Рано иль поздно

Понятно, что немало «физических» и особенно «нравственных» страданий каждому из нас по вине других людей претерпевать приходится то и дело, чуть ли не на каждом шагу, но, конечно, повод для иска требовался более-менее не рядовой, не чересчур обыденный.

И тут, как специально, случай подгадал. В Москве вышла моя очередная книга (о которой я уже упоминал) тиражом 10 тысяч экземпляров. Так как из печального опыта я уже знал, что в родимый Баранов попадёт от силы только сотня-две, я решил взять гонорар не деньгами, а – частью тиража: выходило ровно тысяча экземпляров. И когда их доставили в Баранов, я заключил, помимо «Книготорга», договор и с «Роспечатью» на реализацию моего сборника «Криминал-шоу» через газетные киоски.

Дела наши партнёрские пошли поначалу прекрасно, книга моя в киосках не залежалась, однако ж вскоре мне пришлось вместо очередного рассказа или новой повести сочинять исковое заявление в суд. Впрочем, тот мой дебютный иск по стилю, лексике и, тем более, по затраченным на него силам и времени вполне равноценен новелле или поэме в прозе.

По сутяжной иронии судьбы и закона перекличек-ауканья, договор с «Роспечатью» я заключил 18 ноября 1998 года, то есть аккурат накануне установки в нашем коридоре металлической перегородки и начала «коридорного процесса», а иск в суд на «Роспечать» подал 12 марта 1999 года – как раз в день первого судебного заседания по перегородке.

Вот это моё первое сочинение на судебно-исковую тему от слова до слова:

В Ленинский районный суд г. Баранова

Истец Наседкин Николай Николаевич

(адрес)

Ответчик АООТ «Роспечать» в лице генерального директора Маринина Николая Алексеевича

(адрес)

ИСКОВОЕ ЗАЯВЛЕНИЕ

О ВЗЫСКАНИИ ПЕНИ И ВОЗМЕЩЕНИИ МОРАЛЬНОГО УЩЕРБА

18 ноября 1998 г. я, Наседкин Н. Н., заключил с АООТ «Роспечать» в лице генерального директора Маринина Н. А. договор за № 53 сроком на 2 (два) месяца о реализации моей книги «Криминал-шоу» в количестве 100 (ста) экземпляров с выплатой мне по 12 (двенадцать) рублей за каждый проданный экземпляр – всего 1200 (одна тысяча двести) рублей.

20 января 1999 г. я, предварительно убедившись, что моей книги в киосках «Роспечати» в продаже больше нет, попросил в конторе выплатить мне деньги по договору за проданную партию моих книг и взять на реализацию ещё сто экземпляров. Уже были заполнены накладные на новую партию книг и внесена соответствующая запись в договор, как выяснилось, что деньги за уже проданную партию книг выплатят мне только через день или два. Я с этим не согласился и решил сначала получить причитающуюся мне сумму (1200 р.) и только после этого вести речь о продлении договора.

С тех пор я в течение полутора месяцев ходил 26 (двадцать шесть) раз в контору «Роспечати», но мои деньги мне выплачивать отказывались: дескать, этот вопрос может

решить только коммерческий директор Ковалёва В. В. Последняя же то находилась на обеде (причем – в разное время) и неизвестно когда будет, то в командировке, то очень занята, то больна (представим на минуту, что у нас в стране, ссылаясь на болезнь Президента, совсем перестанут выплачивать зарплаты! )… Трижды я пытался решить вопрос с гендиректором Марининым Н. А., который и подписывал договор, но он категорически отказывался даже обсуждать вопрос, ссылаясь на то, что, мол, это компетенция коммерческого директора.

Подобного морального унижения, издевательства я не испытывал, вероятно, ещё ни разу в жизни. Эта полуторамесячная нервотрёпка совершенно выбила меня из колеи: я человек творческий (писатель, журналист, соискатель-диссертант университета) и в эти полтора месяца совершенно был не в состоянии полноценно трудиться. Кроме того, эта затянувшаяся издевательская ситуация сказалась не только на моей нервной системе, но и обострила все мои хронические заболевания – желудочно-кишечные и сердечные.

И самое поразительное: работники «Роспечати» совершенно не считали и не считают себя виновными, и их главная аргументация на справедливые претензии – не вы одни к нам за деньгам и ходите, к нам все не меньше десяти раз ходят…

И вот я не только от своего имени, но и как бы от имени тех «всех», кто имеет и будет иметь договорные отношения с АООТ «Роспечать», прошу уважаемый суд заставить это АООТ заплатить деньгами и за грубое нарушение условий коммерческого договора, и за унижение моего человеческого достоинства, и за причинение большого морального ущерба. До тех пор, пока работники даже акционерных обществ в нашей стране будут безнаказанно использовать в работе методы бюрократов-чиновников, до тех пор будут в России и разруха, и кризис, и беспредел.

В пункте 2 договора указано, что если бы мои книги в течение двух месяцев не были распроданы, и я не сразу бы забрал остатки, то я вынужден был бы «за каждые сутки… платить за хранение 2 % от стоимости» оставшихся экземпляров. Несомненно, данное положение как де-факто, так и де-юре распространяется и на пункт 6 договора: «Роспечать перечисляет денежные сумм ы по мере реализации продукции».

В связи с этим и всем вышеизложенным прошу взыскать с АООТ «Роспечать» в мою пользу:

1) пеню, которую «Роспечать» отказалась выплатить добровольно, в размере 2 % от суммы договора за каждый день просрочки выплаты хотя бы за 40 дней – 24 х 40 = 960 (девятьсот шестьдесят рублей);

2) возмещение морального ущерба хотя бы в 10-кратном размере от суммы договора – 1200 х 10 = 12000 (двенадцать тысяч рублей).

Всего 12960 (двенадцать тысяч девятьсот шестьдесят рублей).

Приложение:

Копия договора.

Копия накладной.

Справка о получении денег по договору.

Два маркированных конверта.

(Дата) (Подпись)

Надо бы, конечно, поменьше эмоций, пафоса и вместо дилетантского «морального ущерба» употреблять термин «моральный вред», но не в этом суть. Какой-нибудь новораш, те же Ульяновы-Сыскуновы, гнусно усмехнуться, увидав расчёты-доводы – стоит ли, мол, так крохобориться. Но я честно признаюсь: если бы суд оправдал мои чаяния-надежды хотя бы наполовину и заставил чинуш из «Роспечати» раскошелиться тысяч на 5-6 – я бы вполне удовлетворился и был счастлив (Господи, много ли нищему российскому писателю надо!).

Между тем, из-за моей юридической тогдашней лопоухости судебная машина поначалу заработала на холостом ходу. Дело в том, что иск подать можно двумя способами: 1) придти непосредственно в здание суда, отстоять очередь к дежурному судье и лично вручить иск; 2) послать бумагу по почте заказным письмом с уведомлением. Уж разумеется, я выбрал второй, как мне казалось, экономный на затраты времени путь.

И – поплатился.

Через две недели я получил свою бумагу обратно с припиской:

Ленинский районный суд г. Баранова возвращает исковое заявление о взыскании пени и возмещении морального вреда. Разъясняю, что с подобным иском вы должны обратиться по месту нахождения ответчика, т. е. в Октябрьский райсуд, и заявление подаётся в 2-х экземплярах и должно быть оплачено госпошлиной в сумме 56 руб. 34 коп.

Судья Ленинского райсуда И. Н. Мельникова.

Понятно, что отсюда вытекает новый ДОБРЫЙ СОВЕТ: иск в суд лучше подавать лично – судья сразу же укажет на недостатки-просчёты (если они есть) вашего заявления, да к тому же всегда можно предварительно собрав сведения, дождаться дежурства судьи, пользующегося достойной репутацией, что повышает вероятность справедливого решения.

К слову, в судебных коридорах очень легко узнать-услышать характеристики всех местных судей, но самый безошибочный способ определить судью честного (а таковые хоть и редко, но встречаются!) – по виду очереди: в день дежурства достойного служителя Фемиды в суде собирается буквально толпа, словно в «брежние» времена за дефицитом. И здесь, конечно, есть своя оборотная сторона медали: время приёма заявлений-исков ограничено и можно напрасно отстоять очередь.

И, разумеется, по итогам моего первого судебно-искового «блина», который вышел комом, можно сформулировать ещё один ДОБРЫЙ СОВЕТ, основанный на строгом судебном правиле: исковое заявление, а также все прилагаемые документы следует подавать не менее чем в двух и более (по числу участников процесса) экземплярах.

Да не забудьте, как уже упоминалось, приложить такое же количество конвертов, иначе рискуете о своём «собственном» заседании суда узнать постфактум. И вообще, если уж вы ввязались в тяжбу, решив убить-потратить на это часть своей драгоценной жизни, немалую толику нервов и здоровья, то уж на бумаге, лентах для пишмашинки или картриджах для принтера, конвертах и марках экономить не след.

Впрочем, с конвертами не всё так просто, но об этом – чуть дальше.

Итак, всё, как посоветовала неведомая мне судья Мельникова, я сделал, бумаги удвоил, госпошлину заплатил, два свежих конверта пришпилил (понятно, что в одном из прежних мне вернули обратно мои бумаги, но почему-то без второго конверта) и переправил иск 1 апреля 1999 года в Октябрьский районный суд. И, конечно, по привычке на-чал терпеливо ждать реакции-ответа. Но, прошу прощения, хрен дождался (за исключением мною же оплаченного уведомления, что мой пакет получен 2 апреля).

Наконец, не вытерпев и выбрав паузу в «перегородочно-коридорном» процессе, 18 мая я лично отправился в Октябрьский суд, который, в отличие от родимого Ленинского… (Уж прошу опять же у далёких потомков-читателей, если они будут у этой печальной повести «временных лет», прощения за такие дикие названия-именования: в достославном городе Баранове, как и повсеместно в постсоветской России, имелся район Ленинский, район Октябрьский и, разумеется, район Советский, так что все райучреждения именовались соответственно.) Так вот, Октябрьский суд, в отличие от Ленинского, находится в Баранове у чёрта на куличках, а то и дальше. Короче, на автобусе – остановок пятнадцать.

Добрался я, доехал и выяснил прелюбопытнейшую штуковину: день суда уже, оказывается, давно назначен – 2 июня, но сообщить мне об этом не было никакой возможности из-за… (ни за что не догадаетесь!) отсутствия конверта. Я, позорно демонстрируя мелочность, попытался выяснить судьбу моих родимых двух конвертов и понял из пояснений канцелярской девушки, что в суде существует как бы коммунистическая система: все поступающие с исками конверты складываются, так сказать, в общий котёл и используются по мере надобности, но так как надобность опережает количество поступающих конвертов, то и случаются вот такие безконвертные периоды-перерывы. Девушка-секретарь успокоила меня, что-де всё равно бы на мою долю какой-нибудь конверт позже нашёлся и тут же выписала и вручила мне повестку лично в руки, сэкономив таким образом своей конторе почтовые расходы. Естественно, возникает вопрос: а почему нельзя хотя бы истцов, кровно заинтересованных в судебном разбирательстве и вряд ли желающих уклониться от него, не приглашать за повесткой по телефону? Отпала бы, кстати, и проблема с уведомлениями о вручении, на которые у расейских судов и вовсе уж расходов не предусмотрено… Но – нет: законами и судебными правилами-регламентами не предусмотрено!

Как и предполагалось, на заседание суда 2-го июня ответчик не явился. Судья на этот раз был в полном смысле слова судья – по фамилии Чугунов и на вид очень строгий. «В полном смысле слова», значит – мужеска пола, мужик. Почему-то среди служителей Фемиды у нас львиную долю составляют представительницы слабого пола, так что человеку с филологическим образованием или без образования вовсе так и хочется, порой, вместо слова «судья» непроизвольно употребить некорректное «судьиха». И вообще, если вдуматься-вчитаться в сурово-величественную этимологию слова «судья» (суд – я!), то сразу становится ясно, что профессия-должность эта изначально – сугубо мужская. (Привет Марии Арбатовой и прочим упёртым феминисткам!)

Я надеялся, что суровый судья Чугунов немедленно задействует все рычаги судебно-процессуальной власти, дабы призвать нерадивого ответчика к порядку, однако ж грозный судья Чугунов вместо этого начал упрашивать меня сыграть роль курьера и самолично отнести-доставить повестку директору «Роспечати». Я от такого удивительного предложения вежливо, но твёрдо уклонился: после 26-ти унизительных походов в газетно-торговую контору, послуживших основанием для иска, согласитесь, странно было бы переться туда в 27-й раз и умолять г-на Маринина явиться в суд.

Заседание перенесли на неделю, и когда мы (уважаемый суд и упорный истец) 10-го опять и снова целый час напрасно прождали представителя «Роспечати», судья Чугунов обратился ко мне ну с совершенно неожиданным предложением: а не смогу ли я всё же сбегать и лично вручить повестку г-ну Маринину? Я только и нашёлся, что молча развести руками. Тогда судья Чугунов взялся за телефон, дозвонился-таки до «Роспечати» и приказал (вернее, конечно, попросил) явиться ответчика на следующий день к 9:00 в суд.

Не буду интриговать и томить читателя: на следующий день к 9-ти утра никакой ответчик ни в какой суд явиться и не подумал. Но зато, когда бедный судья Чугунов дозвонился до «Роспечати», ему на том конце провода пообещали прибыть-появиться к 14:00.

Увы! И это оказалось не более чем издевательская шутка. Тогда судья Чугунов решился всё же, рискнул, вспомнив содержание статьи 157-й тогдашнего ГПК, и открыл заседание суда. К слову, в новом Гражданском процессуальном кодексе этому чрезвычайно важному моменту в судебной практике посвящена уже целиком отдельная 22-я глава из 12-ти статей, которая так и называется – «Заочное производство». Открывающая её статья 233 «Основания для заочного производства» совершенно чётко регламентирует:

1. В случае неявки в судебное заседание ответчика, извещённого о времени и месте судебного заседания, не сообщившего об уважительных причинах неявки и не просившего о рассмотрении дела в его отсутствие, дело может быть рассмотрено в порядке заочного производства. О рассмотрении дела в таком порядке суд выносит определение.

…

3. В случае, если явившийся в судебное заседание истец не согласен на рассмотрение дела в порядке заочного производства в отсутствие ответчика, суд откладывает рассмотрение дела и направляет ответчику извещение о времени и месте нового судебного заседания…

Так что позволю себе в связи с этим дать, в первую очередь, конечно, истцам, соответствующий ДОБРЫЙ СОВЕТ: если хитроумный ответчик упорно не является в суд – по крайней мере, уже на втором сорванном по этой причине заседании напомните мягкотелому или забывчивому судье о существовании главы 22-й ГПК вообще и статьи 233-й в частности и настойчиво подчеркните, что-де вы согласны на «рассмотрение дела в порядке заочного производства» и «в отсутствии ответчика».

Возвращаемся, однако ж, к нашему судье Чугунову. Жара в тот день случилась градусов под 40. Может, это послужило причиной, может, что другое, только открывшееся было заседание суда тут же благополучно и закрылось: уважаемый суд заинтересовался важным вопросом – а точно ли это я написал данную книгу? И вообще, имею ли я право писать-сочинять книги? Другими словами: есть ли у меня документ, подтверждающий, что я – профессиональный писатель?

Удостоверения члена Союза писателей России я с собой захватить не догадался. Мог бы я, разумеется, начать доказывать, что книгу способен написать и заключить сегодня договор на её продажу любой самодеятельный автор, всякий доморощенный графоман, я мог бы напомнить судье Чугунову известную сцену из «Мастера и Маргариты», когда Коровьев издевательски вопрошал швейцара в ресторане Дома литераторов: мол, что же, даже самого Фёдора Михайловича Достоевского без писательской ксивы в этот ресторан не пропустили бы?..

Да не стал я ничего напоминать и доказывать. Жара, повторяю, да и вдруг судья Чугунов Михаила Афанасьевича Булгакова не читамши?..

Когда 15-го июня на открывшемся новом заседании суда Чугунов получил-таки из моих рук писательское удостоверение, он изучал его чуть не четверть часа, затем тяжко вздохнул (уж Бог знает – почему) и отправился в совещательную комнату сочинять вердикт. Это судейско-криминальное произведение, как и принято, с занудно-шаблонным зачином и вялой кульминацией совершенно неожиданно разрешилось-закончилось невероятным финалом: в иске на пеню ОТКАЗАТЬ; иск на возмещение морального вреда УДОВЛЕТВОРИТЬ и обязать ответчика выплатить истцу 200 рублей…

Зачитывая этот «приговор» (естественно, он – навытяжку; я – тоже по стойке «смирно»), судья Чугунов морщился и кривился: и сам процесс был ему явно не по душе, вымотал до чёртиков, и приговор не радовал: какой-то «моральный вред», дармовые деньги человеку…

А я, в свою очередь, не знал – то ли смеяться, то ли плакать. Дело в том, что я загодя, отбросив суеверия, прикинул меркантильно возможный чистый доход от этой тяжбы и, соответственно, уже учёл до рубля все расходы-вычеты – госпошлину, транспортные расходы, конверты, ксерокопии и пр. Получилось в сумме аккурат… 205 руб. Таким образом, даже без калькулятора сразу можно было прикинуть эти самые «доходы» – минус пять целковых.

Хорошо посудился!

Апелляционная моя жалоба в областной суд, признаюсь, выглядела-читалась занудно. В ней, изложив суть дела, я, как мне кажется, очень даже справедливо, вот именно, – апеллировал:

…Суд был перенесён на 15 июня. Таким образом, я вынужден был, словно виновная сторона, 5 раз (а всего – 7! ) ездить через весь город в суд, хотя, согласно ГПК (ст. 157), подобное третирование истца и затягивание дела совсем не обязательно. Причём, главная суть моих исковых претензий к «Роспечати» состояла в том, что в этой конторе меня унижали и третировали почти два месяца, заставив 26 раз приезжать, чтобы получить мои собственные деньги и ещё 3 раза, чтобы получить справку о получении этих денег. Выходит, что ответчик, демонстративно не являясь на суд и при попустительстве суда, просто-напросто продолжил своё издевательство надо мной.

Теперь о решении суда. Я заключил с АООТ «Роспечать» договор на продажу моих книг сроком на два месяца. Я сам доставил книги (товар), не взял предоплату, уступил безоговорочно с продажи 20 %, а в результате, когда книги были проданы точно в срок, вместо выплаты денег мне длительное время мотали нервы и унижали меня. В нашем договоре с «Роспечатью» есть пункт о взыскании 2 %-ной пени с одной из сторон в случае неисполнения условий договора. Я про-сил суд распространить условия этого пункта на пункт 6, где сказано, что «Роспечать» обязана мне выплатить деньги по мере реализации товара, и взыскать с ответчика в мою пользу 960 рублей пени. Совершенно непонятно, почему суд эту мою законную и резонную просьбу отклонил.

Что касается морального вреда, то я, сознавая что мы живём не в столице и у нас, в провинции, другие критерии, попросил взыскать с АООТ «Роспечать» весьма скромную сумму – всего в десятикратном размере от суммы договора: 12000 рублей. Суд, признав моё право на возмещение морального вреда, вынес решение о взыскании с ответчика в мою пользу суммы в 200 рублей (8 долларов! ). Если учесть, что я затратил на госпошлину, почтовые расходы, ксерокопирование документов и поездки в городском транспорте в «Роспечать», а затем и в суд ровно 205 рублей, – присуждённая сумма не то что выглядит странно, а – просто анекдотично. У меня создалось впечатление, что судья Чугунов В. П. не совсем чётко понимает, что такое «моральный вред» и как он компенсируется. Никакие материальные потери не сопоставимы с моральным вредом, то есть ущербом, причинённым внутреннему, душевному состоянию человека, что отражается на его нервной системе, на его здоровье. В возмещение морального вреда входит и понятие о защите чести и достоинства человека, независимо от того, писатель он, стрелочник или домохозяйка. За унижение человека, за сознательное мотание ему нервов виновная сторона должна быть наказана материально и, конечно же, не смехотворной и опять же оскорбительной для потерпевшего суммой.

Не знаю, был ли оштрафован судом ответчик за многократную неявку на судебные разбирательства, но в любом случае у него останется убеждение, что это он выиграл процесс и может дальше продолжать свои хамско-унизительные методы работы, а у меня создалось впечатление, что проигравшей стороной остался я…

Не буду здесь размазывать и повторяться – сообщу кратко: никто в облсуд на слушание моей жалобы меня не пригласил (хотя я и на этот раз приложил к иску два конверта), лишь только 18 августа, опять самолично поехав на край земли, я узнал, что суд состоялся ещё 7 июля и оставил чугуновское «чугунное» решение в силе; потом мне пришлось ещё не раз ездить за всякими документами-подписями в Октябрьский суд (доведя расходы уже рублей до 250!) и только 14 октября я получил-таки в сбербанке свои выигранные несчастные две сотни, кои, уж признаюсь, тут же в соседней кафешке и благополучно прогулял за полчаса, обмыв с приятелем свой колоритный исково-сутяжный дебют.

Так что главу эту закончу очередным и наболевшим ДОБРЫМ СОВЕТОМ: никогда не пытайтесь обогатиться с помощью судебных исков – себе дороже станет. Особенно, если живёте в провинции, в каком-ни-будь замшелом Баранове, где о понятии «моральный вред» даже судьи понятие имеют весьма расплывчатое.

4. СЕРИАЛ «ЗАХВАТ»

В чём я имел удовольствие убедиться ещё раз совсем скоро.

Это уже в Ленинском райсуде, где наконец-то заслушалось дело по иску соседей к Ульяновым-Сыскуновым о возмещении всё того же пресловутого морального вреда. Но вначале стоит упомянуть, что перегородки наши родимые до этого времени, то есть до октября, простояли благополучно. В это можно, конечно, не поверить, но, как говаривал шолоховский герой, – факт. И тут самое место процитировать фрагменты статьи 9 «Закона об исполнительном производстве», которая регламентирует возбуждение исполнительного производства:

2. Судебный пристав-исполнитель в трёхдневный срок со дня поступления к нему исполнительного документа выносит постановление о возбуждении исполнительного производства.

3. В постановлении о возбуждении исполнительного производства судебный пристав-исполнитель устанавливает срок для добровольного исполнения содержащихся в исполнительном документе требований, который не может превышать пять дней со дня возбуждения исполнительного производства, и уведомляет должника о принудительном исполнении указанных требований по истечении установленного срока…

А часть 1-я статьи 13-й того же замечательного Закона весьма чётко регламентирует:

1. Исполнительные действия должны быть совершены и требования, содержащиеся в исполнительном документе, исполнены судебным приставом-исполнителем в двухмесячный срок со дня поступления к нему исполнительного документа.

Итак, даже не имея полного начального образования, можно подсчитать, что перегородки злосчастные уже к исходу лета должны были рассыпаться в прах и пыль. Однако ж, поди ты, – стояли.

Чтобы хоть как-то пояснить сей парадокс, необходимо ввести в наш судебный спектакль новое действующее лицо – пристава с несколько неприлично звучащей фамилией Мандовский (хорошо хоть не Влагалищев!). Этот господин (или товарищ) Мандовский оказался своеобразной тенью отца Гамлета. Не в смысле бесплотности (на самом деле по комплекции он, как я много позже убедился, походил на борца-тяжеловеса или хорошо откормленного охранника), а в смысле полнейшей неуловимости и как бы эфемерности.

Тут, признаться, я по неопытности совершил новый промах и поэтому, забегая вперёд, спешу дать очередной ДОБРЫЙ СОВЕТ: никогда не ждите, что судебный пристав-исполнитель сам и добровольно кинется немедленно исполнять в соответствии со статьёй 9 «Закона об исполнительном производстве» свои прямые обязанности – подтолкните его, потормошите, заставьте это сделать.

Правда, в моём случае дело осложнялось тем, что я имел лишь статус заинтересованного лица, и Мандовский формально мог послать меня на три буквы. Но я, когда уже нагрянул август и торчащие в коридоре перегородки начали вызывать всё более неприятное удивление своей, так сказать, несносимостью, попытался несколько раз встретиться с ним.

Дважды приходил напрасно – на месте его не оказывалось. Когда же, изучив расписание его службы, я заявился-таки в его приёмный день, то обнаружил у дверей кабинета такую очередищу из раздражённых женщин, которые, как выяснилось, с помощью приставов выбивали-выцарапывали свои законные детские пособия у государства, что я не рискнул прорваться сквозь эту клокочущую толпу и так не узнал в тот раз, как же выглядит пристав-исполнитель с похабно-«вагинальной» фамилией.