Спаситель Свиней

Он стер дрожащими руками иней с лица и разглядел перед собой лежащего мужчину огромного роста, одетого в лохмотья черного цвета. Видневшийся из-за ворота затылок казался бледно-серой полоской, а в волосах пострадавшего запуталась тина и грязь.

Наклонившись, Дауд почувствовал едкий запах, и подумал, что достал из воды не того. Закрыв ладонью лицо, перевернул неизвестного и тут же отпрянул. Распухший от воды утопленник выглядел мертвым, и что хуже – умершим очень давно.

Вдруг пальцы утопленника дернулись, изо рта его полилась вода, превращаясь в большую лужу. С каждой секундой тело его утончалось, сдувалось, приобретая привычную форму.

До боли закусив свой кулак, чтобы не закричать, Дауд отступал от лужи, пока не подпер стену спиной. А когда вода коснулась кончиков пальцев, понял, что не в силах удержаться на ногах. Закрыв глаза, он свалился на пол, и следом – во тьму…

Глава 6. Рассвет

Его тело горело, болело, а вокруг все неустанно крутилось, звенело, шепталось, кричало и приближалось, а после уходило прочь. Сквозь пелену дремы Дауд понял: его, лежачего, катят по длинному коридору больницы.

Тяжесть слипшихся век не давала ему полностью открыть глаза, как после продолжительного дневного сна, потому все, что он смог разглядеть – убегающая вниз его взора линия белого потолка, яркие вспышки подвешенных к потолку ламп. Точно кто-то быстро включал и выключал свет, непонятно лишь кто и зачем. От этого сумбура его голова пошла кругом.

– Прошу Вас, не надо, остановите, – не смог произнести он; говорить мешала плотно прильнувшая к лицу кислородная маска.

Где-то внизу, под ним, скрипели колеса, а перед лицом, в такт этому скрипу, мелькала, раскачиваясь на подвесном штативе, прозрачная колба с надписью: «Хлорид натрия, 0.9%». Тянущаяся из колбы трубка капельницы заканчивалась в его руке.

Линию потолка отрезал сумрак лифтовой комнаты. И снова зажегся свет, на этот раз серый, болезненный, похожий на свет фонарей Карлова моста, пробивающийся сквозь вьюгу. Дауд чувствовал, как поднимался вверх, но источник света не приближался. Попытался протянуть к нему руку, но что-то его не пустило.

– Пожалуйста, лежите спокойно, – сказала медсестра откуда-то сбоку, где он не мог видеть.

Затем все снова потемнело, а вокруг завертелось, закружилось…

В следующий раз его разбудил голос молодого мужчины.

– Дауд, Вы слышите? – спросил посетитель.

Продрав глаза, Дауд смог разглядеть на фоне белой палаты лишь расплывчатый силуэт, облаченный в темные одежды.

– Кто Вы?

– Меня зовут Кристоф Адлер, я полицейский. Мы виделись однажды, около полугода назад.

– Где я нахожусь?

– Вы в больнице Томайера. Вас доставили сюда позавчера.

– Как я тут оказался?

– Ваш знакомый по имени Ладислав вызвал скорую. Вы едва не утонули, к тому же у Вас было переохлаждение, но Вашему здоровью больше ничего не угрожает. По крайней мере, именно так мне сказали врачи. Можете смело благодарить друга, он спас Вам жизнь.

Дауд задумался. Перед его мысленным взором десятками пролетали портреты знакомых людей, каждый из них называл вслух свое имя. И, пусть голоса их сливались в неразборчивый говор, он был уверен в одном:

– У меня нет ни одного знакомого с таким именем.

Может, Ваш сосед, или знакомый вашей подруги, – пожал Адлер плечами. – У Вас, ведь, есть подруга? Сестра? Ханна, кажется.

Дауд кивнул. Ему хотелось спросить, откуда полицейскому известно ее имя, но он не решился.

– Я знаю, Вам сейчас нелегко, – проявил заботу Адлер, хотя и сам понял, что звучат слова несколько наигранно и неправдоподобно. – В общем, если расскажете о том, что помните, обещаю от Вас отстать.

– Почему Вы спрашиваете?

Полицейский вздохнул, опустил глаза в блокнот, перевернул листок, раздумывая над ответом.

– Вчера утром неподалеку от Вашего дома было найдено тело неизвестного мужчины. По предварительным данным, он умер приблизительно в то же время, когда и Вы попали в больницу.

– Он утонул?

– Скажем так: не исключено, что его раны могли иметь насильственный характер.

– Я подозреваемый?

– Нет, – нервно ответил Адлер. – Но я надеюсь, что Вы сможете пролить свет на происшествие. Пожалуйста, ответьте на мой вопрос, – он подался вперед, выдержал паузу. – Что Вы помните?

Дауд попытался приподняться с кровати, облокотившись на спинку. Безуспешно.

– Я видел кого-то, – ответил он. – Наверное, этого парня, очередного самоубийцу. Я достал его из воды и отнес в дом, но к тому моменту он был уже мертв.

– Достали из воды? Вы уверены?

Дауд кивнул и смутился, встретив удивление на лице полицейского.

– Уверен, а что?

– Тело нашли в реке. В Вашем доме никого, кроме Вас не было.

Закрыв глаза, Дауд вдавил затылком подушку. В его голове вместе с мигренью нарастал белый шум. Образ мертвого тела, небрежно брошенного на пол посреди гостиной, не отпустил, даже когда на закрытые глаза легла ладонь. Он как наяву видел отражение своего испуганного лица в разрастающейся под ногами луже.

– Вам плохо? – поинтересовался Адлер. – Если Вам плохо, я позову врачей.

– Жил по ночам под мостом человек, – прошептал Бенеш.

– Что Вы сказали?

– Я точно помню, как достал из воды мертвеца.

Из краткого курса лекций по психиатрии «Иллюзии и галлюцинации», который заставляли проходить в академии, Адлер запомнил, что люди, находящиеся под действием раздражителей, способны испытывать обман восприятия чаще других. И ярче других. Его опыт полнился показаниями подозреваемых и свидетелей с неустойчивой психикой, придумывающих детали преступления на ходу. Описанные ими картины можно было встретить в бульварных журналах, в публикациях молодых авторов детективных рассказов. В отличие от авторов, ложные свидетели, потерпевшие и подозреваемые углублялись в детали настолько, что сами начинали верить в свои истории. К тому же медицинская карта Бенеша подсказала, что последний в прошлом страдал от тяжелой формы психоза. Не является ли стресс причиной рецидива?

Стоя в палате, полицейский погрузился в мысли так глубоко, что они выразились извилистой мощной морщиной на его лбу.

– Может, Вам это приснилось? – хмыкнув, спросил он и закрыл свой блокнот.

Перебирая свои последние воспоминания, Дауд подумал: а ведь обычно, проснувшись, он всегда понимал, что увиденное было лишь сном, пусть даже на это уходила минута-другая времени. Однако этот сон казался реальным настолько, что ставил под сомнение даже то, что происходит прямо сейчас.

– Не знаю, – ответил он. – Мне нужно отдохнуть.

– Хорошо, Дауд. Я оставлю Вашему врачу свои координаты. Если удастся что-то вспомнить – дайте знать.

* * *

Штатный патологоанатом полицейского отдела Феликс Гилевский не терпел посторонних глаз в прозекторской, потому старался держать двери в нее запертыми.

Кристоф Адлер был знаком с его повадками без малого три года, но до сих пор настораживался, когда Гилевский, пригласив к себе внутрь, запирал за ним двери на ключ.

– Что тут у нас? – спросил Адлер, указывая на обнаженное тело жертвы, найденной накануне под Карловым мостом, а теперь лежащее на металлическом столе. Голова и ноги неизвестного были накрыты простыней.

– Мужчина, возраст около 30 лет, рваная рана в районе грудной клетки и верней части брюшной полости. Смерть наступила от обширного повреждения внутренних органов, повлекшего кровопотерю. Сердце отсутствует. На запястье правой руки несколько глубоких шрамов.

– Он пытался вскрыть себе вены?

– Когда-то давно, в молодости. Но, очевидно, он не знал, что вены следует вскрывать вдоль, а не поперек.

Прозектор улыбнулся. Он часто улыбался. А из-за того, что большую часть времени он проводил в морге, улыбка его казалась всегда неуместной, потому у посетителей вместо положительных эмоций вызывала раздражение. Адлер догадывался, что это как-то связано с дорогостоящими зубными протезами, которые прозектору установили в прошлом году.

Гилевский продолжил:

– На голенях видны красные узлы – следствие продолжительной болезни туберкулезом. Полагаю, он устал сопротивляться и решил покончить с собой.

– Вы считаете это самоубийством? Нет ли у него следов на шее от механической асфиксии?

Гилевский быстро замигал, словно его заключение было итак очевидным и исчерпывающим и иных пояснений не требовало.

– Удушение? Пан Адлер, его добрая половина тела покрыта гематомой от удара, который он принял грудью. Если таковые следы и имелись, то сейчас мы едва ли их найдем.

Следователь неохотно посмотрел на округлую рану в груди потерпевшего, словно второго норовили проткнуть столбом.

– Чем можно нанести подобное ранение?

– На его коже остались остатки древесины. Полагаю, он не рассчитал и бросился с моста на ледорез. Кажется, позавчера была сильная вьюга, верно? Он мог его не увидеть сверху.

– Его могли сперва убить, а затем сбросить с моста?

Прозектор прищурил один глаз, сомнительно качнул головой.

– Как судебно-медицинский эксперт с 11-летним стажем могу сказать: человек нанести подобные увечья попросту не способен. К тому же в этом не было никакой необходимости: если бы не эта рана, этот несчастный скончался бы от переохлаждения, так и не добравшись до берега.

Тяжело вздохнув, Адлер направился к выходу. Голос Гилевского догнал его уже в коридоре.

– Кристоф, иногда мне кажется, что Вам не хватает работы. Не гоняйтесь за призраками, иначе призраки начнут гоняться за Вами.

Глава 7: Созидающий

Глубокой воскресной ночью, где-то вдали от центра, где картографы провели условную черту города, шагал насквозь продрогший мужчина. От мороза швы на его старом черном пальто дали трещину, рваные полы, спутавшись, тянулись до самой земли. Несмотря на холод, он старался держаться уверенно. Звон его каблуков, бьющих брусчатку, разносился по окрестностям эхом. Редкие загулявшиеся прохожие принимали его за тень, и лишь вглядевшись, узнавали в нем человека. Но скоро и они перестали ему попадаться.

Он шел, изредка останавливаясь, направляя взор в звездное небо, опутанное редким свинцом облаков. И глядя на звезды, он слышал их чудесные голоса. Ему хотелось закрыть глаза, чтобы глубже проникнуть в их песни, погрузиться в них, утонуть, раствориться и возродиться новым. Но звезды пели лишь тогда, когда он смотрел. Им нравилось его внимание.

Кто-то мог бы высокомерно сказать: «Да он психически больной!» Но странник знал наверняка: слышать звезды – это божественный дар, которого оказался достоин лишь он.

В близлежащих домах погасли огни, превратив окна в аллею зеркал. Странник видел в них свое отражение: бесформенная рослая фигура, увенчанная бледным лицом, на котором сияют красного цвета глаза. Глаза знающие, глаза жаждущие, глаза страждущие и пылающие. Он привыкнет к этим новым глазам. Скоро. А затем привыкнет и его милая Петра.

Весь город безропотно сдался на милость спокойным снам. Спали матери с детьми и бездетные, бедняки и богачи, трудолюбивые и лентяи, честные и лжецы… Спал и клошар в хромом переулке, прижимая к себе собаку, укрывшись мохнатым пледом, но его разбудил стук каблуков. Он встрепенулся, уселся, заботливо переложив морду пса с груди на колено, взял в руки табличку с надписью: «Даже одна монета способна сотворить чудо!»

– Не подбросишь мелочи, парень? – обратился старик туда, откуда доносились шаги.

Неизвестный остановился напротив:

– Я голый, прости, не сегодня, отец.

Старик подался вперед. Его округлые ноздри расширились, гулко вбирая воздух.

– От тебя скверно пахнет, ты болен?

– Нет, я просто смертельно устал, – отвечал спокойным голосом странник. – Неужели, мой вид тебя не пугает?

Бездомный поднял голову верх. Неяркий свет пьяной луны осветил его слепые глаза.

– Сынок, я не видел людей уже более десяти лет, да и те, кто мне был знаком, в воспоминаниях выглядят туманно. К тому же мало ли в мире страшных мужчин? «Вот приоденешься, и жизнь наладится», – произнес он мечтательно, точно в памяти его промчалось что-то ясное и прекрасное. – Раз тебе нечего мне предложить, тогда ступай домой. Кем бы ты ни был, ступай, а мне лучше выспаться.

– Блаженны сонливые, ибо скоро они уснут, – произнес странник с некоторым самолюбованием и наклонился. – Кем бы я ни был… а знаешь, кто я, отец?

– И кто же?

– Черный человек, – прошептал он.

Бездомный не смог вспомнить, что значат это имя, но оно оставило после себя дурное послевкусие. Он запрятал эти воспоминания вглубь чертогов разума, и не желал туда погружаться. Тем не менее, он настороженно вздрагивал, слыша удаляющиеся твердые шаги. И сердце его не покидала тревога, даже когда наступила тишина.

На другой улице странника остановил случайно пойманный им взгляд с витрины. На него смотрел манекен, наряженный в строгий костюм из магазина с вывеской «Почти новое». Странник приблизился и встал так, чтобы отражение его лица совпало с головой манекена. Около минуты он изучал наряд, кричащий своей дороговизной и серьезностью: темно-синяя ткань в лунном свете поразила его глубиной черноты, но на свету она переливалась, точно металл, а поблескивающая фурнитура напоминала тяжелые стальные заклепки.

Облюбовав «выкованный из железа» наряд, он сказал сам себе: «Старик прав: приоденешься, и жизнь наладится. Чем представительнее человек выглядит, тем больше он вызывает доверия».

Рослая фигура склонилась к земле, цепкие пальцы впились в обледеневшую брусчатку и вынули из нее один кирпич. Одно движение кисти наотмашь и снаряд вынес витрину. Зазвучала беспокойная сирена. Человек зашел внутрь, обнажился и примерил одежду. Теперь его образ в отражении зеркала принял четкие приятные очертания. На стенде с аксессуарами он прочитал совет: выберите галстук под цвет ваших глаз.

Ему не хотелось уходить. Колокол сирены показался приятным. Она звучала так громко, словно сообщала не о какой-то битой витрине, а предупреждала о пришествии чего-то великого. Или кого-то.

Его нога не чувствовала твердь бренной земли почти 3 десятилетия, а теперь он вернулся, и вместе с ним вернулась к жизни и его прежняя цель: найти свою подругу Петру. Но перед тем как вернуться к ее поискам, ему нужна встреча с одним старым знакомым, единственным, способным навредить его миссии по воссоединению.

Странник жаждал, чтобы Петра узнала о его возвращении, узнала, и как можно скорее. Вспомнила, признала, сдалась на его милость, склонившись к ногам. Он перешагнул через разбитые стекла витрины и продолжил свой путь под песни сладкоголосых звезд. Разрушающий, преступающий, но он и есть созидающий.

* * *

Потерпевший, владелец магазина «Секонд Хэнд» Лукас Стижский облокотившись на стойку у дежурной части отдела полиции района Кобылис, внимательно наблюдал за движением глаз дежурного, изучающего поданное заявление о краже.

– Значит, Вас ограбили сегодня, – сказал дежурный усталым сонным голосом и бросил взгляд на время. Часы показывали 8.05 утра, а значит, в отдел вот-вот явится начальство.

Несмотря на то, что Стижский был тучным и медлительным на вид человеком, словами он семенил и не стеснялся сквернословить в присутствии третьих лиц.

– Да, черт знает, что твориться в последнее время! Только представьте: разбили витрину, накидали посреди примерочной какого-то мусора! Вандалы, бессовестные вандалы!

– То есть, еще и порча имущества?

– Конечно! И я знаю, кто это сделал!

– И кто же?

Стижский наклонился, просунув руку в окно, ткнул в заявление пальцем.

– Это словаки. Они держат магазинчик напротив. Месяц назад они сказали мне, что магазин подержанных вещей портит общий вид нашего района. А ведь они понятия не имеют, каких трудов стоит добыть ношенные вещи в хорошем состоянии. И что мне теперь прикажете делать!? – закричал он.

Дежурный посмотрел на человека, стоявшего у входной двери. Сетчатое непрозрачное стекло не дало ему понять, начальник это, или нет.

– Пан Стижский, пожалуйста, успокойтесь! Ваш магазин застрахован?

– Естественно!

– Значит, витрину Вам компенсируют, а она и то стоит дороже, чем украденный костюм.

– Между прочим, этот костюм принадлежал дипломату, и он надевал его раз, может два, и я на него 950 крон потратил.

В отдел вошел начальник. Дежурный поднялся, готовясь к докладу по форме, вернул Стижскому заявление и сказал:

– Проверьте еще раз список похищенного, и на этом пока закончим.

Стижский недовольно фыркнул, но перечить не стал. К уже имеющимся: «Костюм «двойка» от «Canali», молочная рубашка, черные броги, кожаный широкий ремень, вельветовый галстук ярко-красного цвета», он добавил «глянцевые солнцезащитные очки».

Глава 8: Умные свиньи

Слепое зимнее солнце просочилось сквозь занавес густого тумана и осветило двор, посеребренный крупицами соли, разбросанной для лучшего сцепления подошвы с землей в зимнее время. 60-летний мясник Томаш лениво поднялся с кровати, приоткрыл окно, впустив в дом прохладного январского воздуха.

Улицы полнились людьми, праздновавшими наступление Нового года, но старик Томаш к подобным мероприятиям не привык. Лощёный календарь со стены сообщил ему, что наступил день забоя скотины.

Ежедневная ревизия показывала, что в стаде на текущий момент пребывает 18 голов взрослых свиней и 8 маленьких поросят. Содержать такую ораву не просто. День забоя нравился мяснику как минимум потому, что на какое-то время приходилось кормить на одну свинью меньше, а переоценить их аппетит невозможно.

Мясник приносил им еду трижды в день: три килограмма зеленого травяного корма, столько же тыквы и картофеля. Каждый раз он задумывался: а чувствуют ли свиньи вкус еды? Молодняку помимо прочего давал мел. Свиньям мел не нравился, потому приходилось их заставлять его есть. Вчера голову мясника посетила странная мысль: он ежедневно скармливает скотине количество еды по весу, равному его собственному.

Легкий ветер покачивал сухие деревья, принося с соседских дворов восторженные крики детей, играющих в снежки. Недовольный погодой Томаш не спеша оделся и задержался на несколько секунд у дверей перед тем, как покинуть дом.

Его двор был единственным на улице, окруженным высоким забором из жестяных перекрытий. На том настояли соседи, не приемлющие, чтобы мясник забивал скотину на глазах их детей.

Стены ветхого хлева, выросшего посреди двора, подпирали деревянные бруски, из щелей между перекрытиями торчала солома. Под закутанной слоями из пенополистирола крышей болтался на ветру конусообразный фонарь. Старик отворил обшарпанные скрипучие двери и засеменил по дому свиней.

Царивший внутри скверный запах животины казался мяснику привычным. В ответ на звук шагов из задней части хлева послышалась свиная возня. Валявшиеся в смеси грязи и сена поросята замигали глазами и вильнули скрюченными хвостиками. Им не впервой было лицезреть сцены свиноубийства, но на их аппетите и поведении это никак не сказывалось.

Как-то ради интереса мясник подал свиньям потроха их сородича, умерщвленного накануне. Ненасытное стадо съело и это. Теперь старик был точно уверен: свиньи – глупейшие из существ, живущие лишь с одной целью – быть съеденными.

Откормленного для забоя двухсоткилограммового борова вот уже сутки хозяин держал в сторонке от остальных тварей, позволяя питаться только водой. Сейчас боров смотрел на него голодным взглядом животного, неразумного от вершины пятака до кончика хвоста.

Обычно чтобы поднять голодную свинью, достаточно было поманить ее кормом, однако боров с самого начала воспротивился: принялся ворочаться и визжать, а потом и вовсе лег в грязь. Мясник Томаш, как человек бывалый, надел ему на голову ведро, и свин, поднявшись, попятился. Оставалось лишь его направить к столбу в центре хлева.

Боров с безразличием рассматривал топор в человеческих руках, не узнавая в нем орудия истребления своего рода, запекшаяся кровь на котором уже почернела, но еще продолжала фонить.

«Отличный экземпляр, – приценился мясник, глядя на животное. – Полтора центнера сочного мяса».

В этот раз за разделкой туши следило все стадо. В какой-то момент мяснику стало не по себе от такого количества участливых глаз. Однако решив, что свиньи по природе своей не способны осознать глубину и значение происходящих вокруг них событий, оставил их без внимания.

Закончив разделку, он снес мясо в морозильную камеру и возвратился в дом, почитал газету, послушал радио, посмотрел телевизор. Перед сном он принял Рогипнол и некоторое время лежал в кровати, не смыкая век, ему по-прежнему грезились десятки черных кругленьких глаз, пристально следящие за каждым его шагом, движением.

Уснуть удалось лишь к полуночи. Этой ночью ему снились умные свиньи, которые зачем-то кормили людей.

В глубине ночи послышался треск – это ветер сломил ветвь сухого дерева. Старик Томаш невольно открыл глаза, потер их сухой ладонью. Вдруг он увидел свет в окне, идущий от хлева. Неужели он снова забыл выключить чертов фонарь? Его соседка Тамара периодически жаловалась и лично ему и участковому, что свет фонаря мешает ей спать. Отношения мясника и соседки лишь недавно стали налаживаться, портить их не хотелось.

Накинув на себя халат, он вышел на улицу, хрустя по свежему снегу, добрался до хлева, и удивился – двери оказались открытыми. Зажег свет, вошел внутрь – ставни загона были нараспашку, но свиньи не спешили никуда выходить. Вместо этого они собрались в кучу и направили пятаки вверх, обнюхивая ворсистый халат мясника. Один поросенок попытался укусить его за пояс. Мясник оттолкнул его ногой, захлопнул ставни загона, и с улыбкой сказал:

– Глупые твари.

– Они не глупые! – раздался раздраженный, но сдержанный мужской голос позади. – Они как дети…

Встревоженный старик развернулся на звук. У входа в хлев стоял мужчина, одетый в темный костюм. Без очков мясник не смог разглядеть лица неизвестного, его силуэт казался размыленным: точно шахматный король в черном теле с бледным лицом.

– Они очень похожи на людей, – продолжил странник. – Даже говорят, что их сердце можно пересадить человеку. Очевидно, такому же бессердечному, как ты.

– А ты еще кто? – неуверенно спросил мясник.

Странник молчал.

– Я тебя спрашиваю, черт возьми, ты кто такой?

И вновь нет ответа.

По улице пронесся ветер, качнув подвесной фонарь. Свет вздрогнул, моргнул и затрясся.

– Проваливай с моего двора, парень, пока я не вызвал полицию! – громко высказал Томаш. – Проваливай, или я за себя не ручаюсь!

Он рванулся к стене, где обычно висел его большой мясницкий топор, однако инструмента на месте не было. Сталь блеснула в противоположном конце хлева, в руках неизвестного.

Увидев это, мясник осекся и ахнул, его голос зазвучал прерывисто и приземисто:

– Ты, это… послушай, парень, давай договоримся: бери что нужно, и уходи, ладно?

Странник шагнул в его сторону.

– Что ты хочешь? – вздрогнул старик.

– Я хочу, чтобы ты кричал.

Черная фигура рванула в сторону мясника, сбила его с ног и возвысилась, точно обух топора над свиньей. Твердая рука неизвестного вцепилась в шею Томаша и принялась вдавливать жертву в грязь. Старик вырвался из хватки и от ужаса закричал, но крик его разбился вдребезги от ударов, звонких, тяжелых, словно по камням били копытами.

Глава 9: Про психов и полицейских

Соседка мясника Тамара Помалинова, живущая в доме напротив, была известна в узких кругах начальников дежурных частей, как «профессиональная потерпевшая». Ее звонки, поступавшие чаще всего среди ночи, могли взбудоражить разве что новых дежурных. Те, кто проработал более полугода, уже с легкостью могли узнать ее по голосу, услышав лишь пару фраз. В большинстве случаев она сыпала жалобами на шум, мешающий спать, а иногда и на общество в целом. В конце концов, дежурные, привыкшие заниматься куда-более важными делами, перестали воспринимать ее всерьез.

В этот раз Тамару встревожил не шум, а яркий свет с противоположного двора – это среди ночи горел фонарь над хлевом мясника Томаша.

– Обещал же выключать, – недовольно бросила она, глядя в окно, и потянулась за телефоном, стоявшим на прикроватной тумбочке. – Ох, сейчас я задам тебе трепку.

Она принялась крутить телефонный диск, но вдруг услышала отдаленный металлический скрип дверей, ведущих во двор мясника Томаша. Этот звук Тамара ни с чем не спутает. Но ведь он по ночам со двора ни ногой, подумала она.

Насторожившись, она приглушила свет лампы. Со двора напротив вышел мужчина, одетый в темный наряд и остановился в тени. Тамара поняла, что это не сосед – он был выше ростом, да и сложен иначе.

Некоторое время, притаившись, она наблюдала за ним сквозь щели занавеса. Неизвестный поправил галстук, причесал волосы, после этого некоторое время бесцельно стоял. Тамара не видела его глаз, но вдруг почувствовала, что смотрит он на нее.