Семь кругов адского рая

Раньше, когда о парке ещё не задумывались в кругах мэрии, озеро веяло чистотой и непорочностью. Красоту водоёма, сокрытого в лесном массиве, сложно передать словами. Сидя на берегу у камышей, нельзя не насладиться успокаивающей тишиной. И только дикие утки, опускаясь на водную поверхность, не боялись нарушать её великого безмолвия. Потому-то давным-давно эти места нарекли Тихими Заводями.

Со временем люди облюбовали живописное место, и заводи тихими назвать было трудно. Всё чаще там попадались кучки отдыхающих горожан с палатками, покрывалами и ручной кладью для пикника. Они жадно впитали солнце и наслаждались видением, как в прозрачной зеленоватой воде копошатся мелкие мальки.

На другом берегу озера, где людей сновало значительно меньше, сонливо уставились на Тихие Заводи десятки заселенных коттеджей и новостроек. Семья Соколовых участком на Заводях владела давно. Андрею Ивановичу дом и сад в несколько соток земли достались по наследству от отца. Каждое утро Андрей Иванович уединялся в тени садовых деревьев и, вдыхая свежий утренний воздух, наслаждался прекрасной погодой. Это утро не было исключением.

Дурманящий запах аппетитного завтрака разнесся по всему дому. Любовь Петровна готовила для мужа яичницу с помидором и беконом. Андрей Иванович уже сидел в кресле-качалке в саду, увлеченно листая утреннюю газету. В те моменты он размышлял на темы, которые предпочитал обдумывать в одиночку. Но неугомонные утки то и дело отрывали его от любимого занятия весёлым кряканьем. Он хмурил полуседые, негустые брови и щурил зеленые, глубокие глаза, будто негодование, вылитое на его широком лице, могло бы вразумить птиц вести себя потише. Хотя надо признать, что голосом он бы добился бо́льших успехов. В нем присутствовала офицерская грубость: отчетливый, звонкий; слова, сказанные таким голосом, обладали внушающим действием. И он немалого достиг благодаря ему.

С Любовь Петровной они были полной противоположностью, словно огонь и вода. Любовь Петровна обладала мягким складом характера, всегда прибегала к женским хитростям во избежание ссор и имела безграничный запас терпения. Этим качеством сын походил на мать, однако, унаследовал Никита и некую часть характера отца: спесивое упрямство.

Любовь Петровна убедилась, что Андрей Иванович спокойно читает газету, и набрала Никите, ожидая услышать в трубке бодрое «алло».

– Доброе утро, ма, – послышался тенор сына, не имеющий ничего общего с бодростью. – Который час?

– Ники, ты что ещё спишь? Уже девять утра.

– Что? Только не это! Я снова проспал. Мам, я перезвоню!

По ту сторону линии послышался треск от положенной трубки, и длинные гудки разрывали телефон своей монотонностью. Любовь Петровна улыбнулась. Частенько в школьные годы приходилось будить сына в два захода; Никита давно не мальчик, а привычки остались прежними.

Андрей Иванович всё также сидел спиной, погруженный в чтение. Она разложила завтрак по тарелкам и понесла в сад.

Глава 6

«Утро добрым не бывает!» – мелькало в голове Никиты, бегущего по офисным ступеням в кабинет. Рабочий день летел незаметно. В перерыве на обед половина сотрудников приступала к поеданию домашней пищи из контейнеров; другая половина покинула офис, как тараканы, разбегаясь по близлежащим заведениям общепита.

Никита воспользовался временем обеда с пользой, отправляясь в салон красоты, указанный на визитке. «У Маргарет» он провел тщательное расследование с допросом всех работников в подряд. Но никто из персонала по описанию внешности сбежавшей девушки не признал в ней ни клиентку, ни работающего там специалиста.

Он расстроено поплёлся к машине. Нежный образ черноглазой нимфы болезненно пульсировал в голове, не давая покоя. На улице стоял тёплый день, но ему стало дурно и зябко. Казалось, наступили тьма и холод, которым нет ни конца, ни края. Разочарование, безысходность, обида на себя за бездействие в момент их столкновения – все эти чувства сплотились в нём и бичевали ноющее сердце. Он сел в машину и от досады стукнул кулаком в руль. Ему потребовалось несколько минут, чтоб усмирить внутри бушующий вулкан непокорных страстей. Предупредив на работе, что якобы задержится на новом объекте, он повернул ключ зажигания, и машина пустилась к Тихим Заводям. Растроганной душе хотелось тишины, а разуму – чёткого плана дальнейших действий, и зелёная лужайка у озера – лучшее место для размышлений.

На ближайшем светофоре загорелся красный, и Никита набрал номер матери.

– Ники, ты вовремя! Приезжай на пикник. Отец уехал в горы с Кончаловскими и вернётся поздно.

Ласковый голос матери внёс гармонии в душевное состояние парня. Он понял, как сильно ему не хватает её понимающего общества, потому спустя двадцать минут был на месте, помог ей сложить необходимое для пикника в плетенную корзину, и они вместе побрели в сторону парка по выкошенной лужайке.

– Как странно устроен мир, сынок. Когда ты был совсем маленьким, ты мне всё рассказывал. Возьми хоть тот случай с отцовским патроном. Помнишь? Ты спрятал его за домом, а Андрей грозно кричал, что непременно накажет всех виновных в краже. Ведь он до сих пор не знает наверняка, чьи ручонки рылись в его кабинете.

Никита мягко улыбнулся, припоминая неистовый страх перед отцом. В те годы он сильно боялся поступить наперекор ему.

– Мам, не люблю, когда ты ходишь вокруг да около. Скажи сразу, что ты хочешь узнать?

Любовь Петровна проникновенно взглянула на сына.

– Ты собираешься жениться, дорогой, а я в полнейшем неведении, кто твоя невеста. Почему ты не привезешь её к нам? Не спорю, твоя мать уже не такая красавица, как раньше, но один вечер стыда ты сумеешь перенести.

Никита беззаботно рассмеялся.

– Мам, что за глупости? Ты самая красивая и добрая женщина на всём белом свете.

– Тогда в чём причина? Ты больше не доверяешь мне?

Вспоминая, как удачно Эля показывает свою необразованность и надменность, он стеснялся рассказывать о ней людям с понятиями. Он знал, что мать в любом случае поддержит его, но как справиться с неловкостью, когда ему будет нечего сказать о ней, кроме как о природной красоте и её богатстве? И как пережить стыд, если она что-нибудь эдакое выдаст при матери? Никита оставался при мнении, что не стоит торопить события.

– Как раз-таки доверяю, поэтому не привожу, – помолчав, изрек он. – Меня мучают сомнения. Боюсь, тебя они тоже замучают.

– Позволь узнать какие? Вдруг я сумею облегчить твою голову.

Никита молчал. Ему безумно хотелось поделиться рассказом о незнакомке. Запутанные мысли о ней перевернули его душу вверх дном. Любовь Петровна внимательно глядела на сына.

– Конечно, родной, я не в праве вторгаться в твою личную жизнь. Ты у меня взрослый рассудительный мужчина. Только знай одну маленькую истину, сынок: порой испытания, дарованные нам с неба, по незнанию мы проклинаем. Но лишь благодаря этим испытаниям посреди полного мрака можно увидеть свет божественного счастья.

На щеках Никиты заиграли ямочки очарования. Он приобнял мать и сделал глубокий вдох. Свежий озерный воздух проник в лёгкие, успокаивая нервы. Ему показалось, невидимая сила подхватила и унесла его падающее тело подальше от бездны разочарования.

Они расположились на противоположном берегу от дома, чтобы в случае внезапного возвращения Андрея Ивановича не попасться ему на глаза. С каждой минутой хлопковый плед всё больше напоминал скатерть-самобранку. Долгие разговоры по душам о работе, галерее, Софье, которую Никита не видел больше месяца, перенесли их в иное измерение. Никого не замечая – словно прошлое обернулось настоящим, и не существовало стены между сыном и отцом, мешающей как раньше просиживать вечера напролёт за чашкой чая – мать и сын болтали, уплетая тёплые закуски. Погода создала благоприятные условия для отдыха. Вода блестела от купающегося в ней яркого солнца; утки восторженно хлопали крыльями, виляли хвостами и, точно возомнив себя на цирковом манеже, развлекали детишек, с визгом кидающих в воду кусочки белого хлеба. А высокие деревья шумели в такт происходящему, создавая музыкальный фон для бродячих артистов.

Любовь Петровна устремилась глазами вперёд, наслаждаясь жаренным чесночным тостом. Спортивный костюм смотрелся на её форменном теле с невинной нелепостью. Не взирая на то, что возраст подбирался к заветному юбилею, лицо её по-прежнему выглядело молодым и ухоженным, без глубоких морщин и дефектов. Густые, карамельные волосы вперемешку с махагоновыми прядями были собраны в высокую прическу заколкой-крабом. Аккуратно вздернутый нос горделиво возвышался над скулами. Взглянув на мать и сына со стороны, становилось понятно, что сходство их внешности составлял изящный нос.

– А знаешь что? – вытирая руки салфеткой, спросила Любовь Петровна.

– Что ? – с набитым ртом промямлил Никита.

– Я вижу палатку с мороженым.

Она вопрошающе посмотрела на сына своими глазами цвета карамели.

– Зима на носу, ма, а тебе хочется замёрзнуть раньше времени!?

– Сынок, не ворчи. Посмотри, какая чудная погода! И между прочим, матери грешно отказывать!

– Ладно. Сдаюсь, сдаюсь!

Она еще продолжала мечтательно улыбаться, а Никита стремительно направился к палатке у входа в развлекательный парк.

Вскоре он вернулся с двумя ванильными рожками в руке и обнаружил пустое покрывало, где лишь корзинка с остатками недавнего пира подтверждала, что он не ошибся лужайкой. Недоумевая, Никита огляделся по сторонам. В панораме оживленного парка нигде не мелькала фигура матери. Он сел на уголок пледа, спиной к коттеджам и достал телефон, сигналящий стандартной мелодией. Звонила Эля. Она весело поздоровалась, будто между ними накануне не возникало претензий и недовольства.

– Ты ещё сердишься? – ласково спросила Эля.

– Нет, я не умею обижаться.

– Знаю. Простишь меня?… Хотя я считаю, это тебе в первую очередь нужно просить прощения.

– Ты звонишь поругаться?

– Нет, – её голос дрогнул. – Я так ждала твоего звонка вчера, а ты не позвонил. Почему?

Никита не любил отвечать на вопросы, ответ на которые казался очевидным. Он придерживался мнения, что человек не звонит лишь по двум причинам: ему не интересно, как протекает жизнь другого, или он чертовски занят неотложными делами. В итоге, всё равно второй вариант сводится к первому. Ведь было бы желание – а время всегда найдётся.

– Да некогда было, – ответил Никита, продолжая вертеть головой.

Эля ждала, что Никита поинтересуется, как проходит её день, но Никита молчал. Страх, что он снова повесит трубку, не закончив разговора, пересилил амбиции блондинки.

– Приезжай сегодня ко мне. Посмотрим фильм, закажем что-нибудь из итальянского ресторанчика. А то ты у меня такой худенький!

Забота из уст избалованной девицы звучала неправдоподобно и резала слух. Никита не понимал, как можно якобы переживать за его фигуру, но стараться откормить его чужими руками. Готовить Эля не умела и не хотела, ибо не царское это дело, потому испробовала весь ассортимент меню лучших ресторанов города. Никита не имел ничего против ресторанной еды, но забота девушки противоречила способу её проявления. Вся её чувственность – сплошная фикция. Он часто задавался вопросом: зачем выставлять за действительное то, что никогда таковым не являлось? Но все же у него хватило самообладания, чтобы не высказать ей этого.

– Буду часам к восьми, целую.

Никита отключился и вернул телефон в карман. Прямо за его спиной послышался шорох бумаги. В полной уверенности, что исчезнувшая странным образом Любовь Петровна вернулась для продолжения пикника, он обернулся. Но догадки оказались не верны. То была маленькая очаровательная девочка. Она лежала на животе и энергично болтала согнутыми ногами. Её русые волосы водопадом мягких прядей ниспадали на альбомный лист, где стены нарисованного домика движеньем цветного карандаша облачались в малиновый цвет. Никита улыбнулся, а голос его заиграл ироничными нотками.

– Здорово же вы помолодели, Любовь Петровна!

Девочка подняла на него большие зеркала души и снова опустила вниз. Столько осознанного смысла было в этом коротком взгляде! Художника заинтриговало поведение девочки. Она молча, как ни в чем не бывало, продолжила разукрашивать рисунок.

– Похоже, мадам, вы помолодели куда больше, чем я предполагал, и потеряли дар осознанной речи.

Ответной фразы не прозвучало, и, только закончив с крышей, она снова поглядела на Никиту равнодушными глазами.

– Ты похож на Безумного Шляпника2, – промолвила девочка. – Он тоже говорил непонятно.

Никита рассмеялся.

– Да ты та ещё шутница, мам!

– А я не шучу, – не поднимая головы, сухо ответила девочка.

Забавно… Она появилась так внезапно, из неоткуда, на его покрывале и совершенно не хотела контактировать. Никита загорелся идеей во чтобы то не стало добиться расположения маленькой вредины и неожиданно смутился. О чем, интересно, в обычной обстановке говорят с детьми? Впервые возникшие тёплые чувства к ребёнку росли с каждым последующим её ответом.

Никита перевёл взгляд с девочки на рисунок и спросил:

– Это домик, в котором ты живёшь?

Она удивлённо заморгала, посмотрев на бумагу, затем на собеседника. Её умные глаза светились взрослой уверенностью. Никитой овладело странное чувство, будто он знал это милое личико всю жизнь, и неясная ностальгия сжала его размеренно бьющееся сердце.

– Ну и глупости! – фыркнула девочка. – Вы вроде взрослый, а говорите, как маленький. Как можно жить в таком доме? Он же бу-маж-ный!

Никита засмеялся, прикидывая, что с виду девочке не больше шести лет, но она без труда развеяла скудные его представления о детской сообразительности в этом возрасте. Он полагал, что дети глупы вплоть до юности. Тот серьёзный вид, с которым девочка рассуждала, вызывал у него улыбку. На её фоне он выглядел смешно, что только сильнее подзадоривало его.

И Никита решил изменить тактику. Желая быть с девочкой наравне, сперва он лёг на живот рядом с ней, а потом спросил, играя интонацией.

– А хочешь, я помогу тебе нарисовать, например… Например, утку?

– Ты умеешь рисовать?

Она недоверчиво покосилась на Никиту. В тот момент ему показалось, что взрослая жизнь остановилась на месте, вернув ему десятка два ушедших лет. Он почувствовал себя озорным мальчишкой. Девочка цепляла его верной точкой зрения на неоднозначные для ребёнка понятия и развитым не по годам интеллектом. Несомненно, она была особенной!

– Увидишь!

Лёгкими движениями он принялся водить карандашом по листу, нанося прямые и косые штрихи с правильной методикой нажима на графит. С неподдельным интересом смотрела она, как на глазах рождается шедевр. Её улыбка становилась всё шире, а крохотное лицо просияло радостью.

– Готово! – сообщил Никита с улыбкой.

– Ой, да она же как живая! – девочка захлопала в ладоши. – А что ты ещё умеешь рисовать?

– Всё умею. Ты только скажи.

– И меня нарисуешь?

– Конечно нарисую.

Она смотрела на него зачарованными глазами. Все неловкие преграды в общении, несколько минут назад мешающие появлению её улыбки, были сломлены. Её проникновенный взгляд качнул глубоководье его души до такой степени, что ему не хотелось расставаться с девочкой.

Мать Никиты стояла позади и молча наблюдала за ними. Она подошла как раз, когда новые приятели корпели над рисунком, и не верила собственным глазам. Никита никогда не питал должного интереса к детям, и Любовь Петровна знала, что обзаводиться своими в ближайшее время Никита не собирался. И она смиренно ждала, когда на него обрушатся чары многовековых инстинктов. Она понимала, что давление на сына только усугубит без того предвзятое отношение к потомству. А как бы ей хотелось лелеять родных внуков! Так разве им об этом скажешь?! Ни сын, ни дочь не торопились осчастливить будущую бабушку, а ведь ей без малого пятый десяток.

– А как тебя зовут? – полюбопытствовала девочка.

Никита улыбнулся. Маленькая девочка разожгла в нём азартного игрока. Снова ощутив вкус победы, он остался доволен собой и тем, что находчивый Никита Соколов в который раз сумел завоевать новое сердечко, и не важно, что оно крохотное.

– Зови меня просто: Безумный Шляпник.

Девочка собиралась представиться, но замялась – со стороны парка доносился обеспокоенный женский голос.

– Алиса! Алиса! Ну где же ты? Алиса!

В момент собрав рисунки, девочка подскочила на ноги и побежала по залитой солнцем лужайке. Ветер игриво путал её длинные волосы, а подол розового платьица, как государственный флаг мэрии, развивался плавными волнами. Она обернулась и энергично помахала рукой.

– Пока, Шляпник!

Одаривая улыбкой новую подружку, Никита сдержанно махнул ей в ответ.

– Мой мальчик, ты ли это?!

Любовь Петровна не скрывала умиления на лице. Оказывается, её сын довольно умело общается с маленькими детьми. Ласковый тон матери заставил Никиту смутиться, и он не ответил. Любовь Петровна села на покрывало и приступила к допросу.

– Кто эта прелестная особа?

– Это Алиса.

– Откуда взялась эта Алиса?

Никита бросил мечтательный взгляд в сторону парка, где недавно скрылась девочка.

– Я бы тоже хотел знать. Может, сбежала из Страны Чудес…

Ему стало интересно, увидятся ли они снова? Второй раз за короткое время его руки чесались написать портрет, чего не случалось ранее. Какое странное стечение обстоятельств: то ни одного «живописного» лица, то целых два! Никита вдруг вспомнил о загадочном исчезновении Любовь Петровны.

– Мам, а ты-то куда пропала!?

– Мне позвонила соседка, сказала, что видела Севера неподалеку от дома. Негодник опять сорвал цепь! Вот и пришлось бежать домой.

Стародатская легавая по кличке Север появилась в семье, когда Андрей Иванович заинтересовался охотой на пару с Кончаловским Николаем Алексеевичем. Они жили по соседству более десяти лет и частенько выходили к подножию гор с собаками, чтобы размять застарелые мышцы и подышать горным воздухом.

Север не выносил одиночества. Он сходу привязывался к людям, смотрел на них добродушными глазами и дружелюбно вилял бело-шоколадным хвостом. Однако, вид охотничьей породы окружающих пугал не на шутку, когда тот пробегал в ошейнике с порванной цепью. Кто знает, чего ожидать от глупого животного? Никита любил пса. В своё время именно он подкинул идею, как назвать собаку. Прошло столько времени, что остаётся только догадываться, узнает ли Север его теперь.

Глядя на мать, Никита искусился подразнить её.

– Я прихожу с мороженым, а тут ты, такая молодая и посвежевшая…

– Значит, я по-твоему старая? – изумилась Любовь Петровна, а её брови недоверчиво подскочили вверх.

Никита всегда смеялся при виде сомнения, выраженного на лице матери. В его памяти возникли кадры далекого детства: вот брат с сестрой покорно идут к матери с недельными оценками. Листая дневник Софьи, Любовь Петровна обнаружила у дочери двойку, о которой якобы знала, что доказывало наличие её подписи рядом с плохой оценкой. С той же забавной мимикой лица она уточнила: «Неужели я расписывалась на прошлой неделе? Что-то не припомню.». Никита мастерски подделывал подписи родителей. Они еле держались, чтоб не выдать себя раньше времени заразительным смехом. Зато после, в комнате Софьи, два афериста гоготали до колик в животе. Он понял, как сильно скучает по сестрёнке и мысленно дал себе зарок встретиться с Софьей в ближайшее время.

Никита нежно обнял мать за плечо.

– Ну что ты, мам, – на его душе стало тихо и спокойно. – Ты у меня самая лучшая!

Глава 7

Прошло две с половиной недели после встречи Никиты с матерью. Наступила пора осенней непогоды. Ветер обжигал лицо леденящими порывами. Желтое покрывало земли из опавших листьев обдавало холодом. Солнце не показалось несколько дней, и голые деревья стояли уныло, навивая меланхолию по безвозвратно потерянной, летней поре. Душевное состояние природы дополняло апатичность Никиты. Всю неделю он ходил, подобно тени, удивляясь стабильности дурного настроения, и только после четырёх дождливых дней ясное утро понедельника принесло ему облегчение.

Никита отправился в кафе на углу Ленинской улицы. Несмотря на то, что изрядно припекало, Никита знал насколько обманчиво солнце в эту пору, потому оделся теплее обычного. На смену горчичного цвета куртке пришло чёрное кашемировое пальто. Он возлагал огромные надежды на эту встречу. Ведь лучшего способа отвлечься от тягостных мыслей о предмете взыгравшей любви, пожалуй, не найти.

Давая смутную оценку своим чувствам, Никита по-прежнему избегал называть свою хворь любовью. Постоянный мозговой штурм только загонял его в угол. А что же это, если не любовь? Сначала она заставила его летать. Никогда ещё вкус жизни не казался ему таким сладостным! А потом она растоптала его. Руки опустились, а глаза потухли. Теперь он с равнодушием глядел на мир, где раньше видел чуть ли не отдельную жизнь каждого предмета, потом переносимую на холст. Холодно взирал, как мимо проходят девушки, длинноногие, в коротких платьях, улыбающиеся ему с превеликой охотой. И уже не оборачивался, как раньше, чтоб оценить их фигуру в полном ракурсе. Кисти и холсты стояли в сторонке, и он с ленью поглядывал на них. Телевизор работал постоянно, но он не вникал в фабулу киноленты. Иногда его охватывала злость за свою слабость перед незнакомой женщиной. И зачем он так убивается? Было бы из-за кого! Может она не такая, как он себе напридумывал. Ведь Элю он тоже счёл великой находкой, а она оказалась пустой конфетой с красивой оберткой. Но спустя час злость проходила, и ему становилось неуютно, что он так плохо думал о незнакомке. Нет, она не такая, как Эля! Она вежливая, милая и с необычными глазами. Время давало ему возможность скрупулезно импровизировать её прошлое и настоящее. И всё, что приходило ему на ум, не радовало Никиту. Его снова угнетала тоска. Теперь он был бы рад вырвать своё сердце, терзающее опостылевшим чувством. Полная уверенность, что любви с первого взгляда не существует, дала огромную трещину. Неужели воля злого рока решила проучить невежду за бестолковую самоуверенность? Он понимал, что душевный недуг набирает обороты. Ему хотелось получить взамен ответные ощущения теплоты, и от этого желания ещё хлеще одолевала печаль.

Неделя для него длилась, как вечность, и, не выдержав одиночества, Никита бросился искать утешения у Элеоноры. Он перекочевал из своей маленькой квартиры в её трехкомнатную обитель. Та растерялась, увидев его на пороге с чемоданом. Она неоднократно предлагала начать совместную жизнь в просторной квартире, но Никита постоянно откладывал, ссылаясь на нехватку времени на переезд и массу других нелепых отговорок. Он никак не мог свыкнуться с тем, что будет лицезреть Элю больше двух часов в день.

Событие казалось Эле неожиданным только первые минуты. Она не стала задавать вопросов о переезде, потому что знала: никто не в силах устоять перед Элеонорой Виноградовой – любимицей богатого отца, истым сокровищем для любого мужчины. Эта мысль необычайно льстила ей, и самооценка её взлетела выше небес. Она и не думала замечать, что их отношения катились ко всем чертям…

А между тем смена одиночества на другой способ уничтожения не оправдала ожиданий парня на спасение от воспоминаний о девушке, превратившей его существование в семь кругов ада. Обманывая себя день за днем, что завтра депрессия сменится повседневным интересом к внешнему миру, Никита отпустил ситуацию. Он старался жить, как мог. Как умел. До знакомства с кудрявой обольстительницей.

Скучность быта с Элей начинала раздражать его. Ему было неинтересно с ней, а ещё грустнее сознавать, как будут развиваться их несуразные отношения. Все её недостатки раскрылись ему, как на ладони. Он притворялся, что не видит скудость и неопрятность её разбросанных мыслей; что не замечает, как убог её внутренний мир, не способный воспламениться высоким чувством из-за лютого эгоизма. Её умение задирать планку особенно злило его, и в те минуты ему казалось, что в 1861 году не состоялась отмена крепостного права, и он её раб. Его жалило неутешительное её представление о нём, как о художнике. Не раз она намекала, что рядом с ней Никита ни в чём не будет нуждаться, и в случае, если его картины затопчет критика, она возьмет его под своё теплое крылышко и убережет от бедности.

– Ты всегда можешь положиться на меня, – говорила ему Эля неоднократно, – слава у тебя будет, ведь встреча со мной и есть твой выигрышный билет. Я поговорю с папой, и он организует тебе местечко получше твоей галерии в тысячу раз. И когда придет время меня благодарить, не делай этого. Это меня унизит. Я люблю тебя, мне для тебя ничего не жалко.

В те мгновения Никита смотрел на неё долгим, пристальным взглядом, который разгадать она не сумела. Эля гордилась своим подвижничеством. Она садилась к нему на колени и пылко целовала, и за ослепительной гордостью не могла углядеть, как его губы с трудом открываются, чтобы ответить ей на желание. Он убеждал себя, что половина населения живет в браке без любви; в конце концов любовь все равно пройдет – останется только привязанность, а у них с Элей всего-навсего ускоренный финал. Вспоминая начало романа и огромную симпатию к ней, он обременял себя надеждой, что чувства к Эле вернутся. Он твердил себе, что любовь к незнакомке сделала его раздражительным, придирчивым, и Эля тут не причем; он сам изменился и слишком требователен к девушке, которая осталась собою. Нужно потерпеть, и он привыкнет к ней.