Screenplay 2. Зачарованная

Глава 1

В Сети, конечно, полно информации о жизни настолько знаменитого человека, так что к концу дня я уже являлась обладательницей внушительного досье на Рональда Шелтона.

Родился, учился, работал. Личная жизнь, увлечения, возраст. Старше меня на… – не успев додумать эту мысль, удивилась ей. Она сравнивала меня и Рональда, а значит, связывала. Убедилась в том, что он действительно не женат, пробежалась взглядом по длинному списку его фильмов, обратила внимание на награды, но это меня не интересовало, мне не было никакого дела до этой голливудской мишуры. То, что действительно заставило меня задуматься, так это он сам, его личность. Из того, что мне удалось разузнать, вывод можно было сделать вполне определённый – Рональд Шелтон трудоголик.

Весь в работе, всегда на съёмках, кроме того, что он актёр, он ещё и режиссёр, и продюсер, и сценарист, и абсолютно неуловим. Создавалось впечатление, что он может быть в трёх разных странах одновременно, одновременно сниматься в двух разных фильмах и в один день посетить три разные премьеры в разных концах света. Оставалось сделать вывод – его до сих пор не сцапала какая-нибудь предприимчивая красотка только потому, что за ним было не угнаться. А может, он именно этого и добивается – не останавливаться ни на секунду, чтобы не увязнуть?..

кого-то это напоминает, да, Елизавета Вертлявая?

Всю свою жизнь он крутился как заведённый – со съёмок на съёмки, с интервью на интервью, с телестудии на презентацию нового фильма, и снова съёмки, съёмки – режиссёры готовы были друг другу глотки перегрызть за него. Оставалось только гадать, когда же он спит и где берёт время на поддержание такой отличной спортивной формы.

Папарацци преследовали его днём и ночью, в Сети было немало его снимков в компании каких-нибудь голливудских старлеток или моделей, но все эти фотографии были довольно старыми и с головой выдавали поверхностный характер его отношений. Ни на одном снимке я не нашла признаков настоящей чувственной привязанности или серьёзной увлечённости. Так, покрасоваться в обнимку с моделью на премьере или провести выходные на пляже. На всех новых фото он появлялся или в одиночестве, или в компании участников съёмочного процесса. Этот факт почему-то вызвал во мне чувство глубокого удовлетворения.

Вечером следующего дня я пила кофе в гостиной и отрешённо разглядывала предмет на столе, задумчиво барабанила пальцами по подлокотнику. Передо мной лежала флешка с его фильмами. Что-то подсказывало мне, что я и двухметровой палкой не должна к ней прикасаться, однако я не могла совладать со своими конечностями – руки сами взяли флешку, и ноги сами отнесли меня в кинотеатр.

о да, я вдруг вспомнила о существовании кинотеатра в своём доме

Единственное, что я могла сделать, чтобы создать перед самой собой хотя бы иллюзию контроля над своими действиями, так это обставить всё так, будто собираюсь просто посмотреть какой-нибудь незамысловатый фильмец за ужином, и попросила Марту накрыть мне внизу.

Наши реальности вновь пересеклись, и мы встретились.

Черты его лица были ценны для меня не только привлекательностью, но ещё и тем, что довольно красноречиво рассказывали мне о его характере. Дружелюбный, но осторожный. Уверенный в себе и несомненно имеет для этого все основания. Рисковый. Любит брать от жизни всё. Натура страстная, увлекающаяся, но благоразумная.

Ох, как он мне нравился. Я с радостью попала бы с ним в какую-нибудь передрягу, выглядывала бы из-за его плеча, пока он ведёт переговоры с плохими ребятами. А потом, после того как всё уладится, благодарно обнимала бы своего героя, наслаждалась бы сладкой порочностью в его взгляде, слушала глубокий мягкий голос…

Как зачарованная публика следит за порхающими руками мага, пытаясь разгадать тайну волшебства, так же заворожённо следила я за его жестами, не в силах объяснить себе, что же именно так гипнотизирует меня в его движениях. Этот особенный наклон головы, или внимательный взгляд исподлобья, или вот так немного отведённые назад плечи, или непринуждённый взмах руки, или…

Я готова была следить за ним бесконечно, подмечая каждую мельчайшую деталь. Одних только оттенков улыбки я насчитывала, наверное, тысячу. Вот улыбка широкая, открытая, вот немного застенчивая, улыбка светская, официальная, ободряющая, призванная убедить весь мир в том, что так или иначе всё будет хорошо, улыбка яростная, больше похожая на звериный оскал, или печальная, которая в свою очередь тоже приобретала разные оттенки и могла начинаться с тональности «Светлая грусть» и заканчиваться где-то за пределами «Вселенской скорби», улыбка робкая, неуверенная или, напротив, улыбка победителя. Нахальная, стеснительная, соблазняющая… Разная. И комбинации каждой из этих улыбок, помноженных на ещё тысячу разных выражений глаз… То, что он вытворял со своей мимикой, сводило меня с ума и заставляло с жадностью следить за каждым его движением, но мне всё было мало, и я была подобна наркоману, в котором каждая следующая доза лишь разжигает адский огонь неутолимой жажды.

Я не могла оторвать глаз от Рональда, поэтому ответила, даже не взглянув на экран телефона.

– Алло?

– Ты подлая сука! – прошипела трубка. – Я тебя уничтожу!

Я отодвинула телефон от уха и, моргая, всмотрелась в экран. На заставке светилось улыбающееся лицо звонящего. Я сфотографировала Максима в Ницце, за его спиной виднелся пейзаж морского побережья, мы были счастливы те три дня, что провели там. Озлобленный голос в телефонной трубке резко контрастировал с радостным лицом его иконки. Оставалось только молиться, что его неожиданный звонок никак не связан с тем, что ему внезапно открылась правда обо мне.

пожалуйста, пусть это будет всего лишь обычным припадком уязвлённого самолюбия. Я всё выдержу, всё! Даже если он будет бить меня стулом по спине, даже если будет выкручивать пассатижами мне ногти, я с благодарностью приму это, только бы не…

– Максим, ты что пил?

Внешне Максим казался безобидным и никак не проявлял жестокости ни по отношению ко мне, ни по отношению к другим людям, но всё равно каким-то звериным чутьём я чувствовала, что имею дело с опасным человеком, способным контролировать свои эмоции и свой гнев только до определённого момента, и только надеялась, что он не успел привязаться ко мне. Может, трезвый он и не представляет опасности, но кто знает, что взбредёт в голову пьяному ФСБ-шнику.

– Думаешь, ты, паршивая дрянь, можешь так со мной поступить и продолжить безнаказанно вертеть своей паскудной задницей перед другими мужиками?

– Макс! Ты чего?

– Я тебя уничтожу, сука, – повторил он, еле ворочая языком, и внезапно расхохотался. – Я заставлю тебя ползать, мразь!

– Тебе так плохо, Максим?

Мне даже не пришлось добавлять в голос плаксивости, он и так звучал очень жалко. Мне действительно было страшно.

– Нет! – внезапно расхохотался он. – Мне уже хорошо! Как только представляю тебя без твоих красивых зубов, мне сразу становится очень хорошо!

– Ну, знаешь! Это уже слишком!

– Это не слишком, это только начало! Очень скоро, очень-очень скоро я заставлю тебя пожалеть, – хрипел он мне в ухо.

Я холодела, представляя, как его машина, разрывая мигалками мрак и тишину загородной дороги, мчится к моему дому.

Сколько людей он с собой возьмёт?

Что он со мной сделает?

Всем известно, какой властью наделены сотрудники ФСБ. Об их безнаказанности ходят легенды, но сама лично я знаю несколько реальных историй, от которых кровь стынет в жилах. Что мне делать? Я ведь не думала, что всё зайдёт так далеко! Если бы я с самого начала знала, что из себя представляет Максим, то никогда не связалась бы с ним! А узнав, поспешила исчезнуть.

Наши отношения были игрой, в которой он натянул на себя маску обычного бизнесмена, а я – маску обычной секретарши взбалмошной бизнес-леди. Мы оба не показывали своих настоящих лиц, прятали их каждый по своим причинам, но так вышло, что его первого обстоятельства заставили сорвать свою маску, и я немало удивилась, узнав, кто под ней прячется. Предпочла не дожидаться момента, когда и он увидит моё истинное лицо. Для обычного бизнесмена разгадать это было действительно сложной задачкой, но для сотрудника ФСБ, приди ему охота получше узнать свою женщину за её спиной, – проще простого.

может, он уже?..

Боже, вот я вляпалась! Руки колотила сильная дрожь, я надеялась, что хотя бы голос мой будет звучать спокойно.

– Макс, ты пьян как сапожник, поговорим завтра.

– Завтра я тоже буду пьян, милая. Да и ты разговаривать уже не сможешь.

Он просто треплет языком или его угрозы реальны? Всё, что я о нём знала, указывало на то, что он не бросает слов на ветер.

– Вот видишь. Этого я и боялась, – сказала я печально.

– Чего?

– Я знала, что ты алкоголик. А я ведь очень боюсь пьяных, Максим, поэтому мне всегда было страшно рядом с тобой. Я опасалась, что однажды…

– Ты меня боялась?

– Конечно. Я люблю тебя, но ещё больше я боюсь тебя. Понимаешь, мой отец был пьяницей, и когда я была маленькой, он часто…

– Стоп. Ты сказала, что любишь меня?

– Конечно, я тебя люблю, – в голосе моём появилось страдание.

– Почему тогда ты меня бросила?! – плевалась ядом трубка.

– Потому что я боялась, что ты будешь меня бить, – плакала я. – Это так страшно, когда большой сильный мужчина замахивается кулаком…

– Я разве давал тебе поводы для таких страхов? – растерянно соображал он.

– Нет, милый, ты здесь ни при чём. Просто я боюсь всех, кто пьёт. Понимаешь, этот страх, он сильнее меня, он иррационален и непреодолим, это как боязнь высоты или…

– Тебя били в детстве?

– Да, бывало, я даже не могла ходить в школу, потому что лицо было в синяках и…

– Почему ты не рассказывала мне?

– Прости меня, я такая дура, нужно было всё тебе рассказать, я так мучилась эти несколько дней, видел бы ты меня сейчас, такие круги под глазами, я почти не спала, всё думала набрать, ведь ты же сказал, что будешь ждать, и я хотела позвонить, но, когда бралась за телефон, меня останавливали эти картинки в моей голове, этот ужасный кулак, который нацелен мне в лицо… – тараторила я, всхлипывая.

– Я бы никогда не смог ударить тебя, Катенька, – перебил меня Максим. – Я ведь люблю тебя.

– Отец тоже говорил, что любит меня, просто хочет сделать меня лучше. Когда он трезвел, то плакал и гладил мои синяки, но потом он снова напивался и начинал меня воспитывать…

– Он жив сейчас, твой отец? Я убью его!

– Нет, он умер, замёрз пьяный, не смог дойти до дома.

– Очень жаль! Я придушил бы этого ублюдка!

– Его больше нет…

– Я не такой! Я никогда не смог бы ударить женщину! Ты веришь мне?

– Я не знаю, Максим. Ты напугал меня, когда сказал, что выбьешь мне зубы.

– Ерунда! Я просто разозлился на тебя! Ты ведь бросила меня!

– Я не думала, что я так тебе дорога. Мне жаль, что я сделала тебе больно, прости меня.

– Ты просишь прощения? То есть, ты…

– Что за несправедливость, Макс? – рыдала я в трубку. – Почему мы всегда должны страдать из-за людей, которые причинили нам много боли, и почему из-за них мы делаем больно остальным ни в чём не виноватым людям? Эти страхи из прошлого, как с ними бороться? Я не знаю, я такая слабая…

– Я тебя люблю! И я не алкоголик! Я расстроился, мне было плохо. Я больше никогда не буду пить, если ты скажешь, что будешь со мной!

– Правда?

– Правда. Я не алкоголик, и я не бью женщин! Тебе нечего бояться!

– Я так рада! – всхлипывая, я улыбалась.

– Открывай. Я подъехал.

– Но…

Он положил трубку. Я не ошиблась, представляя его машину на пути к моему дому. Боже, что было бы сейчас, если бы я не поговорила с ним?! Если бы просто положила трубку, разозлившись? Телефон снова ожил, подавая сигнал, что машина у ворот требует впустить её внутрь. Я коснулась нужной кнопки. Пока экран телефона отображал разъезжающиеся створки ворот, я покрывалась липким ужасом.

Что, если он мне не поверил? Была ли моя ложь убедительной?

В горле встал комок, гладкий, как галька, я не могла дышать, не могла глотать, не могла даже пошевелиться, но нужно было идти к двери. Нужно набрать Антону! Пусть приезжает и возьмёт людей! Нет! Я могу сделать только хуже! Намного, намного хуже, и Антону, и себе.

Нужно идти. Еле передвигая налитые свинцом ноги, морщась от боли, я спустилась в холл первого этажа и, дрожа, опустилась в кресло. Раньше я не приглашала к себе Максима, и он не мог знать, где я живу, но я не удивилась тому, что он подъехал к моему дому. Разве это проблема для ФСБ? Отследили звонок или ещё что…

Горничная открыла дверь. Максим ворвался в холл, оттолкнув Марту так сильно, что она чуть не упала, сердце моё болезненно сжалось, но сама я была в ещё худшем положении. Меня, может быть, сейчас вообще убьют. Максима сопровождали двое мужчин с угрюмыми лицами и с тёмными, пустыми, как у ящериц, глазами. Я не встала им навстречу, ноги меня не слушались, повязка на лодыжке служила мне оправданием. Я чувствовала себя уязвимой, будто загнанная лисица. Мой уютный дом моментально превратился в западню, в нору, в которую проникли охотничьи собаки.

– Неплохой у тебя домишко! – мрачно сказал Максим, оглядывая холл и для устойчивости держась за колонну.

Волосы, соль с перцем, взлохмачены и давно немыты, недельная щетина на подбородке. Голубые радужки глаз, контрастируя с воспалёнными белками, кажутся льдинами посреди огненного океана. Я вспомнила его квартиру. Она конечно тоже роскошна, но ей далеко до моего дома. Не хотелось бы разозлить его ещё больше.

– Это не мой дом, – отмахнулась я. – Откуда бы у меня взялись на него деньги?..

– И чей же? Твоего нового любовника? – он рассвирепел от своей догадки, и его лицо, налившись кровью, стало похоже на кусок мороженого мяса.

– Максим, – я позволила себе упрёк в голосе. – Посмотри, я вывихнула ногу. Моя начальница предложила пожить у неё, потому что здесь есть прислуга, которая ухаживает за мной.

– И где же она сама? Эта твоя начальница?

– Уехала в командировку в Брюссель.

– Врёшь! – рявкнул он. – Ты спрятала своего мужика!

– Пусть твои люди обыщут дом, они не найдут здесь ни одной мужской вещи. Если я скрыла мужчину, его вещи я не смогла бы спрятать так быстро, правда?

Максим застыл в нерешительности, сверля меня пьяными глазами. Наконец, его лицо смягчилось.

– Кто здесь ещё, кроме тебя?

– Только я и Марта, – я кивнула на горничную.

– Свободны, – бросил он своим прихвостням. – Приедете за мной завтра.

Я наконец могла дышать полной грудью. Кажется, он не собирается меня убивать. Как только за его янычарами захлопнулась дверь, Максим подошёл и навис надо мной огромной, плавно раскачивающейся горой.

– Я очень скучал по тебе, Катенька.

– Я тоже… скучала, – сказала я, подняв на него глаза.

Какое-то время мы разглядывали друг друга.

– Не нравится смотреть на меня пьяного? – спросил он.

– Я не люблю пьяных, говорила уже тебе об этом. Боюсь их.

– Ничего, Катюша. Сейчас я приду в себя, дай мне две минуты. Эй, – крикнул он забившейся в угол Марте, – сделай-ка мне кофе. И где тут у вас кухня?

Я проводила Максима в столовую. Он рухнул на стул, разбросал ноги, натужно сопя, начал шарить по карманам, недовольно бубнил себе под нос:

– Да где же… мать его… я что, в машине оставил? А, вот.

Он бросил на стол маленький пакетик, достал из бумажника кредитку. Пару минут я с каменным лицом наблюдала за этой отвратительной пьяной вознёй с порошком.

– Осуждаешь? – скривился он, будто кожей почувствовав мой презрительный взгляд.

– Ты взрослый человек, Максим. Тебе решать, что тебе делать со своей жизнью.

– Ну да, – невнятно промямлил он и поднял на меня подёрнутые розовой алкогольной влагой глаза. – Будешь?

– Нет.

– Давай, малышка. Хочу, чтобы мы были на одной волне.

– Нет, – повторила я тем же бесстрастным тоном. – И не называй меня малышкой, мне это не нравится.

Какое-то время он буравил моё солнечное сплетение невидящим тяжёлым взглядом, потом сморщился, оскалился:

– А я сказал, будешь. И без разговоров. Хватит строить из себя невесть что.

– Максим, ты не можешь заставлять меня принимать наркотики.

– Кокаин – это не наркотик, милая. Всего лишь стимулятор. Давай-давай, хочу разбудить в тебе мартовскую кошку, хочу почувствовать тебя. Мы чудесно проведём время.

– Ты, кажется, перепутал меня с одной из своих шлюх. Здесь тебе не бордель.

Я сказала просто так, наугад, но, кажется, попала в точку, потому что он не нашёлся, что ответить. Медленно жевал жвачку, перекатывал её во рту. Как будто голова его была слишком тяжёлой для того чтобы держать её ровно, смотрел на меня исподлобья. Я пыталась выдержать его взгляд, словно моя жизнь зависела от того, справлюсь я или нет, казалось, если я дрогну, он сорвётся с места и вцепится мне в глотку. И вдруг я разглядела что-то очень страшное в тёмной глубине его зрачков. Меня как будто на секунду засосало внутрь него, и там мне пришлось столкнуться с жестоким и бесчеловечным демоном. Тело сковал холод. Я почувствовала себя как на допросе, не хватало только яркой лампы, развёрнутой прямо в лицо.

– Я знаю, почему ты отказываешься, – заговорил наконец Максим. – Боишься, что язык развяжется, боишься наговорить лишнего. На некоторых кокс действует именно так, может, это твой случай? Не вижу других причин кобениться. Боишься разболтать немножко правды, ммм?

Я разжала челюсти и сказала небрежно:

– Я ничего не боюсь, просто я не употребляю…

– А что, – перебил он меня грозным рыком, – если бы завтра ты очнулась не у себя дома, а в одном из подвалов Лубянки?

Во мне вспыхнула знакомая злость. Она означала, что я напугана до крайности. Всегда злюсь, когда мне страшно.

– И что бы я там делала? – спросила я ледяным тоном.

– Сидела бы, накачанная пентоталом натрия, отвечала бы на разные вопросы.

– Что это такое?

– Такой специальный укольчик, – ощерился Максим. – Под ним сложно молчать о том, что думаешь, и о том, что знаешь. Поют как птицы, самозабвенно, вытянув шею и запрокинув голову. Просто потрясающе. Ну что, милая, прокатимся завтра?

Хорошо, что мои руки лежали на коленях под столом, их колотила сильная дрожь. Плохо, что под стол нельзя было спрятать и лицо, приходилось за ним следить.

– Куда? – выдавила я.

– Ко мне на работу.

– Хочешь накачать меня какой-то химией?

Максим повёл плечом, будто предоставляя мне самой решить, что именно он имеет в виду.

– Ты мне не веришь? – спросила я печально.

– Нет.

– Зачем тогда ты здесь сидишь? На чём ещё, по-твоему, должны быть основаны отношения, как не на доверии?

– А они на доверии и должны быть основаны, – он подался вперёд, и меня обдало его тяжёлым, густо пропитанным парами алкоголя дыханием. Я еле сдерживалась, чтоб не отвернуться и не поморщишься. Максим продолжал сиплым зловещим шёпотом: – Я, Катюша, ненавижу ложь, она выводит меня из себя. Ты хотя бы понимаешь, каково это – вывести меня из себя, понимаешь, на что это похоже? Будь уверена, это худшее, что может с тобой случиться, но если ты соврала мне, боюсь, именно это и произойдёт. Ты сказала, что любишь меня, было такое?

– Да, – хоть я и еле дышала от страха, но оступить было бы самоубийством.

– Так вот, завтра мы узнаем, правда это или нет. Я хочу быть уверен в тебе, милая.

– Хорошо, – сказала я, надеясь, что завтра не наступит никогда.

– Если вдруг я забуду, напомни мне убрать ствол подальше, а то ведь дело такое… После того случая стараюсь не брать его с собой на ммм… переговоры. – Максим замолчал, сжимая кулаки. Потом расслабился, достал из бумажника купюру, начал скатывать её в трубочку. Бормотал: – Видела бы ты его лицо, Катюша, не лицо, а кусок мяса, и не поймёшь, где там, в этом месиве, глаза, а где нос. Сидит, еле дышит, всего трясёт от сыворотки, прям видно, как мозги кипят. Судороги, конвульсии. Пускает кровавые пузыри, воет, но держится. «Ну, – спрашиваю в который раз, – говорить-то будем?» И тут он очень медленно поднимает голову, посреди мяса раскрывается глаз, потом рот, и он хрипит: «Вам, шакалам проклятым, всем как баранам головы отрежут». Через секунду его мозги висели на стене…

Максим поднёс свёрнутую купюру к лицу, вдохнул одной ноздрёй, потёр нос, затем второй. С интересом уставился на меня, наклонив голову вбок.

– Как думаешь, почему я выстрелил? – спросил он, а я заметила, что в глазах его нарастает какой-то странный стеклянный блеск. – Потому что разозлился? И поэтому тоже, Катюша, но ещё и потому, что я испугался. Такая нечеловеческая выдержка, как будто передо тобой робот… А они и не люди, Катюша, не люди, – зашипел он, брызгая слюной. – Да и я не человек. Из нас делают машины, просто машины, неспособные на эмоции. А как иначе работать? Иначе с ума сойдёшь. И эта дрянь, – кивнул он на горку порошка, – тоже только для того, чтобы не сойти с ума. И коньяк, и виски тоже только для этого… Думаешь, я чудовище? Не буду тебя разубеждать, я сам боюсь того, чем стал… Знаешь… Тебе приходилось когда-нибудь убивать ребёнка? Маленького мальчика лет двенадцати? Приходилось стрелять ему в голову, чтобы он не выстрел в твою? Этих зверёнышей с пелёнок натаскивают, как собак… Много я повидал, Катюша, очень много, и у нас здесь, и в командировках в горячих точках. Жалею иногда, что жив до сих пор, такие мысли в голову лезут, такая дрянь по ночам снится… Но кто-то должен это делать, чтобы вы жили спокойно. И ты, милая, и все остальные..

Преисполненная глубочайшего омерзения, отвернувшись, ненавидя его всей своей спиной, я без сна лежала рядом с всхрапывающим Максимом. Ну и чего я добилась? Выиграла немного времени? Я ведь не собираюсь жить с ним? Опять скрываться, прятаться… Где? В другом городе? В другой стране? Но я так люблю свой дом, люблю Москву, у меня здесь все друзья, все полезные знакомства, в конце концов, здесь вся моя работа. В голове у меня были идеи новых проектов, которые я частично уже начала реализовывать и потратила на них кучу сил и нервов. Стоило мне оставить свою мошенническую деятельность, стоило заняться легальным бизнесом, как на моей честной жизни снова пытаются поставить крест. Проблема.

Подумаю над этим внизу, не могу больше находиться рядом с ним. Я не стала включать ночник, побоявшись разбудить похрапывающее тело. Набравшись смелости, спустила ноги вниз, в ужасающую прикроватную черноту, дыхание тут же перехватило. Темнота – это, наверное, единственное, чего я боюсь, но зато боюсь так, словно в этом страхе сосредоточились все остальные возможные. Может, дело в крысином подвале, в котором я чуть не умерла в детстве, может, в чём-то ещё. Так или иначе, темноты я боюсь до умопомрачения, до потери сознания, ничего не могу с собой сделать.

А однажды вообще.

Глава 2

– Антон, можешь приехать? – изо всех сил сохраняя спокойствие, но всё же трясясь всем телом, выдохнула я в телефон.

Даже не видя его, я почувствовала, как он напрягся. Никогда прежде я не приглашала его в гости, он сам приезжает, когда ему вздумается, но вот тогда, года два назад, впервые позвала его.

– Что случилось?

– Ну… – переминаясь с ноги на ногу, я пыталась придумать повод, но в итоге решила сказать правду: – Мне страшно.

– Тебе кто-то угрожает? – осторожно спросил он.

– Нет. Простой приезжай, пожалуйста.

– Заметила слежку? Кто-то следит за домом?

– Да нет же! Всё в порядке, просто мне страшно!

– Ты можешь толком сказать, в чём дело? Мне брать ребят? Звонить кому-нибудь?

– А ты можешь перестать задавать мне дурацкие вопросы?! – сорвалась я. – Я же попросила просто приехать!

– Двадцать минут, – отрезал он, и меньше чем через обозначенное время я уже открывала ворота.

Никогда ещё я не была ему так рада и повисла у него на шее, едва он переступил порог.

– Привет, чего так долго?

– Лизавета, ты в своём уме? – спросил Антон, озираясь по сторонам. – Я доехал за пятнадцать минут!

– Мне показалось, ты ехал целую вечность, – бубнила я, стряхивая снег с его растрёпанных волос.

– Намекаешь на то, что нам пора обзавестись вертолётом?

– Нет…

Всё ещё озираясь, он позволил себе сальную ухмылочку:

– Может, на то, что нам пора жить вместе?

– Ладно, не придуривайся. Давай пальто.

Он снял туфли, и мы прошли в холл.

– Сделать тебе чай?

– А почему сама? Где Марта?

– О, она уехала на неделю к детям. Её уже дня три нет. Поэтому я и позвала тебя, мне так страшно находиться тут одной.

– Чего ты раньше не позвонила? Могла бы пожить у нас.

– Раньше мне не было страшно.

– Точно всё в порядке? Кто тебя напугал?