Границы достоинств

Соня и впрямь стала красавицей. Только не нежной и милой, а броской и вызывающей. И пахло от неё не конфетками, а табачным дымом. В общежитии почти все курили с первого курса. От комнаты в квартире, которую ей сняли родители, девушка тайком отказалась, и теперь у неё водились карманные деньги.

На письма из дома Соня отвечала неохотно, иногда и вовсе оставляла без ответа. Она вырвалась наконец-то из домашнего плена с мамиными истериками, со странными, неприятно будоражащими сценами, когда мама то плачет, то смеётся, а папа хлопает дверью и готовит невкусный обед.

Соня смутно помнила, что у неё есть другая бабушка и сестра. За много лет их лица в памяти почти стёрлись, но ощущения уюта, доброй заботы и нежнейшей дружбы в её сердце всё ещё хранились.

***

Соня прислонила к чайнику иконку, зажгла и поставила свечку перед ней и стала читать приворот, который подруга написала ей на газетном обрывке. Голос зазвучал таинственно и немного пугающе в ночной тишине общежития:

– Раб Божий Калинин Артём сохнет по рабе Божьей Соне, как лист осенний, как свеча перед образами…

Какие только слухи не ходили в микрорайоне про тёмные дела Калины, про его “героические” криминальные вылазки, подчас обрастая мистикой. Приписывали ему даже странную гипнотическую силу. Его вызывающая независимость и безграничное (читай беспредельное) бесстрашие отпугивали врагов сами по себе.

Соня видела, как его боятся и уважают другие, знакомые ей, представители новой силы. Её пугал и одновременно привлекал образ, окутанный тайной и многочисленными разговорами. И потом, этот Артем такой классный!

Длинные накаченные ноги, широченные плечи и, особенно, красивые желтовато-зеленые глаза хищника покоряли без всякого гипноза. А ещё шикарная машина и, вероятно, пухлый кошелёк! То, что нужно первой красавице элитного училища для красивой жизни! А что парни на курсе? Скучные, бедные музыкантишки! Вот Артем – другое дело! Кто как не она, первая красавица училища, достойна такого парня!

– …сохнет, сохнет по рабе Божьей Соне…

Вдруг, свеча пошатнулась, скривилась и упала на иконку. Соня взвизгнула. Девочки вскочили с постелей, но к столу подошли осторожно и уставились в темноту, слегка рассеянную бледным светом луны: на тонком лице Богоматери застыла жёлтая восковая слеза…

***

– Девчонки, доставай кому что не жалко. Олю сегодня надо нарядить. У неё свидание.

Девушки охотно зашуршали пакетами со сложенной одеждой. Играть в переодевания всегда так интересно!

Оля в Сониной юбке с блёстками, Светкиной майке “Адидас” и красно-синем пиджаке. Не то.

Оля в зелёных бриджах, чёрном лифчике, белой блузке и жёлтой панаме. Перестарались.

Оля в вельветовых брюках и клетчатом…платье. Стоп. Нужно, чтобы наряжал кто-нибудь один, а не все сразу.

– Сонь, одолжи ей своё классное пальто!

– Замётано. Пусть берет. Но сигаретами сегодня угощает она!

Варламова Оля в пальто с чернобуркой и Соня в поношенном пуховике подруги курили в фойе у зеркала, посмеиваясь над приемщицей одежды в гардеробе, тщетно пытавшейся прогнать юных курильщиц. Весело было наблюдать за тем, как она выходит из себя, и при этом смачно затягиваться, и пританцовывать, заряжаясь от ритмичной музыки, доносившейся из танцзала, ждать, когда бабка неуклюже доковыляет до них добрых метров пятнадцать, улизнуть и снова появиться с сигаретой бедняге назло.

Когда в проёме входной двери показалась знакомая фигура, разговор между ними оборвался. Соня так и застыла с сигаретой в руке, поняв, что человек направляется к ним. Калина – красивая мечта, пугающая и волнующая одновременно, внезапно обращалась в реальность. Отчего же так хотелось бежать, спрятаться, а не стоять вот так с опущенными руками? Отчего в его желтые, прямо-таки выпивающие до дна, глаза смотреть было так же больно, как на солнце?

– Как тебя зовут?

– Софья.

– Что будешь делать после танцев?

– Домой пойду.

Она будто отвечала школьный урок.

– Может быть, я предложу что-нибудь поинтересней?

– Мне надо домой.

– Это скучно. Ладно, иди порезвись. Я сам тебя найду.

Девочки молча проводили взглядом божественно или дьявольски соблазнительного Артёма.

– Я никуда с ним не пойду, – вдруг заявила Соня, – я боюсь, я не знаю, как себя с ним вести!

– Да ты что? Это же твоя мечта. И ты такая красивая! Будь просто собой. Он и сам с тебя станет пылинки сдувать.

После дискотеки Калина окликнул её, пробирающуюся к выходу. Соня остановилась, блаженно считая частые удары сердца. Артём ласково и даже как-то заботливо обнял её за худенькие плечи и повёл к стоящей у входа “девятке”. Подтолкнул девочку в машину, а сам сел рядом с водителем.

– Ко мне в квартиру, – коротко сказал он, и Соня забеспокоилась:

– Как? Зачем к тебе?

– Чего ты испугалась? Меня боишься? Расслабься. Будет хорошо.

За то время, пока они ехали, больше Соне внимания не досталось, будто про неё забыли. Они вышли вдвоём у высотки, поднялись на лифте, и как только дверь квартиры распахнулась, уникальное Сонино счастье улетучилось. В лицо ударил запах нечистоплотности.

– Давай, заходи. Я отолью.

Она долго стояла в прихожей, раздумывая, разуться или нет.

– Ты чего стоишь-то всё? Проходи, не бойся. В ванную хочешь?

– Нет…я…не хочу.

Соня поникла, чуть обиженно выдохнула:

– Есть хочу…

– Что хочешь?

– Есть…

– Ну, пойдём, посмотрим на кухне. Что там у нас?

На столе – окурки, крошки, кусок чёрствого хлеба.

Калина широко раскрыл дверцу холодильника.

– Тут ничего не хочешь?

Увидев одинокую банку заплесневелых помидоров, Соня совсем смутилась.

– Вот видишь, у меня ничего нет. Да и я живу здесь редко. Пойдём лучше в спальню.

Грязная постель, смятая, в жёлтых пятнах простыня окончательно развеяли остатки Сониного счастья, сменив его на страх перед неведомым. Уверенность в силе собственной красоты, каждую минуту горевшая в её сознании маячком, впервые не сработала. Маячок погас.

Артём раскинулся на кровати. Соня уже не хотела любоваться его красивым телом и точёными чертами лица.

– Ну, давай, маленький, раздевайся!

– А может быть, лучше…фотографии посмотрим?

– Да нет у меня никаких фотографий.

– Тогда посидим просто так и поговорим, – девушка тянула время.

– Мы поговорим потом, завтра.

Он внезапно поднялся.

– Я не люблю ждать. Раздевайся. Чего меня бояться? Я не волк.

“Волк, – подумала Соня, – вот прозвище, которое ему подходит”.

Уверенными сильными руками он принялся стаскивать с неё одежду. Девушка захныкала:

– Не надо, пожалуйста, не надо! Я не хочу на такую постель! Она грязная.

– Грязная? – он задумался. – Да ничего…

Соня хотела быть в выигрыше, как всегда, и даже в более крупном, но вместо этого… Нет, она вовсе не обольстительная, сексуальная, сводящая с ума женщина-вамп, а просто юная, мамина и папина девочка, испуганная и беззащитная. Она не хочет блистать и разбивать сердца мужчин. Она хочет домой, на тёплую чистую постель, прижаться к плюшевому мишке с оторванным ухом, которого унесли из опустевшей комнаты на балкон.

Большое тело рядом с Соней, наконец, замерло, засопело. Девочка, морщась, осторожно приподняла бёдра и слегка отодвинулась к стенке. Усталость и нервный всплеск заставили её быстро забыться. Во сне она вздрогнула и к ужасу своему разбудила лежащего рядом человека-зверя. И опять тело и мозг сосредоточились на тупой, настойчиво повторяющейся боли. Она теперь даже не помнит, удостоил ли её парень хотя бы несколькими поцелуями… Когда всё кончилось, она, боясь пошевелиться, задремала только краешком мозга.

Утром голова болела, ныли мышцы ног. По телу прошла волна воспоминаний о накануне случившемся, и было непонятно, счастливое ли событие произошло в Сониной жизни или не так уж. Слабое мужское похрапывание и тяжёлая рука на Сонином животе возвращали в реальность. Несмотря на страстное желание изменить позу, девушка старалась не шевелиться. Ещё одной пытки она не вынесет.

Солнечный квадратик от окна наплыл на лицо Калины, и тот проснулся. Зевнув, обратил на Соню туманный взгляд. Девушка с ужасом поняла, что физическое испытание не закончилось, когда “хищник” прижался к её обнажённому телу. Но тут отрезвляюще громко зазвонил телефон. Калина дотянулся до трубки:

– Когда заедешь? Рано, давай позже. Ну, чёрт с тобой, заезжай сейчас.

Соня воспряла духом. Всё позади. Она была благодарна этому незнакомцу. Девушка в считанные секунды оделась. Когда вернулась из ванной, Калина курил у форточки.

–Знаешь, как я теперь к тебе относиться буду? – он повернул в сторону Сони голову.

– Как?.. – она насторожилась.

– Любить буду тебя. А знаешь, почему? Потому что ты у меня первая. Первая девственница. Никому к тебе не дам прикоснуться. Буду беречь для себя.

Он потянулся, чтобы закрыть форточку, упёрся бёдрами в подоконник, и его член стукнулся о стекло. От его размеров у девушки перехватило дыхание.

Наконец, они спустились на улицу, где их уже ждал потрясающий спортивный автомобиль с густо тонированными окнами.

Соня немного отстала от Артёма, и когда тот обернулся, увидел, как она осторожно передвигает ноги.

– Так, малыш, в чём дело?

– Ни в чём, Артём, всё хорошо, – Соня попыталась улыбнуться.

– Так, стоп! Ты почему ковыляешь? Тебе больно?

Девушка смущённо поджала губы, заметив, что водителю хорошо слышен их разговор.

– Ну да, конечно. Как я не подумал? Конечно, больно. Ну, прости, если обидел. Давай-ка поднимемся, я тебя полечу.

– Нет, – Соня испугалась. – Я домой хочу. Я устала.

Что угодно отдала бы она сейчас, только бы не возвращаться в эту квартиру. Но настойчивости Калины противостоять было невозможно. Водитель автомобиля без вопросов остался ждать их возвращения.

– Вот тебе таблетка. Положи её между ног.

– Не надо мне никаких таблеток. Что это такое?

– Как не надо? В чём дело? Малыш не хочет слушаться. Давай, я положу.

– Не надо. Я сама.

– Сделаешь? Точно? Всё, я тебе верю.

Соня закрылась в ванной и потихоньку смыла таблетку в раковину.

– Сделала? Хорошо. Теперь пройдёт.

Авто подкатил к общежитию.

– Отдыхай, а я к тебе вечером загляну.

– Не надо вечером, Артём, я буду спать.

– Хорошо. Тогда, когда? Через день, два, три?

– Через неделю.

– Ну-у-у, малыш меня не любит, не хочет видеть. Ну ладно. Можно тебя одну оставить? Не изменишь мне? Смотри, ты моя.

– Форте, фортиссимо, субито пиано, – повторяла Соня, глядя то в ноты, то на клавиши. Пальцы неуверенно прокладывали новую, чёрно-белую дорогу на непослушном рояле. Изумлённые лица время от времени заглядывали в дверь и исчезали: – Вот ненормальная, вторые сутки держит кабинет!

– Квартоли стаккато, фермата и снова субито пиано. Пора заняться делом, хватит гулять. Догулялась уже. Не хватало ещё на второй год остаться. Нон легато и не забыть про фа диез.

Соня уже третий день не вспоминала про косметику и дискотеки. Под конец сессии в ней проснулась сознательность? Понимание важности музыкальных успехов? Нет, скорее “заснули” прежние интересы. Подруги продолжали шумную хмельную жизнь, тщательно готовясь к каждому вечеру, а Соня взирала на всё это с равнодушием, не узнавая саму себя. Где тот прежний азарт? Ведь раньше целый день она проживала ради вечера. Теперь даже не ощущается привычное волнующее покалывание под солнечным сплетением. Смысл конечного результата разгадан: грубый болезненный секс. А красивое, ухоженное дорогой косметикой лицо является совершенно ненужным дополнением к тому, что происходит ниже пояса. Вот для чего дискотеки, вино и мужчины? Странно, что кому-то ещё это нравится.

– Хочешь, Оль, возьми мой бежевый костюм. Думаю, тебе он подойдёт, – зевая, предложила Софья.

– Ура! Спасибочки, подруга! – Оля подскочила к ней и чмокнула в губы. – Я не говорила, как тебя люблю?

– Ладно, ладно. Пойду ещё часик позанимаюсь.

– С тобой точно что-то неладное происходит.

Соня, выходя, лениво послала подругам воздушный поцелуй. В коридоре её встретила дежурная.

– Алабина, спустись вниз, тебя спрашивают.

– Кто? – Соня и впрямь задумалась.

– А кого ты ждёшь?

– На какой машине?

– Тебе ещё машину подавай? Вот ведь какие девушки избалованные пошли.

Соня спустилась в халатике, бледная без косметики, с неуложенными волосами. В “предбаннике”, тесном и грязном, стоял Калина с газетным свёртком в руках. Соня сначала остановилась в нерешительности, а потом даже почувствовала прилив гордости. Она на своей территории и бояться ей нечего. Зря она, что ли, страдала? Красивой мечты не получилось, но так пусть другие мечтают за неё и завидуют, увидев, кто её навещает.

– Привет, малыш! Я тебе орешки принёс. Сейчас, только горстку себе возьму…

Такова бандитская любовь.

***

– Девочки, Сонька где? – Светка из соседней комнаты растерянно озиралась, почему-то с мыльницей в руках.

– В сто девятую пошла. А что?

Светка исчезла без объяснений. Соня шла ей навстречу по коридору.

– Сонь, там тебе Калина кричит. Выйди, а!

– Не хочу.

– Он залезть грозится.

– Вот балбес! Пусть лезет! – но её смех тут же оборвался. Дверь женского туалета распахнулась, и вошёл, вернее, вышел Артём.

– Малыш, я пришёл.

Приближалась ночь. Но гость уходить не торопился. Молча скучал в компании говорливых девчонок. Входную дверь, должно быть, уже заперли. Непонятно, как Калина собирался выйти. Или не собирался вообще?

Соня время от времени толкала Олю в бок, многозначительно подмигивала, но та, как ни старалась, подругу не понимала.

– Оля, ты не сходишь со мной? – не выдержала она. – Ты ведь тоже хочешь? Да? В смысле…пи-пи…

– Да, да, – Оля вскочила, переняв мысли подруги.

– Милицию вызываем, – шепнула Софья за дверью, – не стану больше с ним спать.

Они побежали вниз к телефону. Когда вернулись, Калина как-то недоверчиво осмотрел их с ног до головы. Минут через десять начал ёрзать на стуле:

– Что-то мне не по себе…

Девушки переглянулись. Просто телепат какой-то!

И вдруг произошло совсем невероятное. Парень опустился на колени и полез под кровать. В белой шёлковой сорочке – прямо в двухнедельную пыль.

– Пожалуй, я пока здесь полежу.

И только он это сделал, как в дверь постучали, и деловито, по-хозяйски вошёл милиционер с папкой под мышкой.

– Так, что у нас здесь происходит? Кто девочек обижает?

– А кто вам такое сказал? – Соня глазами подавала ему знаки в сторону кровати.

– А кто звонил?

– Мы не знаем, – ответ был дружным.

– Может быть заведующая? – громко предположила Соня, подмигивая ещё усердней.

Милиционер очень подозрительно посмотрел на Соню и как-то настороженно стал топтаться.

– Значит, всё в порядке? Ложный вызов?

– Да, – громко сказали девушки и отрицательно замотали головой.

– Тогда мне пора.

И товарищ в форме повернулся к выходу. Соня поразилась тому, как искусно некоторые умеют казаться бестолковыми. Теперь кошмарная ночь, ночь в присутствии недремлющих в экстренных случаях подруг, состоится. И никто Соню не спасёт.

***

– Что тут за группа? – Калина бесцеремонно вторгся в аудиторию.

– Тридцать первая, – пролепетала училка.

– Хорошо, – он повернулся к студентам, всматриваясь в лица.

Соня слегка пригнулась.

– Софья, выйди, я тебя жду, – он быстро отыскал её глазами, черноволосую с рассыпанными по плечам локонами.

– Да, да, Алабина, ты можешь выйти, – училка, заволновавшись, несколько раз поправила очки.

Соне осталось только повиноваться. За дверью она натянуто улыбнулась человеку-зверю.

– Малыш, друг наш вернулся! Слышишь? Второй день как выпустили. Гуляем мы сегодня. Хочу тебя с собой взять. В пять заеду. Идет?

– Да!

Вот сейчас всё по-другому! Как у нормальных людей. Приглашение и гости, ухаживание, забота! Такое свидание Соню устраивало, а в сущности ей всего лишь хотелось добавить немного красок в картину скудной бандитской любви.

Девушка выглянула из окна на продолжительный автомобильный сигнал. “Зализанная” гелем голова Калины торчала из красивого белого авто.

– Малыш! – он махнул рукой.

Соня игриво помахала ему в ответ и тряхнула всё ещё болтающимися бигудюшками.

– Сейчас, Артём, ещё пять минут!

– Ладно, десять, и чтобы у меня была самой красивой!

Это были первые мгновенья расправившего крылышки счастья.

Она плыла по ступенькам под “стоп-кадрами” нескольких пар глаз, восторженно уставившихся на неё из окон автомобилей.

– Красавица она у тебя!

На полпути Артём пересел к Соне на заднее сиденье, заботливо обняв её. Сонина мечта слабо замерцала огоньком надежды.

В кафе девушка чувствовала себя достаточно раскованно и уютно даже в таком обществе, живущем по своим жестоким законам. Хорошее вино и ласковые взгляды приятно вскружили голову. Артём впервые проявил к ней нежность. Нежность, на какую только способен хищник.

Она вышла на воздух, пьянея от звёзд и сигаретного дыма. Как хотелось поделиться своим коротким счастьем с подругами!

Внезапная боль быстро отрезвила её сознание. Чьи-то грубые пальцы впились в волосы и уткнули её лицо в мужские колени.

– Артём! – успела выкрикнуть девушка перед тем, как ей зажали рот потной ладонью, а голову крутанули так, что шейные позвонки щёлкнули. В ту же секунду она увидела лицо напавшего. Жирное, с раскрытыми вывернутыми губами и сальным взглядом. Один из тех, кого посадили не во главе стола, а на “галёрке”. Она вспомнила, как он пожирал её глазами.

Вдруг от резкого удара входная дверь раскрылась. Разгневанный человек-зверь метнулся оттуда как пламя. Получив мощный пинок в бедро, толстяк откатился в сторону, но тут же встал на колени и пополз навстречу ударившему, жалобно и невнятно бормоча:

– Я не хотел…Прости, Калина…Я не знал, что она с тобой. Я не знал, клянусь, как перед Богом…

Артём медленно вытянул вперёд ногу, обутую в крутой бот с кратерной подошвой. Толстяк уставился на эту подошву, зависшую прямо перед его носом, и перестал дышать.

Удар был таким внушительным, что Соня сжала зубы и прикусила язык. Лицо толстяка превратилось в отвратительную красноносую маску, которая всхлипывала и издавала отдельные рваные фразы. Калина с остервенелой лёгкостью хищника поднял свою жертву и швырнул внутрь помещения. Одной рукой смёл нагроможденные на краю стола пустые тарелки. Звон разбитой посуды не побудил, однако, застывших официантов изменить своего положения. Рассвирепевшего Калину попытались остановить его друзья, но тот слушать никого не хотел. Схватив провинившегося в охапку, человек-зверь с силой вдавил его в стол. Рывками начал стягивать с бедняги брюки. Тишина воцарилась гробовая, и было слышно, как оторванные пуговицы раскатились по полу. Без всякого стеснения под взглядами двух десятков пар глаз Калина расстегнул ширинку, достал своё “орудие” и под хриплый скулящий плач жертвы несколько раз вонзил его в рыхлый белый зад. После экзекуции обезображенный и униженный толстяк повалился на пол и рыдая забился под стол. Первым нарушил молчание хозяин торжества:

– Надо ехать в другое место, здесь праздника уже не получится.

А человек-зверь отыскал ту, которой посвятил сцену мщения, как поэты посвящают стихи своим возлюбленным. Но девушка невольно метнулась от него прочь, и лишь успела добежать до выхода, как её вырвало прямо на ступеньки. Вырвало собственной задушенной мечтой, извращённой, загаженной и уродливой.

Глава 5

“А старикашка ничего”, – подумала Елизавета Андреевна, когда Земляничников галантно поцеловав её руку, закрыл за собой дверь кабинета. “Да, ещё в соку. Интересно, зачем он намекал на то, что холост? Мол, стар, одинок, дети разлетелись из родного гнезда, и теперь единственную радость ему доставляет забота о племяннице”. Ей не могло показаться, в его глазах мелькнуло нечто такое, отчего она ощутила приятное тепло внутри себя. Однако, такой известный человек, как он, да ещё и при хорошем доходе вряд ли страдает от нехватки внимания и ласки. Хотя, как знать…Может быть однажды все те, кто посмеивается над одинокой старой девой, раскроют рты от удивления и зависти, узнав о её браке с полковником в отставке.

Елизавета Андреевна уже давно не ощущала столь приятного подъёма в глубине своего тела от соприкосновения с тем, на что в свои сорок четыре уже перестала надеяться. Она встряхнулась, отгоняя мечту, но цепкие мысли зароились снова. А чем, собственно говоря, она ему не пара? Тринадцать лет уважаемый директор, причём никто её наверх не подтягивал, всего добилась сама. Всю жизнь общественный деятель, ответственный комсомольский затем партийный работник, она добилась всего сама. Да внешностью не хуже размалёванных молодух, просто давно не интересовалась косметикой и не обновляла гардероб. Она почувствовала прилив здоровых жизненных сил и впервые за долгие годы желание собой заняться.

Женщина выглянула из кабинета и обратилась к секретарше:

– Надюш, в перерыве найди Варламову из пятнадцатой группы и ко мне.

– Хорошо, Елизавета Андреевна.

Ольга вошла в кабинет директора с надеждой и интересом к тому, как разрешится её дело. Она очень мало сомневалась в положительном результате, забавляясь мыслями о том, какой старикашка прыткий.

– Варламова, сядь. Ты сегодня посещала теорию музыки?

Ольга кивнула.

– А ты знаешь, сколько у тебя пропусков? Оценку вывести не из чего. Ты приехала учиться или занимать место в общежитии? Я полагаю, твоему дяде, такому достойному и замечательному человеку, очень неприятно и стыдно покрывать твои прогулы и двойки. Тем не менее, он просит для тебя ещё один шанс. С тобой нянчатся как с малым дитём, а ты и носом не ведёшь. Значит, так, Варламова, я вычёркиваю тебя из чёрных списков. Подтяни оценки к родительскому собранию и не заставляй Владимира Ивановича за тебя краснеть. Ты всё поняла? Тогда свободна.

Около четырёх часов дня в дверь комнаты постучали, и девушки, спешно затушив сигареты, избавились от окурков.

– Оленька, – седой, преклонного возраста мужчина вошёл, держа в руках внушительно набитые пакеты.

– Здравствуйте, Владимир Иванович! – дружно поздоровались девушки, и у всех, кроме Ольги, заметно подскочило настроение в предвкушении обильно заставленного стола всяческими деликатесами. К Олиному относительному равнодушию все привыкли, принимая его за избалованность. Причём за очень скорую избалованность, ведь все ещё помнили, как девушка выглядела на первом курсе: длинная дешёвая юбка, затасканный искусственный свитер и вечно зашитые колготки. Олина мать тянула одна весь воз бытовых проблем, воспитывала ещё двух детей, и все её попытки бороться с пороком мужа- пьяницы заканчивались безрезультатно. Соня знала, что Ольга почти всегда отказывается от денег, вечно последних в мамином кошельке, впроголодь тянет на стипендию весь месяц. На втором году обучения как-то странно неожиданно, но очень кстати у неё появился обеспеченный дядя, с классной машиной и толстым “лопатником” денег. Он проявляет безграничную любовь к племяннице, одевает её и кормит деликатесами и даже охотно посещает родительские собрания, быстро и легко решая студенческие проблемы. И хотя легче было бы назвать его дедом, нежели дядей, пожилой мужчина всё ещё молодился: носил джинсы с “лейбоками”, по моде подстригал седые волосы, впрочем, и фигурой был всё ещё довольно статен.

Ольге беззлобно завидовали и с нетерпением ждали среды, условно назначенной Владимиром Ивановичем для родственной встречи. В четыре часа дня после опустошения сумок голодными студентками дядя увозил племянницу кататься по магазинам или ещё куда, а к вечеру доставлял обратно. Часто не подобрав ничего из одежды для Ольги, он оставлял ей приличную сумму денег, и Оля следующим утром отправлялась на близлежащую барахолку.

– Владимир Иванович, а что с родительским собранием? – Оля виновато надула губки, пока её подруги увлечённо резали колбасу.

– Ну конечно, Оленька, я постараюсь решить все твои проблем. Но только тебе хотя бы изредка нужно заниматься. И, пожалуйста, постарайся не устраивать себе семь выходных в неделю, ну за исключением разве только среды, – он многозначительно улыбнулся. – А теперь собирайся, и мы решим, куда сегодня поедем.

На собрание Елизавета Андреевна явилась во всеоружии. После парикмахерской и косметических хитростей она с девичьей застенчивостью предстала перед зеркалом. Её немного смутил пронзительный взгляд из-под густо накрашенных ресниц. Кокетливый локон выгодно прикрыл морщинки на лбу. Элегантный костюм открывал собой новый стиль в одежде Елизаветы Андреевны. Глубокое декольте откровенно демонстрировало высокую грудь, не тронутую детскими губами. Продолжительный вырез на узкой юбке преподносил фигуру женщины по-новому. Самой себе Елизавета Андреевна показалась немного вызывающей, но отметила, что это позволяет ей выглядеть сексапильной, как она того хотела. Выйдя на улицу, женщина стеснительно ссутулилась, не умея преподнести новую внешность и сознательно мерзла без шапки, чтобы не испортить прическу. Но, оказавшись в родных стенах и знакомой среде, под действием комплиментов она охотно приняла решение восхищаться собой. С доверчивой лёгкостью покупалась на лесть сотрудников, не позволяя закрепиться мысли, что её статус совсем не тот уровень, который позволяет рассчитывать на искренность.