Русская Лолита! Пожар надвигается

–Теперь всё кончено!

Аян разом выпил архи, вытер рот ладонью – всё меньше врагов выдерживают борьбу с монгольским войском, но появляются новые и новые. Как знать, когда хан Бату поведёт свою конницу в поход за Волгу. Может быть, уже весной. Торопись радоваться жизни, нойон Аян, радуйся и борись – хан Берке щурит глаза в улыбке, а сам таит в них угрозу – он хочет держать Бату в своей воле… Да и только ли Бату!

23 ноября 1221 года рыхлое войско Джелал-а-Дина было окончательно разгромлено Чингисханом на берегу Инда. Мусульмане дрались ожесточённо, с отчаяньем обречённых, но монголы прижали их к реке и посекли. Джелал-а-Дин бросился, вместе с лошадью, в бурные воды. Переплыть Инд смогли только четыре тысячи воинов.

Чингисхан не стал переправлять войска в Индию – это спасло Джелал-а-Дина.

Обессиленные мусульмане несколько дней оставались на берегу, а потом вступили в неравную схватку с войском раджи Лахора. В стремительном бою индийцы были разбиты. Лахор стал владением хорезмийцев.

Султан Итульмиш, владетель огромного Делийского султаната, включавшего всю Северную Индию и Бенгалию, выслал против Джелал-а-Дина огромное войско, но вторжение в Лахор монгольских туменов в поисках владетеля мусульман и осада города Мултана, заставили Итульмиша вступить с Джелал-а-Дином в союз. Два тумена монголов были не в состоянии принять бой с союзными силами, они бросили осаду, вырубили десять тысяч пленников, захваченных в индийских землях, и ушли за Инд.

Пока монголы находились в Афганистане и Хорасане, Итульмиш мирился с присутствием в Лахоре мусульманского войска, тем более, что Чингисхан передал ему послание с угрозой покорить Делийскую державу – союзники были нужны. Но, как только Чингисхан повёл войско обратно, индусы вынудили Джелал-а-Дина убраться за Инд.

Не задерживаясь в разорённом монгольским нашествием Афганистане, он двинулся на запад Ирана, который уже успел прибрать к своим рукам багдадский халиф Мустансир.

Разбив войско Мустансира, в 1224 году Джелал-а-Дин закрепился в Табризе.

Пополнив войско иранцами, Джелал-а-Дин не возобновил борьбу с монголами, считая возврат прежней державы отца невозможным. Он повёл вторжение в Закавказье, создавая новое государство.

Осенью 1225 года, у города Гарни, объединённое армяно– грузинское войско Иванэ Долгорукого дало бой войскам Джелал-а-Дина, но было разбито и отступило к Тифлису. В декабре 1225 года мусульмане осадили Тифлис, однако взяли город только осенью 1226 года, устроив всеобщую резню и грабёж.

После захвата Восточной Грузии, Джелал-а-Дин напал на Армению, но овладеть главными городами страны Карсом и Ани не смог.

Джелал-а-Дин сделал своей ставкой город Гянджа в Ширване. Война на его границах не утихала не на месяц. Пришедшим в 1230 году в Муганьскую степь монгольским туменам Джелал-а-Дин смог противопоставить ослабленное и утомлённое войско. В битве мусульмане были разбиты, Джелал-а-Дин укрылся в Гяндже. Начались поборы и мобилизация. Весной 1231 года насилие и беспредел взорвали Гянджу восстанием бедноты. Джелал-а-Дин бежал с остатками войска в верховья Тигра. Здесь он был настигнут монголами и разбит окончательно. Один, без свиты и близких, он укрылся в горах, но был пойман курдскими пастухами, и зарезан…

–Теперь Южный Азербайджан с Тебризом и озером Урмия вошёл в улус Чагатая, – закончил рассказ Гуюн.

–Поучительная история, – важно заметил Берке. – Где бы не скрывался враг, всюду его достанет монгольская сабля…

«»»»»»

Торговала Владимирская Русь с Европой не только через Новгород. Ездили в Германию через Польшу. Всем было выгодно. Только в последние годы участились случаи набегов тевтонских рыцарей на польские земли, а там не разбирали: чьи купцы, грабили до нитки. Решил великий князь Юрий – не будет Русь терпеть безропотно такой вакханалии! Тевтонские хищники на землях пруссов направлялись волей германского владыки. Потому, именно к германскому королю отрядили посольство с предостережением. А послом кто? Конечно, Семён – младший владимирский воевода…

Из Берестья посольство двинулось в Польшу не водою, как думалось – не сторговались с владельцами стругов, а на лошадях. Польские разъезды тут же уцепились за посольский кортеж и настоятельно завернули к Кракову, столице Малопольского княжества.

Из встречных сёл и имений, к посольскому отряду приставали паны с отрядами шляхты, надеясь на роскошный приём у великого князя Болеслава.

Семён, то и дело, раскланивался с пышными панами в роскошных одеждах, спесивых, оглядывавших русского посла с ноткой презрения. Но они бодро выдавали приветствия, интересовались целью посольства, а узнав, ругали немецких рыцарей. Самые ретивые грозились, как-нибудь, извести тевтонов, забравших в свою власть польскую Мазовию и, некогда зависимых пруссов. Семён, в душе, потешался, но его раздражало вынужденное уклонение с прямого пути.

Микула подзуживал, ворча:

–Говорил Кистень – намаемся через Польшу ехать.

Болеслав, уже извещённый о посольстве, принял сдержанно, больше говорил о своих претензиях к Даниилу Волынскому, но крестоносцев тоже ругал и, под радостные возгласы панов и голодной шляхты, объявил большой пир…

Таким же манером, пируя у великих и удельных князей, посольство, ни шатко, ни валко, продвигалось на запад.

Польша, разделённая на великие княжения: Малую Польшу, Великую Польшу, Куявию, Мазовию, Силезию, и десятки удельных княжеств, переживала тот же период упадка и междоусобных ссор, что и соседняя Русь. Крестьяне, разорённые алчностью панов, устраивали бунты, жгли панские имения, крестоносцы и литва грабили и били их почище панов, церковь следила за правильностью веры, а Семён, уже по зимнему пути, покинув неспокойную землю, въехал в земли славян лютичей, сорок лет, как присоединённых к Германии.

Немцы совершили не один крестовый поход на ободритов, лютичей и поморов, прежде чем утвердились в их лесных землях. После жестоких казней тысяч славян, оставшихся в живых принудили принять католическую веру, земли раздали немецким колонистам, и основали Мекленбургское княжество. Здесь посольство столкнулось с рыцарями в стальных латах и плащах с крестами. Отношение было самое нетерпимое и, не раз Семён думал, что его небольшому отряду придётся погибнуть в неравной рубке. Но посольский титул удерживал рыцарей от расправы. Переговоры всегда вёл толмач Ингатий, видимо, он знал, что нужно говорить, чтобы остудить горячие головы.

Здесь Семён узнал, что император немцев Фридрих Второй находится в Италии, в Сицилийском королевстве, которое подчинялось его власти, и наводит там немецкий порядок.

Поехали в Бремен, к бременскому епископу, которому подчинялись крестоносцы из Пруссии и Прибалтики.

Проезжая через земли лютичей, Семён видел, что дикие, лесные места, перемежаются ухоженными полями, мельницами, устроенными дорогами. Тут и там встречались грязные и бедные деревни славян – прибывали они в самом рабском состоянии, были запуганы до предела и, всякий раз разбегались или покорно гнули спины перед всадниками.

–К этому и на наших землях они стремятся, – сказал Сёмен своим.

Микула, всегда находивший едкое слово, в этот раз хмуро промолчал.

В Саксонии посольство, наконец, получило в сопровождение отряд рыцарей, во главе с бароном Генрихом, смешливым, грубым мужчиной, любившим выпить и поохотиться – он рассказывал Семёну о бесчисленных убийствах зверья, считая русского воеводу равным себе по рангу и не возвышаясь, но бывало, вёл себя панибратски – мог хлопнуть по плечу, рассмеяться в лицо своей же шутке. Семёну это нравилось – живой человек.

Германия переживала не лучшие времена – королевская власть всё больше уступала произволу герцогов и графов – те правили своими землями, всяк по своему, и мало считаясь с королём, но, в отличие от Руси и Польши, ещё не воевали между собой, направляя свою воинственность на порабощение соседних народов – славян, прибалтов и арабов. Непосредственно в Германию входили: Саксония, Бавария, Лотарингия, Тюрингия, Фризия, Швабия, Франкония – исконно германские земли, а также земли Австрии и славян: ободритов, лютичей, поморов и лужицких сербов. Вассалами германского короля были Чехия, Бургундия и Италия. Королевство Сицилия считалось собственностью германского короля. Духовно-рыцарские ордена покорили часть Прибалтики, Пруссию и Мазовию, а в Палестине держали древние города Тир, Акру и Антиохию.

В Бремене посольство стояло на гостевом дворе. Семён поразился огромному количеству купеческих кораблей, вмерзших в лёд.

Наташе Семён прикупил подарков, не забыл и жену.

Бременский епископ не торопился принять русское посольство. Уже к весне, в конец проевшихся послов, теперь, более похожих, на бродяг, чем на княжеских людей, принял один из каноников, и посоветовал отправляться восвояси, так как рыцари– крестоносцы подчиняются магистру ордена, и Бременская епархия на них «влияния» не имеет.

–Домой пора, воевода, – подал голос Микула. – Подохнем здесь с голоду, и толку не добьёмся.

Семён и сам понимал – надо ехать назад.

До ростепели, уже без сопровождения, двинулись обратно, терпя унижения и нужду…

Шёл 1232-й год…

«»»»»»»

Аян хмурился. Холодный ветер, с крупой мелкого снега, жёг лицо, слезил глаза. Спешившись у коновязи, отдал повод нукеру, шагнул мимо караульных в резные дверцы ханской юрты.

В юрте были вместе с Бату его братья – Берке (увидев Аяна, важно выпятил губы, засопел) и весёлый Шибан, привёдший из Сибири кыпчакское ополчение, и теперь обретавшийся рядом с Бату постоянно.

Аян упал на колени. Бату милостиво разрешил подняться, сесть на место у стены.

Братья молчали. Аян тоже.

–Ты привёл своих воинов? – спросил Бату.

–Да, мой хан.

Бату, словно размышляя, посмотрел на свои пальцы с заскорузлыми ногтями.

–Великий хан Угедэй велел нам завершить покорение башкирских земель и очистить Заволжье… Ты поведёшь воинов в Башкирию.

Аян опустил голову в поклоне – он надеялся, что Бату оставит в своём орду или отправит на половцев в степи. Это Берке насоветовал. Как Аян приехал из Китая, сразу его отдыхать отослал, а тут в трудный поход гонит. Крутит судьбой Аяна, как водоворот щепкой. Чего добивается? … Чего-то, одному ему известного… Сломить? Отринуть от Бату? Как бы ни было, в поход придётся идти, и биться там, и выжить… Сколько сил на башкир положили Кокетай и Субедей, теперь отправляют его, Аяна, только поведёт он не монгольских воинов, а кыпчаков… Конечно, за годы войны большинство башкирских племён уже обескровлено, вырезано, какие-то приведены к покорности, но остались упрямые, биться придётся с ними в горах, поросшим лесом, а не в привычной степи…

С трёхтысячным отрядом кыпчаков Аян выступил морозным днём к Яику, в сторону разорённой Башкирии.

Кыпчаки из Сибири, в тот же день, после смотра, когда Бату и Орда сидели на своих лошадях и щурились на солнце, предоставив проверять готовность воинов нойонам-тысячникам и дотошному Берке, спорым маршем двинулись на Волжскую Булгарию. Бату беспокоили защитные валы, возведённые булгарами на границе степи и леса, но он надеялся на внезапность удара.

Переправившись по льду, Аян рассёк отряд на две колонны – тысяча нойона Хуры пошла по разорённым землям на запад Урала, а сам Аян, с двумя тысячами, двинулся по восточным склонам, сбил заслон башкир, ограбил брошенное стойбище, и встал постоянным лагерем. Отсюда его воины быстрыми и болезненными выпадами разорят округу.

Высланные сотни, за несколько дней, прочесали леса – башкиры ушли на север. Надо было двигаться следом – отступающие, неприменно, сцепятся с другими племенами, истерзают себя и ослабят соседей, а Аян будет бить в спину. Но он не давал приказа сниматься, что-то его удерживало.

От нойона Хуры прибыл гонец – тысяча уже дважды сшибалась с башкирской конницей и теснит врагов в горы…

Началась ростепель – чувствовалось приближение ранней весны. Юрт-джи – воины из далеко выдвинутых дозоров, донесли: башкиры не сцепились между собой, а объединились, и готовы напасть.

–Тысяч семь– восемь, – закончил юрт-джи.

–Хорошо. Иди отдыхать, – Аян задумался. Восемь тысяч сотрут его кыпчаков в порошок. Что ж, выходит, башкиры научились забывать междоусобные обиды. Это плохо.

–Караульный!

В юрту заглянул нукер.

–Ко мне нойонов тысяч.

Нойонам велел быть готовыми к отходу, а Хуре отправил гонца, чтобы его тысяча возвращалась.

Несколько дней Аян медлил, ожидая, пойдут башкиры или опять перегрызутся. От Хуры пришла весть – тысяча за переход от главного стана. В лагерь ворвался дозорный на взмыленном коне:

–Башкиры!

–Проворонили, – Аян сверкнул глазами на сотника, чьи воины следили за перемещением врага, зло хлестнул плетью. – Тысячи к бою! Гонца к Хуре – его тысяча обойдёт нас стороной и, с ходу, ударит по башкирам сзади. Биться будем здесь!

Вечером к стану подошли башкирские тысячи. Начался ожесточённый штурм. Аян смотрел на битву и думал, если Хура не успеет, сегодня монголы будут разбиты, и всех ждёт гибель.

Хура успел – с ходу врезался своей тысячей в башкирскую толпу, опрокинул. Над горами стоял рёв отхлынувших разгромленных башкир – бежали без оглядки.

Хура, крепкий багатур– весельчак, подъехал к Аяну вплотную, упёр взгляд в его лицо, ловко сбросил с седла труп башкира.

–Вождь Залкат.

–Ещё одним вождём меньше, – бесстрастно произнёс Аян. – Теперь башкиры, точно, перегрызутся.

–Когда ты повелел оставить земли на западе, мы снялись и ушли, но нас преследовали объединённые отряды вождей Чика и Сыбата. Они уверовали, что мы уходим навсегда. Башкиры союзники булгар. Теперь они могут ударить в спину сибирцам.

Аян ухмыльнулся – сибирцы не могли взять булгарских валов, из-за своей малочисленности. Это Берке устроил подлость Шибану, чтобы не задавался. Каждый из его братьев, по задумке Берке, должен быть виновен в какой-нибудь неудаче, кроме него. Безупречный Берке. Ничего нет дороже безупречной репутации…

Аян сказал Хуре:

–Здесь враг рассеян, и уходит на север. Мы пойдём на юг, – Аян ещё раз посмотрел на убитого башкирского вождя. – Говоришь, твои «друзья» уверовали, что монголы ушли навсегда? Разочаруем их. Ударим неожиданно.

Хура оскалился в улыбке.

Через день тысячи стремительно рванули на юг. Весна обгоняла, грязь и ростепель мешали движению. Аян торопил. Воины устали после изматывающей битвы, но он не щадил их – пусть привыкают воевать по-монгольски – стремительно и неустанно.

Измучившись переходом, отряд вышел в Предуралье, встав лагерем, разослали дозорных. Башкиры имели около тумена воинов. Биться с ними было безумием – послали гонца к сибирцам.

Через пять дней, Аян двинул тысячи вперёд. Башкиры знали, что «монголы» вернулись, и знали, что «монголов» чуть меньше трёх тысяч, потому искали битвы.

Но биться не пришлось – сибирские кыпчаки обрушились на врага с тыла, башкиры были разбиты, вожди погибли, много воинов было пленено… Этот успех покрывал неудачу в Булгарии – сибирцы, стремительной облавой, понеслись по беззащитным стойбищам, захватывая скот и пленников, вплоть до Камы.

Узнав о победе, Аян остановил отряд в предгорье. Ждали, пока сойдёт снег, реки войдут в берега, подсохнет грязь, и степь покроют зелёные травы.

Хура жаловался на кыпчаков – будь у них монгольские воины, они бы справились с башкирами и без сибирцев. Но Аян посмеялся:

–Ты считаешь себя лучше Субедея?

–Причём здесь Субедей? – не понял Хура.

–Субедей имел два тумена отборной монгольской конницы, землю эту разорил, а ушёл ни с чем.

–Теперь башкиры не так сильны.

В котле булькала баранина, сдобренная черемшой. Аян с детства любил запах разваренной черемши – запах родной монгольской степи. Баурчи щурился от дыма костра, с опаской посматривал на Хуру – нойон был тяжёл на руку в своих глупых шутках, мог «невзначай» двинуть кулаком под загривок, когда солишь бульон, потом докажи, что ты не крайний.

Аян смотрел на суету стана – воины чистили лошадей, чинили сбрую, затачивали наконечники стрел, варили пищу. Беспечны, довольны отдыхом, но не довольны походом – зима для них прошла бесполезно: добра захватили мало. Башкиры отвели табуны на север, в брошенных стойбищах утварь была скудная. Полон пришлось порубить перед быстрым отходом с востока, а на западе враг разбит сибирцами, и их седельные сумы переполнены.

Да, зима прошла даром. Бату не доволен Аяном – башкиры не сломлены, а надо идти дальше. Значит, вся тяжесть войны ляжет на весну и лето. Только бы Бату отозвал Аяна из Башкирии. Лучше бить половцев в степи. Кыпчаки для этого сгодятся, ведь кыпчаки и половцы – это один народ, названия разные, а народ один… Будут они бить друг друга, пока все не попадут под монгольскую власть!

Вскоре в лагерь прибыл гонец – Аян должен оставить свой отряд, и явиться в ханское орду. Бату с Берке и Ордой кочевали по среднему Яику.

–Хан Бату повелел с собой взять нойона, которому Аян передаст под начало отряд, – сообщил гонец.

Аян взволновался и испугался не на шутку. Что это? Бату желал оставить при себе, для какого-то другого дела, или это опала за вялую зимнюю войну?

Встревоженный своей участью, Аян поручил тысячи нойону Каритаю, молодому парню – своему дальнему родственнику, а Хуре велел ехать с собой – Бату утвердит его начальником войск в Башкирии. Хура ликовал, но старался выглядеть хмурым, чтобы Аян не обиделся.

Прибыв в ханское орду, Аян с Хурой сразу же оказались в походной юрте Бату. Хан посмеивался, слушая хмурую болтовню Орды. Берке тоже улыбался. Сердце Аяна сжалось – чем так не угодил этому гадкому человеку?

Повелев подняться с колен и, указав на места, Бату произнёс:

–Мы довольны тобой, Аян.

Что-то новое. Чем быть довольным? Аян не понимал.

–Ты передашь свои тысячи этому нойону?

–Да, хан. Нойон Хура. Его удар решил исход битвы с воинами башкирского вождя Залката.

Бату оценивающе посмотрел на Хуру, удовлетворённо цокнул языком.

–Ты достоин похвалы, Хура. Назначаю тебя, нойон, начальником войска в землях башкир и, в дополнение, отдаю под твою руку две тысячи монгольских воинов.

Хура пал ниц. Две тысячи монголов! Это сила!

–До конца лета ты покоришь Башкирию! – велел Бату.

–Да, мой хан, – отозвался Хура.

–А ты, Аян, будешь воевать с булгарами и половцами. Мой брат Шибан, с вверенными ему сибирскими кыпчаками, обещал взять валы. Шибан поведёт ещё пять тысяч монголов! Против половцев останется один монгольский тумен. Я верю – этим летом копыта наших коней будут попирать Заволжье, и повергнут в прах ихъеденное сварами Булгарское ханство.

–Булгары крепко сидят за валами. Упустили время, – ядовито улыбнулся Берке.

–Перестань, Берке, – отмахнулся Бату. – Может, Шибана заменить тобой?

–У меня и в улусе дел много, – стушевался Берке.

Аян про себя усмехнулся – Берке воин здесь, в ханской юрте.

Через два дня, простившись с Хурой, Аян, в сопровождении личных нукеров, выехал за Яик.

Шибан готовил воинов к решительному удару. После разграбления западной Башкирии, он дал воинам продолжительный отдых. Под валы ходили только дозорные сотни.

Положение было не ахти какое: поверженные башкиры вновь повылезали из лесных лощин и сбились в конные тысячи – будет Хуре работы. Булгары усилились сверх меры – дозоры сообщили: на валах тысячи воинов! Они скопили огромное войско, а это значило одно – перед угрозой гибели и разорения, они смогли объединиться! Некогда свергнутый булгарский хан убил князя из Биляра, унял всех непокорных, и сел единоличным правителем, поставив во главе наспех собранных в кулак войск своего племянника князя Адавлета.

–Адавлет, так Адавлет, – просто сказал Шибан, рассказывая Аяну положение дел. Ужинали. – Если мы прорвёмся за валы – булгарам конец. Тем более, Бату дал в помощь пять тысяч монголов!

–А если не возьмём валов?

–Как это не возьмём?

–Зимой же не взяли.

Шибан замолк, задумался.

–Будем биться, пока не возьмём. Мне кыпчаков не жалко – побьют одних, придут другие. А Булгарию я возьму.

–Да, Булгария – богатая страна.

–Богатая, – согласился Шибан.

В Заволжье монгольская конница, стремительным ударом, разгромила половецкое войско, и погнало вглубь степей. Половцы, обезумевшей массой, отрываясь от преследования, устремилась саранчёй на север.

На юге монголы сбили заставы аланов по реке Кума, сшиблись с основным войском, но были отброшены…

«»»»»»

Посольство Семёна пришло в Переяславль Залесский в самый разгар новой новгородской «распри».

Ярослав остановил послов на «отдых», отправив во Владимир гонца. Давила жара. Князь долго бегал по светлице, горя гневом на «немецкое оскорбление», но, ничего не объяснив, велел сидеть в его городе, а сам умчался к Пскову.

Сысой остался попечителем послов, смеялся и хмурился, обнимая Семёна, потом посуровел.

–Ладно, пойдём, перекусим.

–Лучше в баню, – подмигнул Семён. – Страшно сказать, полгода, а то больше, в бане не мылся.

–И вши есть?

–А куда без них.

В бане парились втроём – Сысой, Семён и, увязавшийся вслед, Микула.

Микула не щадно жёг вениками раскрасневшиеся тела воевод, плескал на каменку квас – хлебный дух резал ноздри. Семён хохотал:

–Умру, Микула! Замучал!

–Терпи, воевода! Банька наша, русская!

–Ярослав взбалмошный, – сказал о князе Семён.

–Али забыл его? Михаил снова натравил своих подкормышей – бузуют новгородские головы, – отозвался из клубов пара Сысой. – Наш бесится.

–Водовик же умер.

–Теперь, вместо Водовика Борис Негочевич и сын Водовика Глеб. Они воду мутят. Тоскуют по новгородскому столу.

–И что за буча?

Сысой, покряхтывая, слез с полок, облился из бадьи холодной водой, вскрикнул радостно.

–Что за буза? Известное дело – Михаил разве спустит, что на Серенск походом ходили? Вот, и настрополил своих Новгород подбивать против Ярослава. Только сорвалось. Борис и Глеб появились в Пскове, и мутили воду оттуда – знаешь же, псковичи первые недруги новгородцев! Ярослав окружил Псков, держит город без хлеба, соли. Ни одного обоза не впустил. Как узнал, что вы возвращаетесь, сюда вернулся, а тут весть – Борис с Глебом к немцам ушли. Правда, нет – не знаю.

После бани, обедали под навесом, на свежем воздухе. Ели жареную рыбу, отварную баранину, кашу. Сысой хотел спровадить Микулу, но тот важно осадил:

–Не тебе, удельному воеводе, величаться перед послом великого князя!

Сысой рассмеялся наглости, заметил Семёну:

–Бокий малый.

–Да уж, – согласился Семён. – А в Новгороде буча не поднялась?

–Сашка, сын Ярослава, новгородцев в кулаке держит. Да и у нас, слава богу, тихо.

–Как мои, не знаешь? – Семён всмотрелся в хмурое лицо Сысоя, боясь спросить, ездил ли тот в Нижний, разбираться с женой.

Сысой помолчал, внимательно пережевывая кашу, поперхнулся, отодвинул миску.

–Нигде не был, ни во Владимире, ни там… Сижу здесь без вылазно.

С болью глядя в лицо друга, сказал о своей жене:

–А, ну её, курву! Считай, умерла.

–Может и правильно, – согласился Семён. Сам вспомнил свою Агафью, и тут же Наталью, и сердитое лицо Петра Ослядюковича, будь он неладен!

Ночью спали в душном тереме. Семён пытал Сысоя:

–Зачем Ярослав нас держит?

–Вместе с вами к Юрию поедет.

–Зачем?

–Выгоду искать.

–Какая выгода от посольства к немцам?

–Разбери мысли князя.

Ожидая возвращения Ярослава из под Пскова, Семён изнывал от желания ехать домой.

Когда, наконец, князь прибыл в Переяславль, раздосадованный на бегство новгородских противников, пришлось сидеть ещё неделю – Ярослав выслал к Юрию гонца, но выезжать не торопился.

–Приспеет время, поедем. Тебе куда спешить? – усмехнулся князь.

–Домой, к жене.

–Брось. Жена никуда не денется. Служба важнее.

–В чём же служба?

–В точном исполнении княжеской воли, – наставительно закончил Ярослав.

Что выжидал Ярослав, Семён так и не понял – то ли боялся, что Борис и Глеб вновь объявятся во Пскове, но приехали посольство во Владимир с Ярославом и его дружинниками не во время.

У Юрия сидели посланцы из Мурома и Рязани – разбитые монголами половцы, обезумевшей ордой налетели на буртасов и мордву, рассеяли заслоны и, беспощадным смерчем. Прошлись по сёлам, сожгли Пургасов городок на Мокше и Арзамас в землях эрзи. Толпы беженцев, перепуганных и голодных, заполнили муромское приграничье.

–Как бы на Муром не пошли, проклятущие, – говорил о половцах муромский воевода Аникей.

–Только половцев не хватало, – вздохнул Юрий.

–Их монголы гонят, – встрял в разговор Семён.

От Семёна отмахнулись.

–Не до монголов! Немцы – вот враги, – заговорил Ярослав. – И посольство не зря оскорбили – новых набегов жди!

–Не ко времени, Ярило, с немцами воевать, – отозвался Юрий.