Ксюшка

– Какие еще гости? – Судя по голосу, мама была удивлена.

– Мы, мама. – «Да что же с голосом? Почему дрожит?»

– Вернулась…

Ксюшка обняла Машу и все-таки расплакалась. И только краешек сознания отметил, как папа тихо подтолкнул Киру к кухне.

– Пойдем, малышка, чай делать. Пусть поплачут.

Только через десять минут, уже успокоив разгулявшиеся эмоции, Ксюшка вошла на кухню. И теперь, неспешно потягивая ароматный мамин чай, она внимательно разглядывала родителей. Сильно постаревших с их последней встречи. Нет, папа по-прежнему был все того же крепкого телосложения, но уже не выделялся своей осанкой. Как-то сгорбился, потускнел, уже не излучая той непоколебимой уверенности в собственных силах. Да и мама, всегда молодая и красивая мама, уже не скрывала седины и тонкой паутины морщинок вокруг глаз. А еще Ксюшка нигде не находила глазами сигарет. А представить папу без сигарет она не могла.

– Папуль, ты курить, что ли бросил? Что-то я нигде сигарет не вижу.

– Бросил, Ксюнь. – Иван улыбнулся. – Врачи после инфаркта запретили.

– Какого инфаркта?

– А мама тебе не сказала? В прошлом году шандарахнуло. Я думал, ты в курсе.

– Я решила не расстраивать. Зачем ей дергаться лишний раз. – Маша подлила Ксюшке свежий чай. – Вы чего примчались то?

– Соскучились. Да еще Кобра позвонила… Пап, что с ней случилось?

– Давай вечером. Вам отдохнуть нужно. Кира, вон, уже носом в кружку нырнет.

Кира и вправду сидела за столом, подперев голову и прикрыв глаза. Все же такая поездка не прошла для девушки бесследно. Ксюшка, глядя на дочь, вспомнила себя. Как она сама засыпала на ходу, когда только приехала на съемную квартиру в Подмосковье. А ведь была старше…

– Я вам диван в твоей комнате разберу. Кира, рыбка. Пойдем, поможешь мне.

Ксюшка проводила дочь взглядом и снова задумалась. Совершенно не так она представляла свое возвращение. Особенно в первые месяцы, когда оставалась одна в пустой квартире, и только шевеления и толчки в животе не давали ей забыть, ради кого она решилась на эти радикальные перемены. А потом появилась Кира. Маленькая, беспомощная…

Ксюшка рано вышла из декрета. Подвернулся хороший вариант с работой. После нескольких не самых удачных попыток, поработав пару месяцев кассиром в супермаркете, она однажды обнаружила на электронной почте ответ на размещенное резюме от довольно крупной компании. С более чем солидной зарплатой за не самые сложные обязанности. Название компании тогда показалось ей знакомым, и появились подозрения, что тут не обошлось без вмешательства Кобры или Стелса, но она решила считать, что ей просто повезло. Годовалую дочку пришлось перепоручить соседке, так же сидящей дома с двухгодовалым сыном. Это, пожалуй, был единственный человек, с которым Ксюшка общалась вне работы, пока эта семья не съехала, купив квартиру в самой Москве. Потом ясли, садик, школа… Кира рано привыкла сама о себе заботиться, была вполне самостоятельной, но, тем не менее, Ксюшка очень удивилась, когда утром дочь начала рассуждать, как вполне взрослая женщина. «Как все-таки рано она повзрослела, – подумала Ксюшка. – Слишком рано…»

– Ксюнь, – Иван вырвал дочь из размышлений. – А что тебе Рита по телефону сказала.

– Что, кроме меня, помочь некому. Бросайте все, сказала, и приезжайте.

– Понятно. – Иван улыбнулся, но как– то вымученно. – Боится Кобра. Видишь ли, Стелс сейчас в командировке. Там аврал какой-то, вырваться не сможет. А у Ритульки небольшая проблемка со здоровьем.

– То есть?

– Сама у нее спросишь. Завтра. А сейчас иди-ка ты тоже спать. Лица на тебе нет.

– Пап… Прости, что я тогда так сорвалась и уехала.

– Не извиняйся, Ксюнь. Ты все сделала правильно. Нам, конечно, было тяжело без тебя. Тяжело было думать, что ты не вернешься… – Иван помолчал, и решил не продолжать свою мысль. – Я горжусь тобой, дочь. Все, топай спать. Потом поговорим.

Ксюшка встала из-за стола и поняла, что упасть лицом в подушку – это все, на что остались силы.

Она стояла на берегу реки. Той самой, с песчаной отмелью и завораживающим лесом на противоположном берегу. Только сейчас она смотрела не на лес. Все равно тот невидимый полководец, который выстроил этих деревянных богатырей, никогда не отдаст им приказа на штурм. Он привык к тому, что есть. И будет это защищать. А новое… Чтобы захотеть нового, нужно потерять старое. Чтобы из всех богатств остались только отчаяние и злость. Только желание идти и добиваться… Как у нее когда-то отобрали все. Заставив идти вперед… Не чтобы жить, а чтобы дать жизнь и сохранить ее… А у этого генерала никто ничего не отбирает. Он спокоен и безмятежен в своих владениях. И для него река, даже такая узкая, как эта, просто граница. Черта. Предел возможного.

Она смотрела на воду. На неспешное, но неумолимое течение, уносящее прочь само время. Смывающее пот и кровь, боль потерь и радость от случающихся, все же, чудес. И не случайно именно к этой реке она пришла прощаться с прошлым. Чтобы смыла, чтобы позволила смотреть вперед. Чтобы, встретив ее, запутавшуюся в собственном отчаянии, принять, и вернуть сильной. Свободной от всего. Способной брать новые вершины.

– Ты тоже поняла, в чем волшебство этой Лагуны?

Этот голос. Она узнала его сразу, хоть и не слышала долгих семнадцать лет. Но не испугалась, как в прошлый раз. Сейчас она его ждала. Знала, что он придет.

– В воде…

– Да. Лес стоит, и потому он лишь иллюзия жизни. Он дает приют, возможность находиться в нем. Но сам он не живой… Просто деревья… Зато он прекрасно отвлекает внимание от маленькой, текущей в его тени речки. Которая и есть жизнь… Банально, конечно, но что поделать… Я знал, что ты вернешься.

Она повернулась. Он стоял в двух шагах и улыбался. По-прежнему молодой, невозможно красивый, как будто сияющий изнутри. Еж. Ксюшка улыбнулась в ответ.

– Как же я по тебе соскучилась…

– Я тоже… Еще не время, Рыська. Но я буду рядом, когда оно придет.

– Я знаю. Спасибо, что помог Кире…

– Не стоит. Надеюсь, она не сильно испугалась?

– Узнав, что ее спас призрак? – Ксюшка опять повернулась к реке. – Как ни странно, нет. Быстро пришла в себя. Она вообще очень на тебя похожа.

– Мне пора, Рыська.

– До встречи, любимый…

Опять одна. Опять жить ожиданием чуда… Опять рвать зубами и когтями всех и вся ради того, чтобы забыть, что и самой тоже больно. Не так, как вначале, но все равно. Душа все равно рвется к нему. И плевать, что его давно уже нет.

Женщина развернулась и сделала несколько неуверенных шагов прочь от берега. Все-таки, зря пыталась убежать. Память осталась в ней самой, а не в памятных, как ей казалось, местах. Память в том, чтобы семнадцать лет засыпать и просыпаться, чувствуя, как не хватает дыхания над ухом. Даже если просыпаешься не одна. Чувствовать, как сердце сжимается всякий раз, как мимо проносится мотоцикл. А вдруг? Наливать по привычке две чашки чая, зная, что пить его все равно одной… А в первое время было и такое. Память – это дьявол, который живет в деталях. В тех мелочах, которые мы привыкаем делать вместе, не только пить чай. И которые уже невозможно делать в одиночку. Память – это дьявол, который заставляет раз за разом пытаться возродить того, кто давно, безнадежно, безвозвратно мертв. Вернуть хотя бы в мыслях… Или снах. Вернуть, чтобы подарить еще одну улыбку, еще одно слово… Еще один короткий удар своего сердца… То, что не смогли дать, пока была возможность…

Ксюшка открыла глаза. За окном уже опускался вечер, а рядом безмятежно посапывала свернувшаяся в клубочек Кира. Женщина выбралась из-под одеяла, стараясь не разбудить дочь, и тихонько вышла из комнаты. Рука привычным, хоть и давно забытым, жестом нащупала лежащий в прихожей телефон. Надо, все же, позвонить Кобре. Узнать, что случилось с неисправимой оптимисткой.

Она остановила мотоцикл возле очередной новой высотки. По крайней мере, навигатор, укрепленный на приборной панели, утверждал, что ей именно в этот дом. А раньше на этом месте был пустырь… Она поймала себя на мысли, что скучает по тому невысокому, утопающему летом в зелени городку, из которого она уезжала. Не хватало ей тех маленьких и уютных двориков, в которых прошло ее детство, тех тихих улиц, по которым гуляла с друзьями. И так странно было видеть на их месте взметнувшиеся ввысь многоквартирные башни. Город рос, город менял свое лицо, становясь из привычной глухой провинции все больше похожим на залитый неоновым светом мегаполис. И это новое лицо родного города ей не нравилось.

Она заглушила двигатель и, сняв шлем, привычным жестом поправила распущенные волосы, которые тут же разметались по плечам светло-русым водопадом. Теперь полагалось убрать шлем в левый подсумок. Так требовал сложившийся за долгие годы ритуал. Но женщина не спешила, рассматривая в свете заходящего солнца нарисованного на шлеме скорпиона. Шлем был достаточно стар, хоть и выглядел вполне современно. Он давно уже не отвечал тем требованиям, которые предъявляются сейчас к средствам защиты, но она никогда не поменяет его на другой. Только в нем она чувствует себя в настоящей безопасности.

Достав из нагрудного кармана коммуникатор, Ксюшка набрала знакомый, казалось, всю жизнь, номер. Уточнила, какой ей нужен этаж, и, оставив Дракона под окнами, направилась к подъезду. Унося шлем в руках. Когда переступаешь через запреты, созданные когда-то самой собой, о каких традициях можно вспоминать. А именно так она себя и чувствовала, едва решилась на эту поездку к прошлому. Которого, как оказалось, уже нет. Осталось только настоящее. Такое, какое есть. В котором нужно каждый день делать вид, что все хорошо, а по утрам в собственном отражении искать взглядом новые морщинки. И тихо радоваться, если их не прибавилось.

Ксюшка тряхнула головой, отгоняя непрошенные мысли, и вышла из лифта на последнем, семнадцатом этаже. «Высоко Ритка забралась», – подумала она, ища глазами нужную квартиру. Разговор с Коброй по телефону ничего не дал. Рита наотрез отказалась что-либо объяснять по телефону, просто требуя немедленно приехать лично. Стоило только Ксюшке сказать, что она вернулась. А раз спать ей все равно уже не хотелось, Рысь решила не откладывать визит на завтра. Кобру она тоже не видела года два. С их последнего со Стелсом визита, когда они устроили в доме Ксюшки трехдневный привал по пути на море. Да и разыгравшееся любопытство не давало ей покоя.

Но когда Кобра открыла дверь, Ксюшка потеряла дар речи. Растрепанная, немного отекшая, совершенно без косметики, старая подруга выглядела очень необычно. Никакой кожаной одежды, никаких, так ею любимых каблуков. А еще, судя по пробивающейся, пока еще едва заметной, седине, волосы тоже давно не подкрашивались. Фигура Кобры была по-прежнему великолепна, с учетом ее возраста, но Ксюшку удивило не это. Большой, уверенно выпирающий наружу на фоне стройной фигурки, живот, который Рита легонько поглаживала правой рукой, как будто пытаясь кого-то успокоить…

– Рысь, ты все-таки приехала… Я уж думала, все, одна к эскулапам поеду.

– Рита… Это что? – Ксюшка кивнула на живот. – Это как?

– Это чудо, Ксюха. Иначе и не скажешь. Да ты проходи, я чайник уже поставила, тортик есть…

– Тортик – это интересно. – Ксюшка прошла в небольшую просторную квартиру-студию и уверенно направилась к очень похожей на барную стойке, отделяющей кухню от остального пространства. – Симпатично обставились.

– Ага, круто получилось. Минимализм в сочетании с антуражем пивного подвала. Чуть не развелись, пока жилище облагораживали. С Костиком, сама знаешь, спорить сложно. А он порой такую ересь несет… Тебе чай?

– Лучше кофе. – Ксюшка уселась за стойкой. – Рассказывай, зачем так хитро вызывала.

– Ты меня извини, что приврала. – Кобра поставила перед Ксюшкой маленькую чашечку ароматного кофе и села напротив. – Я тебе вообще хотела сказать уже после родов. Я понимаю, тебе тяжело было приехать, сестренка. Но Костю в командировку на месяц отправили, а я … – Рита опустила глаза. Щеки, к бесконечному удивлению Ксюшки, густо покраснели. – Рысь, я боюсь. Жутко. Меня в любой момент прижать может. А эти эскулапы чертовы даже не решили еще, сама я рожать буду, или кесарить… Побудь со мной…

– На родах? – Ксюшка поперхнулась кофе от такой просьбы.

– Ну да… За руку меня подержишь…

– Рита, ты как себе это представляешь?

– В красках, твою мать. Рысь, сама подумай, мне уже сорок восемь… Гинеколог говорит, что ребенок здоровый, а вот я могу не выдержать… Стелс меня вообще пузырем суицидальным зовет… Муж хренов… Я очень боюсь… До икоты. Ксюш, пожалуйста, побудь со мной там.

– Хорошо. Подержу тебя за ручку. Не бросать же беременную женщину. Только ты расскажи, как тебя угораздило? Ты же…

– Да я тоже так думала. – Кобра расплылась в радостной улыбке. – А оно видишь как… На старости-то лет… А уж как Костик охренел, когда я ему сказала. Неделю со мной не разговаривал, думал, что я над ним издеваюсь.

Ксюшка попыталась представить обиженного на весь белый свет Стелса, но не смогла. Как-то не верилось, что всегда добрый и жизнерадостный дядя Костя может ходить, надув губы. Похоже, за прошедшие годы поменялся не только город, но и люди, живущие в нем.

– Действительно, чудо. Кого ждете?

– Мальчика… – Рита подняла глаза и с полминуты пристально смотрела на Ксюшку, как будто не решаясь что-то сказать. – Васькой решили назвать.

Разошлись они в тот день глубоко за полночь, обстоятельно обсудив все возможные темы. И судьбу «Обсидиана», который, в результате целой эпопеи переехал из уютного подвальчика в один из павильонов новенького торгового центра. Кобра, как всегда, грубо высказалась о стоимости аренды этого павильона, но Ксюшка прекрасно знала, что ее подруга скорее будет голодать, чем закроет любимый магазинчик.

И старину Арчи, ученики которого, обычные дворовые мальчишки из не очень благополучных семей, два года назад с триумфом вернулись с мировых соревнований, и теперь в его школе нет отбоя от желающих тренироваться. Сам Вадик ушел с работы и полностью посвятил себя тренерскому делу. Детей он по-прежнему учил бесплатно, а вот взрослым теперь приходится раскошеливаться. Но Ксюшка была абсолютно уверенна, что вряд ли кто-то жалеет деньги после первых трех месяцев тренировок. Да и ей самой навыки, полученные под чутким руководством отставного офицера, пригодились столько раз, что и со счета давно сбилась.

И Лису с Вампиром, который, при всей его врожденной скромности, оказался фанатичным семьянином. Поняв после десяти лет работы, что никогда не сможет стать хорошим юристом, парень плюнул на всех и поступил в педагогический. И стал учителем истории. Хотя сам Вампир, во время их последнего приезда к Ксюшке, признался, что никогда бы не рискнул менять свою жизнь, если бы не поддержка Алисы. Теперь ребята жили в Петербурге, где Лисе было проще готовиться к выставкам и продавать картины, растили трех ребятишек и, похоже, были счастливы.

А уже в восемь утра Ксюшка была в приемном покое родильного отделения. Дальше ее никто, само собой, не пропустил, несмотря ни на какие уговоры. Доводить до вызова охраны Рысь не стала и теперь наматывала бесконечные круги в ожидании окончания родов. Кира, которая проспала весь предыдущий день и половину ночи и напросившаяся с мамой, сидела в уголке и, излучая ледяное спокойствие, в пятый раз перечитывала рекламный проспект с подгузниками.

– Мам. – Кира отложила журнал, и поднялась. – Я вниз схожу, посмотрю чего-нибудь почавкать и почитать. Тебе принести?

– Кофе. А из еды, сама смотри.

Кира ушла, а Ксюшка упала на стул и взяла в руки журнал. Но, пролистав пару страниц, кинула его обратно на столик и откинулась на спинку, прикрыв глаза. Странная все же штука, жизнь. Она сейчас нервничала едва ли не сильнее, чем когда рожала сама. Тогда Ксюшка не стала звонить ни родителям, ни Кобре. Одна поехала в роддом заранее, не доводя дело до экстренных родов. А вернулась через неделю, с маленькой Кирой в руках, на вызванном к больнице такси. В маленькую съемную квартирку. И до этого дня вполне гордилась тем, что никто не метался под дверью приемного покоя, не терзался бесконечным ожиданием. А теперь сомневалась, правильно ли тогда поступила, когда никому не сказала, что ложится в больницу.

Из мыслей ее вырвал очень знакомый, но совершенно не ожидаемый сейчас голос.

– Нервничаешь? – Иван сел на соседний стул, и Ксюшка тут же прижалась к его все еще крепкому плечу. – А этот обормот все пропустил…

– Ты про Стелса?

– А то про кого. Он же со мной был, когда Машулька рожала. Я вот так же метался, правда, по улице. Ты старый роддом не помнишь, тебе года три было, когда его снесли. А Костик меня все подкалывал, чего, мол, так нервничать, родит, ничего страшного. Я ему тогда отомстить обещал, над ним поиздеваться, когда местами поменяемся.

– А ты чего приехал-то?

– Чтобы я такое событие пропустил? Не… Пусть Стелсу потом стыдно будет. А если серьезно, не женское это дело, тут сидеть и изводиться. Это дело мужчин. Вот и приехал тебя поддержать.

– Спасибо, папа. – Ксюшка с минуту помолчала. – Никогда не думала, что буду сидеть под дверью родильного отделения.

– А я уже не надеялся, что у этого оболтуса будет ребенок. В пятьдесят четыре-то года.

– Знаешь, Еж когда-то сказал, что дети, это наш билет в бессмертие… По-моему, дядя Костя с Риткой заслужили свой билет. И этого ребенка тоже заслужили…

– Ребенка мало заслужить, его еще воспитать нужно человеком. Хотя, я думаю, они справятся… Главное, чтобы сейчас все хорошо было.

– Будет. О, кофе несут.

В двери, ведущей к лифту, появилась Кира, несущая пакет с булочками и два стаканчика. Ксюшка приняла обжигающий напиток и приготовилась к томительному ожиданию.

Результатов они дождались только к вечеру, когда Кира успела прочитать половину бульварного детектива, а Ксюшку мутило от выпитого кофе. К ним вышел уставший акушер и сказал, что роды затянулись, но ни матери, ни ребенку уже ничего не угрожает, и Рысь вздохнула с облегчением. Оставалось обрадовать новоиспеченного папашу, но у Стелса не отвечал телефон. В палату к Кобре ее тоже не пустили, сказав, что роженица устала и ей нужен покой, да и вообще не положено. «Вы что, женщина, сами не рожали?», – «Я не так рожала», – огрызнулась Ксюшка и уже, было, собралась брать отделение штурмом, но врач только махнул рукой: «Да все рожают одинаково». Кира едва сдержала смех, а Ксюшка предпочла не нагнетать обстановку и, поблагодарив акушера, почти бегом спустилась вниз, на ходу набирая Риту по телефону.

– Ритка, ну ты там как? – спросила она, едва перестала слышать гудки.

– А то ты, блин, не знаешь. – Судя по голосу, Кобра была вымотана дальше некуда. – Не резали, сама справилась. Лежу теперь на пузе. Релаксирую…

– Ну, ты давай там, держись… Мамашка. Извини, что за ручку подержать не удалось, не пустили меня. Звони, если что. А мы завтра заедем, воды привезем.

– Воды, это хорошо… Все, Рысь, пока. Спать хочу, сил нет.

Ксюшка убрала замолчавший коммуникатор и вышла на улицу. Несмотря на вечер, солнце было еще высоко, да и погода располагала к тому, чтобы исполнить одну давнюю, почти запретную мечту.

– Пап, ты не против, я внучку украду на пару часов? – спросила она у вышедшего следом Ивана.

– А чего ты спрашиваешь? Твоя дочь. Только не задерживайтесь. Маша там уже праздничный ужин накрывает.

– Хорошо, мы не долго. Заводись, Кира, поехали.

Девушка меланхолично пожала плечами, и оседлала свою «Хонду». Она, по всей видимости, решила просто не реагировать на порывистое поведение обычно очень сдержанной мамы, то ли уважая ее право на воспоминания, то ли просто откладывая все вопросы на потом. И потому Кира молча ехала за Ксюшкой, что называется, след в след, пока мотоциклы не остановились возле шлагбаума, перекрывающего въезд в элитный, по местным меркам, коттеджный поселок на берегу узкой, но живописной речки. Ксюшка сняла шлем и пару минут непонимающе водила взглядом из стороны в сторону. Память упрямо твердила, что Волшебная Лагуна должна быть именно здесь. Вон, и деревня в километре отсюда. И лес на противоположном берегу. Глаза же просто отказывались верить в то, что видят. Лагуны больше не было. Ее застроили, причем уже давно. Но кто? Кто посмел так испоганить это волшебное место? И почему ей никто об этом не сказал? Мысль позвонить Рите она отмела сразу, Кобре действительно нужен был отдых. Да и спросить можно позже. Рысь уже собралась было надеть шлем, но ее остановил грубый мужской голос.

– Але, шпана. Че тут забыли? Не про вас тут домики, побирушки.

Ксюшка обернулась. Возле модного, но не очень дорогого внедорожника стоял неприлично упитанный мужчина лет сорока.

– Ты это сейчас кому? – Ксюшка поставила Дракона на подножку, краем глаза заметив, что Кира делает то же самое, и подошла к мужчине на расстояние пары шагов.

– Да тебе. Какого хрена тут третесь?

– А скажи-ка, добрый человек, – неожиданно для мужчины спросила Ксюшка, – давно тут эти курятники стоят?

– Ну ни хрена… – Мужчина удивленно рассмеялся. – Да ты хоть знаешь, сколько тут дома стоят, нищебродка?

– Дядь. – Рысь подошла еще на шаг ближе. Сами собой сжались кулаки. – Ты по виду-то не суди. Тем более, если не разбираешься. У моей дочери байк втрое дороже твоей инвалидки. Я же молчу. И тебя в этот факт носом не тыкаю. А ты все оскорбить пытаешься. Я тебя ласково спросила, давно тут сараи понастроили?

– Да года три… – Толстяк громко икнул и сделал несколько мелких шагов назад. – Ты это… Ты давай… того… Я сейчас охрану позову.

– Тьфу ты… – Ксюшка в сердцах сплюнула, и повернулась вполоборота к дочери. – Вот что за мужики пошли. Как матом орать, так первый, а как до дела, так «охрану позову». Жену любить тоже охрану зовешь? – Она подошла к опешившему от такого напора мужчине и хлопнула его по выпирающему животу. – Ты бы похудел, а то девки смотреть не будут. Забыл, поди, как выглядит то, откуда писать нужно. Поехали, Кира, отсюда. Нет больше нашей лагуны. Последнюю святыню запоганили, нувориши хреновы.

Ксюшка резким движением надела шлем и, лихо крутанув тяжелый мотоцикл на месте, вложила всю злость в ручку акселератора. И скинула скорость только на подъезде к городу. Злость отступила, оставив в душе только чувство досады. На тех, кто так и не сумел разглядеть красоты чудесного места и застроил его коттеджами. На себя, за то, что слишком долго позволяла своим страхам брать верх. Слишком долго запрещала себе даже думать о возвращении. И, в итоге, слишком многое потеряла. Ксюшка резким маневром приняла к обочине и остановилась.

Напротив, только перейти дорогу, стоял простенький крест, сваренный из двух тонких металлических трубок. С примотанным к нему выцветшим венком из искусственных цветов. Чуть впереди остановилась Кира и, обернувшись, вопросительно кивнула: «Почему остановились?» Ксюшка заглушила двигатель, перешла дорогу, на ходу снимая шлем, и опустилась на траву рядом с крестом. Простенький символ, в память о тех, кого забрала дорога. Семнадцать лет этот крест стоит на этом месте, а она так и не нашла ответ на самый важный вопрос, почему? Кто решил так, что молодой детский врач, способный спасти не одну сотню маленьких жизней, должен был уйти из этого мира, а разжиревший хам в модном кроссовере, кичащийся своим богатством, остался?

Когда-то, лежа в почти могильной тишине пустой квартиры и слушая, как беснуется за окном метель, она тоже задавала себе этот вопрос. Но так и не смогла на него ответить. Потом у нее родилась дочь, и этот вопрос отступил на дальний план. Нужно было забыть про все и всех, чтобы вырвать у судьбы достойное будущее. Просидев чуть больше полугода на очень небольшом пособии, Ксюшка начала искать работу. Не столько ради денег, сколько из желания забыться. И достаточно быстро нашла. Денег стало хватать и на жилье, и на еду, и на мелкие расходы. И даже приплачивать немного соседке, которая сидела с малышкой. Но она ни разу даже не подумала о том, чтобы кого-либо унизить своим достатком. Даже когда денег стало больше, чем достаточно, Рысь предпочитала тихую благотворительность громким словам.

Мало кто даже среди ее знакомых знали, что часть прибыли от своих салонов и мастерских Ксюшка переводит в больницы. Хоть как-то пытаясь поддержать молодых врачей, особенно работающих с детьми. Потому, что сама очень хорошо знала, как непросто им приходится. Это была ее тайна, о которой знала, пожалуй, только Кира, ну и главный бухгалтер с юристом, само собой.

При этом Ксюшка не прекращала учиться. Окончила институт с красным дипломом и с завидной регулярностью проходила курсы повышения квалификации. Тоже ведь повод для гордости.

Рядом опустилась Кира и, взяв ее руку, крепко сжала в своих ладошках.

– Здесь папа погиб?

– Да.

Кира перевела взгляд на крест и больше ни о чем не спрашивала. Просто сидела рядом, не отпуская ее руку, и думала о чем-то своем. И Ксюшка была за это благодарна дочери. Такой еще молодой, но так рано повзрослевшей дочери.