Семь кругов над Русью

Виктор Кагермазов

Семь кругов над Русью

Семь кругов над Русью

(Сокращенный вариант)

Семь кругов (по 144 года, то есть 1000 лет) на Руси не станут славить Родных Богов покуда к вымиранию не придёт народ русский, толь тогда русы, вернутся к истоку своему, к ведической вере предков!

Волхв Всеслав

Книга Первая

Чужой Князь

Глава Первая

Коварный замысел

969 год. Византийская империя. Константинополь.

Заканчивался день, солнце уходило за вершины холмов, лежащих к западу от Константинополя. У открытого мозаичного окна стоял император Никифор Фока, отпив из золотого кубка вина, он смотрел на темно-багровый диск солнца, погрузившись в свои мысли. На душе было тревожно, войско князя Святослава стояло под столицей Преславой, он сам натравил русов, хотел ослабить Болгарию, но не предполагал, что те так быстро одолеют болгар, и грозной тучей нависнут над империей. И эта угроза висела над головой, как скала, готовая обрушиться в любой миг, она беспокоила его, напоминала прошлое, когда войска славян не раз сотрясали Византию. В империи ещё не забыли, как князь Олег, прибивал свой щит на воротах Константинополя.

Как унижена, была Византийская империя! Как скрипя зубами, император Лев собирал дань со всех своих земель, и для кого, для варваров с Бореи!? Нет, такого ещё раз допустить нельзя. Никифор Фока ждал посланника, которого тайно отправил встретиться с неким Луткерием. Ждал с надеждой, ибо этот Луткерий в разговоре с проэдром бахвалился, что знает, как отвадить русов раз и навсегда ходить походами на Константинополь, и даже на отдалённые фемы империи.

За спиной послышались осторожные шаги.

– Смелее улум, давно жду тебя, второй уж кубок осушил! Пройди к столу, налей себе вина. Ну, рассказывай, ты говорил с Луткерием?

– Да, мой василевс, говорил, но этот пройдоха всё скользил, как угорь, одну шелуху мне поведал, я толком ничего не уяснил с его слов. Не сердись, ясноликий, но он всё же хочет встретиться именно с тобой! – не поднимая глаз, ответил Савва, начальник улума, тайной службы императора.

– Не много ли ему чести? Кто он такой, чтобы говорить со мной, императором Византии!? – надменно сказал Никифор Фока, затем уже просто спросил:

– Какое мнение у тебя сложилось об этом Луткерии? Говори, мне нужно знать о нём всё!

– Позволь, василевс, нет, не посоветовать, скорее, высказать своё мнение.

– Говори! – оборвал его Никифор Фока.

– Он необыкновенно умён, интриган, каких не сыскать, видит и понимает то, что другие могут не скоро понять, а главное он не просто видит слабости противной стороны, но и знает, как эти слабости использовать для своей выгоды. Ясноликий, обязательно выслушай его, я по своей службе хорошо разбираюсь в людях, Луткерий сущий дьявол, сама хитрость, сошедшая на землю! – запальчиво сказал Савва.

– Ну что же, Савва, готовь встречу, я стану говорить с ним!

– К встрече всё готово, он ждёт в охотничьем дворце. Я на всякий случай предусмотрел такой исход нашей беседы и подготовился, прости мне самовольство, но всё в твоих интересах, и в интересах империи.

– Хитрец! А ещё Луткерия хвалишь, ты сам кого хочешь, обведёшь! – то ли хваля, то ли укоряя, сказал Никифор Фока, затем добавил:

– Наверно уже и кони в упряжи стоят?

– Да, ясноликий, и кони готовы, и полсотни улумов, и даже факела, чтобы освещать дорогу, одно не учёл, василевс верхом поедет или в биге.

– Верхом, никаких повозок, всё должно быть в тайне! – прервал его Никифор Фока.

– Тогда твой любимый жеребец Клат ждёт, когда ясноликий возьмёт узду в свои руки, – вкрадчиво сказал Савва.

– Хитрец, ой хитрец ты, Савва! – хлопая улума по плечу, сказал Никифор Фока, накинув плащ, решительно приказал:

– Веди!

Они пошли к скрытому ходу, сделанному ещё два года назад по приказу Саввы, долго шли по узким, низким переходам, и вышли в дальнем углу дворцового сада, из выхода, спрятанного под скульптурой быка, подошли к небольшой двери.

Савва отрыл её ключом, вышел и осмотрелся вокруг, затем позвал императора.

– Проходи ясноликий всё в порядке.

– В порядке говоришь? Что же тогда эти двери только замок и охраняет? – упрекнул его Никифор Фока.

Савва подал знак криком совы. Из ниш, спрятанных за колоннами, отделились две тени, поклонились и вновь скрылись под стеной.

– Хорошо, Савва! Хорошо! Зря я тебя упрекаю, ты знаешь своё дело, но и я не оставлю без должного внимания твоё усердие! – сказал довольный император.

Впереди, через широкую улицу, доносился храп и фырканье лошадей, яркими пятнами в ночи светились факелы. Никифор Фока и Савва быстрым шагом направились к стоящим в свете факелов всадникам. Вскоре цокот сотен копыт разорвал тихую ночь, поднял спящих собак, отряд в чёрных одеяниях, словно огромный мерцающий змей, извиваясь, пополз в сторону гор. Всадники двигались быстро, по мере приближения к охотничьему дворцу, словно из ниоткуда, к отряду постоянно, через определённое расстояние присоединялось по несколько всадников.

– Это дозоры, василевс, – пояснил Савва.

Никифор Фока одобрительно кивнул, а про себя подумал.

– Хорошо, что я спас и взял к себе этого серба, надёжен, верен, умён, такой многого стоит, по возвращению надо наградить его щедро, по-императорски.

Отряд с ходу проследовал через заранее открытые ворота к самому входу во дворец. Никифор Фока, Савва и ещё четыре улума прошли в большой зал, стены которого были расписаны фресками со сценами охоты богини Дианы, здесь обычно после суеты Константинополя отдыхал император.

– Ясноликий сейчас примет гостя? Или – спросил Савва.

Никифор Фока перебил его.

– Конечно сейчас! Я не могу ждать, мне всё равно думы не дадут сомкнуть глаз, – ответил император.

Его жгло нетерпение, ему скорее хотелось увидеть этого загадочного Луткерия.

Послышались шаги, первым тихо вошёл Савва, прошёл и стал чуть поодаль от императора. За ним тяжело вышагивая, из темноты появился Луткерий, в длинном зелёном плаще с непокрытой головой, следующим вошёл его сопровождающий, по виду сарацин.

– Проходи, садись к столу, сейчас подадут вина – показывая жестом куда сесть, сказал Никифор Фока.

Луткерий приблизился, склонил голову в приветствии, но кланяться не стал. Савва, угадывая мысль императора, подвинул ближе к столу высокую серебряную подставку с горящей лампой. Только теперь Никифор Фока лучше разглядел гостя. Густые, с рыжиной волнистые его волосы спадали до плеч, на лбу их перетягивало зелёное очелье, шитое золотом, яркие зелёные глаза смотрели гордо, даже надменно, ровный прямой нос, чувственные губы, резко очерченные на его светлом, скорее бледном лице. Он был приятен, внешне его трудно было отнести к какому-нибудь народу, Луткерия можно было принять и за германца, и за скандинава.

Император рассматривал гостя, тот же, соблюдая правила, молчал, ждал, пока заговорит первым Никифор Фока.

– Как тебя встретили, Луткерий? Гостеприимство проявили, как подобает? – мягко спросил император, жестом ещё раз приглашая его за стол.

Вместо ответа Луткерий спросил:

– Мы что, василевс, будем говорить при посторонних?

Никифор Фока вскинул брови, и, глядя в глаза гостю, сказал:

– А тут только я и мой улум Савва, ему я доверяю, можешь говорить не таясь.

– Тебе видней! – бесцеремонно ответил Луткерий.

Наглость и самоуверенность гостя раздражала, и чтобы не впасть в гнев, император предложил:

– Перейдём к главному, я слышал, будто ты знаешь, как отвадить русов от набегов на Византию? Что же я готов выслушать тебя!

Уголки рта Луткерия дёрнулись в лёгкой усмешке, он отпил вина и начал медленно говорить:

– Василевс, где чаще всего поднимаются бунты в твоей империи, в каких провинциях? Вряд ли кто-нибудь это подмечал, а я знаю, там, где христианство ещё не укрепилось, либо ещё не пришло, там и частые восстания.

Никифор Фока усмехнулся, и спросил:

– И при чём тут Русь, не пойму!

Не обращая внимания на усмешку, Луткерий продолжил:

– Как ты думаешь? Почему император Великого Рима Константин принял христианство, король франков, германские кёнинги, другие господари? Заметь, василевс, не простые люди, а богатая знать, у которой власть, именно она, принимала решение, о принятии христианства! Почему?

– Ты что меня поучать или того хуже дурачить прибыл? – вспылил император.

– Имей терпение, василевс, во всём нужна выдержка, разве одержал бы ты столько славных побед во славу византийской империи, не будь у тебя железной выдержки. С твоего позволения, я продолжу говорить! Так вот, все эти конунги, короли и цари быстро поняли, что христианство учит в первую очередь смирению, покаянию, а если вера учит смирению, значит народ, исповедующий такое учение, постепенно станет мирным. Именно народ, а не те, кто им управляет.

– И что ты собираешься крестить этих воинственных русичей? – усмехнулся император.

– Да, так, василевс! Я собираюсь способствовать именно этому! – невозмутимо ответил Луткерий.

– Каким образом ты это исполнишь, они всех проповедников поднимают на смех, либо изгоняют прочь? – возразил Никифор Фока.

– Конечно, потому что вы всё пытаетесь окрестить народ, а надо крестить их знать, а лучше самих князей, если их обратим в христианство, то и простолюдины станут принимать вашу веру, а значит и вся Русь станет христианской! – горячо выпалил Луткерий.

– Это я понял, не пойму, как ты сможешь осуществить задуманное, не один их князь пока ещё не склонился к христианству, по силам ли тебе такое? – спросил император.

– Вот теперь мы подошли к главному! – сказал Луткерий, он встал, потёр ладони, и, расхаживая, продолжил рассказывать свой замысел:

– Если князь русов не хочет принять христианство, то мы заменим, вернее, подменим князя. Как всем известно, у их знати, впрочем, как и у всех, много любви на стороне, а за любовь надо платить, и часто очень многим. Прости меня, василевс, но помнишь ли ты всех своих женщин на ложе, ну, допустим в походе в Сирию? Скорее всего, нет! Скольким были сказаны ласковые, но не нужные слова!? Так вот, мы придумаем несуществующую жену их главного князя, будто у неё от него есть сын, будто этот сын находится пока в изгнании, но в нужное время он появится. Конечно, мы совершим подмену, возведём своего князя, который будет крещён прилюдно, а уже он понесёт христианство по всей Руси. Потом мы породним Византию и Русь, допустим выдав вашу племянницу за их князя. Сомневаюсь, что после этого руссы, станут воевать с империей!

Луткерий сел, налил себе вина и выпил. Никифор Фока молчал, он был поражён замыслом Луткерия, теперь он ясно понимал, кто перед ним и на что способен этот человек. Император был напуган, что ещё может прийти в голову этому страшному интригану? Одному Богу известно, на что способен его изощрённый мозг, но Никифор Фока виду не подал, и спокойно спросил:

– И что для этого надо?

– Золото, много золота, но гораздо меньше, чем империя тратит на сдерживание русов!

– Как много? У каждого своё понимание количества, кому-то и ста золотых много!? – пытался пошутить Никифор Фока.

– Если мы договоримся, то сначала надобно заплатить мне, я отправлю золото к себе, дальше я уточню, что и как. Вот здесь всё, что нам предстоит сделать!– и он протянул свиток.

Император взял свиток, прочитал и сказал:

– Что же, мы договорились!

Но мысли у Никифора Фоки были иные, в голове крутилось: «Какой коварный и опасный этот Луткерий, действительно, порождение дьявола. Побыстрей бы, избавиться от него, таких даже в друзьях опасно иметь».

Холодные глаза Луткерия после слов императора «мы договорились», блеснули лукавыми огоньками, в них был азарт. Он посмотрел на своего сарацина, тот вышел и вернулся с тремя кожаными мешками. Луткерий положил мешки перед императором Византии, и сказал:

– Надо наполнить их золотыми солидами!

– Ты прям как русич, это они измеряют всё мешками да коробами!

– Это говорит об их широкой натуре!– съязвил Луткерий.

– Или о чрезмерной любви к золоту, ведь золото – это меха, вино, кони!

– Или хорошее оружие! – добавил Луткерий.

Никифор Фока встал, показывая этим, что время встречи подошло к концу.

– Ты получишь всё, что надо. Твоими делами займётся Савва. Всё прощай, ты умнейший человек, Луткерий, но скажу прямо, в друзьях тебя я иметь не хочу!

– Что же, василевс, и я скажу тебе прямо, тот, кто привёл тебя к власти, тот и предаст тебя, убери его пока не поздно! – сказал Луткерий и, отвернувшись, пошёл к двери.

– Ты Иоанна Цимисхия имеешь в виду?

Луткерий не ответил, притопнул правой ногой, поднял руку и очертил ею круг.

Лазутчик открывает тайну

Пока Никифор Фока говорил с Луткерием, весь их разговор подслушивал один из улумов. Сотник Пратос был лазутчиком патриарха. В тайную службу он попал благодаря покровительству Полиевкта. Пратос стоял у дыры, проделанной им в вентиляции, и внимательно слушал, но понять весь смысл разговора по своему скудоумию не мог, поэтому непонятное записывал угольком на выбеленном пергаменте. Когда разговор закончился, скрутил пергамент и сунул его за пазуху, затем быстро пошёл к коновязи, отвязал своего коня и под узду вывел его за стену дворца. Охрана на него не обратила внимания. Он сам её и расставлял по приказу начальника улумов Саввы.

Пратос скакал по ночной дороге. Настроение было превосходное, в голове всё вертелось, сколько же патриарх Полиевкт заплатит ему золотых солидов за такие вести. Теперь-то он сможет тратиться на хорошее вино, а главное будет покупать светлоглазых и белокурых женщин, похожих на древних богинь, которых он видел на старых фресках в Афинах. Эти приятные мысли будоражили сознание, кружили голову. Сотник с силой пришпорил коня, да так, что бедное животное понеслось во весь дух, сбивая пламя с факела, которым он подсвечивал себе дорогу. Уже взошла Венера – звезда любви, в это время Пратос обычно покидал своих женщин, подвыпивший и истощённый любовью, насладившись их ласками, он засыпал крепким, почти юношеским сном. Конечно, если не был на службе. Но сейчас потный и уставший, в дорожной пыли, он стоял в предрассветный час перед воротами резиденции патриарха. Спешившись, он с силой постучал рукоятью меча в окованные тяжёлые ворота. Долго никто не отзывался. После очередного его стука послышался сонный голос стражника:

– Кого в такой час принесло, что тебе надобно?

– Открывай! Я улум Пратос! Мне надо срочно к патриарху! Быстро открывай, я с вас шкуры спущу, сони!

После этих слов одна створка ворот со скрипом приоткрылась, стражники виновато расступились, один взял под узду коня Пратоса. В империи боялись улумов, этих слуг императора, которые появлялись всегда ночью, а особенно боялись Савву и его окружение, после встречи, с которыми часто бесследно пропадали люди.

– Прости, что не признали тебя, улум Пратос! Ночь уж слишком тихая, сон одолел.

Проходя мимо, Пратос рявкнул:

– Не Савва ваш начальник, было бы вам! Кто старший? Веди к патриарху!

Его в сопровождении двух стражников отвели в приёмную.

В ожидании он стал рассматривать зал. Огромные арочные окна были разделены на небольшие цветные квадраты, сквозь которые разноцветными пятнами уже пробивался рассвет. Все стены были расписаны фресками, но, на удивление, это были не церковные сюжеты, а изображения диковинных зверей. Пространство между фресками заполняло всевозможное оружие: мечи, топоры, щиты. На полу – красивейшая мозаика в виде переплетённых сказочных цветов. Красные, фиолетовые, жёлтые, настолько яркие, словно их только что сорвали с лугов. Но больше всего внимание Пратоса привлекла огромная белая шкура невиданного зверя, с большущей головой. Он провёл рукой по густому белому длинному ворсу.

– Это подарок из земли Бореи, где живут, русы, – сказал вошедший Полиевкт.

Пратос от неожиданности вздрогнул, он не услышал, как вошёл патриарх. Поклонившись, стал объяснять, что заставило его прибыть в такой ранний час и потревожить сон его святейшества, затем он протянул свиток. Полиевкт прочитал свиток. В его глазах заиграли злые огоньки, спрятав свиток в рукав, он спросил:

– Ты зачем, Пратос, сам сюда явился? Скорее всего, ты раскрыл себя, ты, что думаешь, Савва не поймёт? За тобой наверно кто-нибудь, да следил.

– Ваше святейшество, я несколько раз останавливался по нужде, осматривался, за мной точно никого не было. Я найду, что сказать Савве! – оправдывался Пратос.

– Тебе надо скрыться, деньги ты получишь сейчас!

При слове скрыться, патриарх посмотрел на тихо вошедшего стражника, тот подошёл и ударил Пратоса в спину копьём. Сотник захрипел и рванулся вперёд, чтобы освободиться от торчащего из груди копья, но стражник также сделал шаг вперёд, и держал его на копье, пока улум не перестал дёргаться и не затих.

– Снесите в сад, и заройте под оливами. Неужто им больше по вкусу плоть людская, чем навоз из коровника, – приказал Полиевкт, при этом брезгливо надавил ногой на мёртвое тело Пратоса.

Вошли ещё два стражника и, взяв за ноги тело, потащили его в сад.

– Плохо когда думать перестают, прислал бы сведения с гонцом, и получил бы своё золото, а так глупость будет питать деревья, оливам ведь разум ни к чему! – как бы оправдываясь, сказал патриарх вслед утаскиваемому трупу Пратоса.

Вошёл вызванный им ранее начальник его охраны Василий.

– Зря ваше святейшество убили улума, вы перешли черту, теперь придётся действовать дальше, – сказал он, глядя на кровавый след оставленный телом Пратоса.

– Он не был умён, рано или поздно закончил бы так. Ну да ладно, с патриаршего благословения ушёл в мир иной, может даже в рай, – цинично сказал Полиевкт.

Повернувшись к Василию приказал:

– Ты, Василий, узнай кто такой Луткерий, скорее всего это выдуманное имя. Надо выяснить, кто стоит за ним. И ещё, подготовь мне встречу с Иоанном Цимисхием, только так, чтобы никто не прознал. Слышишь? Никто!

– Всё исполню как надобно, ваше святейшество, – склонив голову, ответил Василий.

– Нет, Василий, так не пойдёт, что ты всё ваше святейшество, присядь, сейчас стол накроют, побеседуем как друзья, мы ведь друзья? – заглядывая в глаза Василия, сказал Полиевкт.

– Да, ваше святейшество, мы друзья! – соглашаясь, ответил начальник охраны.

– Тогда давай поговорим, как нам быть, как поступить сейчас?

– Но ведь если бы не смерть улума, и думать не пришлось бы, ведь никто против нас заговоров не плетёт, – ответил Василий.

– Вот как!? А указ, этот дурацкий томос Никифора Фоки относительно церкви? А его заигрывание с народом по смягчению налогов? Никифор хороший полководец, но вот управлять империей – это не мечом орудовать. Наивный! Чернь всегда останется чернью, на неё нельзя опираться. Главная опора власти – это церковь!

– Такие люди как император Фока всегда с передовыми идеями, они хотят лучшего для народа, конечно, по их мнению, – возразил Василий.

– А народ? Готов ли он к новому, передовому, как ты говоришь, сомневаюсь, ох как сомневаюсь!? – ответил патриарх.

– Придётся убрать Савву, ваше святейшество, он начнёт искать своего улума. Этот серб умён, а значит, опасен, – глядя Полиевкту в глаза, предложил Василий.

– Что там убрать Савву? Придётся убирать Никифора Фоку! А это не просто, – холодно произнёс патриарх, отпивая из кубка вино.

– А вдруг заговор не удастся? Полетят тогда наши головы, моя уж точно! – с сомнением сказал Василий.

– Пей вино, Василий, я не хочу больше говорить об этом, – стараясь быть спокойным, ответил ему патриарх.

– Мне кажется, ваше святейшество, Савва уже принял меры, у меня плохое предчувствие! Этот серб всегда на пятки наступает, будто на расстоянии всё чует! – понизив голос, с беспокойством возразил Василий.

– Пустое, это всё от непонимания обстановки, всё будет хорошо! Выпей вина, и поспеши к Иоанну Цимисхию, наша встреча не терпит отлагательств! – приказал патриарх.

Василий выпил вина, накинул плащ и вышел.

Оставшись один, Полиевкт погрузился в свои мысли.

«Да, этот Луткерий и впрямь недюжинного ума, такого человека неплохо было бы иметь при себе, хотя, признаться, и опасно. Такие люди на много ходов вперёд видят. Замысел о продвижении христианства на Русь хорош, я и сам мыслил об этом, но мне и в голову не могло прийти, что можно совершить такую подмену. Подменить князя – это грандиозно, почти невыполнимо, но как интригующе. А я всё посылал проповедников на Русь, многие сгинули, некоторые вернулись, были и такие, которые приняли веру русов. Надо бы послать к Луткерию ещё кого-то, мало ли, у Василия пойдёт что-то не так, а встреча ох как нужна, ведь дьявольский замысел у Луткерия в голове, и скорее всего он уже начал действовать».

Патриарх повернулся к охраннику и приказал:

– Вызови мне сюда срочно торговца нашей утварью, лавочника Илью. Да пусть прибудет без промедления!

Охранник ушёл, громко хлопнув дверью.

– Осёл! Сколько можно говорить, чтобы не хлопали дверьми, терпеть не могу! – морщась, недовольно сказал Полиевкт.

Он встал, подошёл и широко открыл окно. Солнце уже встало, с птичьего двора доносился запоздалый хриплый крик петуха.

– Вот непутёвый, всегда опаздывает, другие уж давно пропели, а этот сиплый всегда позже других кричит!

Отпив вина, патриарх уселся на подоконник и стал любоваться видом из окна.

В предгорье у самых вершин висели облака. Их, словно огромные щупальца, поддерживали туманные дорожки, тянувшиеся из лощин меж гор, куда ещё не заглянуло солнце. Он любил это место на склоне Мизмоса, отсюда открывался великолепный вид на Константинополь. Видно было сияние куполов храмов, его храмов. Здесь он как нигде ощущал себя хозяином всей Византии. Эти редкие минуты, когда он мог отвлечься от дел, насладиться простой жизнью, но в такие минуты его одолевали сомнения, а верно ли он выбрал себе жизненный путь. Может, надо было остаться в своей деревушке, жениться, завести много скота, да жить как все. Но тут же сердце его застучало, а из груди вырвалось:

– Нет! Кем я был бы тогда? Простолюдином! Любой чиновник мог бы растоптать меня, задеть!? Нет! Я патриарх! Мне императоры руку целуют, и жаждут моего благословения. Я ведь настоящий хозяин империи, я!

Он резко закрыл окно, лицо его вновь приняло надменное выражение, взгляд стал холодным, а в глазах появилась обычная решимость. Все его сомнения ушли прочь.

Тайное становится явным

Сразу от патриарха Василий с пятью своими чернецами отправился в дорогу. Ещё за день до этого он получил сообщение от соглядатаев, что Цимисхий стоит лагерем в десяти оргиях от Константинополя. Это сильно облегчало исполнение поручения патриарха. Предместья столицы – это не опасные долины Фракии. Как только Василий со своими людьми скрылся за поворотом дороги, из лощины, вслед ему, двинулся десяток всадников. Это был отряд улумов, возглавляемый Саввой. Понимая, что затевается что-то большое, и от его действий зависит многое, Василий мчался во весь опор. Неотступно за ним двигался отряд улумов, скрытно, стараясь ни чем себя не выдать. Когда вдали стали видны походные шатры, преследователи свернули в лес, и там затаились.

Ещё издали Василию стало понятно, что Иоанн Цимисхий не просто так явился под стены Константинополя, с ним прибыла часть его воинов, судя по количеству поставленных палаток, не меньше трёх друнг. Всё вокруг было заполнено шумом от этого войска: ржанием лошадей, звоном походных кузниц, криками командиров.

Когда Василий приблизился к лагерю, навстречу ему выдвинулось несколько всадников оцепления, один из них выкрикнул:

– Стой! Куда прёте, кто такие, почему близко к лагерю?

– Мне нужен Иоанн Цимисхий, у меня к нему послание!

– Давай сюда, я передам! – бесцеремонно сказал один из них.

– Нет! Велено только в руки, – не согласился Василий.

– Ах ты, прихвостень церковный, да я тебя! – пригрозил стражник, замахиваясь плетью.

Но тут раздался топот лошадей, и к ним из ближайшего леса стремительно приблизился отряд всадников, все в дорогих доспехах, у одного в руке штандарт орла.

– Что тут происходит? – спросил один из них.

– Вот, чернец требует пропустить его к самому Цимисхию!– объяснил этериот.

– Пусть следуют за мной, я Варда Склир!

Отряд рысью проследовал в лагерь, Василий со своими людьми следом за ним.

На небольшом пригорке стоял шатёр, выделявшийся не только багровым цветом, но и размером. Его сплошным кольцом окружали воины.

– Жди! – приказал тот, кто назвался Вардой Склиром.

Чуть погодя, пола шатра приоткрылась, показался этериот, он жестом позвал Василия. Пригнувшись, Василий вошёл в шатёр. Впереди, в дальнем углу, склонившись над столом, стоял Иоанн Цимисхий.