28 июля

Альвера Албул

28 июля

1 часть

12 марта 1893 года

Это был холодный день. Мрачный (как тысячи мрачных дней в Англии) и туманный день. Собирался дождь. В салоне первого этажа сидел один мужчина. Сведя брови, он старался читать книгу, позволив экономке как мальчишку загнать его в эту комнату и приказать ему сидеть здесь и найти себе занятие. Со стены на него смотрел семейный портрет, где у всех были такие же сосредоточенные лица.

Улыбнуться мужчина смог себе позволить только когда экономка с нескрываемым восторгом вошла к нему.

– Сер, мистер Фёрт, у Вас родилась дочь, – говорила она, – и она уже удивительно красива. Ваша жена отдыхает.

– Значит, все хорошо? – мужчина захлопнул книгу.

– Более того, все замечательно! Вы можете больше не мучить себя переживаниями. Сер, я могу распорядиться, и Вам нальют чай с травами, если Вы все еще…

– Ох, мисс Даун, Вы очень добры, – он поднялся с дивана, – но я, пожалуй, хочу пройти в свой кабинет. Меня ждут дела.

– Конечно, конечно, – и она начала ему кланяться, когда он выходил из салона.

Он направился в личный кабинет, который находился прямо по коридору, рядом с библиотекой. Прошел внутрь, осмотрел стены, сел в кресло за столом и широко улыбнулся, почти шепотом произнеся:

– У меня родилась дочь.

Свое ликование он излил на стены кабинета, радуясь, что роды, которые обещали пройти тяжело, оказались достаточно простыми, чтоб у него родилась здоровая дочь, и в живых осталась любимая жена.

Ближе к вечеру он навестил их. Его жена лежала в постели, и ее привычная бледность сменилась краснотой щек. А рядом в полотенцах барахталось маленькое слабое существо с большими черными глазами.

– Мисс Даун сказала, что она родилась красивой, – усмехнулся мужчина.

Женщина в ответ засмеялась:

– Перестань, с годами она станет прекрасной.

– Я в этом не сомневаюсь, – ответил ей муж и взял дочь на руки.

– Как назовем дочь? – спросила женщина, поправляя свои спутанные волосы.

– Я помню, мы долго об этом думали…

– Не хотели давать имя, пока не были уверенны, что родится она здоровой, – говорила жена, – но я всегда думала над именем Роузмари.

– Роузмари? Но сейчас так никого не называют, – ответил ей мужчина.

– Я знаю, просто мне очень нравится это имя, а второе можешь выбрать сам, – ответила она.

– Вторым я хочу имя твоей матери, – ответил ей муж.

– Присцила? Но ведь сейчас тоже так никого не называют! – и она рассмеялась.

В ответ на их разговор и смех, маленькая девочка на руках отца громко заплакала.

Так на свет появилась Роузмари Присцила Фёрт.

Шли дни, недели, годы. Девочка воспитывалась родителями, няней и гувернанткой, которая с юных лет должна была взращивать в Роуз благовоспитанную леди, но она из нее никак не получалась. Роуз обожала спорить, ловила рыбу в пруду поместья голыми руками, мочила туфли и пачкала их в грязи, рвала платья и никогда не плакала, когда няне приходилось пользоваться розгами.

– Она не выносима, – проговорила однажды миссис Фёрт, входя к мужу в кабинет, – Роуз снова оборвала шторы в холле третьего этажа.

– Милая, ей три, она мало что еще понимает, – говорил ей муж.

– Я не помню, чтоб матушка говорила мне хоть раз, что б в её возрасте я вела себя подобным образом, – говорила ему жена.

– Милая моя Кетрин, сядь же и успокойся, от оборванной шторы еще никто не умирал, – говорил мистер Фёрт.

– Ты так спокоен, порой меня это обескураживает, – жена все же села в кресло у камина.

– Но кто-то из нас двоих должен же обладать ясностью ума и хладнокровием.

Женщина лишь тяжело вздохнула и перевела взгляд на полки книг, а позже решила сменить тему.

– Писал ли кто из Лондона?

– Нет, милая, совсем никто, но ты можешь сделать это первая. Напиши, например, своей кузине Марте.

– О, нет, я не хочу начинать эту переписку, она снова будет жаловаться в письмах на этот ужасный мир… На мужа, на огромные расходы и постоянные визиты на кладбище! Действительно, ужасная судьба у Марты, как хорошо, Эбенейзер, что ты у меня не держишь похоронное бюро.

– Да упаси Бог, Кетрин, – ее муж усмехнулся.

– Наверное, ты прав, я напишу Марте, – ответила ему жена, – я слишком давно последний раз интересовалась её делами.

– Хотя знаешь, – муж наконец поднял взгляд от бумаг, которые читал, – это очень прибыльное дело.

– О чем ты? – миссис Фёрт глянула на мужа.

– Похоронное бюро, – ответил муж, поднимаясь из-за стола, – люди умирают каждый день, значит и прибыль ежедневная. Людям необходимо оплатить множество вещей, чтоб похоронить усопшего. Думаю, муж твоей кузины имеет хороший доход.

– Эбенейзер! Как низко считать усопших и горе их близких не более чем способом заработка больших денег! – миссис Фёрт покраснела от переполняющих ее эмоций.

– Но ведь так оно и есть, – муж обернулся к жене, – ведь на эти деньги Марта покупает себе туалеты, а ее муж – новые экипажи.

– Порой твоя прямолинейность граничит с бескультурьем, – выдохнула миссис Кетрин, поднимаясь на ноги, – вот в кого наша дочь.

– Роуз прекрасное дитя, – ответил ей муж.

– Конечно, прекрасное, только вздорное, как и ее отец, – ответила женщина, – а теперь я лучше пойду, мне еще необходимо написать письмо кузине и проследить, чтоб Роуз не оборвала еще где-нибудь шторы.

Пусть иногда мистер и миссис Фёрт позволяли себе повышать голос друг на друга, возвращались вечером они в общую спальню, где вели себя так, словно никаких конфликтов днем между ними не было.

Роуз росла, и миссис Фёрт привыкала к ее скверному характеру, несвойственному леди, пусть из всех сил старалась в ней это упразднить. Мистер Фёрт же закрывал глаза на непослушание дочери, из-за чего его жена повторяла не раз: "Ты ее поощряешь!". В ответ мужчина порой мог только пожать плечами.

Роузмари никому не подчинялась, не слушая даже свою гувернантку, систематически не выполняя самостоятельные задания и читая книги, которые хотела сама. Фортепиано стало для Роуз сущим наказанием, когда ее посадили за него в возрасте восьми лет. Девочка упорно отказывалась от многочасовых тренировок игры и заучивания нотной грамоты. В дни, посвященные музыке, Роуз убегала в поле, принадлежавшее ее отцу и отсиживалась там, спрятавшись за сеновал и читая что-то из отцовской библиотеки. Обычно это были книги с картинками, в которых она мало что понимала, просто пробегая глазами по тексту. В этот момент до нее доносились крики ее няни и гувернантки: "Присцила! Присцила!" – откуда-то издали от стен усадьбы. В такие дни миссис Фёрт не могла найти себе места, исписывая бумагу в письмах своей кузине Марте. Последние пять лет их переписка стала постоянной, где миссис Фёрт жаловалась на взбалмошную непослушную дочь и безучастного мужа, поддерживающего распущенность дочери. В ответ кузина Марта писала что-то очень похожее про эгоистичного и несдержанного сына и мужа, что вечно пропадает в своем похоронном бюро, на плантациях и слишком часто отлучается из Лондона по своим делам. Мистер Фёрт же все это время видел в своей дочери просто девочку, пусть иногда капризную, но просто маленькую девочку, на которую взвалили страшно ответственное задание – к восемнадцати годам от роду необходимо было стать благовоспитанной дамой, играющей на фортепиано, умеющей шить, любящей читать и знающей французский язык как родной.

– Невыносимо смотреть, как ты закрываешь глаза на воспитание нашей дочери, – говорила мужу жена.

– А что я должен сделать? Я не умею вышивать, – ответил ей мистер Фёрт, не отрываясь от бумаг.

– Эбенейзер, но ты ведь ни разу ее не наказывал, – женщина сидела в кресле у камина.

– А почему я должен ее наказывать? За что? – мужчина поднял голову и снял очки.

– Она не хочет учиться, – ответила женщина.

– Какое огорчение, ведь в ее возрасте я прям рвался грызть гранит науки, – ответил мистер Фёрт, сдерживая улыбку и возвращая взгляд на бумаги и письма на столе.

– Ты невыносим! – тяжело вздохнула женщина.

Борьба шла бесконечная, так как чем старше становилась Роуз, тем сложнее на нее было воздействовать.

– Я знаю пару арий. Не знаю, почему должна продолжать занятия на фортепиано, все равно, только эти две будут рады услышать в обществе, – сказала однажды Роуз матери.

– Ты должна знать больше, чем две арии, Роуз.

– Зачем? Для кого? Для меня самой лично это не нужно.

– Ты ошибаешься, нужно, – говорила ей мать, – мне нужно.

– Если тебе нужно, то сама и играй.

Миссис Фёрт подобными заявлениями была крайне оскорблена и не смотря на возраст Роуз, ее наказали за это розгами. Но, как и обычно, она осталась непоколебима, ни слезы не скатилось по ее щекам. А позже она продолжила пропускать занятия, объясняя это отсутствием их необходимости.

– Когда ни один жених не согласиться взять тебя в жены, ты поймешь, как важно было знать больше чем две арии, – говорила ей мать.

Так Роузмари исполнилось шестнадцать, и ее решили в первый раз привезти в Лондон, к кузине ее матери Марте и ее семье.

25 апреля 1909 года

Дорога обещалась не долгой, но Роуз уже испытывала страх, что в экипаже ей, как и всегда, станет дурно. Ее камеристка в это время стягивала Роуз корсет с такой силой, что Роуз была готова упасть без сознания уже в своей спальне.

– Не так сильно, – проговорила она, а потом словно опомнившись добавила, – пожалуйста.

– Простите, мисс Фёрт, – девушка завязала шнурок корсета, – теперь само платье.

Она помогла ей одеться.

Роуз к шестнадцати была слабо похожа на девочку, что когда-то пыталась ловить рыбу в пруду поместья руками, но по мнению ее матери, ее воспитание было далеко от идеала.

Ее волосы вились крупными локонами, веснушки, что были в детстве яркими рыжими пятнами, посветлели, и их было плохо видно на коже. Волосы с возрастом слегка потемнели и стали русыми. Внешне она была похожа на леди, но внутри нее шла вечная война между послушанием и бунтарством. Всем своим существом она ненавидела платья, что висели в ее шкафу, корсет, что затягивали на ней так крепко, что не хватало воздуха, и все эти правила и манеры, которые ей было необходимо соблюдать. Она стояла в своей комнате, пытаясь отдышаться, но из-за корсета воздуха ей решительно не хватало. Казалось, что от удушья она вот-вот впадет в панику, но дверь в ее комнату открылась.

– Ты готова, Роуз? – это была ее мать.

– Почти, матушка, – ответила девушка, и камеристка надела ей на голову шляпу, ловко завязав зеленые ленты.

Они втроем вышли на улицу, где их ожидал мистер Фёрт.

День выдался облачным и прохладным, казалось собиралась гроза, и порывистый ветер рвал кроны деревьев и кусты цветов. Это радовало Роуз, так как подобная погода позволяла ей крепко стоять на ногах, не смотря на нехватку воздуха.

– Мои милые дамы, – обратился мистер Фёрт к жене и дочери, – проходите в экипаж, нам пора отправляться. И Вы, мисс Хенсли, садитесь.

Больше всего Роуз ненавидела экипажи, так как в них ей всегда становилось плохо, но в этот раз, прижавшись головой к спинке сидения, и пытаясь обходиться небольшими порциями воздуха, она смогла доехать до Лондона, ни разу не потеряв сознание.

Столица Англии встретила её солнечной теплой погодой, и пока они ехали по городу, Роузмари внимательно разглядывала его через окно. Пекарни, лавки с мясом или рыбой, банки. Этот город был огромен и настолько шумным, и активным, что Роуз казалось, словно она попала в муравейник. Она разглядывала мужчин и женщин – кто-то был одет скромно, кто-то был в лучших туалетах, но все шли в общей толпе горожан по мощенным улочкам.

– Марта будет рада, наконец, увидеть тебя, – говорила миссис Фёрт, – ведь последний раз она видела тебя, когда тебе было всего пять месяцев от роду.

– А я, так можно считать, увижу ее первый раз, – ответила Роуз.

Миссис Фёрт уже хотела что-то сказать, но заговорил её муж:

– Миссис Марта Фергюсон понравится тебе, – говорил он, – она живет вместе со своим мужем мистером Гарри Фаргюсоном, и у них есть сын. Эдвард.

– Да, он старше тебя всего на два года, будет интересно познакомиться с молодым человеком, про которого я столько прочла в письмах Марты, – говорила миссис Фёрт.

Ей ответила Роуз:

– Он уже совсем взрослый, сомневаюсь, что мы проведем много времени в его компании. Он должно быть все время проводит с друзьями среди прелестных дам.

– Я наслышан, что у него много друзей в кавалерии, а уж зная нрав некоторых молодых людей, могу с тобой согласиться, – ответил ей отец, в то время, когда миссис Фёрт была готова разразиться тирадой о глупостях, сказанных ее дочерью.

– Ты не должен поддерживать подобные мысли в ее голове, я больше чем уверена, что Эдвард благовоспитанный молодой человек, – щеки женщины покраснели.

– Конечно, благовоспитанный, мы же ничего не говорили о том, чем именно он занимается с этими прелестными дамами, – ответил ей муж.

Щеки миссис Фёрт казались красными как свекла, а возмущение ее не могло найти способа выплеснуться. Мисс Хенсли, что сидела рядом, так же была смущена. А Роуз всеми силами сдерживала улыбку.

– Не смейте заявить хоть что-то подобное при моей кузине! Помяни мое слово, Роузмари, я накажу тебя так, как никогда прежде.

Голос миссис Фёрт был настолько строг, что Роуз больше не пришлось сдерживать эмоции. В экипаже повисла тяжелая тишина, и девушка перевела взгляд на вид из окна.

Вскоре лошади остановились, и Роуз обратила внимание, возле какого особняка они оказались. Прислуга дома поспешила встретить гостей, и вскоре все четверо входили в дом, встречаемые миссис Фергюсон.

Снаружи дом был прекрасен. Выбелен, с большими окнами, стекла в которых на солнце казались серыми. Внутри дом был роскошно обставлен, не столь роскошно как поместье Фёрт, но Роуз понравилось.

– Милые мои, как я рада видеть вас! Столько лет спустя! – миссис Фергюсон широко улыбалась. – Роузмари, ты расцвела! Прекраснее леди, я уверена, я нигде не сыщу!

Не успела девушка ответить благодарности, как хозяйка дома продолжила:

– Ох, Кетрин, а ты за эти годы совершенно не изменилась! Так же молода и красива! Дай рецептик сохранить молодость, а то я совсем состарилась…

Миссис Фергюсон была старше миссис Фёрт на пару лет.

– О, милая моя кузина, ты прекрасна точно так же, как и двадцать лет назад, боюсь, это тебе придется делиться рецептом, – ответила ей женщина.

– Ой, что ты, Кетрин, ты меня прям всю засмущала, – отвечала Марта, – а как поживаете Вы, Эбенейзер? Я смотрю эти шестнадцать лет мимо Вас не прошли.

– Да, и с этим сложно не согласиться, – отвечал мистер Фёрт, – годы, знаете ли, всегда берут свое.

И мужчина поправил волосы, в которых в некоторых местах была видна седина.

– Вы меня простите, что я встречаю вас одна. Мой муж сейчас отлучился в банк, здесь неподалёку – какие-то важные дела. А мой сын с друзьями, они решили провести сегодняшний день вместе, но к вечеру он явится.

Гостей провели внутрь, под постоянные слова миссис Фёрт, как рада она наконец оказаться здесь, рядом со своей троюродной сестрой, с которой столько лет они могли поддерживать связь только через письма. Роуз показали ее комнату, в которой она будет жить весь следующий месяц пребывания в Лондоне. Рядом была комната ее камеристки.

Когда вещи были разложены и разобраны, гостей пригласили вниз к столу, и теперь их встречала вся семья.

Роуз была удивлена, увидев мистера Фергюсона старшего, так как он оказался на целую голову ниже своей жены, с выпирающим округлым животом, лысой макушкой и мог говорить только о своем похоронном бюро, порой говорив не совсем приятные вещи о смерти, людях и огромной денежной прибыли от этого. Его жена, слушая это, лишь счастливо улыбалась, как казалось Роуз, мечтая о новых туалетах, купленных на заработанные мистером Фергюсоном деньги.

Эдвард Фергюсон был одного роста с матерью. Худощав и достаточно молчалив. Он говорил только тогда, когда от него это требовалось, и, холодно встретив гостей и познакомившись с Роуз, он замолчал на большую часть вечера. Его волосы были черными как смоль в отличии от Роуз, и глаза были карего цвета. Роуз он показался замкнутым и неинтересным.

– Роуз, уверена, хорошо умеет играть на фортепиано, – заговорила миссис Фергюсон.

– Да, конечно, она может сыграть нам после ужина, – говорила миссис Фёрт, когда уже все сели за стол и ждали подачу еды.

– Отлично, я очень давно не слушала игру юных дам.

Роуз неуверенно подняла взгляд, осмотревшись вокруг, одновременно понимая, что это скрытая материнская месть за то, что та в свое время хотела обойтись знанием всего двух арий.

Подали еду, и Роуз уже ни на кого не обращала внимания, кроме своей тарелки. Она слышала, как миссис Фергюсон общается с ее матерью, как им что-то отвечает ее отец, и как очень редко что-то говорил мистер Фергюсон старший, обычно сводя разговор к его похоронному бюро. Эдвард молчал, и это радовало Роуз, так как обратное вынуждало бы участвовать в беседе.

Подавали индейку в остром соусе, тушенные овощи и вареный картофель, а все это родители Эдварда и Роузмари запивали крепким вином, поэтому со временем их разговоры стали громче, шутки пошлее, а смех закатистее.

Вдруг, раскрасневшийся от вина, мистер Фергюсон старший заговорил, о чудо, не о похоронном бюро.

– Эдвард у нас завидный жених, многие леди, проживающие в Лондоне, хотели бы быть здесь хозяйками.

– Да, дом Ваш, мистер Фергюсон, просто потрясающий, – ответила ему миссис Фёрт.

– Спасибо, милая моя, – ответил мужчина, – и этот дом достанется одной прекрасной девушке.

– Да, все никак не могли вам сообщить, но мы готовимся к свадьбе, – говорила миссис Фергюсон, – о, кузина моя, боюсь вам снова придется приехать к нам в начале осени, так как на пятнадцатое сентября у Эдварда назначена свадьба с уважаемой мисс Стрикленд.

Ее слова подтвердил её муж.

– Да, ее отец, мистер Джозеф Стрикленд занимается банковским делом. Как по мне, это очень выгодный брак.

В этот момент Роуз уже не слушала, что говорят взрослые. Она бросила незаметный взгляд на Эдварда, и поняла, что он совершенно не одобряет этот брак. Его лицо сделалось бледным, и он судорожно сглотнул. Эта мисс явно была ему не по душе.

– Мы еще не думали о будущем браке Роузмари, – вдруг девушка услышала свое имя и вернула свое внимание к тому, что говорят взрослые.

– Но как же так? Ей же уже шестнадцать, – говорила миссис Фергюсон.

– Мы дадим ей выбор, – ответила миссис Фёрт.

– Но, если она приведет к вам бедняка? – шепотом сквозь зубы спросила миссис Фергюсон, и теперь Роуз, опустив как можно ниже лицо, чувствовала на себе взгляд всех, присутствующих за столом.

Миссис и мистер Фёрт решили этот вопрос оставить без ответа, и ужин закончился в тяжелой тишине.

Когда все вышли из-за стола, Роузмари подвели к фортепиано.

– Что ж, милая, сыграй нам, – попросила миссис Фергюсон.

Сама она расположилась в кресле, обмахиваясь веером. Рядом с ней стоял её муж. Эдвард присел на софу, рядом с миссис Фёрт, а мистер Фёрт остался возле фортепиано.

Роузмари заиграла одну из двух арий, которую знала. Она была так натренирована в этом, что даже не опускала глаз на клавиши. А чуть позже по комнате разнесся ее голос – она пела. Все слушали, не смея перебить, а когда она закончила, миссис Фергюсон зааплодировала.

– Кетрин, какая же она у тебя талантливая! Я вижу, как много труда было в нее вложено.

– Спасибо, моя дорогая кузина, – ответила миссис Фёрт.

– А мне ведь даже похвастаться нечем! – с обидой воскликнула миссис Фергюсон. – Посмотри, Эдвард, какая прекрасная дочь у моей кузины. Вот к чему нужно стремиться!

– К чему же, матушка? – спросил Эдвард. – Вы вроде как уже определились с выбором мне невесты.

– К самосовершенствованию, Эдвард! – ответила ему мать. – Я имела ввиду только огромный труд над своими способностями.

Эдвард хотел ей что-то сказать, его губы уже хотели зашевелиться, но он вдруг сжал их и отвернулся. В этот момент Роуз почувствовала печаль и даже какую-то жалость, что вылилась из нее чистосердечным признанием.

– Не переживайте так, миссис Фергюсон, и не изводите Эдварда. Поверьте мне сейчас, пожалуйста, что я не пытаюсь защитить его или оправдать, или каким-либо образом оскорбить Вас и мою матушку, но я не такая замечательная, как Вам могло показаться за время моего присутствия в Вашем доме -, я знаю только две арии и больше ничего играть не умею.

В доме повисла тишина. Все были в полной растерянности, а Эдвард поднял на Роуз взгляд, наполненный чем-то незнакомым для девушки. Она сочла это уважением и благодарностью.

Миссис Фёрт через секунду покраснела, и Роузмари не могла понять от чего больше – от стыда или гнева. Ее отец просто замер, не зная, как себя повести, в принципе, как и мистер Фергюсон. Всю ситуацию сгладила миссис Фергюсон, видимо так и не понявшая, что слова Роуз правда. Она просто вдруг раскрыла веер и не громко засмеялась.

– Ох, очаровательная Роузмари, ты неоправданно добра к моему сыну. Не защищай его, ведь я как никто другой в этой комнате знаю способности моего сына и нежелание их развивать. Не стоит, милая мисс Фёрт, принижать себя для чьей-либо защиты, пусть лучше он видит, как ты замечательна, и пытается тянуться к твоему уровню.

После слов кузины щеки миссис Фёрт снова вернулись к своему естественному цвету, и все вокруг, казалось, снова задышали.

– Роузмари всегда отличалась добрым нравом, – проговорила миссис Фёрт.

– Это радует, так как знаешь, Роуз, доброты сейчас в этом мире не хватает, – выдохнула миссис Фергюсон.

После этого женщина изволила играть в карты и попросила миссис Фёрт с ней сыграть. Мужчины начали обсуждать что-то свое, в чём Роуз было бы неправильно участвовать. Сначала она обошла всю комнату, осмотрела картины и занавески. Она не долго изучала комнату, а потом начала испытывать скуку.

Эдвард оставался на софе, и Роуз села с ним рядом.

– Мисс Фёрт, это правда, что Вы знаете только две арии? – спросил Эдвард.

– Простите, – Роуз растерялась, но потом все равно ответила, – да, это правда.

– Как же так? Я считал, что все леди воспитываются в строгости.

– В ужасной строгости, мистер Фергюсон.

– Но знаете Вы только две арии, – напомнил юноша.

– В дни, когда меня должны были мучить игрой на фортепиано, я убегала в поле.

Эдвард был готов рассмеяться, но не зная, как на это способна отреагировать Роузмари, лишь выразил свое восхищение ее находчивости, силе духа и бесстрашии.

– Должно быть порка была достаточно часто, – говорил он.

– Она была регулярно, матушка все пыталась сделать меня благовоспитанной леди, – ответила Роуз.

– Получилось?

– А как Вы думаете, мистер Фергюсон, похожа ли я на благовоспитанную леди?

Не успел Эдвард ответить, как его опередила его мать.

– Милый мой, надеюсь, ты с мисс Фёрт обсуждаешь прочтенные книги и на французском?

– Oui, maman est exactement ça [1], – ответил ей Эдвард.

– Замечательно, а ты, Роузмари, говоришь по-французски?

Роуз ответила по-французски.

Чужой дом есть чужой дом. Поэтому Роуз испытывала странную тоску, попав в свою спальню, когда на улице уже стало смеркаться. Она обошла эту небольшую комнату, выполненную в светлых тонах, проводя рукой по ткани занавесок, ровной поверхности письменного стола и по корешкам книг в шкафу. В комнате было уже почти полностью темно. Последние лучи угасающего солнца слабо освещали мебель комнаты.

Ненавистный корсет наконец можно было снять. Роуз не стала звать свою камеристку, нещадно срывая с себя ленты, платье, скидывая подъюбники, пенье и самое долгожданное – корсет. Стоило только Роуз распустить узел шнурка, как она смогла наполнить легкие воздухом. Он был так для нее желанен, что она еще долго стояла, прижавшись к стойке кровати и глубоко дышала, пока все-таки не сбросила корсет на пол.

С содроганием Роузмари думала о наступающем утре, так как ее снова ждали издевательства в виде жесткого корсета и тяжелого платья.

Ночь прошла незаметно, пусть Роуз ужасно беспокоилась, что сон не придёт к ней в чужой постели. А утро подготовило ей множество неожиданностей.

– Это автомобили, Роузмари, это – будущее, – говорил мистер Фергюсон старший, увидев с каким восторгом смотрит на экипажи без лошадей девушка.

Сегодня она шла в легком платье с мягким корсетом, и только это было способно привести ее в восторг, ведь ничего не мешало ей дышать всей грудью.

Мистер Фергюсон старший согласился сопроводить Роузмари и миссис Фёрт во время дневной прогулки, во время которой они планировали купить для Роуз новые ленты к платью.