За рябчиками. И другие рассказы

Обсуждается, как несутся куры и как петух с ними управляется, каковы у него отношения с петухом соседки. Тут же затрагивается жизнь и взаимоотношения других важных животных, например котов. Неспешный разговор плавно переходит на детей, внуков, соседей. Особое место занимает больная тема – пьянство и непутевость мужиков. Иногда, в случае когда кто-то проходит по дороге мимо окон, беседа переключается на некоторое время на проходящего, а потом снова возвращается в свое русло. Заканчивается чаепитие обычно разговорами о богомолье и о чудесах.

Я уже совсем проснулся и думаю, куда сегодня уговорить идти приятеля Шурку – на рыбалку, или за грибами? Есть, конечно, и другие варианты. Взять, например, фонарик и забраться в подполье церкви, но туда лезть страшно, там могилы. В прошлый раз заглядывали в пролом и видели там громадную плиту, на которой написано, что под ней лежит купчиха и скорбит о ней купец второй гильдии.

День в детстве длинный, и успеваем мы с Шуркой и за грибами, и на рыбалку, и в церковь. Ложусь спать, в комнате темно, горит только лампадка у иконостаса. Там же, у иконостаса, бабушка с табуреточкой для поклонов, в руках лестовка. Засыпаю под бесконечную молитву:

– Господи, помилуй… Господи, помилуй… Господи, поми….

В Сологубовке штук пять больших домов в два этажа, первый этаж из бутовой плиты, а второй из бревна. Все дома построены до революции. При советской власти ни одного частного строения хотя бы близкого по размерам к этим домам не появилось. Все только разваливалось и постепенно приходило в негодность.

В деревне все на виду и цена каждого всем известна, а ценились у мужиков умение и трудолюбие. Умелый да трудолюбивый, да из путевой семьи имел возможность взять хорошую невесту, построить большой дом и наплодить детей. Бабушкины семь детей имели семьи, все упорно трудились в разных областях народного хозяйства, но никто из них при советской власти не смог построить двухэтажного дома и вырастить больше двух детей.

Советская власть разрушила здоровый деревенский уклад жизни, сложившийся за столетия, она перевернула все с ног на голову. Пропало понятие «непутевый». Природно-непутевые с руками и головой набекрень, были поставлены у власти, а путевые названы кулаками и ограблены. Самое главное и ценимое мерило правильности жизни – жить по совести, а значит, по заветам Христа, властью было высмеяно и уничтожено.

Результат – разруха и доблестное пьянство мужчин на деревне. В Сологубовке даже мощное противодействие пьянству староверами не затормозило процесс. Вера, аскетизм и консерватизм староверов были в сильном противоречии с идеологией существующей власти.

Власть победила, и службы староверов в деревне прекратились. Победила ловким приемом, оторвав от корней и переманив в свои ряды морально нестойкое молодое поколение.

Наблюдая текущую во времени жизнь Сологубовки, можно с уверенностью сказать, что тоже было и по всей стране, пожалуй, еще и в худшем варианте.

Уж очень красивое место для постоянного жительства выбрали наши предки. Через всю деревню протекает быстрая река Мга, очень похожая на горную речку, но только вода в ней коричневая. Свою воду Мга несет из болот и бежит в глубоком овраге, глубиной местами метров двадцать. Дно и обрывистые стенки оврага – известняковые плиты. Сологубовка находится в месте, где река разворачивается почти на 90о. В этом углу один берег пологий, здесь-то и расположилась деревня. Видимо, Сологубовка заняла место древнего озера, в которое когда-то впадала река. Поскольку деревня в низине, отличается она от всех окружающих ее населенных пунктов своим микроклиматом. Замечено, что летом в Сологубовке на два-три градуса теплее, чем, например, в Кировске.

Речка в детстве представлялась чем-то волшебным. Что только в ней не водилось, причем в изобилии: налим, голавль, бычки, лежаки, и, конечно, широко распространенная рыба – ерш, плотва, окунь и щука. Громадными стаями плавала удивительная рыбка под странным названием «сека». Самочка серенькая, маленькая, самцы значительно крупнее и пестрые до невозможности – зеркально-сине-красно-зеленые, в точности красивые аквариумные рыбки. Рыбу эту очень любили дети, коты и один деревенский дед с громадной бородой. Дети любили ее ловить, уж очень хорошо она клевала, коты – есть, а дед из этой рыбки любил уху. Местное население «секу» почему-то в пищу не употребляло, видно, настораживала пестрая окраска самцов.

В какой-то период лета по реке в изобилии шла минога. Порой видишь: с десяток миног присосались к одному камню на дне и развеваются по течению, как водоросли. Местное население к миноге относилось брезгливо и даже за сходство со змеями опасалось ее.

Кто-то мне рассказал, или я вычитал, что минога вкусный, деликатесный продукт. И вот однажды в течение получаса руками наловил я в речке с десяток миног. Принес во двор. Ну, думаю, сейчас нажарю и попробую, что это за деликатес такой. Разжег во дворе печь, а летом тогда готовили на улице, поставил сковородку, налил масла, положил миноги, и тут во дворе появляется бабушка и со словами: «Ах ты, бес этакий, сковородку мне змеями поганить» – выбрасывает весь деликатес котам. Таким образом, проба этого продукта оттянулась на целое десятилетие.

В то время река была разделена плотиной. Выше плотины она была полноводная, тихая и такая проходила по парку барской усадьбы. Словосочетание «пойдем в парк купаться» – будит приятные воспоминания. Ниже плотины вода бежит быстро и напоминает горную речку.

На плотине в будке находился почти постоянно старый, старый дед. Звали его все мельником, говорили, что раньше здесь была мельница, и он был ее хозяином. Сейчас там стояла динамо-машина и давала электроэнергию для освещения деревни, а мельник надзирал за ней. Несмотря на почтенный возраст, иногда он крепко выпивал, а выпив, спал на мешках в будке. Водку он добывал с помощью натурального обмена. Поздно вечером поднимал шлюзы, за ночь вода уходила, а в лужах оставалась рыба. Крупную он собирал в корзину, садился с ней у своей будки и рыбу менял на водку.

Дед он был добрый, с мальчишками дружил и в лужах оставлял рыбу и для нас. Если не прозевать момент и встать очень рано, то из луж можно было сачком наловить еще много рыбы. Как только он опускал шлюзы, вода быстро наполняла реку, и рыба из луж уходила в нее.

Установил мельник рекорд долгожительства для мужчин этой деревни, не побитый и до сих пор. Прожил он на белом свете 93 года.

За время, проведенное в деревне, удалось мне обойти все окрестные леса и болота.

Как же природа здесь была богата на свои дары! Грибы – на любой вкус: белые, красные, подберезовики, называемые здесь обабками, лисички и опята. Особенно большое изобилие ягод. В разное время лета мы ходили за гоноболью, малиной, черникой, морошкой, а осенью – за брусникой и клюквой. И носили все это богатство ведрами и корзинами. Любимая ягода почти всех и гвоздь каждого сезона, конечно, морошка. Варенье из нее восхитительное, вкус медовый, а когда его варят, то медовым ароматом пропитывается весь дом.

Прошло много лет, и красоты в деревне и вокруг нее явно поубавилось, а в речке практически исчезла рыба. Возможно, это связано с тем, что ушло в мир иной поколение людей верующих, поколение, жившее в гармонии с природой, и сменилось, как и везде, людьми, выросшими при советской власти с установкой: природу безжалостно покорять и властвовать над ней. Рукотворная красота, которую оставили нам наши предки, совсем уже почти вся исчезла или превратилась в руины, как церковь на Божьей горе.

И сокрушалась душа в безысходности, и не верилось, что возрождение возможно. Но вот всего-то лет пять-шесть назад случилось чудо. Случилось совсем нелогичное и неестественное. На фоне всеобщего развала и разрухи не только внешней, но и в головах и душах населения, вдруг встал, как Феникс из пепла, храм Успения Божией Матери, и вокруг него стала возрождаться красота и радость. Оказалось, чудо это связано с человеком и, конечно, с верой.

Успенский храм и Парк Мира

Храм восстановлен благодаря трудам, вере и энергии практически одного человека – протоиерея отца Вячеслава. Появился в деревне приход, и уже пятый год регулярно проводятся службы. Восстановлен не только храм, но за четыре года сформирован прекрасный архитектурно-парковый мемориальный комплекс, который объединил в одно целое воинское немецкое захоронение, Успенский храм, обустроенный храмовый родник и Парк Мира с аллеей скульптур.

Смотришь на это чудо возрождения и начинаешь понимать, как много может сделать один человек и что человеку, преисполненному верой, возможно все.

Деревенская речка

В деревне Сологубовке, в которой я в своем детстве проводил у бабушки почти каждое лето, протекает речка со странным названием Мга. С ней у меня связаны особенные странички жизни. Она, эта речка, появилась в них с момента осознания мной себя личностью. В общем, лет с трех-четырех. Потом, лет десять подряд, проходили только отчасти во дворе бабушкиного дома, а в основном на этой речке. Она дарила удовольствие от купания в жаркие летние дни и, самое главное, знакомила со своими обитателями в воде и над водой, а обитателей этих было невероятное изобилие. Все это я осознал уже в очень зрелом возрасте, повидав многое и отяготившись опытом жизни. Сейчас представляю, что тогда Кто-то открыл мне дверь в физический мир в самом прекрасном его виде, в виде природы почти девственной, не замученной неразумным человеком. Я зашел в него, приняв все как само собой разумеющееся, еще не видя и не понимая, конечно, настоящей красоты и чуда которое меня окружило.

Мне казалось, что эта речка везде, она охватывала деревню, в которой я жил у бабушки, полукругом. Так казалось потому, что бывшая усадьба князей Юсуповых воспринималась нами как часть деревни. Конечно, когда моя бабушка была молодой, и там жили помещики, частью деревни она вряд ли ими представлялась. Теперь усадьба превратилась в отдельное деревенское чудо, и называли его все – «Парк». Словосочетание «Пойдем в парк купаться» до сих пор будит в душе самые приятные воспоминания. Так вот, этот полукруг получался только при условии восприятия усадьбы частью деревни, которая была классической, и не отличалась от большинства русских деревень. Центральная грунтовая дорога, слева и справа от нее расположены избы, на задах которых обязательный сарай, а у некоторых еще и баня. Метрах в трехстах от дороги, параллельно ей, как раз и протекала речка. Бабушкин дом был двухэтажным в четыре окна, самым большим в деревне, нижний этаж из бутовых плит, очевидно, что добытых прямо на реке, а верхний из бревна. Я так и не понял, как мой дед, всего лишь сапожник, при царях изловчился построить такой домище, да и земля, принадлежащая деду, простиралась почти до речки. Потом советская власть землю почти всю забрала, оставив сотки четыре-пять. Дом расположен почти на развилке, сразу за ним главная дорога поворачивала направо к мосту-плотине, кстати, – еще одному деревенскому чуду, разделившему речку на две части. На верхнюю, тихую, спокойную и глубокую, в некоторых местах глубиной до трех метров и нижнюю, быструю, почти горную, глубиной до одного метра. Выше плотины метрах в ста речка поворачивала почти на девяносто градусов, и такой тихой и глубокой протекала она по барскому парку, охватывая таким образом деревню.

Если идти по дороге, не сворачивать к плотине, а продолжать идти прямо, то, как раз упрешься в барскую усадьбу и выйдешь на главную песчаную аллею, слева и справа которой, растут громадные дубы и липы. Их осталось очень мало, но все же отчетливо видно, что высаживались они вдоль аллеи. Эта аллея упирается в речку. Справа от нее, при входе в парк, всего-то метрах в тридцати на пригорке расположился деревянный барский дом, ниже которого, ближе к речке, опять же стоят редкие древние дубы и липы. Местные говорят, что в войну почти половина деревьев была вырублена.

Зимой барский дом служил школой, а летом в нем располагался пионерлагерь. Одно лето моя старшая двоюродная сестра Анна работала там пионервожатой, и я, семилетний, помню, бегал туда в надежде, что она догадается завести меня в этот чудесный барский дом, и я увижу как там внутри. Но сестра всегда была окружена пионерами, занята, и в доме я так и не побывал. Как же я об этом сегодня жалею, хотя понимаю, что ситуация была для меня безнадежной. Отряд был влюблен в нее, причем и девочки и мальчики. Невозможно было не влюбиться в девятнадцатилетнюю цветущую красавицу, энергичную певунью с большими глазами и вьющимися локонами волос, спадающими на плечи. Я ревновал ее к пионерам так сильно, что подавлял в себе желание ходить туда часто.

Десять лет спустя. Анна, бывшая пионервожатая, со своей мамой в парке. За ней виден барский дом

Однажды Анна со своим отрядом затеяла поход в верховье речки в сторону деревни Петрово и взяла меня. Выше парка речка снова быстрая и каменистая, а берега там выше и плит больше. Как только с дороги повернули к реке, все пионеры кинулись бегать по плитам на берегу, особенно отличались мальчишки, некоторые цепляясь за камни, пытались залезть на крутой берег. Верховодил всеми шустрый мальчик по имени Андрей. Он забрался выше всех и замер, видно думая как спустится. Анна снизу ему кричит:

– Андрюха! Я же тебе всего два дня назад штаны зашивала. Порвешь снова, будешь ходить в рваных!

– Аня! Так я тогда случайно на сучек нарвался.

– А сейчас случайно свернешь себе голову, а головы я пришивать не умею.

Все засмеялись.

– Ладно, ладно, спускаюсь.

Андрей спустился, но сильно разодрал себе колено. Анна своим платочком принялась вытирать ему кровь, а я стоял рядом. Вдруг метрах в двадцати-тридцати от нас, девочки почти хором закричали:

– Змея!!! и подбежав к нам, сгрудились вокруг Анны.

Андрей тут же, забыв про колено, рванулся к ближайшему кусту, выломал толстую ветку и побежал в сторону змеи, к нему присоединился еще один мальчик. И начали они своими ветками колошматить змею. Мы все как завороженные смотрели на эту сцену. Закончив свою работу, они повернулись к нам, явно довольные собой. Андрей гордо произнес:

– Аня можно идти дальше, мы ее убили.

Девочки тихо стайкой, маленькими шашкам пошли смотреть, за ними и мы с сестрой. Это была большая гадюка, с красивым узором на спине, она еще шевелилась, хоть мальчишки и перебили ей туловище во многих местах и размозжили головку. Одна девочка сказала: «Фу, какая гадость!», и остальные ее поддержали. Вдруг Анна громко, чтоб до всех дошло, произнесла:

– Все ребята, поход закончен, возвращаемся в лагерь.

Девочки все согласились, мальчики же начали возмущаться. Аня была непреклонна и повторила:

– Еще мне не хватало, чтоб кого-то из вас укусила змея.

Мы с девочками пошли к лагерю, мальчишки шли сзади и не по дороге, а по буеракам с толстыми ветками в руках, явно в надежде найти еще одну змею, но не удалось. Когда возвращались, девочки говорили только о змеях и никто их не жалел, все считали их злом, а мальчиков, убивших гадюку хвалили наперебой. Перед входом на территорию лагеря Анна всех собрала и начала пересчитывать, а я побежал в свой двор.

Так вот, для меня речка эта была везде: в парке, рядом с плотиной и на задах собственного дома. И что интересно, одинаковым было только ее название, а на самом деле это реально были разные водоемы, в которых даже рыба водилась разная. Речку я осваивал по мере своего взросления, конечно не в одиночестве и, как это сегодня не может показаться странным, без сопровождения взрослых. На нее мы ходили всегда мальчишеской компанией. Первый кусочек реки, который я познал и освоил, понятно, был на задах моего дома. Он же оказался самым богатым на яркие впечатления, оставшиеся навсегда в моей памяти. Компании собирались небольшие, человека четыре- пять, и всегда был малыш трех-четырех лет, чей-то брат. Как же такая компания помогала взрослению каждого. Малыш, провоцировал нас на ощущение себя взрослыми и ответственными. За ним присматривал не только родной брат, но, невольно, и все мы.

Часть речки, напротив нашего дома, была какая-то уникальная. Здесь в нее впадал ручей с ключевой водой, текущей из под Божьей горы. На ней стоял красивый полуразрушенный храм. Из-за ручья речка была здесь чуть шире, чем везде, метров пятнадцать-двадцать. Вода в ручье казалась нам, мальчишкам, ледяной, на самом деле летом и зимой температура ее была 6оС. Абсолютно прозрачная и чистая вода ручья постепенно смешивалась с коричневой, но тоже чистой в то время водой реки, бежавшей с торфяных болот. По речке мы ходили босиком, невзирая на обилие острых камушков на дне, и старались быстрее преодолеть участок, на котором ручей в нее впадал, ноги от холода прямо-таки сводило судорогой. Я ничего не сказал о том, что река Мга там, где я с ней познакомился, и на берегах которой провел детство, представляла собой, по сути, горную речку. Явление это удивительное и не очень понятное для равнинной местности, на которой расположена Ленинградская область. Кроме этого интересно еще и то, что дно речки – это известняковые плиты.

Речка Мга весной

Метрах в десяти-пятнадцати выше по течению от ручья с ключевой водой, располагался маленький песчаный островок. Это было одно из любимых мест моей рыбной ловли. Сколько же часов я в детстве провел с удочкой на этом островке! С него хорошо ловился пескарь и забавная рыбка под названием «Сека». Рыбка странная для наших северных рек, в чистом виде – аквариумная, мелкая, размером с кильку, самочки серенькие, невзрачные, зато самцы пестрые до невозможности, синекраснозеленые красавцы и значительно крупнее самок. Ловилась она очень хорошо, но местные жители, видно из-за радужного цвета, остерегались употреблять эту рыбку в пищу, собственно также как и миног, которых в какой-то период лета в изобилии несло течением. На вопрос: «Миноги говорят вкусные. Почему не ловите?». Ответ был короткий: «Еще чего! Мы змей не едим». Правда в деревне жил дед Тима, который, невзирая на мнение общественности, иногда просил меня наловить для него сек. Уху из них он варил себе персонально и хорошо себя чувствовал. Бабушка любила уху из пескарей, вдобавок к ним я всегда приносил с пяток горбатеньких полосатых окуней или синеглазых ядреных сопливых ершей, так что уха получалась особенная, сборная. Услышав от своих городских родственников, что миноги – деликатес я как-то вознамерился попробовать их. Поймал с десяток и решил поджарить на летней уличной печи. Растопил ее, сходил в дом принес сковородку и масло, миног разрезал пополам и только сложил на сковородку, как во дворе появилась бабушка и тут же направилась ко мне. Увидев, чем я занимаюсь, ловко сняла сковородку с печки и со слезными причитаниями: «Глянь, бес какой! Опоганил мне сковородку змеями! Как есть опоганил!», выбросила всех моих миног курям и котам. Я немного огорчился, но принял смиренно. С бабушкой никогда не спорил.

Не знаю почему, но нам, мальчишкам, больше нравилось рыбу ловить не на удочку, а колоть ее вилкой. Может потому, что вилкой был реальный шанс днем добыть налима, а он считался самой знатной добычей. В этой реке некоторые рыбы вели ночной образ жизни, а днем спали под плитами. Много в ней водилось речных бычков, которые по одному или даже по два сидели под каждой плитой на дне реки. Бычки были двух видов. Один песчаного цвета, похожий на пескаря, называли мы его лежаком, а другой – настоящий бычок: черный, головастый с громадными плавниками у самой головы. Эти рыбки большими не вырастали, максимальный размер сантиметров двенадцать. Их страшненький вид домашних котов не смущал, и они бычков явно почитали за деликатес.

Главное было выпросить у бабушки подходящую вилку: большую, обязательно стальную и с острыми зубцами. Для меня бабушка не пожалела вилку старинную, должно быть еще дореволюционную. Технология ловли простая. Закатываешь повыше штанины своих семейных трусов, других тогда не было, и босиком заходишь в речку. Подходишь к плите, лежащей на дне, аккуратно ее поднимаешь и переставляешь вниз по течению. Бычок или налим уплывает не сразу, некоторое время он, ошалевая от света, не движется. За это время надо успеть рыбку наколоть на вилку. Если удается заколоть вдобавок к бычкам пару налимчиков грамм по 200—300, то бабушке уже уха и котам праздник.

Однажды на выходной приехала мать с моим двухлетним младшим братом. Мне тогда было десять лет. Одеты они были очень нарядно, на брате пестрая цветная рубашечка с короткими рукавами и, еще пестрее рубашки, на лямочках коротенькие штанишки, перетянутые резиночками на каждой ноге. На голове у него была белая шапочка с маленьким козырьком. Мать любила «пускать пыль» в глаза деревенским подругам и, приезжая на родину, одевала всегда самое лучшее. Строго наказав мне, чтобы я смотрел за братом, и что если он запачкается мне не сдобровать, ушла к какой-то подруге детства. Сказала что на часок, но мать я знал хорошо и понимал, что этот часок растянется на два-три. Компания моих парней ушла к плотине, и мне было очень тоскливо. Брат ковырялся в куче опилок и стружек у козел, на которых пилили бревна, а я сидел на скамейке у стены дома и с неприязнью смотрел на него. Тут во двор заходит Петр, мой двоюродный брат, только что вернувшийся из армии. Служил он на флоте и по деревне ходил обязательно в тельняшке. Петр стосковался по родной деревне и близким, рвался всем помочь и во всем поучаствовать, будь то работа или гулянка.

– Мать где? – обратился он ко мне.

Первым отреагировал на вопрос мой младший брат:

– Там! – глубокомысленно молвил он, показав пальчиком на дорогу.

Петя улыбнулся:

– Ну вот! Пока служил, у меня еще один брат появился на белый свет. Сережкой назвали, хорошее имя. У меня вот на корабле друг остался, тоже Серега, ему еще год служить.

– А я знаю где? – ответил я, – пошла к какой-то своей подруге. Думаю, часа через два вернется.

– Слушай, Жень! Бабушка мне сказала, что ты редко когда приносишь налимов. Давай сходим пока на речку, я тебе покажу место, где их под плитами много. Тащи на всякий случай вилку.

Я, понятно, обрадовался, и мигом слетал в сарай за вилкой. Место это оказалось не так далеко от того, где ловил я, метрах в трехстах ниже по течению. Там у самого берега лежал прямо в воде громадный плоский булыжник, а перед ним на берегу натоптана площадочка. Должно быть, женщины сюда ходят полоскать белье, подумал я.

Петр скинул брюки, засучил рукава тельняшки, взял у меня вилку и пошел в воду. Я остался с братом на берегу, оценивая речку в этом месте. Действительно, здесь было глубже, и плиты на дне лежали явно крупнее. Вдруг Петя, приподняв очередную плиту, начал энергично звать меня рукой. Посмотрев на малого, который мирно ковырялся на берегу в песке, я быстро пошел по воде к Пете. Тот глазами показал под плиту, там между двух небольших камней дремал налим, какого мне ловить еще не приходилось, не меньше чем на полкило весом.

– Подержи плиту, – прошептал Петр.

Я схватился за нее и тут боковым зрением увидел, что течением ко мне несет красивый большой цветной мяч. Оглянулся и тут же понял, что это совсем не мяч, а надутые пузырем праздничные штанишки моего брата, голову же его не видно, она под водой. Я схватился за эти штанишки и поволок брата к берегу. Сзади тут же на берег выскочил Петр. Он поднял Сережу за ноги вниз головой, а я начал стучать его по спине. Все это мы делали молча, не разговаривая, по какому-то наитию. Малыш напыжился, изо рта и носа вытекло немного воды, он начал кашлять, а потом истошно на всю реку закричал. Петя положил его на свои брюки, предварительно вытащив из кармана портсигар и спички, с каким-то отрешенным видом сел рядом на траву и закурив, сказал:

– Чуть не загубили малыша. Пять лет плавал на военных кораблях и никогда так не пугался.

В метре от меня в траве ворочался налим, рядом валялась моя вилка, а мне первый раз было это совсем не интересно. Я пытался успокоить своего младшего брата, уж больно сильно он плакал. Подключился и Петр, начал крутить перед его глазами свой портсигар, с выгравированном на крышке военным кораблем, тот быстро успокоился и потянулся к нему. Петр отдал, улыбнулся и уже весело посмотрел на меня:

– Видишь, Жень, брательник то курильщиком будет, ну уж моряком-подводником – это точно.

– Тебе смешно, а мне мать колотушек надает.

– С какой стати! Ты не рассказывай. Смотри, какое горячее сегодня солнце, через полчаса на нем все высохнет.

Я посмотрел на малого. Тот уже о своем заплыве забыл и увлеченно возюкал отполированный до блеска портсигар по Петиным брюкам.

– Петь, а Серега то тебе теперь портсигар не отдаст.