…берёзки люблю

– Интересно, как он там? Уцелел ли он после взрывов?

Этот вопрос постоянно мучил меня и не выходил из головы. В этот момент я принял следующее решение: поклялся, что обязательно найду его, если, конечно, он остался жив.

Но вот я вошел внутрь и стал тихонько звать:

– Ерема. Эй, Ерема. Ты здесь?

После некоторого молчания (вероятно, он пытался узнать мой голос) послышался ответ.

– Да. Заходи.

И из соседней комнаты появился Ерема.

– Ты один? Хвост за собой не привел?

– Да вроде нет, – нерешительно произнес я.

– Ладно. Зачем пришел? – слегка развязно спросил он.

– Я готов, – решительно ответил я.

Он пристально посмотрел на меня, как бы спрашивая: «А не передумаешь?», но, увидев в моих глазах серьезность, ответил:

– Ха! А как же дом, хозяйство, тихая спокойная жизнь? – коротко сказал он, потирая шею ладонью со стороны затылка, подтрунивая, и с усмешкой произнес он.

– Нет у меня дома, – спокойно ответил я.

Мне казалось, что он сейчас, издеваясь, будет говорить что-то вроде: – «Да что ты! Да как же это так?» или в лучшем случае: « Ну, я же тебе говорил. Что? Коснулось?», однако, вопреки моим ожиданиям, ничего подобного к моему великому удивлению не было.

– Да, – со вздохом произнес он и впал в глубокую задумчивость.

– Ну, дык как? Возьмешь меня к себе в отряд? – все более нерешительно произносил я.

Он молчал. Я стал думать, что Ерема сейчас откажется, но через мгновение произнес:

– Хорошо. Уходим через два дня. Так как дома у тебя нет, можешь это время переждать здесь.

– Нет, спасибо Ерема. У меня ведь еще одно дело есть, мне надо друга найти, так что пойду я.

– Ну, как знаешь.

Я вышел и уже шагал по той же дороге в соседнюю деревню, а он еще долго стоял и смотрел мне вслед из дверного проема.

Я шагал несколько часов и, наконец, оказался у нужного дома. Пока я шел по деревни, заметил, что здесь ничего не тронуто и сердце наполнилось радостью и надеждой. С улыбкой на лице подходил я к его дому. Близился вечер, и солнце понемногу начинало садиться. Стояла такая тишина, что казалось, все замерло, только изредка жужжали пчелы и летали комары. Вдруг где-то далеко послышался знакомый шум и на небе появились немецкие самолеты. Мне на встречу, чуть не сбив меня с ног, выбежал Сенька. Он так спешил, что даже не заметил меня.

– Сеня, подожди! – кричал я вслед удаляющемуся товарищу.

– А? – обернувшись, спросил он.

– Это же я!

– Ой. Что ты стоишь? Побежали! – кричал он, и мы бросились в лес.

Добравшись, мы решили передохнуть.

– Ой, прости, Гришка. Я ведь даже с тобой не поздоровался, – опомнился он.

– Да ладно, что ж я не понимаю? Обстрел ведь.

– Все. Теперь от моего дома остались, что называется, рожки да ножки, – с легкой усмешкой произнес он.

Я всегда удивлялся его юмору и иронии. Вообще, надо сказать, он никогда не унывал и всегда мог всех развеселить остроумной фразой, однако ведь сейчас совсем не тот случай. Я про себя восхищался им, его спокойствием. Невольно сравнивал один и тот же случай с домом: со мной и с ним, и увидел очень яркий контраст между моим и поведением и его.

– Да, шутки шутками, но куда идти теперь я не знаю, – серьезно произнес он.

Я подумал про себя: «Шутки? Как это слово вообще уместно в этой ситуации?», но промолчал, зная, что это может обидеть его. Видно такой он человек, на все с юмором смотрит. Как это я раньше этого не замечал, ума не приложу?

Я принялся размышлять, куда идти дальше. Зная, что ни у меня, ни у него нет жилья, мысль пойти домой я сразу отбросил. И тут мне в голову пришла гениальная мысль.

– Знаю! Твердо сказал я – пошли.

И взяв его за рукав, потащил за собой.

– Куда? – в недоумении спросил он.

– Сейчас узнаешь.

Мы долго пробирались по лесным зарослям, пока наконец не вышли на равнину. За спиной у нас шумел лес, а перед нами открывался вид на деревню. Я вел его к дому Еремы. Вскоре мы добрались до нужного нам места. Войдя внутрь, я стал звать:

– Ерема! Слышишь? – шепотом звал я.

– Что? – отозвался он, выходя все из той же комнаты.

Услыхав наши голоса, он встревожено спросил:

– Ты что не один?

– Нет, со мной мой товарищ, – пытался успокоить я.

Но он, не унимаясь, твердил:

– Ну, и что ты сделал? Ты же меня раскрыл.

– Не волнуйся! Я же сказал тебе, это мой друг, мы с ним с детства дружим, так, что он не предаст, – повторил я.

– Ну, смотри, – настороженно произнес он.

Теперь Ерема осмелился подойти ближе. Было темно. К тому времени, как мы оказались здесь, уже совсем стемнело, и, таким образом, он не смог сразу разобрать сколько человек находится в комнате. Поэтому не удивительно, что он подумал, будто я один.

– Что решил переночевать? – с усмешкой спросил он.

– А как ты догадался? – изумился я.

– А тут и догадываться нечего. Ладно, сейчас пойду готовить место для вашего ночлега, – спокойно ответил он и вышел из комнаты.

Мы с Сенькой остались одни.

– Сень? – неуверенно обратился я.

– Что? – беззаботно отозвался он.

– Я хочу тебе сказать одну очень серьезную вещь. От твоего решения сейчас будет зависеть дальнейшая судьба.

– А что такое? – испугался Сеня.

– Слушай, я сейчас все тебе расскажу. Этот человек является партизаном. В своем отряде он выполняет роль шпиона и, как я понимаю, вербовщика. Знаешь, ведь нашей армии так нужны люди. В общем, я сегодня принял решение стать в ряды нашей армии и призываю тебя пойти со мной. Все. Сказал – выдохнув, произнес я и махнул головой в сторону комнаты, в которую вошел Ерема.

– Что ты на это скажешь? – встревожено посмотрев, спросил я.

А затем добавил:

– Я ведь тебя не тороплю, можешь подумать, знаю, что дело очень серьезное, но если ты откажешься, винить я тебя не стану. Подумай, хорошо подумай, – произнес я.

– А что тут думать? Ведь сейчас сбылась моя самая заветная мечта! Спасибо тебе, Гришка, за это предложение, я ведь о таком уже и не мечтал! – весело ответил он.

Говоря это, глаза его сияли радостью.

– Правда? – спросил нерешительно я.

– Конечно правда. А что, разве может быть другое решение? Так я его не вижу, – серьезно ответил он.

– Спасибо, Сенька, спасибо. Выручил. Ну, когда друзья со мной, мне не страшен ни снег, ни зной, – произнес я.

В этот момент вернулся Ерема.

– Все готово.

– Ерема, я должен тебе кое-что сказать.

Он остановился и устремил на меня свой взгляд.

– Понимаешь, со мной хочет мой товарищ пойти, – продолжал я.

Ерема задумался и затем сказал:

– Что ж, нам люди нужны, чем больше, тем лучше, так что добро пожаловать. Завтра я вас отведу в лагерь, а сейчас пойдемте я вам место для ночлега покажу.

Он повел нас в комнату, из которой только что вышел. Домик был небольшой всего-то две комнатки и то без окон и без дверей, но разместиться было возможно.

– Эту комнату я в расчет не беру, потому как, здесь двери выходят на улицу и видно любого, кто бы здесь не находился, а эта закрытая со всех сторон деревьями, поэтому особенно не видна, – сказал он, остановившись в дверях, разделяющих две комнаты, и указал на ту, из которой мы только что вышли.

Когда мы оказались внутри, мы поняли, как ему столько времени удавалось пробыть в этом доме и оставаться незамеченным. В полу было вырыто нечто похожее на окоп, там был установлен стол, стул, а на столе лежала тетрадь с записями и ручка. Здесь он видимо вел отчет о своих результатах при выполнении поставленных задач. На поверхности лежали три старых матраса, разбросанных по углам, и подушки, набитые старыми вещами. Вот, пожалуй, и все, но мы были рады и этому. Легли спать, а я все думал о завтрашнем дне.

Едва взошло солнце, как Ерема принялся нас будить. Мы быстро поднялись и через несколько минут были готовы к предстоящему походу.

– Знаете, мы ведь вообще-то непроверенных людей в отряд не пускаем, а то мало ли что, вдруг переодетым фашистом окажется. Обычно мы долго присматриваемся. Подойдет ли нам этот человек, не придаст ли он нас? Так что вы не подумайте, что к нам просто так попасть можно. Вы исключение, потому, что друзья мои, и я за вас поручиться могу. Понятно? – обратился он к нам.

– Конечно, – отозвался я.

– Ну, что готовы?

И он вопросительно на нас взглянул. Мы кивнули и, не услышав с нашей стороны никаких возражений, он продолжил:

– Тогда в путь.

Мы поднялись и вышли из дома. Пробравшись под деревьями, выбрались на ровную местность, впрочем, по хорошо просматриваемой территории брели мы не долго, чтобы не быть замеченными и через некоторое время свернули в лес. Долго шли мы по болотам, цеплялись о колючий кустарник, пробирались в камышах и наконец, добрались до лагеря. Останавливаться на его описании я не буду, чтобы не отнимать время читателя и посвятить его более важным событиям. Напомню лишь, что он представлял собой ровную местность, закрытую со всех сторон высокими деревьями. Ерема шел впереди, а я и Сенька немного поодаль. Солдаты, увидев Ерему, радостно закричали:

– Ерема! Опять объявился!

А кто-то кричал:

– Как жизнь? Не одичал там без нас?

И, заметив нас, продолжил:

– А это кто с тобой?

– Потом узнаете, – ответил он.

Некоторые солдаты занимались делом, не замечая ничего вокруг, а некоторые внимательно рассматривали вновь прибывших. Немного поодаль, сидя на бревне заваленного дерева, сидела высокая девушка с короткой стрижкой. Волосы ее были острижены по подбородок. Она была полностью поглощена своим делом (в данный момент она чистила пистолет) и, казалось, не замечала нас.

– Мне нужно видеть командира, – обратился к одному из солдат Ерема.

– Пошли, – ответил он и повел в палатку.

Мы с Сенькой остались стоять на улице. Этим солдатом оказался ни кто иной, как Сева.

Войдя внутрь, он увидел Петра Харитоновича, он курил папиросу и о чем-то размышлял.

– Товарищ командир, вот, к Вам пришли, – обратился Сева.

– Кто пришел? – спокойно спросил командир.

– Представился Еремой.

– А, Ерема, зови.

– Слушаюсь, товарищ командир.

Сева исчез и в палатку вошел Ерема.

– Товарищ командир, разрешите доложить о выполнении задания, – начал он.

– Докладывайте.

– Задание выполнено. Необходимое количество человек завербовано и готово вступить в наши ряды.

– Отлично, Ерема. Тебе какое задание не дай, всегда справишься.

– Смотрите не сглазьте, товарищ командир, – с улыбкой произнес Ерема.

– Не сглажу, – смеясь, говорил Половцев и, постучав по дереву, продолжал:

– Ты один из моих лучших солдат, что правда, то правда.

– Спасибо, товарищ командир.

– Одно меня, Еремушка, беспокоит: почему Андрей не возвращается, говорил, через два дня будет, а сейчас третьи сутки пошли.

– Значит, сейчас не может. Вы же знаете, в нашем деле не всегда все гладко бывает.

– Знаю, Ерема, знаю. Ну, ладно, веди их сюда, – сказал Петр Харитонович.

– Слушаюсь, товарищ командир.

Через несколько секунд я и Сенька находились в палатке. Командир долго смотрел на нас, а потом произнес:

– Значит, хотите партизанами стать? – медленно спрашивал командир.

– Да, – ответил Сенька.

– Не «да», а «так точно» надо говорить, – тихо поправил я.

– Это очень серьезный шаг. Вы понимаете, что теперь у вас нет ни дома, ни спокойной жизни, если конечно до вашей деревни еще немцы не дошли, ничего нет. Вы хорошо подумали?

– Так точно! – ответил я.

– Вот и отлично, но помните: назад дороги нет!

На мгновение он замолчал и через некоторое время добавил:

– Теперь назовите ваши имена.

– Меня зовут Григорий Крапивин, а это Семен Кулаков.

– Ну, а меня вам, наверное, уже представили, но если нет, то я Половцев Петр Харитонович – командир отряда.

– Только у нас правило есть, – через некоторое время произнес командир.

– Какое? – спросил я.

– Чтобы стать партизаном нужно пройти посвящение. Вы не пугайтесь. Ничего страшного не будет, нужно в присутствии отряда произнести торжественную клятву советских партизан. Вы готовы? – произнес Половцев, взглянув на наши испуганные лица.

– Да, – ответили мы.

– Тогда сегодня вечером наш отряд пополнится еще двумя добровольцами. Что ж, до вечера, а сейчас можете осмотреться и познакомиться с лагерем.

Мы вышли из палатки. Я и Сенька долго представлялись. Солдаты встретили нас по-дружески и очень скоро мы стали их товарищами. Они также называли нам свои имена и показывали работу, которой они занимаются. Мы долго бродили по отряду, пока не заметили, как к нам на встречу идет девушка с короткой стрижкой, которую мы мельком заметили утром. Она была одета в военную форму, точно подогнанную под нее, на ногах были солдатские сапоги. Форма состояла из рубахи, подвязанной широким ремнем и брюк галифе. Казалось, мы знали ее, но не могли понять откуда. Какое странное ощущение? Когда она подошла ближе, я и Сенька не могли поверить своим глазам, перед нами стояла Сашка, с которой мы играли в детстве, но странное дело, как она изменилась. Это была она, и в то же время нет. Вот, что с людьми делает война. Мы знали ее веселой, жизнерадостной девчонкой, которая всем интересовалась и смеялась по поводу и без, и одновременно с этим могла расплакаться из-за какой-нибудь ерунды. Так, все ее чувства были напоказ, а сейчас перед нами стояла равнодушная ко всему и холодная особа с непроницаемым лицом и слегка прищуренными хитрыми глазами, усмешкой на губах и потухшим взглядом. Она стала не юношей, не девушкой, нечто средним. Женским в ней было лишь обличие, все остальное: душа, разум, мысли были мужскими. Она была солдатом, и я даже сказал бы, холодным и расчетливым убийцей, вот кого мы увидели перед собой. Больше всего нас поразили ее глаза, в них горел бесовский сумасшедший огонек. Мы долго смотрели на нее, не в силах произнести ни единого слова и пораженные, как молнией стояли, уставив на нее свои изумленные взгляды. Заметив наше смятение, на губах ее заиграла все та же усмешка. Первым из оцепенения вышел я и неуверенным голосом произнес:

– Здравствуй, Сашка.

– Здравствуй.

– Как жизнь? – спросил Сенька так же неуверенно.

– Нормально, Сеня.

Наступило молчание. В ее компании мы чувствовали себя не уютно. Мы смотрели кто куда: я в землю, Сенька в сторону, но оба ощущали на себе ее острые глаза, которые, казалось, бурили в нас скважины. Она очень сильно изменилась. Теперь она была для нас чужой, незнакомой и нам нужно было время, много времени, чтобы привыкнуть к ней.

Я решил прервать молчание и спросил:

– Давно ты здесь?

– Где-то месяца два. Как мамку немцы расстреляли я сюда пришла. Отца-то у меня еще год назад на фронте убили, а я одна осталась, – произнося эти слова, она пыталась сделать голос равнодушным, но это ей мало удавалось, в ее голосе проскакивали нотки с надрывом, а говорила она, глотая слезы, но старалась изо всех сил не показывать нам этого.

Снова наступила тишина. Севка не смел ничего спрашивать, а я продолжал, немного осмелев:

– Изменилась ты Сашка, сильно изменилась, – произнес я, тяжело вздохнув.

– Война всех меняет, – сказала она с ненавистью в глазах.

– Да что о ней говорить, – добавила она после некоторой остановки.

– Да не скажи! Вот я с Сенькой не изменился, только ты. Это от человека зависит, вернее от его характера, – смело возразил я.

– Возможно, – сухо ответила она.

Мы снова замолчали. Затем, видимо поняв, что она может нас обидеть произнесла:

– Извините меня ребята, не обижайтесь. Ладно? Просто время сейчас такое злое, вот и я такая. Я, наверное, очень плохая, ну, какая есть. Главное помните, что вы для меня, как братья, мои лучшие друзья. Прощаете?

– Да ладно, Сашка, вот сейчас я тебя узнаю, ничем ты нас не обидела.

Наконец, мы снова все вместе, как в старые добрые времена, – произнес весело и добродушно Сенька после долгого молчания.

– Только вот Мартына не хватает, – грустью добавила она.

– Да, нас ведь всегда четверо было: я, ты (сказал я, указав на Сеньку), Сашка и Мартын. Какие мы были друзья! Не разлей вода, – вздохнув, ответил я.

– Почему были? – произнес Сенька, и на лицах сидящих заиграла добрая и искренняя улыбка, «а Сашка сейчас, наверное, впервые улыбнулась после долгих лет» – подумал я, но не стал произносить это вслух, чтобы не омрачить наше веселье.

– Саш, А ты не знаешь что с Мартыном? – спросил я.

– Да мне толком ничего не известно. Знаю только, что дослужился он до старшего лейтенанта, попал в плен к немцам и больше о нем ни слуху, ни духу. Убили теперь, наверное, – серьезно ответила она.

– Бедный Мартын, – с горечью произнес я.

И мы, молча, сели у вечернего костра, опустили глаза на землю, и где-то с минуту просидели в молчании. Меж тем наступил вечер и весь отряд собрался у костра, чтобы присутствовать при посвящении. Все пришедшие выстроились в шеренгу, в том числе и мы и Сашкой. Рядом горел костер, из палатки вышел командир, стал напротив отряда и торжественно спросил у нас, готовы ли мы стать партизанами.

– Так точно! – хором ответили мы, сделав шаг вперед из строя.

– Тогда повторяйте за мной по очереди: я, патриот Советского Союза, вступая в ряды партизан, становлюсь бойцом антигитлеровского фронта. Это имя я буду носить с честью, так, как подобает подлинному гражданину СССР.

Ненавистные немецкие захватчики совершили зверское преступление в отношении моего народа; я клянусь сражаться против врага до полного его разгрома, до окончательной победы моей Советской Родины, над гитлеровской Германией.

Вступая в ряды партизан, я обязуюсь остаться верным, достойным, исполнительным и мужественным и беспрекословно выполнять все задачи, которые будут на меня возложены моими руководителями. Я готов отдать свою жизнь за наше справедливое дело и за моих братьев по оружию.

Я вполне отдаю себе отчет во всех лишениях, которые меня ожидают, и я знаю, что борьба в тылу у врага очень тяжелая. Но эти трудности меня не страшат. Я мужественно их преодолею.

Никакие трудности, ни угроза смерти не остановят меня на пути борьбы против наиболее опасного врага человечества – жестокого фашизма.

Быть может, я погибну, но я хочу, чтобы знали, что я остался верным сыном моего народа и что я умер за справедливое дело моей славной Родины (Документы: клятва Советских партизан, сражавшихся в годы второй Мировой войны «Новейшая история» Просвещение 1989 год).

Эту клятву мы по очереди произнесли и теперь стали партизанами.

– Товарищи бойцы! Сегодня мы приняли в свои ряды двух добровольцев, – произнес командир, обращаясь к солдатам.

– Надеемся, что вы проявите себя, как отважные и мужественные защитники своей родины! Теперь вы наши братья по оружию и по духу! – добавил командир, обращаясь к нам.

Затем все разошлись и принялись выполнять порученную работу. После этого мы подошли к Сашке и начали спрашивать:

– А ты тоже клятву давала? – интересовался я.

– Конечно. Здесь все вновь прибывшие дают клятву.

– Знаете, ребята, я всю жизнь мечтал, чтобы мы все снова собрались вместе, как раньше, но это мне никогда не удавалось и вот, наконец, сейчас, когда прошло много лет, я вас нашел. Сначала я встретил Сеньку, теперь тебя, может быть, если судьбе будет угодно, я встречу и Мартына, если он еще жив. А сейчас мы вместе и я рад, что нашел вас, мои товарищи! – обратился я к Сеньке и Сашке.

Чувства переполняли меня, и я говорил с таким счастьем, что на лицах собравшихся невольно появилась милая и добрая улыбка. Я продолжал:

– Сейчас мы вместе и я знаю, что теперь у нас все будет хорошо.

Я протянул руку перед собой и на нее положил руку Сенька, а сверху Сашка. Впоследствии этот момент сыграет роковую роль в моей жизни.

Шли недели, и Сашка на наше удивление совсем не сторонилась нас, она проявила себя за это время, как хороший солдат, верный и преданный товарищ, готовый отдать без сожаления жизнь за своих друзей. Сейчас в этом лесу мы были дружной и сплоченной командой, как когда-то в детстве.

Солнечным днем я и Сашка разговаривали в лесу. Сенька в это время остался в лагере, ему было очень интересно находиться там. Вдруг мы услышали его звонкий голос.

– Ребята, идите сюда!

Мы подошли ближе и увидели командира, который находился рядом с Сенькой, а поодаль от них стояли три прекрасных коня, а рядом находилось несколько солдат. Мы заметили, как светился радостью Семен, он держал коня и был переполнен счастьем, Половцев также улыбался.

– Ребята, посмотрите, какого мне коня подарили! – радостно закричал Сеня, обращаясь к нам.

Перед нами стоял красивый конь с хорошей гривой и сильными ногами, что свидетельствовало о его выносливости.

Конь отличный, – произнес я со знанием дела, так как еще совсем недавно сам заботился об этом верном и прекрасном животном.

– А это вам, – сказал Петр Харитонович, обращаясь к нам.

– Это тебе Григорий, а это тебе Александра.

Мы поблагодарили командира и стали возле своих лошадей. Я похлопал коня по спине, а Сашка прислонилась к его голове. Теперь не было различий между нами и отрядом. Пистолеты нам также были выданы, их нам торжественно вручил Половцев, несмотря на то, что обращаться с оружием мы пока не умели, однако после нескольких уроков добились некоторых успехов. Сашке оружие не выдали, так как она получила его в день своего прибытия и за это время проявила себя, как отличный стрелок.

Однажды я и Сашка стояли в березовой роще. Какой это был замечательный день: ярко светило солнце, на голубом небе плыли пушистые облака, все поле возле рощи было усыпано одуванчиками и от этого, трава казалась желтой. Мы прошли несколько метров и остановились, Александра вертела в руке одуванчик, а я шел рядом и рассказывал ей истории, которые произошли со мной в деревне. Я шагал медленно, держа руки за спиной, а Сашка шла рядом и часто улыбалась. Когда мы остановились, она отдала мне одуванчик, а сама облокотилась о березу, обнимая ее одной рукой. В это время я рассказывал ей о своем дворе и дошел до описания деревьев, которые там росли.

– У меня там и рябина, и ива растет. Росла (поправил себя я). Знаешь, мне так рябина нравится. Помню, подойду, посмотрю на нее, на ее ярко красные ягоды и вся грусть долой.

– А я березки люблю. Вот повсюду они растут, я слышала, и не только у нас в стране, а ведь такие только у нас, только на Родине они такие трогательные, прекрасные, как бы хотят сказать что-то. Не знаю, мне кажется в них столько грусти, столько печали и когда у березки течет сок, кажется, что она плачет по нашим бойцам, которые не пришли с фронта. Понимаешь, они другие, я не знаю даже, как это объяснить, но мне кажется, что у нас они даже шелестят по-другому, – произнесла Сашка.

Мы ненадолго замолчали и через некоторое время вернулись в лагерь. Там нас ждал Сенька.

– Где вы все ходите? Я уже всю работу переделал. Ладно, хорошо хоть вообще вернулись, – недовольным голосом говорил он.

Мы с Сашкой улыбались, глядя, как недоумевает Сенька. Тут подошел Сева и сообщил, что нас зовет командир. Мы направились к землянке, где нас ждал Петр Харитонович, а на столе лежал какой-то план местности.

– Раз уж вы теперь с нами, я хочу посвятить вас в нашу деятельность. Подходите ближе, видите? – обратился к нам Половцев, приблизившись к карте.

Мы подошли и склонились над картой.

– Здесь и здесь расположены ящики с провизией, но эти запасы сейчас на исходе и нужно искать пути пополнения припасов и провизии. Какие будут предложения?

– Я думаю, отбить обоз у немцев, когда они будут доставлять его к себе, – начал Сенька.

– Мысль хорошая, но не для нашего случая. Этот ход может привести к серьезным последствиям, вдруг нас раскроют.

– Тогда нужно связаться со штабом и через своих людей установить места новых тайников, – высказал свою мысль я.

– Идея отличная, Григорий, только где взять этих «своих людей»? Я ведь со штабом не так уж хорошо знаюсь.

– А найти их можно через списки руководителей диверсантов, возможно среди них найдется человек, с которым вы учились или работали, только их придется соответственно достать, – закончила мою мысль Сашка.

– Значит, будем доставать. Но давайте-ка, мы с вами сначала испробуем метод попроще, – уверенно сказал командир.

Мы не совсем тогда поняли, что они имел в виду.

На следующий день все было, как обычно. После выполненной работы я, Сенька и Сашка сидели у костра. Мы говорили на разные темы и вскоре завели разговор о родителях.

– А помнишь, Сень, когда мы еще у тебя на крыльце сидели, нас теть Наташа в дом звала, она еще тогда сказала, что замерзнем. Помнишь? – спрашивал я.

– Помню, как же не помнить, – грустно ответил Семен.

Сашка ничего не сказала, она всегда, после того, как родителей ее убили, была очень молчалива и замкнута.