Счастливая Женька. Начало

– Слушай, Тусенция, – начала Женя, – я, кажется,поняла, в чем твоя проблема.

– Ух ты, может, расскажешь? – с фальшивым энтузиазмом парировала Туська.

– Послушай, всё в твоей голове, ясно?

– Честно говоря, не очень.

– Ну как тебе объяснить, на самом деле ты все знаешь, то есть, ясно, что не все, но ставить композитную пломбу,например, безусловно, умеешь. Просто твой страх, находящийся у тебя в голове, твердит, что ты этого не сможешь. Но это фантом! Иллюзия! На самом деле ты можешь все не хуже того же Шварца! Понятно тебе, он блефует! – Женька победно и радостно смотрела на Туську, которая испуганно обернувшись на кабинет, вполголоса спросила:

– Кто блефует, Шварц?

– Да какой Шварц, дурында. Твой мозг тебя обманывает – глядя на округлившиеся Туськины глаза,Женя со вздохом пояснила, – Ты все прекрасно знаешь, вспомни, ты, чуть ли не единственная из всего курса с первого захода сдала анатомию на «отлично»! Это нашей-то мегере! Причем самостоятельно.И во многом так. Просто иногда твоя голова мешает тебе уверенно и спокойно выполнять какое-то дело. Не знаю почему, – Женька принялась активно жестикулировать, в надежде, что Туське так станет понятнее, – Может однажды что-то у тебя не получилось, тебя высмеяли, обругали, не знаю, и ты споткнулась об это и теперь не можешь себя настроить. Понимаешь, ты как расстроенный музыкальный инструмент…

– Женя, пошли домой… Пожалуйста… – обеспокоенно вставила Туся.

– Подожди, я ведь самое главное не сказала. Так вот…, что я говорила?…Обязательно было перебивать? Ах, да… Если коротко: в головном мозге, да ты лучше меня это знаешь, есть миндалевидное тело, оно отвечает за наши страхи, тревоги и прочие отрицательные эмоции. Важно то, что им можно управлять, понимаешь, а иначе оно будет управлять нами… Женька разошлась не на шутку. Она всерьёз решила помочь Тусе стать настоящим профи. Добровольно-принудительная психотерапия возобновлялась и на следующий день, и через неделю.

– Самое главное, Тусик, положительное подкрепление при выполнении работы, которая у тебя пока, слышишь, Туська, пока, не выходит. А где ж его взять, я тебя спрашиваю, если ты боишься самостоятельной работы, как черт ладана и не можешь из-за этого накапливать положительные подкрепления?-Женька выразительно замолчала, в ожидании глядя на подружку.

– Ну, хорошо, и где же? – нехотя спросила Туся.

– Идти осознанно навстречу страху, понимаешь? Не казнить себя за неточности и промахи, разрешить себе ошибаться, ведь ты всё ещё учишься! Уяснить раз и навсегда, что твои неудачи в работе – это нормально, и это ещё не вся ты. Помнить, что ты это знаешь, и у тебя обязательно получится.

Женя много говорила с Туськой об этом и, хотя у той кое-что стало получаться, видно было, насколько глобальную работу проводит над собой эта девушка практически каждый раз,и чего ей это стоит. Возможно, по истечении нескольких лет она, в конце концов, стала бы пусть и не очень хорошим, но все же вполне дееспособным, но посредственным стоматологом, дополнив собою, и без того плотные ряды не мастеров, но ремесленников. Тем более, что под заботливым, и даже слегка навязчивым шефством Женьки, которая не покладая рук, во что бы то ни стало, вознамерилась отыскать божью искру в подруге и больше самойТуськи радовалась её скромным удачам, это было вполне осуществимо.Но тут снова приехал Михаил. Столкнувшись с ним возле подъезда, Туся напрочь забыла о программе вообще и шестом пункте, в частности. Они не виделись около двух лет, и Туська даже не сразу узнала его. На неё смотрел широкоплечий, серьёзный мужчина с обветренным лицом. И только, когда он улыбнулся, она поняла, что это он. Улыбка тут же стерла с него все чужое и наносное, исчезла серьезность, улетучилась взрослость, перед ней стоял все тот же Мишка, с которым она прогуливала алгебру в девятом классе. Обнялись. Туся сама удивилась радости, с которой встретила его. Она заглядывала ему в лицо, тормошила, будто не веря, что это действительно он, беспрерывно смеялась («как дурочка» – комментарий бабушки Нины, подглядывающей за ними в окно) и всё повторяла: «Мишка, Мишка». Через несколько минут Туся пригласила его на ужин в отремонтированную (!) (все-таки некоторые пункты многострадальной программы пусть со скрипом, но выполнялись) квартиру. Мишка охотно согласился прийти этим же вечером. Вышел он оттуда поздно и будучи ужеофициально её женихом. Рассказала Туська об этом Женьке будничным тоном, как о само собой разумеющемся:

– Ты понимаешь, Жень, я ему прямо так и сказала: «Миша, давай, поженимся!» Ну, что ждать, чего искать, от добра добра не ищут! Знаешь, он никак не мог поверить, что у меня кроме него никого не было! – Туся счастливо рассмеялась, – Да я и представить никого кроме него не могла! Выходит, что я ему предложение сделала, а не он, но мне плевать! Свадьба в октябре – ты подружка невесты! Самая главная! – Туся закружила Женю по комнате, – Ты не представляешь, какая я счастливая!

– Да представляю я, какая ты счастливая, особенно, если мы обе сейчас грохнемся по твоей милости на пол! – Женя, смеясь, осторожно высвободилась из объятий подружки, – Тусенька, скажи, что он ответил, твой вечный Мишка? Он хоть рад? Туся в изнеможении плюхнулась на диван:

– Господи, какаябестолковая! Что же он мог ответить, если я тебе уже сказала, что свадьба в октябре? Ну, сказал, что да, наверное, это правильно, парни ведь не очень эмоциональны, верно? Ну а Миша, в общем-то, не слишком умеет выражать свои чувства, он всегда был довольно застенчив.

Видимо, подготовка к свадьбе, само мероприятие и начало семейной жизни, требовали от невесты полной отдачи сил и энергии. Почти интуитивно Туся ощутила, что находится на пределе своих возможностей. Ей было совершенно ясно, что она не может совмещать и требующую огромного напряжения стоматологическую деятельность и свой новый, хоть и такой долгожданный, но тоже чудовищно энергозатратный статус невесты и жены. Туся, нисколько не колеблясь, совершила накануне их с Михаилом бракосочетания мудрый, хотя и весьма ожидаемый поступок настоящей женщины. Она выбрала мужа, написала заявление и ушла с постылойстоматологии, как выяснилось, навсегда. Мишка хотел увезти жену на север, но Туся не могла оставить бабушку, Нину Ивановну, которая все чаще стала терять связь с реальным миром, блуждала где-то в сумеречной зоне, и только любовь к чтению и неподдельный интерес к жизни знаменитостей были теми ниточками, удерживающими еёв относительном балансе.

После свадьбы, Михаил устроился водителем грузового автотранспорта, или попросту говоря, стал дальнобойщиком. Он вырос в многодетной семье и был старшим из детей, у него ещё были два брата и сестра. Отец, по выражению их мамы, сбежал неизвестно куда, после рождения младшей девочки. Хотя Мишка, как и его братья, полагал, что матери, возможно, и известно, куда он сбежал, так как каждый раз на вопрос об отце, она сердито махала рукой и, не стесняясь в выражениях, говорила о том, где и в каком месте она бы хотелавидеть их папочку. Очень часто при этом, в красках живописуя, чтобы она с ним сделала, попадись он ей сейчас на глаза. Дети охотно верили, так как прекрасно знали, насколько крепкая у их матери, Антонины Никитичны, рука.Туся с детства побаивалась этой грузной, крикливой и неопрятной женщины. И, конечно же, никто не удивился, что поженившись, молодые стали жить в квартире Туси и её бабушки.

Туся с первой брачной ночи мечтала о ребенке. А в идеале – сразу бы двух! Оставаться дома с бабулей, пока Мишка колесит на своей фуре, было невыносимо. И в ожидании декрета, она устроилась медицинским статистиком в краевую больницу. Её абсолютно не смущало, что на эту должность, в основном, принимают средний медицинский персонал, а вовсе не дипломированного врача, да ещё и после ординатуры.Но для Туси, после бешеного ритма и нервотрепки стоматологии здесь был настоящий рай. Тишина, покой, и равноудаленность, как от вездесущего начальства, так и от суетливых, вечно недовольных больных. Но не все было так гладко. Желанная беременность все не наступала. Кроме того, Мишка откровенно тосковал по своей прошлой работе и по северу вообще. Небольшие выходные между рейсами заполнял пивом и спортивными каналами. Туся стала лихорадочно искать выход. Она почти явно слышала тревожный сигнал походного горна. Надо было что-то делать. И срочно. Туся не могла избавиться от мысли, что Михаил её немедленно бросит, как только поймет, что она никогда не сможет родить. Ведь он из многодетной семьи. Его мать,и так уже, встретив на днях Тусю криво улыбаясь, поинтересовалась, как у них дела. А может Туся просто себя накручивала?Начался этап хождения по врачам. Днем они сдавали бесчисленные анализы, а ночью снова и снова, проявляя недюжинную фантазию и чудеса изобретательности, пытались зачать ребенка. Хотя бы одного. Результат был обратно пропорционален затраченным усилиям. Наконец, Мишка взбунтовался, заговорил о перерыве, о том, что чувствует себя быком-осеменителем и наотрез отказался участвовать в этих соревнованиях.

– К тому же, мне завтра в рейс… Я хочу отдохнуть… – сказал он уставшим голосом.

– Надолго? – спросила Туся, что-то подсчитывая в уме.

– Через неделю вернусь… Давай спать…. Туся резко села в кровати:

– То есть как неделю, у меня же, как раз овуляция, я тебе столько раз говорила, – она вздрогнула, когда Мишка также резко сел и злобно прошипел:

– Вот именно, ты мне столько раз толдычишь об этих овуляциях, о нарушениях цикла, о яйцеклетках, что мне кажется, я уже могу подрабатывать в гинекологии. – Михаил снова улегся, – Я не хочу ничего знать об этой твоей овуляции, понятно тебе? Ты даже календарь сексуальной активности расписала, это маразм какой-то, неужели ты не видишь?!

– Моих? – буквально взвизгнула Туся, – Моиховуляциях!? То есть это все касается меня и никого больше? Выходит, это я маразматичка, помешанная на том, чтобы забеременеть! Если тебе это не надо, так и скажи, зачем нам друг друга мучить? – Туся громко зарыдала. Миша испугался и прижал её голову к груди:

– Нет, нет, что ты, нам обоим это нужно и важно, я же понимаю, я не то хотел сказать, – он гладил её по волосам и лихорадочно подбирал слова, – Ну ты же сама говорила, что нужно делать перерывы, чтобы к нужному дню собралось как можно больше этих, как их…

– Сперматозоидов, – всхлипнула, успокаиваясь понемногу Туся, – Учу тебя, учу, а все без толку.

– Да знаю я, называть не хотел, слово какое-то отвратительное…. В тот раз они помирились, недолго поговорив, заснули умиротворенные и вполне счастливые. Через неделю, как раз к очередному Мишкиному приезду, Туся уже знала о своём диагнозе «вторичное бесплодие». Хотя, о чем-то подобном бедная Туся и сама догадывалась. Мише ничего пока не рассказывала, но, видимо, он что-то почувствовал, интуитивно ощутив флюиды напряжения, тревоги и безысходности, витавшие в этой квартире. Романтический и медицинский этапы их семейной жизни были окончены. Образовался третий – этап каких-то недомолвок, домыслов и предчувствий. Расставшись с иллюзией уйти когда-либо в декрет, Туся, внешне, казалась спокойной и вполне довольной. Она не только оставила мужа в покое, но как будто утратила вкус к семейной жизни. Иногда, зайдя в комнату и глядя на его торчащий из-за кресла бритый затылок, она не сразу понимала, кто это и что он тут делает.Она на том этапе жизни напоминала потерявшее курс судно. Больше того, утратив такую желанную цель, Туся поняла, что бороться, собственно говоря, уже не за что, а сам по себе Михаил был ей, оказывается, не очень интересен. Так сказать, как личность и как отдельная человеческая единица,Туське он казался пресным и скучным. «Как я раньше этого не видела, Боже мой! С ним ведь абсолютно не о чем говорить» – размышляла она. Ей совсем не хотелось слушать про передние и задние мосты, про то, сколько он торчал в замесе, и какгальмовал на лысой резине. Поэтому, когда Михаил сообщил ей, что снова уезжает на север, она испытала что-то вроде облегчения. В то утро, когда он уезжал, Туся чрезмерно суетилась, безостановочно говорила, роняла какие-то вещи, повторяла несколько раз одно и то же. Всем было ясно, что это конец, но озвучить это смогла только, казалось бы, уже ни к чему не причастная Нина Ивановна. Она уже плохо ходила, но в то утро вышла из комнаты и сидела хмурая и непривычно молчаливая. Когда Мишка, надев куртку, остановился в дверях, Нина Ивановна тяжело встала и на своих больных ногах подошла к нему:

– Значит, уезжаешь, сынок, в добрый час! Счастливый путь! – Нина Ивановна закашлялась, вытерев салфеткой рот и глаза, она продолжила:

– Мы с тобой, скорее всего, не увидимся больше, но я хочу, чтобы ты знал, что я всегда тебя любила, потому что ты – отличный парень. Ты – настоящий, Миша! Я желаю тебе счастья! А на эту распотыку, – она не глядя, кивнула в сторону обалдевшей внучки, – Обиду не держи, её зерна от плевел жизнь научит отделять, – Нина Ивановна, горько улыбнулась, и закончила, – Или не научит… Нам этого знать не дано… Они троекратно расцеловались и Миша уехал. На следующий день Туся подала на развод, а ещё через неделю умерла во сне Нина Ивановна.

Туся вытягивала себя из черной дыры, как Мюнхгаузен, чуть ли не за волосы. Из этой черной пропасти, под названием клиническая депрессия, в которую иной раз так хотелось свалиться, чтобы ни думать, ни чувствовать, ни ощущать. Кто-то из многочисленных и неравнодушных друзей отвел её к психотерапевту Тамаре Георгиевне. Врач Тамара Георгиевна работала в психоневрологическом диспансере. Она рассказала страдающей Тусе о ней самой так, как будтоеё вырастила. Тамара Георгиевна объяснила ей, какую травму нанесла ей мать, оставив её в пятилетнем возрасте, и как Туся вытеснила это в подсознание, и к каким результатам это привело. Доктор поведала и о том, что в неумении Туськи выстраивать отношения, лично она, Тамара Георгиевна, не видит ничего удивительного, и чтобы добиться изменений, необходимо переписать жизненный сценарий. Мудрый врач рассказала, что брак с Михаилом был изначально обречен, так как Туся в нем видела кого угодно, старшего брата, отца, верного друга, но только не мужа. И много чего ещё узнала она от Тамары Георгиевны. Туся её почти боготворила. Она начала чувствовать, что душевные раны уже не так кровоточат, и постепенно затягиваются. После лечения, она не задумываясь, хотя и не без некоторого сожаления, бросила медицинскую статистику, одолела шестимесячную переквалификацию и стала работать врачом-психотерапевтом в отделении Тамары Георгиевны.Очередной этап её жизни полностью соответствовал её новому мировоззрению и тому, что рекомендует современная психология и психотерапия: каждые пять лет что-то кардинально менять в своей жизни: работу, местожительство или супруга. Туся даже шла с опережением: она кардинально сменила направление своей профессиональной деятельности, рассталась с мужем, (и не реже одного раза в полгода меняла бойфрендов, в чем раньше никогда замечена не была), и стала полноправной и единственной хозяйкой большой «сталинской» квартиры в центре города.

Вернувшись в палату, Женька села на кровать. Мысли ворочались тяжело, но думать ни о чем и не хотелось. «Отчего мне так плохо, от таблеток? – пыталась рассуждать она – А может не стоило вчера пить, да какая теперь разница, главное, что плохо и все!» Она уходила домой на выходные, где её ждал накрытый стол, бутылка водки, и на удивление, радостно – приветливый Сергей. Женя не знала, то ли он действительно соскучился, то ли просто испугался того, что жена угодила в психушку после ночной ссоры с ним. Сергей поинтересовался, как продвигается лечение и что с ней, вообще. Женька нехотя ответила: «Да ничего такого со мной, обычный врачебный треп: перенапряжение, усталость, выгорание, ну и тому подобное.Отдыхайте, мол, гуляйте на свежем воздухе, ешьте больше овощей и фруктов, соблюдайте режим дня, бла, бла, бла. Назначили, конечно, антидепрессанты, витамины, что-то ещё, не помню…» Женя ковыряла в тарелке и глянула на запотевшую бутылку: «Давай, что ли, за встречу – не выдержала она, – Чего греть-то». Женя с тоской рассматривала водочную этикетку, понимая, что никогда не сможет рассказать мужу, то, что услышала от Тамары Георгиевны. Уже во время первой беседы, просматривая результаты выполненных Женей тестов, зав.отделением вдруг спросила:

«Женя, как ты сама считаешь, у тебя есть проблемы с алкоголем?» Женька выпучила глаза и покраснела, она ждала чего угодно, но только не этого.

– Туська, сучка, дождешься же у меня, – пронеслось в голове, вслух же она, рассмеявшись каким-то деланным, ломающимся хохотком, сказала, – Нет, я не алкоголичка, если вы это имеете в виду. Тамара Георгиевна продолжала изучать бумаги и кивнула головой. Женька заерзала и продолжила: «Знаете, Туська фантазерка и перестраховщица, я…» Врач подняла голову и внимательно посмотрела на Женьку:

– Наталья здесь совершенно не причем, я не полагаюсь на чужое мнение. Это не профессионально. Но, хочу вас предупредить, чтобы терапия была успешной, вы должны быть со мной абсолютно честны.

Женя тогда даже не сразу поняла, о какой Наталье идет речь, ах да, Туська, она же Наташка Морозова. Она выскочила из кабинета зав.отделением пунцовая, – Да что она возомнила о себе? Взять и повесить вот так запросто на человека ярлык! Сегодня же уйду домой! Но в тот раз она не ушла, Туська сумела её убедить, что необходимо продолжить лечение.

– Да какое лечение! – бушевала Женя, – Несколько таблеток, одна капельница и разговоры о честности перед собой!? Бред собачий это ваша психотерапия! Сказать тебе, где я все это видела?! Тем не менее, Женя ушла из диспансера только через неделю, и то, не по своей воле, а потому что была не в состоянии явиться туда в положенное время. Её очередные выходные, с радушным мужем и спиртным, незаметно, как это уже бывало не однажды, перетекли в запой.

12

Ещё не проснувшись окончательно, Женя ощутила сильную головную боль. Слышались ещё какие-то звуки помимо адского набата в голове. Жене удалось открыть правый глаз. О том, чтобы совершить ещё какие-то действия не могло быть и речи. Мда-а, такого жуткого похмелья даже ей, опытному бойцу, испытывать приходилось не часто. Шум, который доносился из прихожей, ей был очень знаком. Но идентифицировать удалось его только, когда он стал громче и напористее. В коридоре плакала её дочь Аня. Горько, жалобно и протяжно. Женя всполошилась, насколько это позволяло её состояние, и попыталась её окликнуть (прозвучало это, как невнятное и сиплое шипение, которое, тем не менее, ребенок уловил).

Девочка зашла в комнату, и у матери защемило сердце от жалости и удушающего чувства вины. Лохматая Аннушка в грязной майке и спущенных колготках, остановилась в дверях, растирая кулачком заплаканное и чумазое лицо. «Папа ушел…» – сообщила она матери и зарыдала с новой силой. Кое-как успокоив дочь, Женя повела её умываться, на ходу вспоминая, что было вчера и почему такой кавардак в доме. Сначала она узнала, что её выставили из диспансера как школьника-прогульщика с дурацкой пометкой «за нарушение больничного режима». Женька только фыркнула и рассмеялась, что, вот мол, даже в психушке её не выдержали, куда уж дальше, и вечером они с мужем это дело сбрызнули. На следующий день, муж уехал, а Женька продолжила банкет, сначала сама, затем с Милкой, с которой познакомилась, когда лежала в отделении. Вечером заехал Алик-техник, привез заказанную ему Женей и уже оплаченную верхнюю акриловую челюсть. Его усадили за стол, и Женя радостно сообщила, что, к сожалению, этот пациент от неё ушел, но деньги, конечно же, остаются у него, так как работа выполнена и выполнена (она кинула быстрый профессиональный взгляд на изделие) превосходно. Алик, тревожно глядя на неё, поинтересовался, когда она выходит на работу. Женька подумала и сказала: «Завтра… наверное». Далее она уже помнила не так отчетливо. Всплывал неприятный телефонный разговор с юристом по поводу неоплаченной арендыкабинета, – это она в общих чертах припоминала. Женька в изнеможении села на край ванныи приложила ко лбу влажное полотенце, – ей кажется или на самом деле звонил вчера Александр Яковлевич? Это было бы крайне нежелательно… Как она не напрягалась, не могла достоверно вспомнить было это в реальности или нет. Что-то ещё очень тревожило… Что-то очень важное и очень неприятное для неё. Неожиданно и пронзительно остро воспоминание ярким, мощным разрядом на какую-то долю секунды вспыхнуло в голове. Женя вздрогнула всем телом и качнулась в сторону, будто действительно получила удар электрическим током. Вечерний разговор с матерью и с которого она узнала, что бабГалина квартира продана. На вырученные деньги приобретена иномарка и однокомнатная квартира в почти неприличной близости от родителей для её брата Ярослава и его будущей жены. После мгновенной и болезненной вспышки, Женькина память теперь услужливо и последовательно разворачивала перед ней события вчерашнего дня. После того, как она закончила разговор с юристом (что она ему наплела?), она позвонила матери,и у них состоялся тот ещё разговор. Ситуация выглядела ещё отвратительнее из-за того, что Женя кричала, ругалась, в общем вела себя, насколько она это помнила, как законченная истеричка. А мать, наоборот, была выдержана и спокойна. И это ещё сильнее бесило Женьку. Зинаида Евгеньевна вела разговор подчеркнуто невозмутимым и увещевательным тоном, каким говорят с душевнобольными или эмоционально нестабильными людьми. Так разговаривает доктор с экзальтированной барышней или капризным ребенком. Больше всего Женя злилась на себя, что повелась на это и лишний раз показала себя недееспособной, малоадекватной, потерявшей контроль над собственной жизнью, вечно конфликтующей со своими родственниками пьянчужкой. Своим корректным поведением и терпеливыми паузами, которые очень быстро заполнялись Жениной экспрессией, мать как будто обращалась мысленно к невидимым зрителям: «Вы и сами все видите, правда? Да, мне трудно, но Женя очень больна и несчастна, а я – мать, и мой долг нести этот крест столько, сколько будет нужно». Женя даже вспомнила, с чего все началось. Она испытывала сложное чувство, включающее в себя:раздражение, стыд, возмущение и тревогу после разговора по поводу аренды. Юрист Александра Яковлевича разговаривал ледяным, официальным тоном, перечисляя даты, цифры и устанавливая сроки. Еще раз, сказав ей о необходимости соблюдения договоренностей, он, не попрощавшись, дал отбой. Просидев неподвижно с телефоном в руке несколько минут, она набрала номер матери. Рассказав вкратце, в облегченной форме о ситуации с арендой, Женя напрямую спросила, что планируется родителями в отношении бабушкиной квартиры. Мать ответила вопросом, который, по Женькиному мнению, вообще не имел отношения к текущему разговору. Мать спросила:«Ты опять пила?» Женя, начиная заводиться, но, все ещё сдерживаясь, опять спросила о квартире Галины Аркадьевны. Зинаида Евгеньевна вздохнула и просто, будто отвечая на вопрос, что сегодня на ужин, будничным тоном заявила:

– Мы продали бабушкину квартиру, Женя, – она снова протяжно вздохнула и спокойным, ровным голосом, как человек абсолютно уверенный не только в своей правоте, но и в том, что иного решения нет и быть не могло, продолжила, – Мы хотели тебе сказать, но ты была все время, то занята, то не в том состоянии, чтобы обсуждать с тобой эти вопросы,то неважно себя чувствовала, то вообще попала в дурдом. А Ярик так давно хотел эту машину, да и жениться вроде надумал. У тебя же есть жильё, а к нам он как жену приведет, ты ведь знаешь, папа очень нездоров… А тут, как раз, в соседнем доме, квартирка продавалась, ну как не взять, мальчику уже двадцать семь лет, ему, конечно же, хочется отдельно от родителей жить, а то, сама подумай, с нашим папой, тем более, ни девушку привести, ни друзей… Зинаида Евгеньевна говорила тихим, уверенным голосом, в котором иногда проскальзывал элемент некоторой досады, что приходится объяснять такие очевидные вещи.Женя сначала подумала, что речь идет о чем-то другом, поэтому её мать успела сказать достаточно много, прежде, чем до Жени дошел смысл разговора. Она, все ещё отказываясь верить услышанному, надеясь, что все это злая шутка, желание еёприпугнуть или даже слуховые галлюцинации, что угодно, только не то, о чем так спокойно и деловито рассуждает сейчас эта женщина. Но в глубине души, холодея от ужаса, она понимала, что все так и есть: квартира продана, вырученные деньги потрачены, её любящие родственники не удосужились даже поставить её в известность об этом, аренду платить нечем, выкупить кабинет она тем более не может, и, следовательно, его, а значит и работу, она теряет. В затуманенном мозгу Жени красной сигнальной лампой билась одна-единственная мысль: «Все пропало!»

В какой-то момент она взорвала плавно текущий монолог Зинаиды Евгеньевны отчаянным криком:

– Мама, остановись, как это продали, зачем? – Жене не хватало воздуха, поэтому она не говорила, а выталкивала слова и фразы, задыхаясь и с большим усилием, – Объясни, как это можно было так поступить… Я…явам говорила, я объясняла, мама, ну…, как же, разве я не заслужила… – Женя заплакала. Зинаида Евгеньевна, совершенно не меняя интонации, выждав паузу, почти ласково ответила дочери: