Новейшая история средневековья

Борис Херсонский

Новейшая история средневековья

«Сцепленье, расхождение, сплетенье…»

Сцепленье, расхождение, сплетеньетрех нот в грегорианском песнопенье.Теченье-лопотание потока,латыни шелестящая осока.Здесь символ Агнца видит символ Рыбыглядясь в быстротекущие изгибы.Здесь крест сияет меж рогов оленя,здесь просит лев: «Прими мои моленья!»Здесь скалы говорят о твердой вере,полет голубки – о грядущем веке.Здесь, пошатнувшись, можно оперетьсяна что угодно. Жаль – не отогреться.Здесь яд светлеет, смешиваясь с кровьюи ангел ставит камень к изголовью.

«Человек никогда не бывает один. Рядом…»

Человек никогда не бывает один. РядомИли, вернее, над, глядит немигающим взглядомГосподь, а в подполье мышью скребет Сатана.Иногда он выскакивает на пружинке.Это он, я знаю его ужимки,Да и тень на стене хорошо видна.Я бросаю в него чернильницей. Мимо!Он смеется беззвучно, рожи корчит незримо,По стене растекаясь, причудливое пятно,Напоминает, опять же, исчадье ада.Из окна доносится блеянье стада,И вечерний свет заполняет окно.Городок сжимается, в небо выставив шпили.Ратуша и Собор. Кто знает, зачем мы жили?Между Спасеньем и гибелью, как между двух огней,Между матерью и отцом – духовной и светской властью.Между бездной и бездной. Между страстью и страстью.Спит душа. Холодные звезды стоят над ней.

«В тот вечер ко мне пришел школьный товарищ…»

В тот вечер ко мне пришел школьный товарищв епископском облачении. Он предложил мнеисповедоваться и причаститься. Предложенье,которое не отклоняют. Потом он помазалменя освященным миром, сказав: Благодарите!Этим святым помазанием Господь Иисус прощаетвам все грехи, которые вы совершили.Скоро за вами придут. Не пытайтесь скрыться.Еще бы я не пытался! По сути, все эти годыбыли попыткой скрыться. Довольно часто – удачной.Тело – под рясой или плащом.Лицо – под стальным забралом,или, если свезет, под карнавальной маской.Не помню, как спустился по склону холма, продираясьсквозь низкий бурый кустарник. А вот и берегполноводной реки. Еще минута, я в лодке.Отталкиваюсь веслом. Течение лодку уносит,уносит быстрее, чем нужно. Намного быстрее.Я оглянулся, но вместо холма увиделогромного старика, поросшего красно-бурымкустарником, чахлым еловым лесом.Старик сидел неподвижно, охватив лодыжки руками,упираясь мохнатым подбородком в колени,вытянув губы трубочкой, глядяпрямо вперед неподвижным стеклянным взором.Я трижды перекрестился. Но видение не исчезло.

«Улочка слишком узка. Когда из окна…»

Улочка слишком узка. Когда из окнальют нечистоты – не увернуться. В столицедела обстоят иначе. Там повсюду виднарассудительность герцога, да продлитсявремя его владычества! – молится вся страна.Там вдоль домов – канавы. На каждом доме балконзакрытый, но с круглой дырой в полу. Оттудавниз низвергаются желтые струйки, или слышится стон:кто-то выдавливает экскременты. Ночная посудатам не нужна. О, герцог! О нас позаботился он.Конечно, по улице ходят посередине, гуськом.Опять же запах. Но лучше с плеском в канаву,чем прямо на голову. Даже мечтать о такомпрежде не смели. На площади видишь оравувосторженных граждан. Герцог сидит верхомна любимой кобылке. Как любимой? Это вопрос.Всякое говорят. Скотоложство – личное делоскотоложца. Пустяк, если вспомнить горбатый носгерцогини, ее большое, должно быть, дряблое тело,собранный на макушке узел седых волос.Закипая, огромное облако заполняет весь небосклон.Но толпа не расходится. Также и смена столетийне мешает сброду сбегаться со всех сторон,чтобы увидеть как герцог, епископ и некто Третийпосредине площади плотью выкармливают ворон.

«Во времени, как и в пространстве, есть святые места…»

Во времени, как и в пространстве, есть святые места.Места паломничества. Здесь нечестивых устав кровь замолкают, припадая к подножью Креста.Здесь капюшон закрывает верхнюю половину лица.но по излому губ и острому подбородку узнаешь гордеца.Потом – второго и третьего. И так – без конца.Посмертные судьбы врагов разведены по полюсам:в пылающий центр земли, к слюдяным небесам,совершенно безоблачным. Что хуже? Не знаю сам.Поющие ангелы. Квадратные ноты. Круглые рты.Ниспадающие одежды скроены из пустоты.Господи, я взываю к Тебе, но не слышишь Тыни моей мольбы, ни его, ни, вообще, ничьей.По цветущему лугу бежит звенящий ручей.У разрушенных врат алебастровый старец со связкой ключей.

«В алтаре епископ и служка вдвоем…»

В алтаре епископ и служка вдвоемиграют в кости. Не кончить добром.дела. Из белого облака громраздается в ответ броску:выпало три шестерки. Через оконный проемвидны Пантера с Волчицей, направляющиеся к леску,состоящему из темных штрихов и травяных завитков.Плоды, что капельки крови. На лужайке альковпод голубым балдахином. Стынет единорогв объятиях хладной девы. Он неестественно бел.что еще заметнее среди осыпавшихся лепестковнеизвестных цветов. Пусть зритель не будет строг:Создатель раскрасил все, как умел.Вместо окон в трактире – буквы, внутрикоторых лица людей и демонов. Не смотрив глаза ни тем, ни этим, ни себе, ни другим,поскольку глаз уже нет. Мы не хранимзрительных впечатлений. Единственный твердый взорспрятался в треугольнике меж вершинами ближних гор.

«Вот Сатана. Он едет верхом…»

Вот Сатана. Он едет верхомна хромой седой кобылке с грехомпополам, с погибелью накоротке.Проезжает узкую улочку. Вдругпред ним – река и цветущий луг,и лодка плывет по реке.На одной ноге, на самой корместоит монах не в своем уме,с горящим крестом в руке.Он корчит гримасы, поскольку огонь,разгорается, жжет ладонь.И лодка плывет по реке.Огромные рыбы всплывают со дна.В чешуе отражается седина:бес в ребре, седина в бороде.В облаках читают псалом чтецы.Дьявол скачет во все концы,а лодка плывет нигде.В небе – Агнец с крестом меж роговсмотрит вниз. Он видит враговсоцветьем несчетных глаз.Он видит всадника и пловца,пешего, лешего, подлеца,но прощает – на этот раз.

«Завершая чертить по велению господина…»

Завершая чертить по велению господинаплан нашего города, вздрогнул от ощущенья,что нечто подобное видел буквально мгновеньеназад. Конечно! Вот она, паутина,удвоенная на известке тенью.В центре паук. Сегодня он явно не в духе.Белый крест на сером куполе-брюхе,серебрящемся от бархатистого ворса.Поджатые лапы, что твои контрфорсы.Коконы бывших мошек повисли,как трупы казненных воров на скрещеньяхулочек-паутинок. Так вот кому мы уподоблялись,поспешно застраивая долину.Раскинули сеть, да сами в нее и попались.Теперь я точно знаю, что скоро покинуэто место через единственные ворота,оставшиеся из двенадцати, сделанных в подражаньеНовому Иерусалиму, но неохотабыло стеречь все двенадцать. Содержаньестражи влетало в копейку. Врата заложилисерым камнем. И кто поверит, что в городе жиличестные граждане? Что здесь заварилась смута?Все равно ее подавили. Здесь часто молились кому-то.Но если быть откровенным – чаще кого-то боялись.Потом большинство уйдет. Потом умрут, кто остались.

«Средневековье бывает довольно часто…»

Средневековье бывает довольно частоИ длится довольно долго, обычно не совпадаяСо временем нашей жизни. Оно бывает уделомМертвых девственниц, королей, архиепископов, нищих,Продолговатых статуй слепых от рожденья,В ниспадающих складках, застывших в нишах.От средних веков остаются сооруженья.Камень на камень наваливается всем телом.Синагога с завязанными глазами стоит, рыдая.Рядом с ней улыбается Церковь. Вероятно, от счастья.Средневековье бывает у мертвых. Нам от этого раяОстается то античность, то просвещенье, то возрожденье.Мы строим, мы ходим строем. Под звуки грачиного граяВыносят знамя особо отличившейся части.Следом за флагом Свобода приходит нагая,Не терпящая послушанья, ни, тем более, возраженья.Средневековье в отстое. Возрождение – это круто.Вот оно опять подступает вплотную к гетто,Где упакованы в прочные стены (брутто)Страх и трепет еврейской души (бесплотное нетто).

«Граф и графиня – самец и самка…»

Граф и графиня – самец и самка,их дети, слуги и поварасъехали с загаженного ими замкав новый. Вдали виднелась гора,река текла у ее подножья,монастырь, вернее, руины его,подсказывал графу, что воля Божьяне сулит хорошего ничего.Новый замок был многоэтажен.Рыба и раки водились в реке.Этот замок тоже был вскоре загажен,но новый был выстроен невдалеке.А простой народ не боялся кала,Он вывез его на свои поля.Говорят, и поныне не пересталаплодоносить эта земля.Между тем проходили века. Мнеизвестно, а если кому невдомек,скажу – был замок разобран на камни,а из них был выстроен городок.Важные птицы ходили по пашне,валуны катились с окрестных гор.И унылый охранник торчал на башне,сохранившейся до сих пор.

«И еще – закрыв глаза, представляешь лазурные воды…»

И еще – закрыв глаза, представляешь лазурные воды.Это лагуна. На берегу небольшой укрепленный город.Над лагуной облако. Ангелы, словно годы,медленно пролетают. В церкви тяжелые сводыдержатся на молитвах, о том, чтобы не постиглиград ни огонь, ни меч, ни потоп, ни голод.Послушник в белом ползет к прелату. Его постригли.Между тем противник ведет осаду, запас еды на исходе.В колодцах вода зацвела. Моровое поветрие у порога.Но это – обычные вещи. Все ведут себя, вроденичего не случилось. Девушка-недотрогаушла с солдатом. Ноги торчат из стогапрошлогоднего сена. Князь заботится о народе.Все навсегда пропало. Никто не заметил пропажи.На рынке христопродавцы кричат, набивая ценуНа дозорной башне пялят пустые глазницы стражи,ослепленные за неспособность видеть сквозь стену.

О змее Гаргулье

«Жила Гаргулья на дне реки…»

Жила Гаргулья на дне реки,иногда пробираясь в пруды.Она топила в реке челноки,извергая струи воды.Она глушила рыбу в прудумощным ударом хвоста,пока святой, ей на беду,не смирил ее силой креста.Он смирял змею то крестом, то постоми навек отвратил от зла,и в город пошел, и, виляя хвостом,Гаргулья за ним поползла.И собрался на площади добрый народ,и Гаргулью пинал дотемна,и каждый топтал ее в свой черед,пока не издохла она.Мил человек! Будь послушен судьбеи зла не твори в миру,но если творишь, то лучше тебене обращаться к добру,упаси тебя Бог смиряться постоми белых овечек пасти,и, тем паче, на брюхе, виляя хвостом,вслед за святым ползти.Живи среди мирской суеты,не проливая слез.Но хуже всего, человек, если тыстихи эти примешь всерьез!

«что бы ни говорили богослов и философ…»

что бы ни говорили богослов и философалхимик астролог сюзерен и вассалсредневековье было временем каменотесова собор был одновременно и почтамт и вокзалотсюда в путь отправлялись кто в выси а кто в глубиныа остаток ложился под плиты в ожиданье судаздесь получали весточки из океанской пучиныиз заоблачных далей послания доходили сюдаздесь присутствие камня заменяло присутствие духаздесь образы юных мучениц пленяли мужей седыхздесь глуховатые старцы не напрягая слухаслышали голоса архангелов и святыхздесь звери и чудища с каменных крыш склонялисьи в грозу из разинутых ртов вниз низвергалась вода.здесь маски демонов друг над другом смеялисьи витражи сияли как небесные городаздесь каменная Соломея на каменном блюдекаменную главу предтечи гордо неславсе это сделали мастеровые людине оставившие нам секретов своего ремесла

«Да так ли владетелен этот владетельный князь?..»

Да так ли владетелен этот владетельный князь? —думает рыцарь, перед князем склонясь.Всех-то владений осталось – клочок земли,хозяйственные постройки, от замка – одна стена,к которой ставят мятежников и командуют «пли»!а также церквушка, знавшая лучшие времена.Да и сам владетельный князь сгорбился и усох,делает вдох, а получается – вздох.Здоровье не то, все лето ходит в пальто,говорят, сэконд-хэнд, то есть – с чужого плеча.Выйдет на улицу – его не узнает никто.Носит зонтик – на всякий случай – вместо меча.Потому что дождь собирается, а войны как-то не ждешь,и прогноз погоды третий век обещает дождь.А война никем не обещана, никем не предсказана, новсе же случается – думает рыцарь – авось сгожусь.А маме скажу, что меня снимают в кинопро нечестивых рыцарей и про святую Русь.

«Богослов говорит королю: Размышляй о смерти…»

Богослов говорит королю: Размышляй о смерти,а не о кончине мира. Пусть размышляют смерды! —отвечает король. Но дело-то в том,что смерд склонен к действию, не к размышленью.Он отличается силой, злобностью, ленью,выпьет, закусит, а после лежит пластом.Вспашет поле, засеет, прополет грядку.Раз в столетье бунтует – нужно призвать к порядку.Когда повесить, когда наказать рублем,объединить в колхозы, сослать на кулички к бесу.Богослов облачается, служит тихую мессуи потом допоздна беседует с королем.

«На зеленых холмах стоим, охраняем даты…»

На зеленых холмах стоим, охраняем даты,условно разделяющие две минувших эпохи.Ожидая приказа, приплясывают солдаты,чистят ржавые латы. В общем, дела наши плохи.Выцвели небеса. Они опускаются ниже.Дни сжимаются от несчетного повторенья.Из ближней церквушки доносится: «ИжеХерувимы» или похожее песнопенье.Идут прокаженные. Колокольчики, балахоны.Стопы обмотаны тряпками. Лица закрыты.Из церквушки выносят целительные иконы.Прокаженные очищаются. Пляска святого Виттанападает, не медля, на исцеленных. Уходят бедняги,приплясывая, в Богемию. Утомительное занятье.Очистишься от проказы. Потом доберешься до Праги.Там исцеляют хорею. Потом иное проклятьепадет на коснувшегося гробницы калеку.И вновь – в дорогу. Заработаешь на продажеиндульгенций, промотаешь все. А пропащему человекуостается одно: взять копье и стоять на страже.

«Статуя в нише. Витраж в окне. Пейзаж или портрет…»

Статуя в нише. Витраж в окне. Пейзаж или портретВнутри заглавной буквы. Все на своих местах.Перстень, ларец и сердце. У каждого – свой секрет.В перстне – отрава, в ларце – завещание, в сердце – страх.В стене за портретом скрывается вход туда,Откуда выхода нет, и не может быть.По сводам стекает мутной струйкой вода.Высохли кости мои. Боже, как хочется пить!Пустые глазницы мои заполняет свет.Воздух в клетке грудной заперт – не продохнуть.Этот скелет покоится тысячу лет —Бормочет экскурсовод. И продолжает путь.Цепочкою вслед за ним уходят люди в плащах,Кожаных куртках или демисезонных пальто.Они любят наспех, похмеляются натощак.Всегда торопятся. Нужно спешить, а тоОпоздаешь к отправке автобуса. Около двухМинут займет обозренье страдающего Христа.Ангел поет хорал. У него – абсолютный слух.Может напеть по памяти или прочесть с листа.

«Это стихи об отсутствии времени. Вот актер…»

Это стихи об отсутствии времени. Вот актервозлежит на ложе. Вокруг суета: очередная сменадекораций. У столба раскладывают костер.Костер догорает. Река, голубая, как венана локтевом сгибе, течет по холсту слеванаправо или справа налево. Непорочная Девастоит на центральной площади, удивленноозираясь. Выставив копья, колоннанарисованных воинов марширует куда-то,скорее всего, в Палестину. Точные датыникому не известны. Точное время тоже.Пепел уносит ветром. Актер возлежит на ложе.Собственно, есть часы. Солнечные. Но стрелка,вернее, тень от нее, не имеет значения. Ибонебо затянуто облаками. Цифры написаны мелко.Читать никто не умеет. Что ж, и на том спасибо.Лицедей не действует и не имеет лица. Его не станутхоронить в освященной земле. Но землю и святость забылиза пределами декораций. Бумажные розы не вянут.Их вечной красе не помешает ничто, кроме пламени или пыли.

«Нет, это не жизнь. Скорей – удачный эскиз…»

Нет, это не жизнь. Скорей – удачный эскизнеудавшейся жизни. Так, ступив на карнизи оступившись, с ужасом смотришь внизи видишь просторные бархатные луга,петлистую реку, размывающую берега,а дальше – края, куда не ступала нога.А выше – небо, куда не залетало крыло,где кучевое облако никогда не плыло,где не светит солнце – и без того светло.На лугу – теленок. У теленка две головы.Рядом с овцами мирно пасутся львы.Мяса не ест никто. Проблема в нехватке травы.Прозрачную воду не рассекает плавник.На поплавок не глядит, набычившись, отставник.Восковой младенец к янтарной груди приник.Между греком и итальянцем время зажато в тиски,где рай и геенна, как муж с женою близки,на влажной простыне – черные, курчавые волоски.Умей наслаждаться. Каждый день напивайся пьян,приводи ежемесячно новую девушку из крестьян,каждый год четвертуй смутьяна, если найдется смутьян.Раз в пять лет выбирайся к герцогу на турнир,там герцогиня, сидя под лозунгом «миру – мир!»,дает для храбрости рыцарям рыбий жир.Теперь – опускай забрало. Скачи, наставив копье,сквозь щель любуясь на Даму, ее цветное тряпье.И если днем победишь, то ночью получишь Ее.

Легенда о святом Христофоре

* * *Крепкий воин, святой Христофорискал господина себе подстать.Пришел Христофорна княжеский двор —служить могучему князю.* * *Сильна была Христофора рука,глаза горели огнем.Бежали вражеские войска,только заслышав о нем.

* * *Святой Христофорслужил до тех пор,пока не увидел,что князь опасается черта.* * *И вот, святой Христофорпредстоит князю, говоря:«Не могу послужить тебе,ибо знаю того, кто сильнее тебя.Тому послужу со многимприлежанием и всяким усердием».* * *И ответил князь:«Служащий проклятому —проклятие стяжает,иди, куда знаешь,не знаешь, куда идешь».* * *Крепкий воин, святой Христофорискал господина себе подстать.Хоть сам был не рад,отправился в адслужить поганому бесу.* * *Даже в аду отличался оннеодолимой силой.Не мог сравниться с ним легионнечисти тупорылой.* * *Святой Христофорслужил до тех пор,пока не увидел,что бес боится креста.* * *И вот, святой Христофорпредстоит дьяволу, говоря:«Не могу послужить тебе,ибо знаю того, кто сильнее тебя.Тому послужу со многимприлежанием и всяким усердием».* * *И ответил Сатана:«Служащий крестукрест стяжает,его же несет,на нем же распинается.Иди, куда знаешь,не знаешь, куда идешь».* * *Крепкий воин, святой Христофор,святой Христофор – исполинДолго блуждал среди каменных гор,среди цветущих долин.* * *Святой ХристофорБлуждал до тех пор,пока не вышел к реке.* * *И сказал Христофор в сердце своем:«Понесу тяготы ближнего моего,силу свою во благо человекам употреблю:пришедшего к берегу на плечах своихна иной берег перенесу.Тем обрету благопред лицом Господа моего».* * *Так Христофорпоступал до тех пор,пока к реке не пришел Младенец.* * *И в тот же миг, когда Христофорпосадил Младенца на плечи,замкнулся слух, помутился взор,лишился он дара речи.Но мощный Голос из облаков,пока Христофор Младенца нес,возглашал: «Блажен ты вовек веков!Младенец этот – Христос!».* * *Еще говорит о Христофоре народ,Что был Христофор чудовище, псоглавый урод,сиречь имел песью главу, и на сей главешерсть, подобную высохшей пустынной траве.* * *И еще ходит слух, был он египетский богАнубис, вернее сказать, отвратительный бес,обретший, однако, благодать пред Господом,в Которого и бесы веруют,и пред Ним же трепещутпо слову Апостола.* * *Выслушаем со вниманием!Если и таковомууказал Человеколюбец Богпуть к спасению,из ада извел,из Египта воззвал,коим паче укажет путьнам, маловерам!

«Средневековый замок массивен, страшен…»

Средневековый замок массивен, страшен.Хотя чего тут бояться? Всего лишь глубокий ров,высокие стены, несколько круглых башен,на каждой несколько пушек… Но вот хозяин – суров.А так – ничего. Ну, горят костры под котлами.Котлы, как известно – с расплавленной черной смолой.А ты на стену не лезь, занимайся своими делами,выноси с завода продукцию под полой.С утра, выходя из хрущевки, открой свой почтовый ящик,достань четыре газеты, открытку и два письма.Поприветствуй старух, у входа на скамейке сидящих,наблюдательных, разговорчивых, осведомленных весьма.Хотелось на завтрак яйцо в мешочек, а получилось – вкрутую.Надо вилкой размять и добавить майонез-провансаль.Пятилетний внук кричит: Дед, я тебя нарисую!Ты идешь по дороге, а дорога уходит в даль.Для перспективы нужно, чтобы дорога сужалась,уменьшались деревья, а далеко впереди,чтобы громада замка с башнями возвышалась.Любуйся издалека. Близко – не подходи.

Питер Брейгель

(венок восьмистиший)

«Средневековый дантист вырывает зубы клещами…»

Средневековый дантист вырывает зубы клещами.Пациент вспоминает грехи и картины ада.Лица невинных девушек, усыпанные прыщами,сияют от счастья – их ждет на небе награда.Звуки органа слышны из открытых дверей собора.К ратуше едет всадник – искры из-под копыта.Бог видит все и не отводит взора.Средневековая прачка, согнувшись, стоит у корыта.

«Средневековая прачка, согнувшись, стоит у корыта…»

Средневековая прачка, согнувшись, стоит у корыта.Все, что ни делаешь, лучше делать согбенно.Это особенность средневекового быта.То же и в наши дни, говоря откровенно.В каждом веке есть место средневековью.Так писал Ежи Лец. Идет процессия со свечами.Средневековая ненависть прикидывается любовью.Средневековая девка торгует средневековыми овощами.

«Средневековая девка торгует средневековыми овощами…»

Средневековая девка торгует средневековыми овощами,репа напоминает огромные женские груди.Капустные кочаны обернутся жидкими щами.Немножко подгнили – но покупают люди.Морковки как фаллосы – стыдно потрогать рукою.Редька как наша жизнь – горька, черна, неумыта.Лук растет головою в землю. В земле есть место покою.Томаты, картофель отсутствуют – Америка не открыта.

«Томаты, картофель отсутствуют – Америка не открыта…»

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.