Пароль: «Тишина над Балтикой»

Три миноносца воинственно шли впереди, поднимая мощные буруны форштевнями и пенный вал позади. В этой кипящей воде не сразу стали заметны всплески разрывов белогвардейских снарядов. Но пули и осколки, защелкавшие по броне, заставили сбавить скорость. Авангард оторвался от тихоходных канонерок и артиллерийских барж с буксирами. Гул выстрелов их орудий сотрясал округу. Флагманский «Прыткий» первым прошел поворот под Высоким Услоном близ деревни Моркваши. С мостика открывался вид на Казань, когда миноносец вдруг потерял управление: попаданием снаряда перебило штурвальную цепь. Будто на ходу споткнувшись, корабль под огнем противника медленно дрейфовал к берегу, пока не уперся в борт полузатопленной баржи. Троцкий, Раскольников и Рейснер, находившиеся на мостике, приготовились к худшему раскладу. Но белые, как по команде, прекратили стрельбу и вообще перестали проявлять активность. Оказалось, что их позиции были сметены валом огня флотилии красных. Тогда миноносец, работая поочередно левой и правой машинами, неприметно вдоль берега проскользнул к основным силам флотилии, которые встали к пристаням недалеко от Свияжска.

Утром рядом с кораблями объявились красноармейцы и командиры Свияжского гарнизона, которые в панике кричали, что были выбиты с позиций белогвардейцами, атаковавшими их неожиданно на рассвете. Троцкий велел арестовать всех, а сам во главе отряда матросов флотилии и подразделения своей охраны выступил в сторону Свияжска. Выяснилось, что на рассвете город атаковали прорвавшие фронт отряды Савинкова и Фортунатова вместе с ударным офицерским батальоном подполковника Каппеля, которым удалось рассеять отряд казанских добровольцев и 1-й Петроградский полк, основу которого составляли необстрелянные красноармейцы. У белогвардейцев появилась возможность захватить штаб 5-й армии красных, но, не имея единого командования, они замешкались и упустили шанс. Навстречу шло свежее подразделение Троцкого под прикрытием артиллерийского огня Волжской флотилии. Белые спешно отступили.

Эти и дальнейшие события обстоятельно, как опытный журналист, описала в газетном очерке Лариса Рейснер:

«Налет был выполнен блестяще; сделав глубочайший обход, белые неожиданно обрушились на станцию Шихраны, расстреляли ее, овладели станционными зданиями, перерезали связь с остальной линией и сожгли стоявший на полотне поезд со снарядами. Защищавший Шихраны малочисленный заслон был поголовно вырезан.

Мало того: переловили и уничтожили все живое, населявшее полустанок. Мне пришлось видеть Шихраны через несколько часов после набега. Станция носила черты того совершенно бессмысленного погромного насилия, которыми отмечены все победы этих господ, никогда не чувствующих себя хозяевами, будущими жителями случайно и ненадолго захваченной земли… Белые стояли под самым Свияжском в каких-нибудь 1-2 верстах от штаба 5-й армии. Началась паника. Часть политотдела, если не весь политотдел, бросилась к пристаням и на пароходы.

Полк, дравшийся почти на самом берегу Волги, но выше по течению, дрогнул и побежал вместе с командиром и комиссаром, и к рассвету его обезумевшие части оказались на штабных пароходах Волжской военной флотилии. В Свияжске остались штаб 5-й армии со своими канцеляриями. Канцелярия штаба опустела – „тыл“ не существовал. Все было брошено навстречу белым, вплотную подкатившимся к станции.

Белые решили, что перед ними свежая, хорошо организованная часть, о присутствии которой ничего не знала их контрразведка. Утомленные 48-часовым рейдом, солдаты преувеличивают силы противника, не подозревая, что их останавливает горсть случайных бойцов, за которыми нет ничего…

На следующий день судили и расстреляли (через десятого) 27 дезертиров, бежавших на пароходы в самую ответственную минуту. В их числе несколько коммунистов. Об этом расстреле много потом говорили, особенно, конечно, в тылу, где не знают, на каком тонком волоске висела дорога на Москву и всё наше, из последних сил предпринятое наступление на Казань. Говорят, среди расстрелянных были хорошие товарищи, были такие, вина которых искупалась прежними заслугами – годами тюрьмы и ссылки. Совершенно верно. Никто не утверждает, что их гибель – одна из тех нравоучительных прописей старой военной этики, которая под барабанный бой воздавала меру за меру и зуб за зуб. Конечно, Свияжск – трагедия. Участь Казани решилась именно в эти дни, и не только Казани, но и всей белой интервенции. Чтобы победить в 18 году, надо было взять весь огонь революции, весь ее разрушительный пыл и впрячь его в вульгарную, старую как мир схему армии».

Троцкий, побывавший под огнем противника и на волоске от гибели, демонстрировал вулкан энергии и образец бесстрашия. Тихонов, находившийся в дни боев на штабном корабле «Межень», тогда впервые увидел народного комиссара по военным и морским делам. В кожаных сапогах, куртке и галифе он был похож на морского летчика, только вместо шлема с очками на его шапке смоляных курчавых волос лихо держалась кожаная фуражка со звездочкой. Вокруг наркома все время находилось несколько мощных телохранителей, тоже затянутых в черную кожу. Нарком произнес зажигательную речь перед отрядом военморов, отличившихся при взятии Казани 10 сентября:

«Моряки Волжской военной флотилии! В боях под Казанью ваша флотилия покрыла себя славой. Моряки показали, что они остаются красой и гордостью революции. Приказываю названия ваших кораблей, унаследованные от царской эпохи, заменить новыми именами, достойными ваших подвигов!».

Тихонов смотрел на трибуна революции и думал о том, что проведенный накануне расстрел монахов Успенского монастыря в Свияжске был для Троцкого скорее актом мщения за испытанные военные тяготы и страхи, чем революционная необходимость. Интересно знать, думал Тихонов, как это событие в душе воспринял стоявший рядом внешне невозмутимый Раскольников. Молох Гражданской войны на глазах всех ее участников собирал новые и новые жертвы. Тяжелые мысли отпустили разведчика только после известного события, когда у деревни Гольяны на Каме отряд кораблей флотилии во главе с командующим увел из-под носа у белых «баржу смерти», из трюмов которой были освобождены более четырехсот ожидавших расправы изможденных красноармейцев. Что белые, что красные с врагами не церемонились…

После взятия Казани флотилия отправилась в поход вверх по Волге и на Каму – преследовать флотилию Старка, которая устремилась к Ижевскому и Боткинскому заводам за помощью. Боевые столкновения кораблей происходили почти каждый день. В боях флотилия несла потери. 1 октября комиссар флотилии Николай Григорьевич Маркин, шедший по Каме на канонерской лодке «Ваня», в районе села Пьяный Бор попал в артиллерийскую засаду. Белые обрушили весь огонь на оторвавшийся от основных сил корабль и потопили его. Вместе с экипажем погиб Маркин. Подоспевшей подмоге удалось подобрать с воды лишь несколько человек.

Тихонову приходилось нелегко: он и разведку организовывал, и сам в роли источника выступал, и как флотский командир действовал. Раскольников при хроническом недостатке подготовленных морских офицеров порой использовал своего товарища как штабиста, а порой как адъютанта, отправляя мчаться верхом по вражеской территории с приказом к отрядам кораблей, действовавшим в отрыве от основных сил. Нередко Владимир Константинович ловил на себе оценивающие взгляды Ларисы, сперва откровенно любопытные, но по ходу событий все чаще уважительные.

Появились у него и новые товарищи. Одним из них стал командир баржи «Сережа», артиллерийский офицер Александр Васильевич Сабуров. Когда-то он служил лейтенантом флота и в 1905-м проходил по делу революционера Петра Петровича Шмидта. По политическим взглядам эмигрировал в Париж, на чужбине работал и добился положения в обществе. Ему было далеко за пятьдесят, когда в Петрограде произошел октябрьский переворот, и он вернулся. Попал на Волгу в разгар мятежа чехословаков, пришел в штаб флотилии в Нижнем и заявил, что готов командовать орудием. В его умелых руках мирная деревянная баржа превратилась в покрытую броней грозную плавучую батарею.

Маленького роста, подвижный Сабуров безошибочно командовал огнем. В бою он сыпал французскими поговорками и не выпускал из зубов черенок трубки. Тихонов участвовал в боях при штурме Казани в качестве артиллерийского корректировщика на барже «Сережа», где познакомился с ее командиром-бородачом, весело посматривающим узковатыми татарскими глазками. По наводке Тихонова, Сабуров чуть ли не с первого выстрела накрывал цель среди построек большого города, а потом давал знак капитану буксира вести баржу к новой позиции.

На войне время бежит быстро, и жаркий август незаметно сменился холодным октябрем. Боцман «Межени» по утрам заходил в царскую каюту и докладывал Раскольниковой:

– За бортом нуль градусов, Лариса Михайловна! Вода – плюс пять. Скоро лед на реке встанет, по всем приметам.

По течению поплыли одинокие льдины, вода становилась густой и медленной, над поверхностью дымился постоянный туман, верный предвестник мороза. Команды веселели, предвкушая отдых.

Пришло распоряжение из Москвы: миноносцы флотилии перевести на Нижнюю Волгу, к Астрахани. Быстро собрались в путь и через неделю пришли на место. В низовьях оказалось намного теплее, чем в верховьях реки. Тихонов сошел на берег и во главе конного флотского разъезда отправился изучать обстановку вокруг места зимнего базирования.

В одной из глухих деревенек моряки увидели штабель трупов возле глинобитного домишки.

– Что, казаки лютуют? – спросил у сгорбленной старушки Тихонов, спешиваясь.

– Не-е, батюшка, черная болезнь у нас, мрут люди. Ехал бы ты с Богом, а то не ровен час…

Хорошего было мало. В домах лежали умирающие. Ясно, что в эти места пришла эпидемия. Срочно надо предупредить своих.

После получения страшной вести корабли ушли к новому месту базирования.

Раскольников сдал командование флотилией и вместе с женой собрался ехать в Москву. Тихонов провожал их к поезду, но у вагона неожиданно почувствовал себя плохо и упал без памяти. Сквозь проблески сознания до него доходило, что рядом распоряжается Лариса Рейснер. Вызвала врача, приказала грузить больного в вагон. Вдруг в вагоне почему-то появился полковник Стрельцов, который внимательно смотрел на бывшего своего офицера. Тихонов с трудом разлепил губы и прохрипел:

– Илья Иванович, я…

Снова раздался голос Рейснер:

– Видите, он бредит. И жар у него сильный.

Подошедший доктор осмотрел больного и сообщил:

– Будьте осторожны! Это – тиф.

Глава 3. «Найти Стрельцова!»

1

– Когда мне рассказали все, что известно про исчезновение Ильи Ивановича, я сердцем почувствовала, впрочем, нет, меня просто озарило свыше: он жив! Жив, понимаешь! Он не погиб. Святая Дева Мария не могла допустить, чтобы я потеряла его навсегда. Нужно искать и найти Стрельцова!

– Господи, да где же теперь искать Илью Ивановича, Кристина? А ведь ты, сдается мне, уже продумала этот вопрос. Отвечай скорее, так или не так?

– Да, Альбина! Конечно, ты права. Я кое-что придумала и позвала тебя, чтобы посоветоваться.

Кристина Тамм и Альбина Илонен, урожденная Голубева, сидели за столиком в кофейне на первом этаже универсального магазина Стокмана в центральной части Гельсингфорса. Они встретились именно там, где несколько месяцев назад их познакомил полковник Стрельцов, имя которого было по-своему дорого каждой из них. Изящной темноволосой красавице-польке Кристине шел тридцать второй год, а ее русской подруге Альбине, обладательнице яркой шевелюры цвета осеннего пожара и миловидного лица с мягким овалом, – двадцать седьмой. Молодые женщины, отложив прочие дела, собрались держать совет о том, как найти и спасти человека.

– Мне сказали, что в ночь, когда Илья Иванович пропал, в том месте, где произошел взрыв, находились лодки финских рыбаков. Они обязательно подобрали бы тех, кого выбросило с корабля. Подобрали бы и отвезли лечить к себе домой. Рыбаки, скорее всего, были из прибрежных хуторов на юго-западной оконечности Финляндии. Смотри, я записала в блокноте, как называется место, где следует искать. Это район Драгсфьорда.

Альбина, знавшая страну Суоми немного больше Кристины, предположила, что поиски могут оказаться очень сложными и нескорыми:

– Кристина, те места считаются труднодоступными. Не уверена даже в том, существуют ли дороги, связывающие хутор с хутором. Ведь рыбаки легко добираются домой по воде, им нет нужды путешествовать по суше.

– Может быть, ты и права. Но откладывать поиски из-за каких-то трудностей нельзя. Мало ли в каком состоянии пребывает Стрельцов, скорее всего, ему нужна медицинская помощь. По протекции мужа я обращусь в полицейское управление, чтобы получить список людей, которые живут в тех хуторах, и узнать, как можно до них добраться.

Альбина согласилась с подругой и выразила готовность помогать в поисках. На этом они закончили первый «военный совет» и разъехались по домам: Кристина – в Таммерфорс, Альбина – к мужу на хутор близ города Раума.

Супруги Тамм жили в Финляндии больше полугода. Их город Таммерфорс, или по-фински Тампере, в Европе называли «Северным Манчестером» из-за того, что к концу XIX века он стал промышленным центром страны. Наличие значительной прослойки рабочих среди горожан повлияло на решение русских социал-демократов провести в Таммерфорсе партийную конференцию в декабре 1905 года. На конференции произошло историческое событие: там впервые встретились два будущих вождя России – Ленин познакомился со Сталиным.

В 1916 году Феликс Тамм, муж Кристины, купил в Тампере деревообрабатывающий завод, а когда дела пошли в гору, стал еще владельцем ткацкой фабрики. Он и в Ревеле был состоятельным человеком, а на новом месте в руки к нему потекли миллионы. Росту доходов способствовали военные заказы на производство ткани для пошива армейской формы. Как и прежде, все свое время Феликс посвящал делам, практически не оставляя его для общения с женой.

Чтобы не грешить против истины, следует отметить, что Феликс, войдя в круг успешных промышленников города, одно время по светским правилам устраивал семейные встречи раз в неделю по вечерам у себя дома. Кристина накрывала стол для кофе, мужчины, выпив по чашечке, удалялись в кабинет, курили, играли в шахматы, вели деловые разговоры. Их жены оставались в гостиной, где для хозяйки наступало время мучения: она слабо владела финским языком, а гостьи плохо говорили по-русски и совершенно не знали польского. Женщины пытались общаться на смеси финского, русского и эстляндского, но не могли ни о чем поговорить толком. Кто-то просил еще кофе, кто-то извлекал из ридикюля рукоделие, чтобы довязать чулок, а кто-то откровенно скучал и клевал носом. Постепенно такие семейные встречи у супругов Тамм прекратились. Кристина оказалась предоставлена самой себе, как это было до переезда из Ревеля.

Тяжелым ударом для нее стало известие о гибели Стрельцова. Альбина к Рождеству получила из России много поздравительных открыток. В одной из них, пришедшей от осведомленного сотрудника Министерства иностранных дел, с которым прежде они вместе служили, имелась горькая приписка о том, что Илья Иванович погиб вместе с пароходом, подорвавшись на мине в Финском заливе. Альбина встретилась с подругой и, заливаясь слезами, пересказала страшную новость. Кристина выслушала ее, не проронив ни слова, вернулась домой и слегла в недомогании.

Накрывшись пледом с головой, она твердила одно и то же:

– Я сама, сама, сама виновата в его гибели! Я накликала беду! Я столько раз твердила: тебя убьют, тебя убьют! Это я виновата в его гибели! Сама накликала беду!

Феликс по вечерам приходил домой, заглядывал к жене в комнату и видел одну и ту же картину: Кристина лежала лицом к стене, не отвечала на вопросы, не вставала к столу. Прислуга докладывала, что она несколько дней почти не притрагивалась к еде. Вызвал врача, но доктор провел с ней наедине почти час, а потом вышел и развел руками:

– Медицина в этом случае оказалась бессильна, господин Тамм. Мое мнение: у вашей супруги сильнейшее нервное расстройство.

К жизни ее вернула приехавшая в гости Альбина Илонен. Подруги поплакали, поговорили о постигшем их горе, и вдруг Кристина слабым голосом рассказала о родившемся плане:

– Я чувствую, что надо ехать в Ревель. Поговорю с его сослуживцами, глядишь, узнаю от них какие-нибудь подробности его гибели. Зайду в его квартиру, может, удастся взять на память что-то из оставшихся вещей. Как ты думаешь, Альбина?

– Наверное, ты права. Но вряд ли тебе дадут проехать туда без разрешения начальства.

– А как мне быть? Сидеть здесь взаперти более невыносимо.

– Я провожу тебя в Гельсингфорс. Мы добьемся, чтобы тебя принял главный адмирал. Ты ему расскажешь о своих отношениях с Ильей Ивановичем, и он как благородный человек не сможет отказать тебе в просьбе выяснить обстоятельства его гибели.

Вечером Кристина огорошила мужа сообщением о том, что намеревается уехать ненадолго в Гельсингфорс, а оттуда через Петроград в Ревель. Она пояснила, что хотела бы зайти в их старую квартиру, посмотреть, в каком она состоянии пребывает, пока город не заняли наступающие немцы. Феликс пытался возражать, но увидев в глазах осунувшейся супруги такой решительный огонь, согласился, чтобы не вызвать новый приступ нервного расстройства.

В последующем Кристина вспоминала, каким напором она сопровождала свою просьбу в кабинете командующего Балтийским флотом Адриана Ивановича Непенина. Как адмирал согласился с женщиной, потерявшей на войне любимого человека. Как она преодолела путь из Петрограда в Ревель, стоя в тамбуре штабного вагона воинского эшелона, ведь пассажирские поезда давно не ходили. Как возвращалась в санитарном поезде. Но главное – как чувствовала себя победительницей, когда в Ревеле после беседы с Владимиром Константиновичем Тихоновым обрела надежду найти Стрельцова живым.

Они с Альбиной составили план поисков, быстрому осуществлению которого помешали революционные события в Петрограде, отречение императора Николая II и их отголоски в Финляндии, приведшие к гибели Непенина, который мог бы поддержать женщин в поисках. Обе горевали о несправедливой и жестокой судьбине адмирала, который так хорошо знал Илью Ивановича по службе на флоте.

Начало поисков переносилось с одной недели на другую. Когда утихли столкновения мятежной толпы с монархистами, шел второй месяц весны. В апреле сельские дороги расквасились, а лед в шхерах еще стоял, но ехать на санях по нему тоже было невозможно. Бесконечное ожидание нервировало, Кристина металась по квартире в Таммерфорсе, выплескивая скверное настроение на добродушного супруга. В конце концов созрело решение навести справки о возможных направлениях поисков в конторе полицмейстера Великого княжества Финляндского в Гельсингфорсе.

Она обратилась к Феликсу, так как без его протекции решить вопрос в полиции не было возможности, хотя русский император даровал женщинам в Финляндии равные права с мужчинами. Феликс, однако, не пришел в восторг от намерения супруги заняться поисками пропавшего русского полковника в глуши финской провинции. Кристина, не ожидавшая строптивости от мужа, во все времена совершенно безразличного к ее интересам, приняла образ грозной орлицы.

Про себя обозвав Феликса «бестолковым увальнем», «противным ревнивцем» и даже «обормотом, который забыл, когда ложился в супружескую постель», Кристина пошла в атаку. Она грохнула об пол пяток сервизных тарелок и с возгласом: «Домашний деспот!» – прицельно метнула соусницу. Муж с неожиданной для своей тучной фигуры ловкостью увернулся от фарфорового снаряда, убежал в кабинет и оттуда примирительно закричал:

– Делай ты, чего хочешь, сумасшедшая! Можешь сама поехать к комиссару участковой полиции в Гельсингфорс, сказать, чья ты супруга, и объяснить, чего тебе нужно.

Дама, удовлетворенная результатом семейных переговоров, отправилась в Гельсингфорс, чтобы воплотить задуманное в жизнь. Полицейский комиссар с удивлением выслушал странный вопрос супруги уважаемого господина Тамма, но терпеливо и неспешно объяснил, где можно искать спасенного из воды и каким путем проехать в отдаленные рыбацкие хутора. Более того, он позвонил комиссару сыскной полиции губернии Або-Бьерненборг и поручил содействовать госпоже Тамм в осуществляемых ею поисках.

Окрыленная первыми успехами, Кристина поехала в столицу юго-западной Финляндии город Або, имевший финское название Турку. Ее встретил комиссар сыскной полиции господин Пелтонен. Полицейский чин весьма учтиво пригласил гостью в комиссариат, велел секретарше приготовить кофе и профессионально без назойливости расспросил, кого предстоит искать и по какой причине. Кристина могла бы выложить человеку, готовому участвовать в поиске, все, что знала о Стрельцове. Но Альбина ее заранее предупредила, что со стороны сыщиков могут поступать всевозможные вопросы, на которые совсем не обязательно отвечать подробно. В отличие от Кристины, Альбина знала, в какой службе работал Илья Иванович. Более того, девушка помогала полковнику в тайных операциях против Германии и не раз выполняла в Стокгольме задачи, о которых предпочитала молчать. Разведчик дал ей несколько уроков конспирации, которые никогда не были лишними в их неспокойной жизни. Этого Альбина никогда не рассказывала подруге. Но как человек искушенный перед началом поисков она предупредила, о чем можно говорить, а о чем лучше промолчать.

Кристина доверительным тоном сообщила комиссару, как пропал Стрельцов, как его дочерям, живущим в России, осведомленные флотские чины подсказали, что полковника могли спасти финские рыбаки, и как дочери обратились к ней с просьбой узнать о судьбе отца все, что можно. Комиссар вызвал констебля и поручил поиск ему. При этом оба полицейских в один голос попросили фотографию Стрельцова, чтобы знать, кого разыскивать. Вопрос о фотографии с Альбиной не обсуждался, поэтому Кристина достала из сумочки фотографическое изображение Ильи Ивановича в парадной форме офицера Генерального штаба и отдала Пелтонену. Впоследствии она не раз жалела об этом необдуманном поступке. Но дело было сделано: фото Стрельцова легло на рабочий стол комиссара сыскной полиции.

Констебль заявил, что задача ему ясна и он начнет поиск в самое ближайшее время. Но эта работа потребует много времени, ведь поиск придется вести и на хуторах, и по шхерам, и на островах. Район очень большой, обследование займет немало времени, поэтому госпожа Тамм может спокойно ехать домой, о результатах ее известят из полиции.

Кристина, готовая немедленно пуститься в путь по первому же адресу, была обескуражена таким ответом полицейского чина. В возмущении она обратилась к Пелтонену:

– Господин комиссар, этот вопрос нельзя откладывать в долгий ящик. Его надо решать срочно. Человек, тонувший в воде, наверняка нуждается в лечении. Или вы допускаете, что мы можем сообщить дочерям Стрельцова скверную весть о том, что их отец не дождался нашей помощи? Я сама намерена участвовать в поездках, буду оплачивать дорожные расходы!

– Уважаемая госпожа Тамм! В этом нет необходимости, констебль сам все сделает и поможет человеку, попавшему в беду.

– Пусть ваш констебль объяснит мне, куда нужно ехать, это – главное. А поедет он со мной или нет, большого значения не имеет.

2

Узкая лесная дорога вилась между соснами, елками, осинами и березами. Запряженный лошадью тарантас неторопливо двигался, покачиваясь на кочках и шурша колесами по редким лужам. Возница что-то тихо мурлыкал под нос, а констебль сонно посапывал. Кристина смотрела по сторонам, задумчиво покусывала сорванную травинку, взгляд ее ловил веселые солнечные лучики, проглядывавшие сквозь ветви деревьев, скользил по свежей изумрудной траве, растущей между накатанными дорожными колеями. Они ехали по второму адресу, но отчего-то не верилось в успех этой поездки. В прошлый раз ничего о Стрельцове не удалось узнать, размышляла она, и сейчас не было уверенности в том, что повезет. Говорят, сердце – вещун, но сердце молчало и ничего не подсказывало.

После полудня добрались до нужного места. Рыбацкий хутор спрятался между исполинскими соснами, толстые корневища которых вились по земле, устланной ковром из хвойных иголок. Впереди за стволами деревьев и постройками синела водная гладь, в воздухе чувствовался запах моря. Тарантас остановился, возница понурил голову, собираясь подремать на солнышке. Констебль, напротив, встряхнулся, поправил фуражку и принял важный вид. Вдвоем с Кристиной они направились к жилому дому, из которого выбежали трое ребятишек и застыли на месте, опасливо поглядывая на приезжих. Грозное обличье полицейского явно пугало малышей.

Кристина сразу поняла, что сегодняшняя поездка полностью повторит предыдущую, когда они ездили на первый по списку хутор. Появилось лишь одно отличие: в тот раз их встречал хозяин, рослый седой рыбак, а сейчас из дома следом за детьми вышла хозяйка, быстрая в движениях женщина в финской национальной одежде. Видимо, муж ее был в отъезде.