Пароль: «Тишина над Балтикой»

Два месяца Владимир Константинович провел на излечении в гарнизонном госпитале Гельсингфорса. Там он узнал о произошедшем в Петрограде октябрьском перевороте и том, что власть в стране перешла в руки революционного правительства во главе с Лениным. Какие последствия для страны сулило это событие, в конце 1917 года можно было только гадать.

Вспоминая прошедшие события, Тихонов шагал по камере, «наматывая» километры в замкнутом пространстве. Когда надоедало, садился на табурет и снова погружался в раздумья. Все чаще в голову ему приходила мысль о том, как бы связаться с Кристиной Тамм, проживавшей в Финляндии, узнать у нее, удалось ли найти рыбаков, которые были свидетелями подрыва парохода «Ладога» на мине и могли спасти людей с гибнущего судна. А может быть, Кристине в поисках требуется помощь? Так или иначе, надо искать Стрельцова в Финляндии. Но как искать, когда сидишь под замком. Наверное, пора думать о побеге?

Долгие размышления узника морской тюрьмы однажды были прерваны звуком открывающегося замка.

В камере появился седобородый Елпидифор Порфирьевич. Старик нередко заходил, чтобы довести до арестанта очередные указания администрации, поэтому Тихонов ничего не спросил, только повернул голову к вошедшему. Но на сей раз начальник тюрьмы принес удивительную новость:

– Ты, вот что, мил человек. Давай-ка скоренько собирайся и марш на выход с вещами! Приехали за тобой…

– Кто приехал, зачем? – угрюмо поинтересовался лейтенант.

– Ну, мне-то почем знать, куда возят вашего брата, душ подневольных. Может, на допрос…

«А может, к стенке», – домыслил про себя Тихонов. Собираться ему было легко: он попал в тюрьму без вещей, без них и выйдет. Ничего ему теперь не нужно.

– Давай-давай, мил человек, иди! Сдам тебя под расписку, и забот мне, старику, меньше.

Тихонов не спеша вышел в коридор, заложил руки за спину и пошел к лестнице, ведущей на первый этаж. За ним шаркал «приносящий надежду» Елпидифор Порфирьевич.

Глава 2. Комиссар Раскольников

1

Под конвоем Тихонов вышел во внутренний двор тюрьмы. И остановился. Как часто бывает в середине апреля, погода в тот день стояла солнечная и безветренная. Под солнышком таяли последние сугробы темного снега, а птицы, облюбовавшие разогретые карнизы железной крыши, своим гомоном подсказывали людям, что весна пришла в город насовсем. Арестант даже зажмурился, слишком ярким ему показался свет весеннего дня после сумрака камеры, которую он покинул.

К действительности его вернул незнакомый голос, в котором звучал вопрос:

– Это вы Тихонов Владимир Константинович?

Лейтенант открыл глаза и увидел перед собой немолодого человека в короткой шоферской куртке из желтой кожи. Около ворот стоял легковой автомобиль. Тихонов молча оглядел шофера и утвердительно кивнул головой. При этом снял форменную фуражку, чтобы лучше чувствовать тепло весеннего дня. Свежий воздух пьянил, со стороны казалось, что вышедший из тюрьмы узник даже немного покачивался. А голос шофера продолжал звучать в ушах:

– Владимир Константинович, товарищ Раскольников приказал привезти вас к нему. Прошу проследовать в автомашину.

– Давно товарищ Раскольников меня ждет. Заждался, поди, – бормотал Тихонов, двигаясь к автомобилю, блестевшему лакированными боками.

В машине сидение под ним мягко просело пружинами. Приятно пахло хорошо выделанной кожей. Автомобиль выехал с острова Новая Голландия и промчался по Конногвардейскому бульвару в направлении Исаакиевского собора. Через несколько минут шофер затормозил у здания гостиницы «Астория», или «Петроградской военной гостиницы», как она именовалась в годы войны. Распахнулась задняя дверца, Тихонов вышел и направился внутрь здания, следуя рядом с шофером.

Перед номером на третьем этаже они остановились, шофер постучал. Из-за двери послышалось громкое: «Входите!», шофер открыл дверь и пропустил лейтенанта внутрь. В центре просторной комнаты стоял Раскольников и прямо, с некоторым подобием улыбки смотрел на гостя. Он был широкоплеч и высок, выше Тихонова на целую голову.

– Здравствуй, Владимир! – сказал он как-то запросто, будто и не стояли между ними напряженная встреча в конце минувшего года и тюремное заключение.

– Здравствуй, Федор! – спокойно ответил Тихонов.

Раскольников первый протянул ладонь для рукопожатия, Тихонов ответил ему. Потом они расположились в креслах друг перед другом.

– Ты, должно быть, смотришь на меня и недоумеваешь, что такое происходит, я угадал? – с усмешкой спросил Федор.

Тихонов вместо ответа неопределенно пожал плечами.

– Хорошо, я расскажу тебе, что произошло с того момента, как ты прислал шифровку, в которой в пух и прах громил революционное руководство за ошибки, допущенные в отношении старой разведки Балтийского флота. Органами Всероссийской чрезвычайной комиссии, или просто ВЧК, в течение марта сего года арестованы по обвинению в контрреволюции и саботаже многие морские офицеры, в том числе из состава командования Балтийского флота. Они тебе, вне всякого сомнения, хорошо известны. Незавидная судьба их ожидает. Твоя шифровка попала мне в руки лично. Я прекрасно осознавал, что, попади она какому-нибудь другому комиссару, ты оказался бы в «Крестах» с таким же обвинением, как они. Поэтому мне, хорошо тебя знающему и понимающему, что своей шифровкой ты не собирался нанести вред Советской власти, пришла в голову оригинальная идея. Тебя следовало на время упрятать с глаз долой, чтобы ты не оказался в числе врагов. В штабе Балтики ты был на виду, искали бы, даже если б стал скрываться. Поэтому я решил спрятать тебя там, где искать не станут, и отправил в морскую тюрьму пересидеть смутное время. И, что не маловажно, в ней сидеть не так уж плохо. Этот вопрос я изучал летом 17-го при Временном правительстве, так сказать, на собственной шкуре. Таким образом, товарищ моих детских лет, я отплатил добром за то, что ты как-то спас меня, когда я пацаном чуть не потонул на купании в Суздальском озере. Теперь мы квиты, не так ли?

Владимир Константинович, выслушавший неожиданные откровения своего бывшего соседа, а ныне революционного комиссара, от удивления не мог подобрать нужных слов, поэтому продолжал сидеть молча.

Раскольников оказался нетерпелив и переспросил:

– Ну, что же ты молчишь, сосед?

Тихонов, тщательно обдумывая фразу, ответил:

– Федор! Час назад я сидел в тюремной камере и гадал, какая участь меня ждет в ближайшем будущем. Всем известно, что в тюрьму от хорошей жизни не попадают. Так что мысли-то у меня не больно веселые были, можешь себе представить. И вдруг я приезжаю в гостиницу «Астория», в шикарный номер, и узнаю от тебя такие вещи, которые у меня даже в голове не могут сразу уложиться. Так что уж извини за молчание – мне надо прийти в себя и начать соображать как следует.

Реплику собеседника комиссар понял по-своему. Он встал, подошел к массивному буфету, вынул из него пузатую бутылку темно-зеленого стекла и поставил на круглый стол у окна. Потом присоединил к бутылке хрустальные рюмки и блюдце с нарезанным лимоном. Подумал и добавил увесистое блюдо с ломтиками хлеба, намазанными аппетитным печеночным паштетом.

– Подходи, сосед, к столу. Немного выпьем и закусим, чтобы мыслям в голове легче было уложиться.

Тихонов слабо улыбнулся и, покачивая головой, сказал:

– Да, собственно говоря, я не об том вел речь…

Раскольников сделал рукой приглашающий жест, наполнил рюмки и добавил:

– Подходи, подходи! Не чинись!

Гость подошел и посмотрел на этикетку бутылки. Французское название «Martell» подсказало, что на столе у революционного комиссара стоит лучший французский коньяк. «Интересно, как насчет пресловутого аскетизма революционеров?» – с иронией подумал он, вдыхая аромат изысканного напитка, который отчасти можно сравнить с тонким ароматом дорогих духов.

Они подняли рюмки, Федор сказал:

– Будем здоровы!

Маленькими глотками Тихонов выпил коньяк, вкус его еще держался во рту, а струйки солнечной жидкости, казалось, уже растеклись по голове, груди, рукам и ногам. Хотелось спокойно насладиться этим ощущением. Но Раскольников, осушивший рюмку одним глотком, наполнил следующую и спросил:

– Мать-то как, жива-здорова?

– В феврале мы виделись, не жаловалась вроде…

– А моя что-то прихварывает. Давай за них, хорошие они у нас!

И вторую рюмку он опрокинул одним махом, но заметив, что гость только пригубил, высказался укоризненно:

– Ну что же ты, за мать следовало бы до дна выпить.

– У меня с первой в голове зашумело. Морская тюрьма, знаешь ли, не курорт.

– Ладно, ладно! Вот поешь бутербродов. Свежие совсем, утром из ресторана принесли. Не пьяней. Мне с тобой важный вопрос нужно обсудить.

Комиссар выпил вдогонку третью рюмку и тоже взялся за бутерброды. Между делом вызвал прислугу и заказал крепкого чаю в номер.

Прожевав, он официальным тоном сообщил:

– Теперь слушай! Старого флота более не существует. Штаб Балтийского флота, в котором ты служил, ликвидирован. Офицеры, состоявшие в его штате, отправлены в отставку. Сейчас формируется новый флот, рабоче-крестьянский, но многие морские офицеры высказали намерение снова поступить на флот в качестве опытных военных специалистов. Сам-то ты, Владимир, чем намерен заниматься в будущем?

Тихонов подумал и ответил прямо:

– Я, кроме флотской службы, ничем в жизни не занимался. Хотя, мог бы, наверное, пойти учительствовать, астрономии детей учить. Но лучше все же вернуться на флот, если мои способности, как специалиста, окажутся востребованы.

– Считаю, что ты высказался политически верно и дальновидно. Флоту ты понадобишься в ближайшее время. Более того, я обязан сообщить тебе следующее. Месяц назад, в марте, советское правительство в полном составе переехало из Петрограда в Москву. Да-да, не делай удивленное лицо. Этот факт – свершившийся, столица страны теперь вернулась в Белокаменную. Я назначен заместителем народного комиссара по морским делам. Создаю свой штаб, и мне требуется надежный и опытный специалист по военно-морской разведке. Должность как раз для тебя, согласен?

– Хорошо, Федор, я согласен, будь по-твоему. Но дай мне немного отдохнуть, побыть дома, начать соображать. Четыре года я провел на войне без отпуска. Ранен был в сентябре прошлого года, потом в политику попал нежданно-негаданно, в тюрьме сидел. Надо перерыв сделать небольшой. В общем, товарищ комиссар, нуждаюсь в непродолжительном отпуске по состоянию здоровья.

– Добро, даю тебе месяц. Находись дома в Петрограде. В Москву вызову телеграммой. Давай, товарищ Тихонов, еще по одной выпьем за твое назначение.

Новый глоток коньяка неожиданно просветлил голову, Тихонов почувствовал себя гораздо лучше, чем в начале встречи с Раскольниковым. Да и жизнь после конкретного предложения начала обретать перспективы.

Федор вдруг заявил, что ему срочно требуется подготовиться к важному совещанию, и отправил гостя на своей машине домой в Финский переулок. Меньше чем через час после разговора в гостинице Владимир Константинович сидел у себя и беседовал с матерью.

Первым делом он объявил, что приехал в отпуск и останется дома надолго. Обрадованная Ольга Антоновна решила приготовить на стол, но сын остановил ее, потому что с дороги (про тюрьму говорить не стал) непременно хочет помыться в бане. Мать подсказала, что Финляндские бани, которые у них по соседству, в девятом доме, сейчас работают, можно сходить туда. Быстро собрала узелок с чистым бельем, сунула в него кусочек мыла и отправила долгожданного гостя мыться.

После бани, наслаждаясь собственной чистотой и спокойной беседой с матерью, сын ел и нахваливал ее обед, а потом, усадив хлопотунью за стол, собственноручно занялся самоваром. Ольга Антоновна при этом расстроенно сообщила, что у нее совсем не осталось чайной заварки, которую по нынешним временам не купить ни в одной лавке. Зато вспомнила и достала из полотняных мешочков пучки с высушенным летним сбором и заварила такой душистый травяной чай с малиной, какого сын не пил с самого детства.

Тихонов, обливаясь потом, пил стакан за стаканом и пребывал в состоянии легкой эйфории, что после приключений, выпавших на его долю, было совсем не удивительно.

Ольга Антоновна, радуясь, что сын слушает, говорила о насущном. О том, что деньги в стране потеряли всякую ценность, хотя другой измерительной единицы нет: фунт хлеба в вольной продаже стоит 1200–1500 рублей, значит, прежняя копейка равна 700 рублям. Но это не совсем так, убедительно взглянула мать на сына, ведь дрова, которые стоили четыре-пять рублей, продают по 75 тысяч рублей за сажень. То есть прежняя копейка равна 150 рублям, закончила она простой подсчет. Сын слушал и молчал, не зная, как ей ответить, тогда Ольга Антоновна взглянула на часы, пробившие семь вечера, как бы ненароком спросила:

– Володенька, может нам Наташу, соседку, пригласить к чаю? Она уже с работы пришла…

Сын возражать не стал.

2

Через неделю домашнего отдыха Владимир Константинович вынужден был себе признать, что симпатичная соседка Наташа занимала все больше места в его молодой холостяцкой жизни. Ему нравилось разговаривать с ней, отвечать на ее вопросы, глядя при этом в синь ее больших глаз, на мягкий овал лица и подбородок с едва заметной ямочкой. Ее привычка перебрасывать тяжелую русую косу с одного плеча на другое, казалась ему довольно милой. Двадцатилетняя Наташа была начитанной и хорошо воспитанной девушкой, при этом скромной, порой до застенчивости.

Поначалу она заходила лишь на несколько минут, когда ее звала в гости Ольга Антоновна. Потом он сам стал приглашать ее чаевничать или поиграть вечером в лото, тогда девушка задерживалась у них дольше. Тихонов знал, что Наташа, по фамилии Устьянцева, живет в своей квартире в основном одна: ее родители-железнодорожники откомандированы начальством куда-то за Любань, где отец служил начальником станции. По делам службы отец очень занят, в Петроград приезжать не мог даже ненадолго, ждал возможности поехать в отпуск, но начальство и дела не отпускали. Мать безотлучно жила с ним. Чтобы не смущать девушку, Тихонов старался не задерживаться у нее дома, когда заходил с каким-то вопросом.

В выходной день Наташа согласилась пойти погулять. Молодые люди оживленно разговаривали и неторопливо шли к Неве. На середине Литейного моста остановились и с высоты наблюдали, как река собирается освободиться от тяжелого ледяного панциря. Потемневший к середине весны лед местами трескался, его поверхность покрывал ноздреватый, выжженный солнцем снег, а кое-где сквозь трещины наверх проступала вода, лужами растекаясь над ледяной толщей. Натоптанные за зиму на льду тропинки, проложенные прямым путем от одного берега до другого, тонули в этих лужах. Еще несколько солнечных и ветреных дней, и мощные невские воды унесут изломанные куски льда вместе с зимним мусором в устье и дальше в залив, а потом, высвободившись из тесноты, потекут спокойно и величаво, принося в город тепло и чистоту.

В воздухе пахло обновлением: чувствовалось, что на смену уходящей надоевшей зиме спешит молодая, словно новая жизнь, полная сил весна. Настроение Тихонова и его спутницы оказалось созвучным явлениям природы, молодые люди предчувствовали, что вот-вот и у них начнется в жизни что-то новое, хотя еще боялись признаться в этом друг другу.

С моста они вышли на Литейный проспект, дошли до «Паризианы» и обнаружили, что кинематограф работает. Постояли в очереди за билетами и были вознаграждены сеансом смешной комедии. Сели в конце зала и, когда выключили свет, Тихонов взял ладошку девушки в свою крепкую ладонь. Наташа откликнулась легким пожатием пальцев. Этого было достаточно, чтобы чувствовать себя на седьмом небе. Потом они гуляли по Невскому, по Садовой и говорили, говорили, говорили…

– Володя, я выросла в деревне, хотя с рождения считаюсь городской. Отец служил на железнодорожных станциях дистанции пути за Любанью. Больше всего ему нравилось, когда семья на лето останавливалась в деревне Померанье. Вы не слышали о такой, а я вам сообщу интересный факт: как моряк вы должны знать художника-мариниста Боголюбова. Так вот, Алексей Петрович Боголюбов родился именно в Померанье. Столь странное название у деревни возникло со времен императрицы Екатерины Великой, которая разрешила устроить там немецкую колонию, заселенную выходцами из германской земли Померания. Изумительные там места: поля, леса, речки. Летом по грибы-ягоды с подружками ходили, купались в пруду, зимой на салазках катались с ребятней. А иногда папа сажал нас с мамой на тройку, сам за возницу и катал по окрестностям. Вспоминаю Померанье, как чудесную сказку в своей жизни.

– Наташа, а когда вы в город переехали?

– Когда мне время подошло учиться, тогда и переехали. Мне десятый год шел. Родители отдали меня в частную женскую гимназию, и с этого времени мы только летом могли выбираться в Померанье. И то ненадолго. Папа в то время на Николаевском вокзале работал. Нам его начальство служебную квартиру выделило, где я сейчас живу. После учебы в гимназии пошла работать машинисткой-делопроизводителем в почтовую контору Финляндского вокзала. Работа как работа. Скучно, правда. Зато хороший продовольственный паек дают. А мечта у меня такая: хотелось бы поступить в институт путей сообщения и выучиться на инженера-железнодорожника. Да вот беда, девушек туда не принимают. Может быть, при новой власти будут принимать, как вы считаете?

Тихонов уклончиво сказал, мол, время покажет. Потом рассказывал, как сам учился в Морском корпусе, как стал офицером и попал служить на Балтийский флот. Наташа слушала своего спутника с большим интересом, несколько раз хотела задать вопрос, уточнить что-то, но стеснялась.

Так, ничего не замечая вокруг, они перешли по Троицкому мосту на Петроградскую сторону, а потом вернулись к своему дому. И долго стояли во дворе, прощаясь, словно перед долгой разлукой. Уходить первым никому не хотелось.

Дома Ольга Антоновна с улыбкой спросила сына:

– Ну что, герой-моряк, сделал предложение невесте?

Тот удивленно вскинул брови:

– Ну какое предложение, мамуся? Мы ведь первый раз гулять вдвоем пошли…

Мать упорно гнула свою линию:

– Володенька, я ведь к тому, что время бежит быстро. Вторая неделя твоего отпуска пошла. Скоро половина будет. А как вызовут тебя на службу? Что же, Наташенька и останется одна – ни жена, ни невеста? Ты же видишь, она хорошая скромная девушка, нравится тебе. И ты ей нравишься, я знаю наверняка. Чего же еще надо? Давай-ка, дружок, решай по-военному: делай девушке предложение! Обвенчаться успеете до твоего отъезда и свадебку скромную по нынешним временам справить, а потом жена она тебе будет. И тут уж, дело известное, жена за мужем, как нитка за иголкой. Детки, глядишь, у вас пойдут. Я хоть на старости лет с внуком иль с внучкой понянчусь.

Сын, удивленный решительным настроем матери, не стал продолжать сложный разговор, а оделся и вышел остудиться под невским ветерком и поразмыслить. Дошел до Сампсониевского моста, иззяб от порывов холодного вечернего ветра и поспешил домой, рассуждая про себя, что мать все же права. Наташа действительно очень хорошая девушка, к тому же красивая. Наверное, надо жениться, в самом деле. С такой мыслью пришел домой и сообщил о своем решении.

В дальнейшем события развивались, как в военной операции, где войсками командовала Ольга Антоновна. Следующим вечером она пригласила Наташу в гости. Как обычно сели пить чай и разговаривать о том о сем. Потом мать незаметно подтолкнула сына под столом. Тихонов понимающе улыбнулся, кивнул головой, а потом встал и без какого-либо пафоса просто сказал:

– Наташа, вы мне очень нравитесь, я прошу вас стать моей женой. Точнее, как говорили в прежние годы, предлагаю вам руку и сердце!

Наташа растеряно поднялась из-за стола и испуганно замолчала. Лицо ее приобрело пунцовый цвет. Сцепив ладони на груди, она напряженно смотрела на Тихонова, как будто ждала от него какой-то поддержки. Но тот и сам замолчал, расстроено думая, что неожиданным предложением, должно быть, смутил бедную девушку, она сейчас убежит, расплачется. В общем, выйдет скандал вместо свадьбы…

В этот критический момент на помощь молодым пришла мудрая Ольга Антоновна. Она подошла к девушке, по-матерински обняла и тихо спросила:

– Ну что же ты, Наташенька, замолчала? Тебе Володя предложение сделал. Ведь ты – человек взрослый, самостоятельный, пора и тебе о замужестве думать. Времена нынче лихие, вдвоем-то их пережить легче, чем в одиночестве. Может, он не люб тебе, да ты не согласна?

Наташа повернула к ней лицо, глаза у девушки были «на мокром месте». Но она вздохнула и решительно прошептала:

– Я согласна. Только папу с мамой спросить по закону надо…

После этого она закрыла лицо ладонями и уткнулась в плечо соседки. Растроганная Ольга Антоновна стала гладить девушку по спине, что-то шептать, стараясь успокоить. Усадила на стул и посмотрела на сына, который продолжал стоять и со смущенной улыбкой взирать на происходящее.

– А ты, сынок, что столбом-то стоишь, прости уж мать за такое сравнение. Сбил с толку девушку предложением, надо теперь ее успокоить, чтобы все по-людски было, – назидательно произнесла мать.

Сын вышел в другую комнату и возвратился с букетиком первых весенних цветов, которые утром купил у цветочницы на привокзальной площади, и серебряным колечком, припасенным для такого случая запасливой Ольгой Антоновной. Знаки внимания произвели на девушку должное впечатление, она немного успокоилась, хотя сидела, не поднимая глаз. Жених подошел и сел рядом, взяв ее за руку. Ольга Антоновна вошла в роль «главнокомандующего» и держала речь:

– Раз вы, дорогие мои молодые, сговорились, то будем думать, что делать дальше. Как говорится, жених с невестой рядком, честным пирком да за свадебку. Через десять дней, пятого мая, – у нас Пасха. Венчаться после праздника надо. Времени остается не так уж много, а дел – всех не переделать! Во-первых, надо вам, Наташа и Володя, съездить к ее родителям, сказать о своем решении, по обычаю попросить благословения. Не думаю, чтобы они были против. Вы оба – православные, молодые, самостоятельные, что сейчас важно. Одним словом, хорошая пара! А когда приедете, сходим в наш Сампсониевский собор, договоримся, чтобы обвенчали вас сразу после Пасхи. Потом предлагаю посидеть у нас: комната эта – большая, хотя шуметь в наши дни не принято, значит, и гостей много не позовешь. О гостях следует подумать заблаговременно, пригласить, узнать, кто сможет прийти. Наташеньке платье готовить нужно. Володе в морской форме можно быть, она сейчас без погон, как раз словно жених во фраке выглядеть будешь.

Тихонов взглянул на невесту, она подняла глаза и внимательно слушала. Чувствовалось, что тема подготовки к свадьбе ей оказалась явно интересной. На душе у него стало спокойнее.

Наташа упросила начальство на работе, чтобы ей дали несколько дней отпуска в связи с предстоящей свадьбой. В первый свободный день Наташа через знакомства на Николаевском вокзале выхлопотала проездные документы до станции «Любань» для себя и жениха. Вдвоем они поехали к Устьянцевым-старшим просить отца с матерью благословить на вступление в брак. Как предполагала Ольга Антоновна, родители не стали противиться свадьбе единственной дочери. Они считали дочь взрослой, самостоятельной и одобрили ее выбор. Тем более что избранник дочери оказался человеком серьезным, образованным и благородного происхождения. Отец Наташи на свадьбе присутствовать не имел возможности из-за своей занятости, а мать быстро собралась и охотно отправилась в Петроград, чтобы находиться рядом с дочкой в самый ответственный момент ее жизни.

В городе все участвовавшие в подготовке к свадьбе занялись разными делами: Ольга Антоновна договорилась о времени венчания в соборе, Наташа с мамой скрылись у себя дома и что-то мастерили, Тихонов заказал в винной лавке Антонины Васильевны Ильиной, матери Раскольникова, немного вина для гостей и произвел обход торговавших рынков в поисках съестных припасов на праздничный стол.

В конце первой недели мая подготовка завершилась. Настроение у всех было приподнятым, его не смогли испортить даже капризы непредсказуемой питерской погоды: сразу после Пасхи похолодало, небо затянулось темными тучами, казалось, вот-вот среди вешнего дня пойдет снег.

С утра жених вызвал извозчика к дому и пошел позвать невесту. Когда дверь в соседнюю квартиру открылась, он замер на пороге, удивленный перемене, произошедшей с Наташей. Вместо девушки-скромницы в дверях стояла красавица-невеста в торжественном белом платье, белых ботиночках на каблуках и белых перчатках. Наряд венчала белая шляпка, украшенная цветами. Накинув на плечи шубу для тепла, Наташа в сопровождении мамы вышла и под руку с женихом спустилась по лестнице.

Позже молодые говорили, что все последующие события запомнились им будто со стороны, подобно сеансу в кинематографе. Во время обряда венчания в Сампсониевском соборе Наташа пыталась сосредоточиться на словах священника, а стоявший рядом Тихонов внимательно рассматривал золотой алтарь, подлинное произведение искусства. Поздравления гостей казались им каким-то хором голосов. Из храма гости, коих было немного, незаметно оказались за праздничным столом в квартире Тихоновых. Обе матери, Антонина Васильевна Ильина, которую пригласил жених, кузен невесты, студент-медик, и супружеская чета соседей желали мужу и жене счастливого будущего, любви и согласия да деток побольше. Откликаясь на возгласы «Горько!», они вставали и скромно целовались.