Милана

Эти слова вдохнули в парня много сил и еще большую уверенность в себе. Новак приехал, как и обещал. Он разобрался с отчислением, преподаватели решили, что драка была совместной и виноваты отчасти все – и те, кто провоцировал, и, соответственно, кто отреагировал. Потом он снова уехал и вернулся лишь после окончания колледжа.

Глава III

Отец устроил Новака на свое место в вознаграждение за труды и старания в учебе. Милана сразу же сразила его. Он без памяти в нее влюбился. Опыта общения с молодыми порядочными девушками у Новака не было, и поэтому он проявлял свою симпатию как мог. А мог он только пошутить или сказать что-нибудь о ее внешнем виде, но в такой форме, что лучше бы он просто промолчал, в этом было бы намного больше шарма и обаяния, чем в его глупых попытках сделать комплемент. Она реагировала очень негативно, и в первое время у нее сложилось мнение, что он пустой и глупый человек, да еще и отвратительный приставала. Однажды после бурной вечеринки, закатанной прямо в офисе, и чудесного спасения его репутации и чести Миланой он открылся ей совсем в другом свете.

Иногда у меня бывает ощущение,

будто бы я командир взвода…

Оглядываюсь, а все мои солдаты

за это время

ушли или умерли в бою.

Девушка в очередной раз, уже в конце рабочего дня, зашла к Новаку проверить, проснулся ли он. Когда она зашла, он сидел на столе, поставив ноги на кресло, и смотрел в окно.

– Как вы себя чувствуете? – тихо спросила она.

– Ты, наверно, окончательно во мне разочаровалась, – произнес он совершенно отрешенным и пустым голосом.

– На любое поведение есть своя мотивация, и судить человека лишь по конечному результату несправедливо. Видимо, вам очень плохо, если вы не знаете меры в веселии.

– Да, – вдруг оглянувшись на нее, сказал он. Посмотрев в ее красивые и чистые глаза, он снова отвернулся. Ему было жутко неловко.

– Извини, – продолжил он, опустив голову, не в силах сдержать слез от ее пронзительного взгляда. – Извини, мне стыдно представать перед тобой в таком виде. Ты очень мне помогаешь, а я только и делаю, что подвожу и тебя, и отца. Он слез со стола и подошел к окну. Он повернулся к ней, и она вдруг увидела его слезы, ее взгляд сразу же переменился. Она сделала шаг в сторону и села в кресло. Она молча не отводила от него глаз, она хотела успокоить его, но этого человека она не знала. Милана нашла бы слова для своего начальника, Новака, но этого человека она еще не знала, точнее, она не видела его без маски, которую он придумал для окружающих. Он всегда казался ей гордым, даже надменным, никого не считающим достойным своего внимания, за исключением ее, конечно же. А порой даже жестоким. Он не умел прощать, и если кто-то переходил ему дорогу, он мог прибегнуть к любым методам, даже физическим, но свое получить, не пропустив никого вперед себя. Бескомпромиссный лидер. Но только не в работе, которую он плохо понимал и со временем перестал стараться это сделать.

– Иногда у меня бывает ощущение, будто бы я командир взвода. И знаешь, я оглядываюсь, а все мои солдаты за это время ушли или умерли в бою. Я кричу «в атаку!», а в ответ тишина, я смотрю – передо мной вражеский взвод, который готов меня растерзать, а я оглядываюсь и понимаю, что за мной никого уже нет и я один на этом поле боя, – он говорил, будто исповедуясь ей. – Я столько доказывал всем кругом, кто я и из какого теста слеплен, что и сам уже не знаю, кто я на самом деле… – Он смотрел на нее и думал, как она красива. Он так хотел сказать ей о своих чувствах, об искренней симпатии, зародившейся в первый же миг их встречи. Симпатии, которая сейчас пылает в его груди страстной всепоглощающей любовью. Но этого он сказать не мог, даже в эту минуту откровения.

– Авраам знает, где вы? – тихо спросила Милана.

В этот момент она показалась ему жестокой, он непроизвольно прищурился, глядя на нее, и хотел ответить грубо, но, одумавшись, тихо спросил:

– Это все, что ты скажешь?

Девушка, сама не ожидая от себя такой откровенности, ответила инстинктивно:

– Новак, вы предстали предо мной в абсолютно не знакомом мне обличье. Я, – она посмотрела на него и, медленно опустив глаза, произнесла очень тихо, – всегда думала, что вы избалованный мальчишка, который никогда не повзрослеет. Простите, но у меня были поводы так думать. – Она сомкнула губы и посмотрела на него, как посмотрел бы упрямый ребенок.

Он был очарован и сражен наповал. Он сел за стол, в кресло, стоявшее прямо напротив нее. Он ответил, что позвонил, успокоил отца. Потом он спросил, как ей удалось предотвратить его позор. Она рассказала все, с азартом смакуя подробности. Они оба хохотали. Порой Новак закрывал глаза руками, когда Милана нарочно поподробней описывала его пьяным и почти без чувств. Он искренне смущался, но улыбка не сходила с его лица, ибо слушать Милану, смотреть на нее, когда она что-то рассказывает, было для него истинным наслаждением, особенно сейчас, когда барьер между ними разрушен и есть простор для позитивного взгляда на человека, которого она, только лишь казалось, знает.

Милана, теперь уже абсолютно не обращавшая внимания на офисный планктон, с его мнениями и сплетнями о ней, окончательно превратилась в грозу для них. Они, как испуганные кролики, разбегались по рабочим местам, словно по норкам, только завидев ее на горизонте. Новак, окончательно поглощенный своим чувством, теперь при виде девушки сиял, как солнечный луч. Притом что внешне он как мог вуалировал свои чувства. Фразу «доброе утро» он репетировал по нескольку раз, иногда настолько поглощенный предвкушением произнесенного им приветствия он варьировал его просто до умопомрачения. Вплоть до «здравствуй, любимая» и после сказанного долгий упоительный поцелуй. Расплывшийся в неге на заднем сиденье, Новак (в последнее время этот утренний ритуал стал практически обязательным) вызывал у водителя синдром дергающегося глаза. Он никак не мог сопоставить привычно хмурого, неприветливого человека с этим жизнерадостным господином. Но на деле молодой человек проявлял куда меньше оптимизма, ограничиваясь фразой «привет», вместо дежурного «доброе утро». Милана стала иначе относиться к нему, но как именно, сама до конца не осознала. Теперь зайти к нему и спросить про отчет или еще о чем-нибудь стало для нее проблемой. Когда он при виде ее уже просто не в силах сдерживать улыбку, вопросительно смотрел на нее, ей становилось и приятно, и непонятно…

К ее глубочайшему удивлению, ни одно, ни второе чувство не вызывали у нее удивления, ей казалось, будто бы между ними никаких других отношений никогда и не было, кроме нынешних приветливых. Это легко объяснить. Новак действительно был надменным человеком, но только на глазах у тех людей, при ком не хотел представать в истинном обличье. Милана сама расположила себя на ту сторону баррикад и разделяла общее мнение с остальными, но молодой человек, так или иначе, не проявлял к ней неуважения или, тем более, надменности. Его поведение с ней было скорее сдержанным, нежели надменным, как с остальными. Он сразу же увидел в ней красивую девушку и даже попытался пару раз ее пригласить куда-нибудь, сопровождая это неловко сказанными комплиментами, это еще сильнее оттолкнуло его от нее в свое время. Теперь же она поняла, что он все это время относится к ней не просто с уважением, а особенно.

Перемены принесли позитивное ощущение, ведь каждый рабочий день напоминал предыдущий. Но не теперь. Поменялось что-то и в самой девушке. Она поняла, что порой люди отнюдь не такие, какими хотят казаться.

Он знал своего сына, знал,

что он родился бойцом, гладиатором,

ломать ребра и крошить зубы его удел.

Так или иначе, она не спешила поддаваться проснувшейся симпатии и пыталась ей противостоять. Новак через две недели после описанных ранее событий пригласил девушку на чашку чая после работы, предложив взять девушке с собой подругу или друга, прекрасно понимая, что она не имеет ни первого, ни второго. Однако он просчитался. У Миланы был очень близкий друг, которого она предложила в качестве их спутника. Новак был не против такого присутствия, тем более что и Милана кое в чем просчиталась, рассчитывая, что Авраам станет катализатором исключительно дружеской волны общения. Третий был в курсе симпатии сына еще задолго до того, как она открылась ей. Разговор между отцом и сыном произошел несколько месяцев назад, но Авраам и виду Милане не подавал на их традиционных чаепитиях и ужинах. Порой он вглядывался в ее чистые глаза и с печалью понимал, что у его сына мало шансов быть рядом с ней. Он знал своего сына, знал, что он родился бойцом, гладиатором, ломать ребра и крошить зубы его удел. Как ни пытался он посеять покой в его бурном нраве, ему за много лет удалось лишь превратить его в озлобленного, малообщительного человека.

Каждый день после работы, во сколько бы Новак ни освободился, он заканчивал свой день в тренажерном зале. Он обустроил один из гаражей, поставил пару тренажеров и разные груши. Порой Новак проводил там по несколько часов, смотря каким тяжелым был день, причем чем насыщенней негативом он был, тем дольше длилась тренировка. После физических упражнений он словно превращался в благородного человека. Однажды Авраам, уже устав ждать конца тренировки, а Новак не выходил из своего «логова» уже четвертый час, пошел к нему сам.

Авраам застал сына за грушей и, глядя, как сын работает с этим предметом, в очередной раз восхитился бойцовскими навыками Новака, глядя на его рельефный торс, поставленный, акцентированный удар, словно пушечный выстрел, резкие, четкие передвижения вокруг нее, молниеносные связки из ударов. Эта картина заворожила отца, и сейчас он как никогда понимал, что сын сделал выбор в пользу отца, а не по своему усмотрению.

Он ушел из спорта, будучи выдающимся спортсменом. Он пришел в мир, скучный ему, непонятный, там, где люди говорят за спиной, а не в лицо. Новак, увлеченный и абсолютно отрешенный от внешнего мира, заметил присутствие отца не сразу. Через некоторое время он ухватил его сидящий силуэт боковым зрением.

Остановившись, он спросил неровным от сбитого дыхания голосом:

– Что-то случилось, почему ты здесь?

– Я хочу послушать тебя, а не говорить самому, – любящим голосом ответил Авраам.

– Да я и сам рад поговорить с тобой… Но тема… Довольно сложная.

– Ты ведь знаешь, сложных тем между нами быть не должно, – очень глубоко, но с отеческой нежностью произнес Авраам.

– Нет, отец, ты не совсем меня понял, точнее, я неправильно изъясняюсь.

Мне кажется я нашел человека, но он явно не искал меня…

– Новак после сказанного вопросительно посмотрел на отца, рассчитывая на его понимание и на то, что ему не придется объяснять все буквально.

Но после мгновенной паузы он все же сказал все как есть с присущей ему прямотой, которая перешла к нему от отца:

– Дело в Милане. Ты ведь сразу понял, что она особенная, правда? – отец кивнул сыну, но не произнес ни слова, дав говорить ему. Новак продолжил:

– Она такая неземная. Знаешь, в ней нет людской «грязи». Она чистый человек. Я так плохо с ней поступаю порой, ну на работе я недостаточно организован, ты ведь знаешь, а она всегда меня прикрывает, делая порою даже мою работу. Нет, это, конечно, не главное. Просто я рад, что меня прикрывает именно она.

– Я полагаю, и это не главное, – очень аккуратно спросил отец.

– Нет… – глубоко вздохнув, ответил Новак и продолжил, тихо, но внятно говоря с отцом:

– Что бы она ни делала, она делает это по-особому. У нее есть то, что было у мамы, то, что сейчас уже никому не нужно, то, что отличает настоящую девушку от большинства нагламуренных игрушек. Шарм, – искренне взглянув на отца, произнес парень. Облокотившись на стену, он глубоко и печально произнес: – И я даже не мечтаю, чтобы она была рядом со мною. Знаешь, я никогда не был избалован ни деньгами, ни чем-либо еще. Все, что я трачу, я зарабатываю сам, – продолжал Новак уже с большим чувством и поменяв положение на более напряженное, опершись локтями на колени: – А все кругом раздули миф о богатеньком мальчике и его папиных игрушках. Меня это не задевает, ты знаешь! – утвердительно произнес сын и продолжил, жестикулируя руками и встав на ногу, но не повышая голоса: – Эти крысы вечно роются в чужом белье и выносят его напоказ, да мне и стыдиться нечего, у некоторых репутация далека от совершенства, просто в сравнении с моими промахами, так они первые крикуны… И как я могу позволить себе обращать внимание на такую нечисть.После короткой паузы, словно набрав воздуха, он со всей злостью, что осталась в нем после нескольких часов физического изнурения, со всей искренней злостью очень громко произнес:

– И она такого же мнения обо мне! Ты представляешь, думает обо мне со слов этих… паразитов!

Немного пройдясь по помещению, уже более рассудительно и спокойным голосом он продолжил:

– Да, я не сахар, знаю. Но ее это никогда не касалось.

– Я полагаю, и на это есть основания, у тебя к Милане очень глубокое чувство. Если ты сравнил эту девушку с Моникой, то она значит для тебя непомерно много, – сказал Авраам и продолжил: – Эта девушка изумительна, и видит Бог, я люблю ее так же сильно, как любил бы родную дочь, как люблю тебя, мой сын. Тебя таким, какой ты есть… – Авраам сделал паузу, дабы отступил ком, подступивший к его горлу и грозящий слезами. Новак тут же посмотрел на него с огромной печалью, приняв на свой счет фразу, сказанную отцом, она показалась ему характеризующей его как несостоявшегося, как сына человека.

Но после того как отец продолжил начатую им речь, слез радости от понимания не смог сдержать сын. – Таким, какой ты есть, мужественным мужчиной, который никогда не бежал от трудностей. Те, кто говорят о тебе плохо, не прошли и четверти твоих трудностей жизни, от которых я никогда тебя не оберегал, и ты меня поймешь, я думаю. Я хотел, чтобы ты стал мужчиной. И ты стал. Ты даже лучше, чем я ожидал от тебя. Я горжусь сыном, которого воспитал мужчиной. Который никогда не показывал и не покажет спину врагу. Который, как истинный спартанец, не спрашивает, сколько их. Он спрашивает, где они, не важно, трудности или враги. Если бы рядом с Миланой, а она дорога мне, как только человеку может быть что-то дорого настолько сильно, насколько это возможно, и если бы рядом с ней был рядом ты, я был бы этому рад безгранично. Но если ты спросишь меня, я задам тебе вопрос, на который ты вряд ли сможешь ответить. Что ты сделал для того, чтобы ее мнение о тебе поменялось? Да, ты ведешь себя иначе с нею, но все же и своих чувств не показываешь. Я однажды сказал тебе…

Новак перебил отца, произнеся вполголоса слова, сказанные ему много лет назад, но не забытые ни на минуту:

– Есть те, кто ждет подарков, а есть те, кто заслуживает награды.

– Да, да, сын. Именно эти слова. А разве сейчас ты не ждешь, что Милана возьмет да и все поймет? Ты ждешь подарка от жизни, но сам его заслужить не пытаешься.

Новак, окончательно запутанный и расстроенный, снова сел рядом с отцом. Авраам понимал, что сейчас все сказанное уложится в голове, и со временем придут правильные мысли, которые выльются в правильные поступки. Авраам хотел поговорить с сыном и еще на одну важную тему, но понимал – сейчас не время, но разговор долго ждать не может.

Прошло некоторое время, и, как мы уже знаем, Милана действительно поменяла мнение о молодом человеке, чья репутация была довольно подозрительной. Пришло время назначенного Милане свидания, и, как и было уговорено, ее сопровождал друг, коим предстал Авраам. Новак был в роли ожидавшего. Он был одет в костюм, но без галстука, по вечерне-официальному. Но это была лишь дань заведению, потому что в ресторан иначе не зайдешь. В тот вечер молодой человек неожиданно для себя пришел к выводу, что не любит рестораны. И предпочел бы сейчас какое-нибудь семейное кафе. Новак сидел за столом, подобно принцу. Его манеры так сочетались с его мужественной внешностью, что на девушек любого возраста он производил неизгладимое впечатление. Но до интрижек и гулянок ему на самом деле никогда не было дела. Иногда он, конечно, мог закатить вечеринку, вроде той, последствия которой могли закончиться плачевно для его статуса и положения в обществе. Это были крики отчаяния, связанные с тоской и одиночеством. Но, романтик в душе, он очень тяжело переживал после них. В большей степени за мнение отца и любимой девушки. Но теперь, когда девушка его мечты хотя бы не думает, что он окончательный идиот, Новак просто счастлив, и он полностью погружен в мысли, как оно будет, если Милана придет к следующей ступени мнения о нем: «А он ничего…»

Двое появились в зале. Галантный пожилой джентльмен и очаровательная девушка в чудесном черном платье. Ее волосы, свободные от заколки, так ей шли, и вообще, Новак, впервые увидев девушку в таком обличье, которое, кстати, отражало ее истинную натуру девушки с безупречным вкусом и попросту самой заядлой модницы, просто лишился дара речи. На мгновение он подумал, что это вовсе не та, кого он ждет, но такой фактор, как наличие его отца в качестве спутника, постепенно убеждал его в обратном. Он встал, приветствуя отца рукопожатием, а Милану нежным поцелуем в руку, он обошелся с ней, как с принцессой, и с этой минуты он полюбил ее еще больше, чем даже думал, что любит ее. Он сначала полюбил ее натуру, а сейчас влюбился и в ее внешность.

Авраам по большей части молчал за столом, но время от времени принимал участие в разговоре двух молодых людей. К его удивлению, им много о чем было поговорить. Он всегда думал, что они абсолютно разные натуры и просто несовместимы, кроме как в деловом процессе. Но о делах в этот вечер не говорили. По прошествии часа Авраам попросил у Миланы разрешения удалиться, без ее сопровождения, сославшись на легкую усталость. Девушка согласилась, взяв с него слово, что как только он доберется до постели, позвонит ей. Когда они остались вдвоем, то общаться вдруг перестали на некоторое время. Новак, теперь уже не стесняясь отца, мог откровенно любоваться Миланой. А девушка, в свою очередь, оставшись без щита, стала смущаться.

Новак знал ее походку наизусть

и узнавал ее просто по стуку каблуков.

– Когда ты вошла, я не узнал тебя, – начал Новак.

– Ну, на работу я не ношу вечерних платьев, да и волосы всегда собраны… – неловко ответила девушка.

– Дело не в платье или прическе, дело в твоем настроении, а оно уже отображается в твоем внешнем виде. У тебя настроение хорошее, это меня радует, я не привык радоваться по этому поводу. Это ощущение для меня новое…

– А на работе я такая замороченная, да? – по-детски смущаясь и неловко отбиваясь словами, сказала Милана.

– Пройдемся?

– Да! – незамедлительно ответила Милана, неожиданно громко, резко отрываясь от бокала с водой, пить которую стала большими глотками, сопровождая это отрывистыми взглядами по всему залу, только бы не смотреть на молодого человека напротив себя.

Она встала и быстрым шагом пошла к гардеробу. Новак смотрел, как она уходит, и не верил своему счастью. Сколько раз он наблюдал эту походку, украдкой следя за Миланой из окон офиса. Пока Милана спускалась на лифте, Новак бежал к лестнице и сбегал по ней на второй этаж, пробегал до конца коридора, из последнего окна отдела канцелярии хорошо было видно, как Милана выходила из здания и проходила около ста метров до метро. Новак знал ее походку наизусть и узнавал ее просто по стуку каблуков. А сейчас он проводит ее. И это было самым большим счастьем для него за много лет. Он расплатился и пошел в том же направлении.

Когда девушка увидела Новака, выходившего из ресторана и направлявшегося в ее сторону, ее опять охватило легкое волнение. Но на этот раз справиться с ним ей было легче, потому что не приходилось сидеть прямо напротив него, можно было просто смотреть вперед или под ноги. Они шли довольно медленно и общались так же неспешно и размеренно. К концу прогулки Милана поймала себя на том, что ей хочется чаще смотреть на молодого человека, нежели отводить от него взгляд. У подъезда дома молодой девушки он протянул ей руку и, когда она сделала ответное движение, парень нежно поднес ее руку к своим губам и, слегка коснувшись ее, поцеловал. Милана почувствовала, как мурашки покрыли ее руку, а потом неожиданной волной пробежали от затылка до копчика.

Она быстро, но не грубо забрала руку. Улыбнувшись, поблагодарила за вечер и подошла к двери. Ее смущение снова нашло на нее, и она от волнения неуверенно, с третьей попытки справилась с домофоном, резко обернулась, расплывшись в смущенной улыбке, и забежала в дом. Эту улыбку он будет помнить весь вечер и всю ночь.

Он не забудет ее и на следующий день. А потом будет вспоминать в минуты одиночества или неприятностей. Она останется у него в памяти на всю жизнь. Он постоял еще некоторое время, смотря на ее окна. Когда он увидел в них свет, улыбнулся ему в ответ и направился по обратной дороге.

Второе приглашение Новака последовало на следующее утро. Это была неформальная просьба составить компанию на пробежке. Приведенный Миланой аргумент, свидетельствующий, что в округе нет ни одного предназначенного для пробежек поля, и самое главное, тот факт, что Новак живет за городом, а Милана на другом конце города, не стали убедительными отговорками и для молодого человека, и впоследствии для Миланы. В это утро она ни как обычно, суетилась и переживала, что все время прячет свои волосы, а ей так хотелось бы распустить их…А как иначе, ведь это пробежка, а не свидание.

– Доброе утро!! – голосисто заявил молодой человек, абсолютно сонный и, судя по всему своему виду, не спавший практически всю ночь, да еще и проехавший столько миль, но жутко счастливый и заинтересованный.

– Доброе… – жалобно протянула она.

Некоторое время они пробовали бежать по тротуару, но по окончании детской дистанции в 30 метров плавно перешли на шаг, переглянувшись и одобряюще кивнув друг другу.

«Милана» – самое главное мое произведение, и я не хочу заканчивать его чем-то естественным. Испортить хорошее можно только попытками совершенствовать то, что и без того законченно и цельно. Я заканчиваю «Милану» этими строками, чтобы вам было что вообразить о ней еще, чтобы история никогда не заканчивалась, чтобы я мог думать о ней всегда и чтобы вы знали, что она – это все мы, только в лучшем нашем виде.

В оформлении обложки частично использована фотография с https://curiator.com/ по лицензии ССО.

В оформлении изображений в тексте использованы фотографии с https://www.pexels.com/ и с https://unsplash.com/ по лицензии CC0.