Счастливая Женька. Начало

На каком-то этапе своего взросления Зина просто устала. Устала добиваться похвалы, устала доказывать свою значимость, устала от регулярно демонстрируемых фактах её незначительности и бесталанности, а больше всего устала от своих тщетных попыток доказать обратное. Зина приняла решение уехать от матери, и чем скорее, тем лучше. Она, как ей казалось, совсем перестала мучиться по поводу того, что скажет ей Галина Аркадьевна. И эта интуитивно применяемая Зинкой незнакомая ей тактика оказалась самой верной. Только отделившись от матери, Зина свободно вздохнула и шагнула в новую жизнь легко и смело. Никому не нужно было ничего доказывать, никто её ни с кем не сравнивал, ни у кого не нужно было выпрашивать похвалу, можно было оставаться самой собой, не тянуться из всех сил за недосягаемым идеалом, и не казаться тем, кем ты, на самом деле, не являешься. По прошествии некоторого времени, оказалось, что Зина не такая уж и серая мышка.Девушка была неплохо сложена, являлась обладательницей безупречно-матовой кожи и светло-голубых глаз. Имея от природы красивую форму ног, умело подчеркивала это мини. Она сделала модную стрижку и умудрялась на крошечную стипендию выкраивать себе на наряды. Оказалось, что у неё хороший вкус. Она прекрасно разбиралась в том, что идет, а что нет. Девчонки в общежитии часто обращались к ней за советом. К тому же, материнская школа не прошла даром: у Зинки было редкостное трудолюбие и настойчивость. Кроме того, она умела слушать, и была отличным другом. Все эти качества, за которые Зинаиду Евгеньевну будут уважать, и ценить в течение всей её жизни, не появились вдруг, они присутствовали в ней изначально, но находились в зачаточном, угнетенном состоянии. Уверенность в её приземленности матери и насмешливо-поверхностное отношение отцапривели к тому, что Зинаида и сама была весьма невысокого мнения о своей персоне. И только покинув родительский дом, с единственной мыслью: «Навсегда!», она стала знакомиться с собой, окружающим миром и своим местом в нем. И неожиданно сама себе понравилась. Позже она увидит закономерность: это работает только до тех пор, пока рядом нет матери. Как только на авансцене проявлялась Галина Аркадьевна и в очередной раз на слова дочери готова была махнуть рукой, не удостаивая её объяснением или произнести свое коронное: «Не мели ерунды, Зинаида!», как она опять становилась ни на что не способной,маленькой, невзрачной девочкой.

Знакомство с Валерием совпало с расцветом её женственности, который, к сожалению, был совсем непродолжительным, и довольно скоро трансформировался в устойчивый образ женщины-матери. Зина с Валерой были оченьпохожи. Он, как и она, был робким, тихим, немногословным, и также, как Зинка мечтал скорее покинуть родительский дом. Конечно, на подрастающем мальчишке не могло не сказаться разрушающее влияние отца-алкоголика. Становление его личности происходило в атмосфере лютой ненависти к отцу, постоянного страха, обиды и боли за мать, жалости к маленькой сестренке. В итоге, к моменту знакомства со своей будущей женой, мировоззрение его сформировано было с довольно большими перекосами.Валерий фанатично пропагандировал здоровый образ жизни, это была одна из весьма немногих любимейших тем, на которые он мог говорить часами. Валерий Михайлович, имея от природы весьма некрепкое здоровье, разработал ещё в юношеские годы целую программу оздоровления собственного организма, чем весьма активно и занимался всю жизнь, вовлекая в этот процесс в добровольно-принудительном порядке и своих домочадцев. Любой человек, который не разделял безоговорочно его взглядов, или не дай Бог, имел вредные привычки, к коим Валерий Михайлович спокойно мог отнести и второй бокал вина за праздничным столом, элементарно переставал для него существовать. Своеобразным, и очень четким, было у него отношение и к женщинам. Он разделял их на две неравномерные группы: в первой были его мать, и отчасти, жена, в другой – все остальные.И если в молодости, такие недостатки, как ревность, обидчивость, злопамятность, скупость носили слегка акцентуированную форму, то с возрастом они же превратились в тяжелые комплексы. Но Зина ничего этого знать не могла, а если бы и могла, то вряд ли захотела. Она увидела высокого и симпатичного парня, с милой, скромной улыбкой, с которым она познакомилась на Иркиной свадьбе, и уже во время второго танца знала, что он станет её мужем. Так иногда бывает. Открывается внутреннее зрение и совершенно четко приходит осознание того, что это твой человек. Он не лучше, и не хуже других, и неизвестно будешь ли ты с ним счастлива, но он твой. Предназначенный. И сделать с этим ничего нельзя, да и не стоит. Все это пронеслось у Зинки в голове, она осознала это, приняла и совершенно успокоилась. Любовь мягко опустилась на Зинаиду и попала на благодатную почву: она засветилась глазами, и едва ли не впервые в жизни почувствовала себя уверенной, желанной и единственной. Валерке тоже понравилась миловидная и скромная подружка невесты на свадьбе его однокурсника. Они сидели рядом за столом и смотрели на танцующие пары. Валерка ужасно конфузился, не знал что сказать, от этого чувствовал себя еще хуже, и вдруг Зина сама повернулась к нему и тихо спросила: «Может, потанцуем?» Все основательно и конкретно стало двигаться в сторону заключения брака, когда мама Валеркина после знакомства, одобрила выбор сына: «Женись, сынок. Правильная девушка».

Ульяна Дмитриевна уже тогда плохо себя чувствовала и стремилась передать своих детей в любящее и заботливое окружение, которое по её мнению, способна была дать только семья.

Когда родилась Женька, молодой отец не мог скрыть легкого разочарования. Он был уверен, что как и у него в семье, первым родится сын, его копия. Но родилась дочь, причем совершенно на него не похожая, вся в какого-то неведомого первого мужа ненавистной ему тещи.

Он ни за что не согласился бы ещё и назвать свою дочь в честь этого человека, но Галина Аркадьевна, произнося тост за новорожденную Евгению и счастливо улыбаясь, добавила: «Ну, зять, сдавай на права, – хватит пешком ходить!» Валерий Михайлович не без оснований считал себя принципиальным человеком с обостренным чувством собственного достоинства: но тут сердце его дрогнуло: ГАЗ – 24, давно вынашиваемая и лелеемая им голубая мечта – «Волга»! Он уже давно посчитал, что самим копить на эту машину, причем находясь в режиме жесткой экономии (ну, это он умел), придется лет шесть или семь. Стоять в очереди примерно столько же. Да и то не факт, что ему достанется талон на такой остродефицитный товар, не такую он занимал должность в своей типографии. Кроме того, в этом отношении у Валеры тоже был, что называется «пунктик». Он видел себя за рулем только «Волги». А это больше восьми тысяч!!! Сослуживцы крутили пальцем у виска: да какая разница, лишь бы машина была. Валерий презрительно кривил рот: что вы понимаете, мне нужна только «Волга»…И вдруг! Валерий не верил своим ушам: оказывается, имеющий обширные товарищеские и деловые связи Николай Петрович, который и сам уже много лет ездил на белой «Волге»,вскоре отправлялся в Грузию, и там с помощью своего бывшего сослуживца и хорошего приятеля намеревался приобрести автомобиль вожделенной зятем марки. Валерий не стал вдаваться в тонкости коммерческих хитросплетений, которые, безусловно, придется разрешать Николаю Петровичу, только встал и, задыхаясь от волнения, произнес:

– Я все до копейки верну, только не сразу, – Валерий обескуражено тряс широкую ладонь Николая Петровича, – Спасибо вам! И вам, – Валера повернулся к теще, – …Галина Аркадьевна,… спасибо! Когда Женьке было полгода, в семье появилась черная «Волга».

Женя росла практически беспроблемным ребенком. Зинаиду только утомляла и раздражала излишняя, так ей казалось, живость, почти безостановочная говорливость и неуёмная любознательность дочери. Девочка много времени проводила на даче с дедом и бабушкой. Зинаида в этом случае испытывала противоречивое двойственное чувство: недовольства и облегчения. С одной стороны, ей не нравилось, что Женька так стремится туда. С другой – было приятно, что дома чисто и тихо. Это очень ценил её муж. А то, что было важным для него, априори становилось важным и для неё. Тем более что она чувствовала себя виноватой в том, что не смогла подарить Валерию первенца мужского пола. Ярославродилсятолькочерез шесть лет, зато действительно являлся точной копией своего отца: те же тонкие черты лица, тот же рассеянный взгляд карих глаз. В роддоме Зина все время улыбалась и плакала одновременно. Ей говорили, что у неё послеродовая депрессия. Но она знала, что это от избытка любовной неги. – От нежности, – объяснила Зинаида мужу уже находясь дома. Трудно было бы найти двух более непохожих детей, чем родные брат и сестра. Женька и Ярик были категорически, абсолютно разные.Если глядя на Женьку, Зинаида вообще сомневалась, – действительно ли она её родила, то в младшем сыне невооруженным глазом было видно органичное сочетание внешности отца и характера матери. Если Женька – это огонь, фонтанирующая энергия, харизматичность, жизнерадостность, – при своем росте – 165 см, (пожалуй, единственное, что она унаследовала от матери), она мгновенно заполняла собой любое пространство, в котором находилась, то её брат – тихая заводь, сосредоточенность и дисциплина. С раннего детства Ярик коллективным мероприятиям предпочитал спокойные игры в одиночестве. В детском саду до пяти лет вообще ни с кем не разговаривал, мог с одной и той же игрушкой молча просидеть весь день. Зинаиде, которая работала в этом же саду, с тех пор как Женьке исполнилось полтора года, советовали показать мальчишку специалистам, намекая на его психическое отклонение, но Зина отмахивалась: «Все нормально, я такая же была!» Женька время от времени тормошила брата, пытаясь увлечь то одним, то другим, мать кидалась на защиту:

– Отстань от него со своими глупостями! Женька возмущалась:

– Да он у вас спит на ходу, ему семь, а кажется, что семьдесят!

– Не равняй всех по себе, – советовала мать, – он просто серьезный и уравновешенный…

Галина Аркадьевна к внуку относилась настороженно и часто не знала, как себя с ним вести. Зинка обижалась за сына и однажды упрекнула мать, когда та, отправляясь на дачу,приехала забрать Женьку.

– А Славика что ж больше не приглашаете? – спросила Зина, помогая собраться дочке.

– Ой, не знаю, дочь, … ему не интересно там, что не предложишь, ничего не хочет, ну его совсем, ей-Богу, – со свойственной ей прямотой и безаппеляционностью ответствовала Галина Аркадьевна. Её дочь закусила губу, волна обиды и знакомой с детства горечи, усиленная в несколько раз, потому что сейчас это касалось её мальчика, такого славного, послушного и милого, накрыла её с головой. Чтобы скрыть охватившее волнение, Зинаида, опустив голову и не глядя на мать, лихорадочно складывала в Женькин рюкзак её шортики, трусики, книжку с рассказами Н. Носова, которую дочка сейчас читала, любимый сарафанчик с «крылышками», носки, куртку на случай дождя, что-то ещё, чего сама Зина уже толком не различала. Ладно, небось, не к чужим людям отправляется, разберутся, если что-то забыла… Закрыв за ними дверь, она вошла в детскую, где на ковре мастерил что-то из железного конструктора Ярослав. Зина присела рядом, с едва повернувшим к ней голову ребенком, – Ну весь в отца, – умилилась Зина.

– Славик, Женя уехала с бабушкой на дачу, ну и пусть, а мы с тобой, в воскресенье пойдем в Дом пионеров, там детский спектакль будет «Аленький цветочек» – хочешь?

– Лучше в планетарий, а на дачу я не хочу, там комары и ночью страшно, дедушка Коля хрипит, и громко стучит палкой, а тебя нет…

– Ах, ты ж мой комарик золотой, дедушка не хотел тебя пугать, он просто болеет, – Зинаида обхватила сына за плечи, развернула к себе и поцеловала вмакушку. Она подумала, что уже на следующий год ему в школу, а он такой маленький, такой домашний и такой наивный. Зина всерьез думала перейти на работу в школьную столовую, чтобы быть поближе к Славику. У Ирины, её подруги были связи в гороно, она ей обещала помочь. Валерий был категорически против, обвинял её в том, что она своей чрезмерной опекой и заботойпортит мальчишку, превращает его в маменькиного сынка. Всегда считая главным и правильным мнение супруга, в этом вопросе, Зинаида была непреклонна. Что он понимает, думала Зина, Славик ребенок особенный, ранимый и впечатлительный. Как можно его одного, такого хрупкого, совать в школьную клоаку. Мужа интересует только его машина, его парники, где он выращивает экологически чистые огурцы и помидоры, а оставшееся времятщательно распределяет между работой, просмотром телепередач и чтением научно – популярных статей в журнале «Здоровье», «За рулем» и самиздатовских многочисленных брошюр околомедицинского направления.

Ярик пошел в первый класс, а Зинаида практически одновременно с ним приступила к работе в этой же школе. Учился он почти также хорошо, как и Женька, только достигали этого они по-разному. Женьке все давалось легко, имея великолепную память и развитое мышление, она на приготовление уроков тратила минимум времени. Её брату же для освоения того же материала нужно было в два раза больше времени. То есть он добивался хороших результатов благодаря своей усидчивости и многократному повторению. Родители не могли нарадоваться на сына: тихий, спокойный, аккуратный. Не надо повторять, как бывало Женьке, о домашнем задании пять раз. Наоборот, нужно было заставлять, чтоб вышел, хоть немного погулял. Тогда как его сестру, напротив, трудно было загнать домой. Вообще, в этой семье тишина и порядок являлись синонимами понятия «счастливая семья». Валерий Михайлович, с возрастом все больше замыкался, уходил в себя, общение с домашними сводилось к минимуму и касалось исключительно бытовых и финансовых вопросов. Зинаиду раньше это расстраивало, беспокоило, но затем она смирилась и даже стала находить в этом плюсы: не пьёт, деньги зарабатывает, нервы не мотает, в её дела не лезет. Конечно, и дом, и огород, и дети были на ней, муж как-то очень быстро самоустранился. Но Зинаиде, не боящейся никакого труда, так было даже легче. Справедливости ради нужно сказать, что не без помощи своей жены, Валерий Михайлович, все больше отстранялся от участия в воспитании. К дочери он с самого её рождения чувствовал какую-то отчужденность, какую-то стену, которая год от года росла и мешала их сближению, но с сыном он был уверен, что все будет по-другому. Но здесь уже стеной между ними стала Зинаида. Когда Ярослав в четыре года заболел крупозным воспалением легких, Зинаида, чуть не лишившаяся рассудка во время его болезни, категорически запретила мужу даже приближаться к сыну с его закаливающей программой. Как ни старался, Валерий растолковать, что она оказывает Ярику медвежью услугу, запрещая гимнастику на свежем воздухе и водные процедуры, он не смог её переубедить. Затем эта история с внедрением супруги в школу (именно так он говорил об этом событии), а впоследствии бесконечные справки, – липовые и не очень, с освобождением сына от уроков физкультуры.

– Ты пойми, наконец, от чего ты его бесконечно освобождаешь, – непривычно повышая голос, шумел Валерий Михайлович, – от единственного урока, где ребенок может двигаться, бегать, прыгать, – он нервно шагал по комнате, – От чего ты его защищаешь?! От здоровья?!.

Но Зинаида Евгеньевна была неумолима. Такого сопротивления от обычно робкой и покладистой жены, Валерий Михайлович не ожидал. И отступил…

В том смысле, – делайте вы что хотите, я вас предупреждал и за последствия не отвечаю. Ярослав был действительно «мамин» сын. Отца он не понимал и побаивался, от сестры уставал и только с Зинаидой чувствовал себя комфортно, когда она была рядом, но не слишком близко и молча. Им втроем, – Ярославу и его родителям, несмотря на отсутствие близости, и душевной теплоты было весьма комфортно. Валерий Михайлович либо занимался вопросами обогащенного витаминами растениеводства в теоретической или прикладной его части, то есть непосредственно на огородном участке, либо возился с машиной, либо сидел у телевизора с журналом в руках. Зинаида никогда не сидела «просто так», всегда что-то делала: готовила, убирала, подшивала, белила, кормила, мыла, чистила, красила и даже вязала. Ярик тихо возился в детской, которую до сих пор делил с сестрой, что причиняло обоим сильное неудобство и дискомфорт. У Зинаиды были корыстные планы на пристройку, где жила золовка Рая. Прикидывала, может, выйдет девка замуж, да и съедет по-тихому к мужу. И в пристройке можно будет устроиться дочке. И Славик, наконец, получит свою комнату, целиком. Но Райка, не будь дура, не только никуда не съехала, а совсем наоборот, привела на свою территорию мужика и сожительствовала с ним на глазах родного старшего брата и его малолетних детей. Ко всему прочему, как только они вместе с безработным Анатолием, что называется, «доходили до кондиции»,Раиса стремилась в обязательном порядке выяснить у Зинаиды, почему та её «не уважает», намекала на ожидающееся у неё в скором времени множественное пополнение семейства, и требовала раздела имущества.

– По-честному, – верещала она, раскачиваясь посреди двора, – а то, понимаешь, сами в хоромах, а меня, эт самое, как пса шелудивого, чуть не под забор…

– Не перестанешь вести такой образ жизни, там и окажешься! – не выдерживала Зина.

Райка будто этого и ждала, тут же взвивалась пестрым барачно-матерным фейерверком. Когда Зинаида жаловалась мужу, тот морщился, как от сильной боли и обещал поговорить с сестрой. Женька почти физически ощущала нехватку воздуха, находясь в родительском доме. И стремилась, по мере возможности, сократить своё пребывание в нем.

4

Женя училась уже на втором курсе и жила у бабушки. По официальной версии потому, что от Галины Аркадьевны, проживающей в городе, до института было гораздо ближе и удобнее добираться, чем из Женькиного пригорода. К тому же матери Зинаиды было уже под семьдесят и в этой связи, помощь и даже обычное присутствие рядом близкого человека, были бы совсем не лишними. Но на самом деле, переезд, который планировался, но все время откладывался по тем или иным причинам, случился внезапно, после ужасной ссоры с отцом в день Женькиного восемнадцатилетия. Отец с матерью с утра её поздравили и подарили черное драповое пальто и зимние сапоги. Отец при этом произнес целую речь, в которой было много всего: и то, что теперь она совершеннолетняя, и то, что они долго с матерью копили, буквально отказывая себе во всем, чтобы одеть свою дочь-студентку, и конечно, она же понимает, что уже взрослая, и, что больше такие подарки они позволить не смогут, ведь, не забывай, что у тебя есть младший брат, и что родители в её возрасте уже зарабатывали на жизнь самостоятельно и прочая, и прочая.Женька поблагодарила обоих и расцеловала, а заодно сообщила, что идет вечером отмечать день рождения с друзьями в кафе. Отец, собиравшийся уже покинуть комнату, замер, как английский пойнтер, засекший дикого селезня, и тут началось… Валерий Михайлович, не стесняясь в выражениях, поинтересовался, – откуда у неработающей студентки могут быть деньги на кабак, да ещё в таком количестве, чтобы угощать целую толпу бездельников.

– Это возмутительно, вести себя подобным образом, зная,как нам приходится экономить, – бушевал Валерий Михайлович, – Мать, ты видишь, кого мы вырастили! Да ты знаешь, кто посещает такие места? Бандиты и проститутки!

– Во-первых, не кабак, а кафе, во-вторых, – еле сдерживаясь, цедила сквозь зубы, бледная Женька, – во-вторых, я не прошу у тебя денег, и никогда не просила, даже, когда мне было одиннадцать! Уже тогда я знала, что это бесполезно, в-третьих, я кое-что отложила со стипендии, в – четвертых, мои друзья не бездельники, а студенты медицинского института, будущие врачи и, в-пятых, это они скидываются, у нас так принято.

Женька вскочила и стала заворачивать подаренные родителями пальто и сапоги, под аккомпанемент отцовского крика:

– Ты слышишь, как она разговаривает! Зинаида! В моём собственном доме, меня оскорбляет родная дочь. А все эти её идиотские поездки на дачу и общение с твоей безумной мамашей, полюбуйся теперь, я тебя предупреждал, это не доведет до добра… Она уже сколько раз заявлялась поздно, и разило от неё спиртным! – Валерий Михайлович начал задыхаться и сел на стул. Перепуганная Зинаида уже бежала к нему с каплями.

– Не трогай бабушку, если бы не она с дедом, у меня вообще детства бы не было… Я бы… свихнулась тут с вами,… окончательно, – упавшим голосом сказала Женька, и, завернув, наконец, пальто, обратно, в бумагу, водрузив на него коробку с сапогами, она все это очень быстро отнесла в комнату родителей, и, уже из коридора, натягивая пуховик, жестко произнесла:

– Да, и сегодня я буду пить шампанское, ведь именно так поступают проститутки и бандиты, так ведь, папа? – обернувшись у входной двери,глухо добавила, – Не нужны мне ваши подарки, обойдусь.

В этот же день она переехала к бабушке. Галина Аркадьевна встретила Женьку сдержанно, поговорила с ней на счет того, что «родителей не выбирают», и что «не судите, да не судимы будете», и все в таком же духе. Но в глубине души, была рада, определила Женьку в гостиную, велела обустраиваться по своему усмотрению, сама переехала в спальню, а дочери по телефону сказала, как отрезала:

– Пусть живет у меня и спокойно учится, а что касается твоего Валерия Михайловича, – переживет, напомни ему, что нервные клетки не восстанавливаются, а Евгешу я понимаю, рядом с ним и тесто киснет.

Учиться было трудно. Особенно вначале, тогда она дважды пересдавала анатомию, и её чуть не отчислили. Сейчас Женька более-менее освоилась, втянулась, и хотя, ей многое казалось наносным и лишним, она понимала, что с выбором профессии не ошиблась, что находится на своем месте.Трудно было ещё и в психологическом плане, в её группе были мажоры, папенькины дочки-сыночки, подъезжавшие к институту на личных автомобилях. Общались они исключительно друг с другом, редко снисходя до простых смертных вроде Женьки и нескольких её сокурсников. Она злилась на себяиз-за того, что это задевает её гораздо сильнее, чем ей бы хотелось. При всем своём желании она не могла даже приблизительно одеваться так, как они. Бабушка, конечно, подкидывала кое-что из своей небольшой пенсии, но этого было явно недостаточно, чтобы выглядеть хотя бы отдаленно, так как, например, Алина с её курса, дочка «скромного» работника Минздрава.

Жизнь стремительно менялась вокруг неё, наступил 1990 год. Румыния первой из стран Восточной Европы и бывших членов Организации Варшавского договора запретила Коммунистическую партию, а в Баку начались армянские погромы. 20 января был совершен ввод советских войск в столицу Азербайджана – Баку. 15 марта Михаил Горбачев принес присягу в качестве президента СССР, а 3 апреля во Львове впервые официально был поднят желто-голубой флаг. Бывшие советские республики друг за другом объявляли о своей независимости и суверенитете. Но все эти события Женькой были едва ли замечены, жизнь вокруг неё била ключом, наступила её восемнадцатая весна, которая была чудо, как хороша и прекрасна, а самое главное: к окончанию второго курса, она без памяти влюбилась в своего однокурсникаЛёню Соколовского. Лёнчик был хорош собой, умен и элегантен. И прекрасно знал об этом. Женьке очень льстило, что он стал явно оказывать ей знаки внимания, ведь он был из группы «золотой молодежи».

Они стали встречаться. Лёня был сыном довольно известных в крае художников-пейзажистов. Он в буквальном смысле вырос в художественной мастерской, и сам неплохо владел кистью, но после того, как пять лет назад умер его отец, с поставленным ему наспех, размытым и фальшивым диагнозом «сердечная недостаточность», твердо решил идти в медицинский. Окружение в котором рос маленький Лёня, влияние творческой, богемной обстановки с раннего детствасформировали не только его характер, но отражались даже в его внешности, манере говорить и одеваться. Его уверенность, открытость, абсолютная неспособность подстраиваться и угождать, кому бы то ни было, невероятно подкупали Женьку. Казалось, он лично был знаком с сильными мира сего, или как минимум, собирался это сделать в самое ближайшее время.Когда намного позже Женя не раз задумывалась, чем все-таки привлек её Леонид, пробудивший в ней такое неведомое ранее чувство, она поняла, что в первую очередь, – своей внутренней свободой. Совсем немногие его ровесники, да и большинство взрослых людей могли бы тогда похвастаться этим качеством. Это Женьке очень импонировало. Она и в себе чувствовала яростное сопротивление против запретов и ограничений, касающихся её прямо или косвенно ещё с эры вступления в пионерскую организацию. Да, – размышляла Женька, – именно личностная свобода. Здорово, конечно, что к ней прилагаются красивая внешность, высокий рост и безупречный вкус, но это не главное. Если совсем не трудно было понять, что привлекало её в этом человеке, то Жене казалось непостижимым, что такой парень из множества вариантов, безусловно, имевших место в его жизни, выбрал, почему-то, её. Она вспомнила, как холеная и красивая Алина, недавно поравнялась с ней при входе в главный корпус института, презрительно смерила её взглядом и менторским голосом произнесла: