Вольные частные города. Больше конкуренции на важнейшем рынке мира

На самом деле, разумеется, мы бы уже очень много выиграли, если бы соблюдалось по меньшей мере золотое правило в представленной здесь форме. Ведь в таком случае никакие институции, никакая политика, религия или большинство не имели бы права указывать человеку – против его воли в сугубо частной его сфере, – как ему надлежит себя вести. А ведь означенные институции именно так и действуют, хотя это чистейшая самонадеянность. Только я имею право определять собственную жизнь, предоставляя такое же право и другим, то есть мой образ жизни базируется на универсальных, равно предоставленных каждому человеку разумных основах (Кантовых максимах). Я могу добровольно делегировать это право и по тем или иным причинам подчиниться правилам политических, этических или религиозных идей либо отдать себя под защиту некой власти, но всякое принуждение к этому есть бесправие. Приведу пример.

Сомалиленд – более-менее функционирующее сообщество на севере Сомали (в прошлом Британский Сомалиленд), образовавшееся после развала государственного порядка в Сомали и желающее продолжить свое существование. В США я как-то раз спросил сомалийца-таксиста насчет Сомалиленда. Он нисколько не сомневался, что жители Сомалиленда не вправе создавать собственное государство. На мой вопрос почему, он ответил: «Потому что этого не хотим мы, остальные сомалийцы». Если я в Европе выдвигаю довод, что единомышленники все же должны иметь право жить в собственном сообществе, где, например, не происходит перераспределения, то зачастую мне отвечают примерно так же, как сомалиец-шофер: «Так нельзя, потому что “мы” этого не хотим». Соответственно то же касается и общего отвергания сецессий.

Общества, которые не признают за индивидом права на самоопределение, включающего решение, с какими именно людьми и в какой форме он желает сосуществовать, в известном смысле по-прежнему нельзя назвать свободомыслящими. Они не смогут достичь продолжительного мирного общежития, вместо этого будут вести бесконечную борьбу вокруг того, чего «мы» хотим и что хорошо для «нас всех». Но тот, кто отказывает людям в праве на самоопределяемую жизнь, попросту авторитарен, даже если именует себя либералом или демократом.

Как же одиночка может осуществить право самостоятельно формировать свою жизнь? Этот вопрос возникает в связи с тем, что в обозримом будущем уже только по соображениям безопасности нормой станет объединение в сообщество, а именно в государство или сходную структуру. Конечно, вполне возможно влачить анархическое существование отшельника вдали от цивилизации, но почти все люди предпочитают обмен и совместную жизнь с другими людьми. Проблему самоопределения можно разрешить или хотя бы разрядить, если возникнет подлинный рынок «государственных услуг». Нынешние две сотни стран на семь миллиардов населения с их во многом одинаковыми или сходными системами можно бы дополнить тысячами независимых или частично автономных сообществ. В результате каждому индивиду стало бы легче просто покинуть плохую систему, вместо того чтобы раз в несколько лет оказывать не поддающееся измерению влияние, отдавая свой голос на выборах. Государствам как производителям услуг пришлось бы конкурировать между собой, привлекая клиентов, а не рассматривать своих граждан как дойных коров и подопытных кроликов, на которых они опробуют идеи улучшения мира. Интегрировать новые модели общежития в существующие национальные государства или в наднациональные ценностные и культурные сообщества не составит труда. И до поры до времени даже рекомендуется, в первую очередь по оборонно-техническим соображениям. Такие новые сообщества предоставляли бы свои услуги за плату, например безопасность, судопроизводство, подключение к инфраструктуре. Совокупные права и обязанности, в том числе назначенная за них плата, закреплялись бы – как и на других рынках – в договоре, который в одностороннем порядке изменить нельзя. Кроме того, каждый имел бы возможность выбрать, какие модули услуг он примет от их производителя, то есть от государства, и соответственно заплатил бы за них. Вот почему дело вовсе не в том, нравятся ли эти сообщества всем или некоему большинству. Главное, что участие, как и всегда в договорных отношениях, зиждется на добровольности.

Те, кто все это отвергает, останутся в традиционных системах. Для многих людей система, основанная на собственной ответственности и самоопределении, может оказаться попросту неподходящей. Им требуются руководство, нормы жизни, а также постановка целей. Подобное решение тоже надо уважать. Хотя в будущем следует признать суверенитет исключительно за индивидом, пусть даже он не желает им пользоваться.

Итак, каждый в принципе сам себе суверен и высшая инстанция по урегулированию собственных дел, как внешних, так и внутренних. Этот выигрыш в самоопределении при одновременно более высоком качестве услуг по более низким ценам будет столь привлекателен, что сможет изменить даже существующие системы, причем не понадобится ни насилия, ни революции, ни победы на выборах.

Такой суверенитет индивида, разумеется, полная противоположность всем коллективным идеям политического или религиозного характера, которые требуют, чтобы люди отказались от желания самостоятельно распоряжаться своей жизнью в пользу общего блага или божественного порядка. Однако же они зачастую умалчивают, кто именно определяет общее благо или божественный порядок. А определяют его исключительно представители самих этих идей. Причем образ их действий случайно соответствует их собственным интересам и предпочтениям. Нередко они стараются утаить это даже от самих себя. По сути, все нынешние системы в основе своей ограничивают власть правителей, однако вообще не ставят под сомнение легитимность господства над другими людьми. В иных областях такой подход давным-давно устарел. Там мы имеем право сами решать, как нам обустроить свою жизнь. А необходимую помощь получаем от производителей услуг.

Вернемся к первоначальным примерам: речь шла о пенсионном страховании, введении евро, энергетическом повороте, открытии границ и использовании военного контингента за рубежом. В договорно регулируемом обществе услуг государственный оферент не смог бы задним числом принудить вас ни к участию в определенной системе пенсионного страхования, ни к обмену ваших денег на нежелательную для вас валюту. За исключением некоторых экологических предписаний и предписаний по технике безопасности он не смог бы повлиять и на то, кто и на каких условиях предлагает электроснабжение. Конечно, он мог бы изменить критерии иммиграции, но ни в коем случае не мог бы обязать вас нести финансовую ответственность за ее последствия. Более того, ему самому пришлось бы возмещать ущерб, коль скоро его действия ухудшили ситуацию с безопасностью. А если бы вам захотелось поддержать военные интервенции в других регионах мира, чтобы вмешаться в чужие раздоры, воля ваша. Вмешивайтесь. Однако за собственный счет.

Глава 3. Три новые страны – готовы к разнообразию?

Нет худшей тирании, чем заставлять человека платить за то, чего он не хочет, просто оттого, что, по-вашему, ему это на пользу.

Роберт Хайнлайн, писатель-фантаст

Представьте себе, что в Европе будущего, признающей самоопределение индивида, в нескольких местах образовались новые страны. Рассмотрим три из них поближе.

Лесные сородичи

Страна Лесных Сородичей называется так потому, что эти люди поселились в краю, богатом лесами. Они организуются в отдельные поселения, которые делятся, когда численность населения достигает более 150 человек. Каждая деревня состоит из общественных и индивидуальных построек. За пределами собственного жилища все находится в общественной собственности. Обитатели заботятся о больных и стариках. В принципе в сообществе царит свободная любовь, даже после возникновения пар. Детей воспитывает все деревенское сообщество. С пятнадцатилетнего возраста молодежи предоставлено сексуальное самоопределение. Лесные Сородичи стремятся жить как можно ближе к природе, не загрязняя окружающую среду. Довольствуются тем, что обеспечивают себе необходимое для жизни. С другими деревнями ведется меновая торговля, нередко делаются закупки и во внешнем мире. Управляют поселениями деревенские старосты, как правило зрелые женщины. Вопросы о приеме новых поселенцев и проч. жители решают на демократической основе.

Карола Б., основательница Лесных Сородичей и староста первого поселения, разъясняет: «Такова наша модель: рай без роста. Нам нужна не свобода, но общность. У нас меньше материального благосостояния, зато больше социального тепла. Человек не годится для анонимного массового общества и оттого несчастен. Зачем все это потребление, приобретательство и все больший рост ради повышения жизненного уровня? Затем что мужчины хотят произвести впечатление на женщин. А почему мужчины хотят произвести впечатление на женщин? Потому что хотят с ними секса. И если теперь могут получить его без всякого стресса, без разрушения окружающей среды, без нажима конкуренции и стремления быть все сильнее, все значительнее, все лучше, то они куда уравновешеннее и счастливее! Конечно, мы знаем, что кое-кто из нас имеет опору, а то и состояние где-то еще. Но если кто-либо зарабатывает деньги во внешнем мире, а потом селится у нас и привозит с собой их часть и отдает общине, все в полном порядке».

Княжество Христо

Княжество Христо принимает исключительно белых поселенцев-христиан. Жители выбирают пожизненного князя, а он назначает правительство. Князь, правительство и народ могут предлагать законопроекты, утверждаемые путем прямой демократии. Княжество разделено на общины, обладающие широкой автономией и отвечающие также за социальное обеспечение, которое может разниться от общины к общине. Жители считают, что за социальное обеспечение в первую очередь ответственна семья, во вторую очередь – церковь и только в третью – община. Те, кто получает доходы из-за границы, и госслужащие исключены из избирательного права, во избежание конфликтов интересов. Идеал – традиционная семья, где мужчина – глава и главный кормилец. Аборты допустимы лишь в самых исключительных случаях. За каждого ребенка се́мьи получают дополнительный голос на выборах и референдумах. Для всех мужчин существует воинская повинность, границы охраняются армией. Личные и экономические свободы довольно высоки, правда различны от общины к общине. Ожидается, что по воскресеньям все ходят в церковь.

Мартин С., основатель княжества и первый выборный монарх, сообщает: «Пресса мейнстрима сплошь да рядом описывает нас как модель позавчерашнего дня, расистскую и сексистскую. Но на самом деле народ к нам валом валит, кандидатов пруд пруди. Кстати, мы вовсе не против других этносов или религий, пусть они счастливо живут в собственных общинах. Однако мы хотим избежать судьбы евреев, нам вовсе не улыбается тысячу лет пребывать в роли угнетенного меньшинства, прежде чем мы надумаем объединиться в собственное государство. Мы хотим жить так, как живем, и хотим, чтобы так и оставалось. Люди у нас прилежные, интеллигентные. Поэтому мы можем идти в ногу со временем в сфере высоких технологий и соответственно экспортировать то, что в свой черед обеспечит нам высокий жизненный уровень. Наши семьи в полном порядке, рождаемость стабильна, и сплоченность в общинах вполне хорошая. Христианскую веру мы считаем важной, поскольку она сплачивает общество. Уровень преступности у нас низкий. Конфликты между общественными группами – редкость. Мы считаем, что фактор успеха – наша этническая и конфессиональная гомогенность».

Джетсония

Джетсония – это крупный независимый город, которым управляет частное предприятие, обеспечивающее также его безопасность. Каждый житель платит установленный ежегодный взнос. За это предприятие предоставляет ему инфраструктуру, силы безопасности, спасательные службы и систему регулирования споров. Подробности регулируются договором, заключаемым между предприятием и каждым отдельным жителем. Предприятие не вправе менять этот договор в одностороннем порядке, а расторгнуть его можно, только если житель нарушил свои договорные обязательства. Споры по этому поводу рассматриваются независимым третейским судом. В остальном обитатели могут поступать как им заблагорассудится, покуда они не наносят ущерба другим. В городе действуют широкая свобода слова и заключения договоров. Нет ни политики, ни парламента, ни центрального банка. От всех случайностей жизни горожане по желанию застраховались частным образом или организовали группы взаимопомощи, будь то с целью защиты от болезней, смерти, потребности в уходе или от несчастных случаев. Каждый может без разрешения или лицензии предлагать новые продукты и услуги и принимать в оплату любую желаемую валюту. Для опробования новых идей в Джетсонии учреждена так называемая анкап-зона, где жители не платят ни гроша, но сами заботятся обо всем, в том числе о правилах своего общежития.

Пресс-атташе предприятия, Франк К., заявляет: «Большинство здесь не желает никаких политических или религиозных директив насчет того, как им жить. Поскольку плотность регламентации в Джетсонии минимальна, мы сумели создать множество инноваций и достичь высокой производительности. Людей не стравливает никакая политика, им вообще незачем думать о политике, ибо ее не существует. С другой стороны, им нет нужды опасаться и постоянных столкновений с новыми правилами. Поскольку у нас господствует свободная торговля, а стало быть, каждый может беспошлинно импортировать что угодно, и, кроме ежегодного взноса, никаких налогов ему платить не нужно, у малоимущих тоже высокий жизненный уровень. Мы не имеем валюты, которой можно манипулировать, поэтому покупательная способность наших жителей постоянно растет. Обеспечение по старости планируется и позволяет выйти на пенсию в любой момент, когда заинтересованное лицо сочтет достигнутый уровень достаточным. В принципе к нам может приехать из любой точки мира любой человек, который способен себя обеспечить и принимает наши основные правила. Однако мы внимательно изучаем претендентов; преступные элементы, а также политические или религиозные экстремисты либо сразу же получают отказ, либо очень быстро покидают наш город. Касательно соблюдения наших немногочисленных правил действует принцип нулевой толерантности. Перераспределения у нас нет, как нет минимальной заработной платы и гараний от увольнения, все решается напрямую между участвующими сторонами или их представителями. Я спрашиваю вас: если мы такая скверная эксплуататорская система, почему столько людей со всех концов света добровольно едут к нам?»

* * *

Таковы три совершенно разные системы общежития. Объединяет их вот что: во-первых, добровольное участие. Во-вторых, в нынешней Европе у них нет шансов возникнуть. Ведь их невозможно согласовать с господствующим правопорядком или моралью. Но что дурного, если люди, которым этого хочется, организуются иначе, нежели кажется правильным большинству? Неужели вправду стоит стремиться к тому, чтобы мир повсюду выглядел одинаково? Может быть, оптимальной системы для всех вообще не существует? Может быть, даже и для одиночек? Почему бы молодому человеку не провести несколько лет у Лесных Сородичей, из идеализма и чтобы набраться сексуального опыта. Потом он может отправиться в Джетсонию, чтобы создать себе экономическую базу, сколотить состояние и обеспечить старость. А вечер жизни он проведет в Княжестве Христо, где будет хорошо чувствовать себя в защищенности, среди таких же, как он сам.

Готовы ли мы допустить все три модели? Если нет, тогда мы сами проблема для плодотворного сосуществования всех людей, мы, а не политики, не крупные концерны и не сверхбогачи. Ключ к мирному сосуществованию – не препятствовать другим быть счастливыми на их собственный лад.

Глава 4. Основные вопросы человеческого общежития

У нас чувства каменного века, средневековые институты и богоравная техника.

Эдуард О. Уилсон, исследователь муравьев

Коль скоро мы хотим улучшить традиционные институты нашего общежития, нам надо сначала разобраться, почему люди живут сообща в определенных формах, что ими движет и какую роль играют определенные учреждения. Это позволит выявить, какими качествами могли бы обладать успешные и мирные новые системы общежития, которые не нуждаются ни в «новом человеке», ни в каком-либо ином изменении нашего эволюционного облика.

I. Что нами движет?

Покажи мне стимулы, и я предскажу результат.

Чарли Мангер, легенда инвесторов

Человек всегда и везде реагирует на стимулы, независимо от того, обладает он свободной волей или нет. Кто этого не понимает, не способен понять мир. Когда определенный результат выглядит нежелательным или сомнительным, стоит непременно спросить себя, какие стимулы к действию здесь имели место. Заложив в основу такой посыл, мы найдем и ответы на вопросы, почему западные системы оказались в столь трудном положении и почему в других регионах мира альтернативы тоже по-настоящему не работают. В некотором смысле врожденный главный стимул каждого человека – повышать свое благополучие; в этом плане он ничуть не отличается от прочих млекопитающих. По удовлетворении основных человеческих потребностей это означает: повышение уровня жизни. Причем к уровню жизни относятся не только материальные вещи, но и нематериальные привилегии: такие, как власть, влияние, опыт, а в особенности общественное признание[32]. Всегда есть отдельные аскеты, которые по моральным или разумным соображениям умеют противостоять стимулам к повышению своего благополучия, однако это редкие исключения, да и в подобных случаях имеются стимулы и целевые установки, в итоге объясняющие поступки означенного лица. Стремление к максимизации своекорыстия свойственно также и избранным или назначенным представителям государства, например политикам и чиновникам. У них, разумеется, нет возможности посредством прямых доходов генерировать экономический успех, однако в силу своего положения они вполне могут повысить и свои доходы, и влияние. Что они и делают[33]. То же относится и к представителям Церкви и иным служителям институционализированного общественного блага, они, как правило, тоже действуют своекорыстно. Человек, который, помогая другим, чувствует себя лучше, действует (опять-таки) своекорыстно. Здесь нет ничего предосудительного, важно только понимать сей факт.

Наличие верных или неверных стимулов объясняет почти всё.

Тому, кто вкладывает большие деньги в предприятие, чьи основатели и управляющие вообще своих денег туда не вкладывали, не стоит удивляться, если дело потерпит неудачу.

Тому, кто выплачивает социальные льготы за безделье или просто за рождение детей, причем стоимость этих льгот приблизительно равна или выше заработной платы, которую низкоквалифицированные работники могут получить на рынке, не стоит удивляться, что эти люди не работают и работу не ищут.

Тому, кто облагает предприятия высокими налогами, полностью регламентирует их деятельность и даже предписывает, кого им нанимать на работу, не стоит удивляться, если больше никто не захочет становиться предпринимателем.

Тому, кто дает политикам власть и не оговаривает ни малейших экономических санкций, каким они подвергнутся, если что-нибудь пойдет не так, не стоит удивляться, что они принимают безответственные и плохие решения.

Тому, кто открывает свои границы для мигрантов со всего мира и обеспечивает этим мигрантам социальные льготы, превышающие средний заработок в странах, откуда они явились, не стоит удивляться, если легионы людей будут прибывать без конца, пока в итоге не рухнет внутренняя безопасность и социальные системы.

Все это относительно простые причинно-следственные взаимосвязи. Их можно игнорировать, но нельзя игнорировать последствия такого игнорирования. Перманентное использование неверных стимулов – одна из главных причин слабости нынешних политических систем. Однако возникают неверные стимулы не по глупости, а потому, что сама структура наших политических систем соблазняет политиков их выдвигать. Рассмотрим это на примере социального государства.

А. Социальное государство и ошибочная структура стимулов

Благотворительность считается первой христианской добродетелью. Однако, если ее трактуют как инструмент равенства и как закон и возводят в государственный принцип, она становится изъяном общества. В таком случае она – обращение принципа, что каждый человек должен сам производить то, что потребляет. Потому-то ее результат всегда непродуктивное потребление. Избыточая опека над бедными прямо-таки взращивает бедность, расхолаживает людей, не способствуя самопомощи и перекладывая ответственность на государство, убивает желание работать, прилежание, бережливость и поощряет безделье.

Герман Ренч, руководство по национальной экономике, 1866 г.

Социальное государство[34] многие считают совершенно необходимым завоеванием современных государств. Ведь оно защищает от таких жизненных рисков, как голод, болезнь и бедность, и обеспечивает каждому человеку достойное существование. Эти цели вполне почетны и возражений не вызывают. Но социальное государство не годится для того, чтобы постоянно их достигать. В конечном счете оно ведет к краху, лишает свое население дееспособности и служит причиной асоциального поведения. То есть в результате ухудшает обстоятельства, которые хочет преодолеть. Поэтому дни социального государства сочтены, хотя сейчас у него еще очень много сторонников. Его существенный минус – систематическое использование неверных стимулов. Как политика, так и управление и получатели услуг подвержены воздействию множества стимулов использовать систему в собственных интересах. Социальное государство таким образом тоже подлежит трагизму альменды[35].

Неверные политические стимулы

В политике серьезнейший неверный стимул – покупка голосов посредством социальных благодеяний. Иначе говоря, краткосрочный подкуп избирателей без учета долгосрочных последствий: повышение пособия на детей, снижение пенсионного возраста, расширение услуг по страховке на случай болезни, увеличение социальной помощи и т. д.

Самую крупную победу на выборах в истории ХДС одержал в 1957 году Конрад Аденауэр. Это ему удалось, потому что вопреки очевидным сомнениям экспертов он внедрил в пенсионном страховании чистый метод распределения и таким образом сумел сразу значительно поднять средний размер пенсий. В дальнейшем так и продолжалось, как в Германии, так и в других странах[36]. Под аплодисменты избирателей и СМИ каталоги социальных услуг постоянно расширялись, а уровень услуг повышался. Политики, поддерживающие сокращение услуг, рано или поздно сходят со сцены.

Следующий неверный политический стимул – расширение власти через расширение социального государства. Чем больше сфер отводится государству, чем больше становится потребителей услуг, тем сильнее политика. Вот почему она и стремится достичь именно этого, независимо от последствий. Данный стимул был изначально заложен в основу создания социального государства. Вопреки бытующему мнению, современное социальное государство отнюдь не достижение социал-демократии. Вообще-то его насадил сверху немецкий канцлер Бисмарк в конце XIX века с целью ослабить властную позицию профсоюзов и усилить привязанность рабочих к государству. Место социальной самопомощи в профсоюзах и профобъединениях заняло патерналистское принудительное решение. В независимых, имущих рабочих Бисмарк видел политическую угрозу[37]. Соответственно социальное государство все больше расширялось. В Германии обязательное страхование на случай болезни первоначально распространялось только на рабочих с низким уровнем дохода, но постоянно расширялось. В 1927 году добавилось страхование от безработицы. В 1995-м ввели обязательное страхование по уходу за больными. И наконец, с 2009 года все живущие в Германии обязаны иметь страховку на случай болезни. Люди свободных профессий и те в принудительном порядке должны заключать договоры пенсионного страхования, за ними наверняка последуют остальные не работающие по найму. Хотят ли они этого, никого не интересует.

Неверные бюрократические стимулы

Неверный стимул для администрации – оплата неудач. Больше социальных проблем, больше нуждающихся – для социальной бюрократии это означает увеличение бюджетов и рост числа сотрудников. Поскольку всякая бюрократия стремится расширить свою власть и влияние, у нее постоянно есть импульс не решать проблемы или объявлять их решенными, но делать прямо противоположное. Если повышаются цены на бензин, обсуждают, например, не снижение налога на нефть, которое облегчило бы «социально ущемленным» возврат к участию в дорожном движении. Вместо этого предлагается ввести для них пособия или талоны на бензин, поскольку для этого требуется еще одно ведомство и увеличивается власть администрации и политики. Значительная часть социальных затрат идет, таким образом, уже вовсе не на нуждающихся, а прямиком в постоянно растущую машину перераспределения.