Золотая клетка

– Ты музыкант?

Мне пришлось податься вперед и повысить голос, чтобы он меня услышал.

– Диджей. Но сегодня я свободен. А завтра буду играть. Буду стоять вон там.

Я глянула туда, куда указывал его палец. На крошечной сцене у стены, позади большой стойки с дисками стоял парень, с которым пришел Виктор, и балдел под музыку. Некоторое время спустя он подошел к нам. Представился как Аксель. Мне он показался добродушным и неагрессивным.

– Приятно познакомиться, Матильда, – сказал Аксель и протянул руку.

Я подумала, как эти двое не похожи на парней из моего городка. Ухоженные. Воспитанные. Аксель заказал себе напиток и снова исчез. Мы с Виктором снова чокнулись. Мое пиво скоро закончилось.

– Завтра перед началом у нас будет небольшая вечеринка с друзьями. Может, зайдешь?

– Может быть, – ответила я, задумчиво глядя на него. – А почему ты захотел провести меня с собой?

Я демонстративно допила последний глоток из своей бутылки в надежде, что Виктор закажет еще. Так он и сделал. Взял еще одну мне и еще одну себе. Потом ответил на мой вопрос. Его глаза светились в темноте.

– Потому что ты симпатичная. И потому, что ты казалась такой одинокой. А ты жалеешь, что согласилась?

– Нет, вовсе нет.

Он выудил из кармана пачку «Мальборо», протянул мне сигарету. Я не имела ничего против того, чтобы меня угостили, – тогда моих собственных хватит надолго. Не так много и осталось от пятнадцати тысяч, вырученных мною от продажи дома, – после того, как были уплачены долги и все остальное.

Наши руки соприкоснулись, когда он поднес мне зажигалку. Рука у него была горячая и загорелая. Мне сразу же захотелось, чтобы он прикоснулся ко мне еще.

– У тебя грустные глаза. Ты в курсе? – спросил Виктор, затягиваясь.

– Что ты хочешь этим сказать?

– В тебе чувствуется печаль. Мне это нравится. С людьми, которые всегда всему рады, скоро становится скучно. Мы не созданы для того, чтобы каждую минуту быть счастливыми – тогда мир рухнул бы.

Я не ответила, заподозрив, что он шутит.

Внезапно голова у меня закружилась от выпитого. Я решила, что сувенир на память будет уместным, – подалась вперед, положила руку ему на затылок и приблизила его лицо к своему, пытаясь показаться увереннее, чем была. Наши губы встретились. На губах у него был вкус пива и «Мальборо». Целовался Виктор хорошо. Мягко, но страстно.

– Пойдем ко мне? – спросил он.

Як в своем синем халате сидел за кухонным столом и читал «Современную индустрию». Он даже не поднял глаза, когда Фэй вошла в кухню, но она привыкла, что муж всегда так себя ведет, когда пребывает в стрессе. Учитывая то, какую ответственность Як несет на работе, и все те часы, которые проводит в офисе, воскресным утром он заслуживает покоя.

Квартира площадью в четыреста квадратных метров, получившаяся в результате объединения четырех квартир на этаже, вызывала у нее чувство клаустрофобии, когда Яку хотелось, чтобы его оставили в покое. Фэй до сих пор не знала, как вести себя с ним в такие дни.

В машине по пути домой с Лидингё, где Жюльенна осталась поиграть у подружки по садику, Фэй представлялось, как они с Яком проведут вместе первую половину дня. Только вдвоем. Залезут в постель, посмотрят какую-нибудь телепередачу, которую единодушно осудят за глупость и вульгарность. Ей так хотелось послушать рассказ Яка о том, как прошла неделя… Прогуляться, держась за руки, по Юргордену…

Поговорить, как когда-то…

Она убрала остатки их с Жюльенной завтрака. Хлопья размякли в молоке. Фэй ненавидела это ощущение мокрых хлопьев и кислый запах; мучительно сглотнула, протирая стол тряпкой.

Вся столешница кухонного островка была усыпана крошками, а на краю, преодолевая силу тяжести, балансировал надкушенный бутерброд. Его держало только то, что он лежал маслом вниз.

– Ты не могла бы постараться убрать до того, как уехать? – проговорил Як, не поднимая глаз от газеты. – Не приглашать же уборщицу еще и по воскресеньям!

– Прости. – Фэй проглотила ком в горле и провела вискозной тряпкой по столешнице. – Жюльенна так хотела скорее ехать… Она так ужасно кричала…

Як хмыкнул и продолжал читать. Он только что принял душ после пробежки. От него вкусно пахло «Армани Код» – этим парфюмом он пользовался тогда, когда они познакомились. Жюльенна очень расстроилась, что не увидит папу, но тот ушел еще до того, как она проснулась, а вернулся тогда, когда Фэй уже отвезла ее к подружке. Утро выдалось трудное. Дочь не устроил ни один из четырех вариантов завтрака, предложенных мамой, а одевание превратилось в мучительный марафон.

Но теперь столешница сияла чистотой. Последствия битвы устранены.

Отложив тряпку в мойку, Фэй разглядывала Яка, сидевшего с газетой за кухонным столом. Хотя он был высокий, тренированный, ответственный, успешный – короче, имел все классические атрибуты состоявшегося мужчины, – во многих отношениях так и оставался ребенком. Она единственная видела его таким, каким он был на самом деле.

Фэй всегда будет любить его, что бы ни случилось.

– Кажется, тебе пора постричься, дорогой.

Протянув руку, она коснулась его влажных волос, но Як убрал голову.

– У меня нет времени. Расширение бизнеса – очень сложная вещь, и я должен сосредоточиться. Не могу каждый день бегать к парикмахеру, как ты.

Фэй уселась на стул рядом с ним, положив руки на колени. Попыталась вспомнить, когда в последний раз стриглась.

– Ты хочешь поговорить об этом?

– О чем?

– О «Компэр».

Муж медленно перевел взгляд с газеты на жену, покачал головой и вздохнул. Она уже пожалела о своих словах. Лучше бы продолжала вытирать крошки… Однако Фэй набрала воздуху в легкие.

– Раньше тебе хотелось…

Як дернулся и опустил газету. Чуть длинноватая челка упала на глаза, и он раздраженно дернул головой. Почему она не может оставить его в покое? Просто вытирать столешницу. Быть стройной, красивой и преданной. Он работал всю неделю. Насколько она его знает, вскоре он запрется в своем кабинете в башне и снова засядет за работу. Ради нее и Жюльенны. Чтобы у них все было хорошо. Потому что это их цель. Не его, а их совместная.

– Какой смысл это обсуждать? Ты ведь уже не разбираешься в делах. Тут все так быстро меняется… Невозможно жить старыми запасами.

Фэй опустила глаза на свое обручальное кольцо. Повертела его на пальце. Если б только у нее хватило ума промолчать, тогда у них было бы то утро, о котором она мечтала. А так – испортила все одним дурацким вопросом… Думать надо было.

– Тебе хоть известно, как зовут министра промышленности Швеции? – спросил муж.

– Микаэль Дамберг, – автоматически ответила Фэй. Автоматически и верно.

Увидев взгляд Яка, она тут же пожалела о сказанном. Ну что ей стоило придержать язык?

– Ну ладно. Скоро вступит в силу новый закон. Знаешь, какой?

Фэй знала, однако медленно покачала головой.

– Ясное дело, ты не знаешь, – проговорил Як. – Суть в том, что мы, как предприятие, должны будем напоминать нашим клиентам за месяц, когда их контракт истекает. Ранее же они просто продолжали нам платить. Ты понимаешь, что это значит?

Разумеется, Фэй знала. Могла бы в цифрах рассказать ему, сколько потеряет на этом «Компэр». Но она любила его. И сейчас сидела в своей кухне за миллион крон с мужем, который оставался мальчишкой в мужском теле; с человеком, которого только она знала и любила больше всего на свете. Так что Фэй лишь молча покачала головой. Вместо того чтобы сказать, что «Лисандо» – небольшая фирма по поставке электричества, которой владел концерн «Компэр», – потеряет около двадцати процентов тех клиентов, у которых раньше срок действия контракта продлевался автоматически. В целом оборот уменьшится на пятьсот миллионов в год. А прибыль – на двести миллионов.

Она лишь покачала головой. Снова повертела кольцо на пальце.

– Ты не знаешь, – произнес наконец Як. – Так можно я дочитаю статью до конца?

Подняв газету, он снова вернулся к миру цифр, курсов акций, новых эмиссий и покупки предприятий – тому миру, которому Фэй посвятила три года жизни в Торгово-экономическом институте, прежде чем бросить учебу. Ради Яка. Ради его фирмы. Ради семьи.

Прополоскав тряпку под краном, она достала пальцами мокрые хлопья и крошки хлеба, оставшиеся в раковине, и выкинула в помойное ведро. За ее спиной слышалось шуршание газеты. Фэй беззвучно закрыла дверцу, чтобы не мешать мужу.

Стокгольм, лето 2001 года

У Виктора Блума на шее красовалось светло-коричневое родимое пятно, а спина была широкая и загорелая. Он крепко спал, и я могла не торопясь рассмотреть и его, и комнату, в которой лежала. Никаких занавесок на окнах. Помимо кровати, здесь имелся только стул, заваленный грязной одеждой. На белых стенах танцевали солнечные зайчики.

Мои голые ноги были завернуты в сырую и грязную простыню. Стряхнув ее с себя, я замоталась в нее, как в полотенце, и осторожно приоткрыла дверь спальни. По-спартански обставленная двухэтажная квартира, которую снимали на лето Виктор и Аксель, находилась на первом и втором этаже на улице Брантингсгатан в районе Ярдет. Во дворе был небольшой садик со столом, деревянными стульями и черным мангалом. На столе стояла пустая банка из-под «Фанты», доверху забитая окурками.

Из комнаты Акселя доносился мощный храп. На нижнем этаже располагались кухня и гостиная. Я спустилась вниз, сделала себе кофе и нашла сигареты, покопавшись в своей сумочке, валявшейся на полу в прихожей. Потом взяла с собой кофе, пачку сигарет и уселась на стул в саду.

Передо мной простирался парк Тессина. Солнце все еще стояло низко, но мне приходилось прищуриваться.

Не хотелось казаться навязчивой, быть обузой. Приглашение Виктора прийти на их сегодняшнюю вечеринку – наверняка всего лишь пустые слова, чтобы переспать со мной. В кабаке мне доводилось слышать и куда более высокопарные обещания. Похоже, Виктору было со мной весело. Как и мне с ним. Но лучше всего на этом и остановиться. Я затушила сигарету в банке из-под «Фанты» и поднялась, намереваясь пойти и разыскать свою одежду. В эту минуту у меня за спиной открылась дверь.

– А, вот ты где! – сонно проговорил Виктор. – Закурить найдется?

Я протянула ему сигарету. Он плюхнулся на стул, на котором только что сидела я, и заморгал, глядя на солнце. Я села рядом с ним и сказала:

– Я как раз собиралась уходить.

Я готовилась увидеть облегчение у него на лице. Благодарность, что я не из тех приставучих девчонок, которые не врубаются, когда им пора убираться восвояси.

Но Виктор удивил меня.

– Уходить? – выпалил он. – Почему?

– Я же здесь не живу.

– Ну и что?

– Вы же с Акселем не хотите, чтобы я тут болталась? Я прекрасно понимаю, что у нас все было на одну ночь, а теперь у тебя свои дела. Не хочу быть липучкой, которая не может отцепиться.

Он отвел глаза и посмотрел на парк Тессина. Меня охватило желание погладить его по короткой щетине на бритом затылке. Фотография на стене в его спальне показывала, что волосы у него густые и вьющиеся, когда немного отрастают. Виктор продолжал сидеть молча, и на какое-то мгновение мне показалось, что я разгадала его – что мыслит он так же, как и другие парни.

Наконец он произнес:

– Не знаю, как с тобой раньше обращались парни – как это принято там, откуда ты родом, – но мне кажется, что ты красивая. Ты настоящая, не такая, как все. Если хочешь уйти, конечно, я не буду тебя удерживать, но мне было бы приятно, если б ты осталась. Я собирался сходить в «Севен-Илевен» и купить нам соку и круассанов, а чуть попозже заказать пиццу…

– О’кей.

Ответ последовал до того, как я успела подумать.

Мимо моего лица пролетела оса. Я отмахнулась от нее – никогда всерьез не боялась ос. В мире есть вещи пострашнее.

– О’кей?.. А правда, что это за мужики, с которыми ты общалась?

– Парни у нас дома… Даже не знаю, как сказать. Они хотят, чтобы ты легла с ним в постель, а потом ушла. Наутро у них всегда свои дела.

Я ни словом не упомянула о косых взглядах. Словах. Стыде, который возлагали на меня, хотя его должны были нести другие. Отдать свое тело тому, кто желал его, – детский лепет в сравнении с куда более серьезными вещами.

Виктор прикрыл глаза от солнца ладонью.

– Как давно ты живешь в Стокгольме?

– Месяц.

– Добро пожаловать.

– Спасибо.

* * *

Около семи вечера в квартиру повалил народ. Большинство было немного постарше меня, и поначалу я чувствовала себя потерянно. Виктор исчез в толпе, а я оказалась за столиком в саду вместе с Акселем. Потягивала напиток и курила сигарету, а он рассказывал истории, от которых я смеялась до колик, – о том, как они с Виктором путешествовали прошлым летом по Европе. Из дома вышли две девушки; они представились как Юлия и Сара. Юлия была красивая длинноволосая брюнетка, одетая в элегантное синее платье. На Саре была джинсовая юбка с белой майкой, а светлые волосы небрежно собраны в хвостик на затылке.

– Как подумаю об осени – на стенку лезть хочется, – проговорила Юлия, подаваясь вперед. – Я хотела бы бросить учебу, взять свободный год, но папа никогда мне этого не позволит. Он выходит из себя, стоит мне заговорить об этом… Черт, как я ненавижу Лунд!

– Бедняжка, – сказала Сара, пуская дым кольцами.

– Жаль, что у меня не хватило баллов, чтобы поступить в Торгово-экономический… Ну да ладно. Сегодня будем просто веселиться.

Юлия выпрямилась и взглянула на меня, словно только что заметила.

– А ты чем занимаешься?

Я откашлялась. Выпустила дым. Не хотелось рассказывать о своих планах человеку, с которым только что познакомилась.

– Я ничем особо не занимаюсь.

– Круто. Но ты ведь хочешь учиться?

Я подала заявление в несколько высших учебных заведений Стокгольма, так что просто молча кивнула. И подумала о том, что деньги на моем банковском счете тают на глазах.

– Хочу, конечно. Но ответ приходит не сразу, – сказала я.

– А откуда ты знаешь Акселя? – спросила вторая девушка, Сара, кивая ему.

– Я познакомилась с Виктором, если вы его знаете, вчера вечером в «Будда-баре».

– Так ты тут ночевала?

Я кивнула.

Они молча докурили и поднялись.

– Юлия и Виктор раньше были вместе, – пояснил Аксель, когда они ушли.

– Раньше?

– Они расстались месяца три назад. Это наша первая встреча с тех пор, как она вернулась домой из Лунда.

Юлия и Сара пошли с нами в «Будда-бар». Они все время старались держаться поближе к Виктору, бросая на меня недовольные взгляды. Чем больше я пила, тем больше меня раздражали их лица.

На какое-то время Виктор оторвался от проигрывателя и подошел к нам с Акселем. Я обняла его и бросила взгляд на Юлию – глаза у нее сузились. Он поцеловал меня, а я легонько укусила его в нижнюю губу. Когда ему пора было возвращаться в кабинку диджея, Виктор спросил, не хочу ли я пойти с ним. Обвив рукой мою талию, он прокладывал нам путь через людское море. Дело шло медленно, потому что кто-то все время останавливал его, чтобы переброситься парой слов. Наконец мы взобрались на сцену. Виктор напялил наушники, подкрутил какие-то ручки и принялся раскачиваться в такт музыке.

Я тоже стала двигаться под музыку. Потом взяла его руку, завела под подол платья и положила себе между ног. Трусиков на мне не было.

– Ты останешься сегодня у меня ночевать? – спросил он.

– Да. Если хочешь.

Виктор посмотрел на меня такими глазами, что ответ уже не требовался.

– А чем мы займемся? – шутливо спросила я.

Он рассмеялся и поставил новую песню.

Какое восхитительное чувство! Теперь я свободна. Свободна делать что хочу. Быть, кем захочу. Без прошлого, которое отравляло все вокруг и все внутри меня. Без тех, кто тянул меня вниз. Медленно, по капельке, я переделала себя и стала другой.

Оглядев толпу танцующих людей, я на мгновение закрыла глаза и подумала о жизни в Фьельбаке. Любопытные взгляды, преследовавшие меня, куда бы я ни направлялась, смесь восторга и сочувствия – липкая, тяжелая, удушающая. Здесь никто не знает. Никто ничего не видит. Мое место здесь. В Стокгольме.

– Я схожу в туалет! – крикнула я Виктору.

– Хорошо. Я закончу через десять минут. Давай встретимся у выхода.

Я кивнула и отправилась в дамскую комнату. Встала в очередь, улыбаясь при мысли о том, что Виктор – мой, и больше ничей. Музыка на танцполе доносилась издалека, заставляя зеркало на стене слегка вибрировать в такт.

Я изучала свое отражение в зеркале. Волосы казались светлее, чем обычно, я чувствовала себя загорелой и свежей. Мне казалось, что теперь я выгляжу старше, чем пару недель назад. Девушка, стоявшая у раковины, направила себе в волосы спрей из розовой бутылочки. От сладкого аромата зачесалось в носу, однако он приятно контрастировал с запахом пота, алкоголя и прокуренной одежды.

За моей спиной открылась дверь – на мгновение музыка стала слышнее.

Кто-то похлопал меня по плечу, и я обернулась. Успела разглядеть Юлию, но тут в лицо мне вылился коктейль. Кусок льда ударился мне в лоб, упал на пол и скользнул прочь. Глаза защипало, я заморгала от изумления и боли.

– Какого черта? – закричала я, отступая назад.

– Шлюха деревенская! – прошипела Юлия, повернулась на каблуках и исчезла.

Стоявшие рядом девушки засмеялись. Я взяла салфетку и вытерла лицо. Унижение чувствовалось во всем теле, словно по мне бегали насекомые. Вернулось прежнее ощущение себя: я – та, что приседает, прячется в тени, сгибаясь под тяжестью многочисленных тайн…

Потом я выпрямилась и взглянула в зеркало. Больше – ни за что!

Неделю спустя мне пришло письмо. Меня приняли на экономический факультет Торгово-экономического института. Я скопировала письмо, разыскала адрес Юлии, купила конверт, засунула в него копию письма и фото, снятое Виктором при помощи автоспуска – я стою на четвереньках, Виктор позади меня, с искаженным от наслаждения лицом. Опуская письмо в ящик у дома, где жила семья Юлии, я думала только об одном: никогда больше никому не позволю меня унижать.

Месяц спустя я записалась в институт под своим вторым именем – Фэй, которое мама дала мне в честь своей любимой писательницы[2]. Матильда перестала существовать.

За спиной у Фэй пробежал официант – наверняка спешил к тем пузатым мужикам, сидящим за столиком чуть в стороне от нее. К таким мужчинам всегда торопятся. Ничего удивительного – у них такой вид, словно их вот-вот хватит инфаркт.

Она разглядывала Алису, которая только что уселась напротив нее. Познакомившись с ней и другими женщинами из высших слоев общества, Фэй назвала их гусынями, поскольку их главным занятием было откладывание яиц для своих мужчин. Поначалу они сосредоточивали все свои усилия на том, чтобы родить наследников, а потом – чтобы защищать избалованных отпрысков своими крылышками в нарядах от «Гуччи». Когда детки отправлялись в свои тщательно подобранные детские садики, наступало время найти себе подходящие интересы. Ходить на йогу. Делать маникюр. Устраивать званые ужины. Приглядывать за уборщицей. Вести отношения с целой армией нянь. Следить за собственным весом. Или вообще его не иметь. Быть мокренькой и возбужденной. И самое главное: научиться закрывать глаза в тех случаях, когда их мужья возвращаются с позднего «делового ужина» с плохо заправленной в брюки рубашкой.

Поначалу Фэй насмехалась над ними. Над их необразованностью, отсутствием интереса к истинным жизненным ценностям, над их амбициями, не простиравшимися далее приобретения сумочки последней модели от «Валентино», и дилеммами, куда поехать на каникулы – в Санкт-Мориц или на Мальдивы. Но Як пожелал, чтобы она «поддерживала с ними дружеские контакты». Особенно с женой Хенрика Алисой. Так что теперь ей приходилось регулярно общаться с гусынями.

Ни Фэй, ни Алиса не испытывали друг к другу теплых чувств. Однако, хотели они того или нет, их жизни оказались сплетены благодаря фирме их мужей. Благодаря «невероятной дружбе» их мужей, как высказался журналист в одной финансовой газете.

Алисе Бергендаль было двадцать девять – на три года меньше, чем Фэй. Ее отличали высокие скулы, талия, как у десятилетнего ребенка, и такие длинные ноги, словно супермодель Хайди Клум встала на ходули. Кроме того, Алиса родила двух прекрасных здоровых детей. Вероятно, улыбаясь в течение всех родов. А в перерывах между схватками наверняка вязала милую шапочку своему чудесному малышу, порвавшему ее ароматное влагалище на две идеально равные части. Ибо Алиса Бергендаль была не только красива, молода, стройна и всегда источала восхитительные запахи. Она обладала творческой жилкой и огромным кругом общения – устраивала небольшие великолепные вечеринки, куда гусыням надлежало приходить и приводить своих мужей, иначе они рисковали попасть в черный список Алисы. А это среди стокгольмского высшего класса было равносильно попаданию в Гуантанамо.

С собой в ресторан «Риш» Алиса привела другую длинноногую женщину по имени Ирис – жену финансиста Йеспера, занимающегося трейдингом. В данной ситуации – голодранца, но, возможно, восходящей звезды. Ирис, похоже, принята в свиту Алисы с испытательным сроком – пока успех Йеспера не станет фактом. Скорее всего, ее судьба решится в ближайшие месяцы.

Они заказали себе по салатику – естественно, не по целой порции, а по половинке, – и три бокала кавы[3]. И, подкладывая в рот небольшие кусочки и улыбаясь друг другу, обсуждали своих детей. Это была единственная тема для разговора. Помимо мужей.

– Йеспер взял выходные на пасхальные каникулы, – проговорила Ирис. – Представляете? Мы женаты уже четыре года, и он никогда не был в отпуске больше одной недели в году. И тут позавчера пришел домой и заявил мне, что мы едем на Сейшелы!

Фэй ощутила укол зависти. Проглотила его, запив глоточком кавы.

– Как мило, – сказала она.

Однако в голове у нее возник вопрос: что заставило Йеспера таким манером заглушать укоры собственной совести?

В ресторане яблоку негде было упасть. У окон сидели туристы, довольные тем, что им досталось местечко. Под столами теснились пакеты с покупками. Пытаясь выглядеть независимо, они то и дело оглядывались по сторонам широко раскрытыми глазами. Если взгляд падал на какую-либо значительную личность, они подавались вперед, чуть не ложась грудью в тарелку, и начинали перешептываться, восхищенные обилием телеведущих, артистов и политиков в одном помещении. Тех, в чьих руках реальная власть, – тех, кто тянет за веревочки из-за кулис, мало кто знал в лицо. Однако Фэй было прекрасно известно, кто они.

– Сейшелы – это и правда великолепно, – ответила Алиса. – Такая экзотика… Но как с безопасностью? Там было… неспокойно.

– А что, Сейшелы – на Ближнем Востоке? – неуверенно спросила Ирис, гоняя по тарелке кусочек авокадо.

Фэй поспешно отпила глоток вина, чтобы не рассмеяться.

– Нет, правда – там? Где ИГ и вся эта ерунда?

Алиса нахмурила лобик, услыхав бульканье из горла Фэй.

– Там наверняка все спокойно, – пробормотала Ирис, гоняя вилкой половинку яйца. – Йеспер никогда не стал бы подвергать риску меня и малыша Орвара.

Малыш Орвар? Зачем люди дают своим детям имена, подходящие для морского пирата семнадцатого века? Впрочем, Фэй вынуждена была признать, что Жюльенна – тоже весьма надуманное имя. Но его предложил Як. Красивое и хорошо звучит в международном контексте. Ведь важно, пока ребенок еще в матке, обеспечить ему глобальное будущее. Этот момент они упустили, назвав ребенка Орваром, однако все можно изменить позднее. В прошлом месяце парнишка по имени Сикстен в садике у Жульенны вдруг превратился в Генри. Наверное, трехлетка был совершенно сбит с толку, но такое не принимают в расчет, когда хотят обеспечить мальчику возможность реализовать себя на мировом рынке.

Допив вино из своего бокала, Фэй незаметно сделала знак официантке подлить ей еще.

– Ясное дело, он не стал бы подвергать вас опасности, – проговорила Алиса, томно покусывая лист салата. Но, поскольку она читала в каком-то журнале, что еду надо пережевывать не менее тридцати раз, чувственность вскоре улетучилась, уступив место образу жующей коровы.

Фэй с грустью покосилась на свою тарелку. Проглотив половинную порцию салата, она ничуть не наелась и теперь с завистью разглядывала блюда, которые только что принесли за соседний столик. Бифштекс «Рюдберг». Фрикадельки. Макароны. Все это поставили перед полными мужчинами в костюмах. Теми, кто может себе позволить отрастить брюшко. Про бедных говорят, что они толстые, а про богатых – что они импозантные. Фэй с трудом оторвала взгляд от фрикаделек. В компании Алисы не принято было есть фрикадельки со сливочным соусом и картофельным пюре.

– Разве тебе не пошло бы на пользу, если б тебя похитили на несколько недель, Ирис? – сказала Фэй. – Это же супердиета. Если ты попросишь их достаточно любезно, они, так и быть, дадут тебе коврик для йоги. – Она взглянула на нетронутый салат Ирис.