бабочкой – не бойся солнца”, – вспомнила Оксана. Будь что будет!

– Ты очень занят на этой неделе? Мы не сможем увидеться? – прозвучало почти жалостливо.

– Увидеться? Я не уверен, что стоит…

– Ты не хочешь?.. – голос задрожал.

– Я не знаю…

Общее молчание.

– Оксана, зачем ворошить прошлое? Я честно признаюсь: не хочу к нему возвращаться.

– Извини… Просто, я думала… В общем ничего. До свидания…

Трубка легла на место, жёстко разорвав последнюю нить…

Она пошла, с трудом пробиваясь сквозь неуместную реальность. Плечи опустились, словно под тяжестью невидимого груза, хотя у неё не осталось ничего. Даже единственных драгоценных воспоминаний. Ничего…

***

Оксана с трудом разомкнула веки. Левый висок больно пульсировал. Руки показались такими слабыми, будто за ночь из них вытекла сила. Это низкое давление. Такое бывало нередко – приступы слабости. Она заставила себя подняться, вспомнив, что сегодня спектакль. А затем, если её группа победит в отборочном туре, ее ждет показательное выступление на большой сцене. На самой настоящей сцене! Ещё вчера она ощущала приятный озноб от предвкушения, а сегодня эта мысль отчего-то не тронула её…

Грязный автобус поглотил девушку вместе с толпой и выплеснул к безликому зданию института, существующего для того, чтобы кому-то что-то в жизни дать. Кому-то, кто ищет что-то интересное или что-то чуть более небудничное, чуть более не серое. Кому-то, у кого есть эта самая жизнь. Глубоко погрузившись в свои раздумья, девушка прошла мимо больших витрин, привычно избегая собственное отражение. У входа в ювелирный магазин её окружили три полные цыганки, защебетали, жестикулируя руками. Она, виновато улыбаясь, пыталась высвободиться, денег у неё и при желании для них не найдётся. Напоследок ей была подарена одна фраза и Оксана обернулась на голос:

– Скоро твоя жизнь повернётся в другую сторону. Вижу, совсем скоро…

И в эту же секунду раздался визг тормозов, крики, и Оксану обдало пыльным дыханием объёмной иномарки, вынырнувшей мгновенье назад под зелёную стрелку светофора. Выскочившие из автомобиля люди, принялись ощупывать остолбеневшую девушку, о чём-то расспрашивали, но она слышала лишь звон в собственной голове. Один, в чёрном костюме, не раздумывая, встал на колени прямо на грязный асфальт, как-то испуганно ощупал её ноги… Кто-то подал всё ещё пребывающей в оцепенении Оксане её трость.

Человек в чёрном поднялся, убрал ласково с лица девушки волосы и…замер. Точно увидел привидение. Остальные, что всё ещё суетились вокруг неё, вдруг тоже замолчали и с удивлением стали переглядываться. Внимательно осмотрев Оксану ещё раз и услышав, наконец, от неё, что всё в порядке, люди удалились в свою иномарку, ещё раз оглянувшись на ничего не понимающую девушку.

Оксана вернулась на тротуар. Злополучный автомобиль тронулся, но через некоторое время, перестроившись влево, развернулся, сверкнув перламутром.

Машина притормозила и “забралась” правой парой колёс на противоположный тротуар. Стекло опустилось, и Оксане показалось, что на неё опять смотрят. С неожиданным пугающим любопытством. А потом, когда девушка переходила дорогу, в окне автомобиля блеснула линза фотоаппарата. Что это? Её фотографируют? Но зачем, кому это надо?

Долгие взгляды провожали Оксану до самых дверей здания, а она смущённая и ошеломлённая стремилась поскорее спрятаться от непонятной случайности.

А потом она играла… Худенькая хромая девочка, с тонкой грустью на бледном лице вдохновенно до трогательности читала свой монолог. И никто не осмелился ей не поверить. Ведь она также хотела вырваться из тесной клетки бессмысленной реальности. В небо или в никуда, в спокойное и безмятежное небытие…

И даже Жанна не сразу справилась с мурашками, добежавшими до самых кончиков пальцев. Но она ещё успеет изменить ситуацию в свою пользу, иначе уплывёт весьма сулящий шанс…

Оксана-Катерина должна страдать? И она страдает. Страдает при всех!

Ах, Вадим! Никакого тепла, как раньше. Только боль и глупая жалость к себе. Это чувство стало для неё самым частым из всех, что существуют в её мире.

***

Она осталась почти одна в опустевшем здании института. Идти в общежитие совсем не хотелось, даже с доброй вестью об успешном дебюте. Тем более, она опять помешает паре влюбленных. Им, конечно, хочется подольше оставаться наедине. Прислонившись к холодной стене, Оксана вслушивалась в голоса, доносившиеся из единственного ещё не опустевшего кабинета.

(Натан Ионович):

– Я говорю браво, и думать тут нечего. Играть должна только она.

– Но почему бы не прослушать на эту роль и других претендентов?

(Это Жанна)

– Да она достойна профессионалов!

– Согласна, но не мне вам объяснять, кто стекается в этот зал. Для образа важен и внешний подбор, да, не самый главный аспект. Но достаточно значимый.

– Зрители, я уверен, тотчас проникнутся к ней и будут видеть только её игру. В конце же концов это всего лишь студенты! Я не понимаю ваш каприз, решительно не понимаю! Многие сочтут её находкой!

– Но ещё больше в идеально подобранном образе! Скажем, – юродивого калеки!

– Вы, определённо, жестоки!

Оксана бесшумно заковыляла прочь, словно застигнутая врасплох. На глазах задрожала влага… Девушка вжалась в туалетную дверь, склонилась над раковиной, долго смотрела на бегущую воду, застилающую звуком бесконечности сознание. Потом достала спасительную коробочку, высыпала таблетки на ладонь. Все до одной. Смотреть на полную белую горсть было не страшно. В ней было даже какое-то успокоение и слабый запах победы.

“Я перехитрила жизнь! Я, а не она меня!”

Вся горсть исчезла с ладони. Глотались таблетки легко, почти незаметно. Все до одной…

Она поднялась по пустынной лестнице и толкнула величественные двери, к которым другие не прикасались долгое время. Здесь она бывала и раньше, стремясь найти тихую обитель своим раздумьям или настроиться на нужный образ. Эта часть здания опустела уже давно, заброшенная и забытая людьми, как проклятое крыло старинного замка. Старые обветшалые стены и своды требовали серьёзной реставрации, а поскольку “культурные резервы” напоминали давно пустующие закрома, они пришли в негодность и создавали немалую опасность. Люди покинули эту сцену, превратившуюся теперь в полусгнивший помост. Спектакли ставились в другом помещении, меньшем по размерам. Полы зрительного зала уродливо темнели пустыми глазницами разобранного паркета. Какой могущественный образ дремлет в этих стенах?

Даже сейчас, лунным вечером, здесь не было жутко и безобразно. Уличные фонари украсили зал уютным, точно рождественским, светом. И зал ждал её…

Она присела на подоконник, восторгаясь бликами, танцующими на стенах. Она скоро станет одним из них. Сейчас она сильно захочет спать. И уснёт навсегда. И не думать о плохом, и не думать о хорошем…

Почему говорят, что самое дорогое и ценное на земле – жизнь человека? Это больше напоминает нравоучительную формулу. Если я не вижу никакой в этом ценности, то что же видят другие? Скорее всего, жизнь становится ценной, когда наполняется чередой приятных и счастливых случайностей. Кому-то выпадает больше везения. Кто-то может больше сделать для значимости. Но возможно ли покорить все необходимые для счастливой жизни сферы? В чем же ценность такой жизни? В чём?

Стены, неживые долгожители, не ответили ей. Они господствовали – сильные, холодные, над живым хрупким воробышком человеческой души, тлеющей как уголёк…

Она почувствовала внутри себя приятно покалывающие волны. Они накатывали всё чаще, пока не превратились в ритмичную бешеную пульсацию. Голова закружилась, горячий пот сменился холодным. Оксане казалось, что невидимые качели бросают её то в один конец зала, то в другой. Блики ожили, закружились и засмеялись тоненькими голосами. Все они старались, чтобы праздник удался. Праздник смерти…

И вдруг стены, величественные, высокомерные судьи, колыхнулись, точно были из полотна и начали расступаться. Ужас опоясал всё ещё ясное сознание Оксаны, и почти твёрдая мысль птицей пронеслась сквозь мозг: сейчас откроется чёрная страшная бездна, и маленькое тёплое тельце будет долго и безысходно падать в её зев, и никогда больше не окажется почвы под ногами и подушки под усталой головой, пахнущей добрым спокойствием маминого дома.

И захотелось спастись, ползти прочь, карабкаться, ломая ногти к отмеченному тонкой нитью света выходу, но нет сил даже пошевелиться, даже закричать. Страх и оцепенение словно пригвоздили слабеющую девушку к помосту.

И снова невероятное!

Оттуда, из раскрывшейся тьмы, вдруг вынырнул всадник. Она видела его совершенно определённо, только будто сквозь дрожащую пелену. Он направил коня в её сторону, не отрывая странного гипнотического взгляда от её лица, и спешился совсем рядом. Он был почти реален и сказочно красив: чёрные высокие сапоги и лаковые перчатки, “отточенный” жакет…

Призрачный человек приблизился и поднял слабое тело Оксаны на руки. И она ощутила: они были тёплые. Настоящие человеческие руки. Он понёс её к свету, и конь цокал за хозяином. И вот она – спасительная ниточка света. Никакого подвоха, и двери раскрываются. Они оказываются в залитой светом комнате, в которой много воздуха и повсюду – зеркала. Правда, в них нет отражений: ни её, ни всадника, ни коня, послушно входящего за ними. Но она снова оказывается на твёрдой устойчивой поверхности, может двигаться, дышать и улыбаться в ответ на добрую и привлекательную улыбку незнакомца.

– Где я?

– В мире живых, моя девочка.

Какой приятный голос у её спасителя!

– Не правда ли, как легко жить?

– Но мне всегда было трудно.

– Почему, мой ангел?

– Я не такая, как мои сверстники. Я не умею хорошо ходить и не умею так хорошо жить, как живут они…

– Неправда, ты умеешь больше!

– Нет, нет… И что же?

– Ты умеешь летать!

– Как вы сладко шутите. Спасибо…

– Нет, не шучу. Ты не знала этого? Как жаль! Но теперь знаешь!

Оксана изумлённо молчала. Она вдруг обратила внимание на то, что комната стала меньше и, приглядевшись, с удивлением заметила, как медленно стены ползут на неё.

Что это? Так приближается смерть, или она уже умерла? Но отчего тогда так ощутимо бьётся от ужаса сердце? Она обратила свой взор на спасителя.

– Да, девочка, это так. Этот миг не может длиться долго, ведь он иллюзорен. Его просто нет. Нет для других. Он есть только для нас и скоро исчезнет. И ты должна лететь, или исчезнешь вместе с этим прекрасным зыбким миражом.

– Но я не смогу…

– Нет никакого “не смогу”. Не существует. Это только фантазия. Никогда не говори так.

И Оксану тронуло слово “никогда”: оно содержало в себе будущее…

– Не нужно только оборачиваться назад. Лети!

Оксана ясно почувствовала неумолимое сжатие пространства вокруг неё. Паника и вместе с ней странное возбуждение охватили её. Она оглянулась на спутника, но не обнаружила ни его, ни коня. Оттуда, где лишь мгновенье назад они находились, донеслось, стихая:

– Лети же, лети, лети…

Зеркальные стены были уже рядом. Вместе с ними ползла мрачная тень, от которой зеркала одно за другим мутнели. Лёгкий ветерок вдруг закрался в волосы Оксаны, откуда-то сверху брызнул запах жизни. Она подняла голову и увидела над собой настоящее небо. Оксана машинально вскинула к нему руки и взмахнула ими. Оторваться удалось лишь на секунду. Тело было не слишком лёгким для полёта. Девушка попробовала ещё раз. И вновь приземлилась обратно. Зеркальные стены стремились сомкнуться…

Что ж, попробуй ещё раз и никогда не говори “не смогу”!

Она оттолкнулась руками от воздуха, словно сделала гребок в воде и с огромным усилием оторвалась от поверхности. Ещё один взмах-гребок. Стены всё ближе. И вот она медленно движется к небу. Какое ликование! Какое чудо! От изумления и восторга перехватило дыхание… Она преодолела высоту тут же сомкнувшихся стен, и тёплый ветерок с объятьями бросился под её одежду. Стало упоительно легко и невесомо, словно небесные волны подхватили её и понесли на облаках-подушках, баюкая, в обитель сна…

Глава 13

Рай был без преувеличения райским и невероятно комфортным. Зеркальный потолок со встроенными вереницами электрических лун, видимо, служил заменой настоящему небу. Притуплённый матовым шумом слух уловил стук капель о стекло. Что это? Дождь в раю? Чтобы увидеть это, нужно обернуться. Разве такое по силам призрачной сущности? Лучше не пытаться. Вдруг всё в один миг снова канет во тьму. Правда, по небольшому пространству взгляд способен перемещаться. Вот он скользит по белым стенам, украшенным геометрически точным рисунком. И по красному шёлку широкой, как арена, кровати. Какая роскошь! И по длинной прозрачной трубке справа… И вдруг прямо перед глазами возникло лицо, расплывчатое, но всё же человеческое. Нет, не мамино… Мама осталась ведь в той, настоящей жизни. В другом измерении.

– Она очнулась, – услышала Оксана голос, и послышались шлепки.

И вдруг по-настоящему, по-живому загорелись щёки! Как зимой на настоящем морозе!

– Оксаночка, просыпайся! Просыпайся, девочка.

Кто-то засмеялся.

– Никак не сообразишь, где ты? Ишь, как лобик сморщила. Ну, теперь всё будет хорошо, всё будет хорошо…

Туман в глазах Оксаны постепенно рассеялся, и она увидела говорившего.

Она вспомнила его стоящим на коленях в пыли асфальта, вспомнила удивление в его глазах… Но никак не могла вспомнить, где ещё слышала его голос и что-то важное, важное в его словах…

– Кто вы?..

Он наклонился почти к её губам, чтобы расслышать шёпот.

– Я… Я просто Мастер. Мастер, который будет творить тебя заново.

– Я завтра уеду…

– Нет, нет. Ни завтра, ни потом я тебя не отпущу. И не возражай. Ты ведь теперь моя пленница. Вот так. Ты, можно сказать, выбросила свою жизнь, как ненужную вещь, а я её подобрал. И теперь вправе ею распоряжаться. А уж потом, когда я превращу её в праздник, и она понравится тебе, уж потом мы и поторгуемся.

Оксане показалось, что она сходит с ума, но от этого сумасшествия, от жизни сладко кружилась голова. Девушка уловила полусонным мозгом нечто похожее на предчувствие, что этот человек как учитель поведёт её по тропе недоступных ранее знаний. И она, такая слабая и неустойчивая, почти готова отдаться в его власть…

Оксана повернула голову, чтобы увидеть дождь. А там вечер! Спокойный, мудрый, её вечер. Она почти ощутила душой его живую прохладу…

Череду пасмурных дней сменило солнце, и комната залилась весёлым светом. От этого она казалась ещё роскошней.

Расслышав за дверью шаги, Оксана мгновенно вскочила с постели, накинула свою одежонку, стыдливо застёгивая пуговицы на блузке перед вошедшей. Полина, простая горничная ошеломительных девяностых, прикатила изящный столик с отменным завтраком, а через двадцать минут вернулась и повела смущённую девушку в ванную комнату, от размеров и изящества которой та пришла в восторг. Ванна была большой, голубого цвета и треугольной формы. Но самым поразительным было то, что потолком в этой комнате служил прозрачный купол, над которым плыли облака. Над ванной располагались полочка с журналами и маленький стеклянный бар с разного рода винами и стройными фужерами.

Оксана всплакнула от умиления, тогда Полина ароматизировала воду и добавляла в неё розовую соль, а потом смущенно опустила глаза и не двигалась с места, пока за Полиной плавно не закрылась дверь.

Она всё ещё не верила в реальность происходящего. Зачем она здесь? Почему её держат как пленницу. Вернее, очень нужную и дорогую пленницу.

Понежившись в тёплой пене, девушка принялась искать мыло и мочалку. В этот миг, как по мановению волшебной палочки, вошла Полина и вымыла её нежно и заботливо розовым гелем. Женщина уловила взгляд девочки исподтишка, стеснительный, но внимательный. Она поняла, что та пытается заподозрить в ней нотки неискренности и улыбнулась про себя.

– Скажите, пожалуйста, Полина, – осмелилась спросить маленькая пленница, – когда мне можно покинуть этот дом? Я уже совсем здорова, и было бы неловко оставаться здесь и дальше.

Ответ её ошеломил.

– Я думаю, хозяин не намерен тебя отпускать, – и, увидев удивление в глазах Оксаны, женщина добавила: – Ты сама скоро всё узнаешь…

Пока девушка стояла на маленькой декоративной скамеечке, завёрнутая в полотенце, Полина принесла шёлковый пеньюар, похожий на чудо. Опередив возражения Оксаны, она тихо но твёрдо сказала:

– Ты должна научиться любить своё тело. От этого зависит, на сколько будут уважать и ценить твоё тело мужчины. Облачайся и постарайся радоваться тому, что заслуживает радости.

Оксана подняла голову. Как она могла раньше не замечать, сколь прекрасно небо над её озабоченной головкой?

– Нравится? – улыбнулась Полина.

– Очень. Никогда такого не видела.

– А вечером здесь ещё интересней: расстилается звёздное небо.

– А где… он?

– Хозяин? Наш хозяин в Москве и сюда прибудет не раньше пятницы. А вечером я провожу тебя в библиотеку и ещё принесу кассеты. Он оставил тебе много кассет с музыкой. Любишь музыку? Вот и хватит тебе занятий до пятницы.

У Оксаны никогда не было магнитофона. Для Руфины это была ощутимая растрата. Теперь она могла предаться новому увлечению безо всяких преград. Сколько ещё прекрасного в этом мире? Чего она не успела познать?

После обеда, настолько изысканного и деликатесного, что девушка, немало смущаясь, всё же не смогла удержать желание съесть всё до последней крошки, она прошла в библиотеку. Два часа ушли у неё только на то, чтобы поверхностно ознакомиться с содержимым полок.

Самую большую коллекцию составляли книги по психологии. От долгого блуждания взгляда по книжным полкам, у Оксаны закружилась голова. Она вернулась в свою комнату и долго любовалась видом за окном. Приусадебная зона выполнена была с тем же изяществом, что и интерьер внутри дома. Каменные дорожки вились дальше, чем позволял видеть глаз, мимо стройной высокой ограды в готическом стиле, мимо ровно подрезанных кустов, которые летом, вероятно, выглядели зелёными живописными волнами, мимо фонарей, выполненных под старину…