В постели с миллиардером

– А я не могу сделать этого просто так? – изогнул Роберт вопросительно бровь.

– Дай-ка подумать… – Печенька принял такой вид, будто сосредоточенно о чем-то размышляет и секунд десять спустя выдал свой вердикт:

– Зная тебя – нет, не мог. Ты вообще в последнее время стал довольно скучным типом.

– Ну, не всем же порхать по жизни, как мотылёк, – фыркнул в ответ Роберт. – И падать, как слон, когда та в очередной раз надает тумаков, – добавил он с сарказмом.

– Твоя правда, – охотно признал Славик. – Так всё-таки, каков повод для этой внеплановой тусы?

– Дядя Петя сошел с ума, – мрачно поведал Роберт.

– О, так мы празднуем! – оживился Печенька и, махнув бармену рукой, воскликнул:

– Шампанского нам!

– Да какое, к черту, шампанское?! – оборвал поток его радости Роберт. – Он хочет, чтобы я в обмен на его акции женился.

Лицо Печеньки заметно вытянулось в ответ на такие новости и приняло скорбное выражение, когда он проговорил:

– Ты прав. Тогда водки, – кинул он подошедшему к ним бармену.

А дальше, слово за слово, рюмку за рюмкой, Роберт выложил Славику все, что успело произойти с ним за этот день. Упомянул он и урок нравоучения, который ему преподали в детском саду.

– Она так и сказала – жаль, что не ударила сильнее? – изумлённо переспросил Славик.

– Так и сказала! – подтвердил Роберт, кивая головой, которая начала ощутимо затуманиваться.

– Ах, какая женщина… – вздохнул Славик в ответ и вдруг протянул заплетающимся языком:

– Слу-у-у-шай…

– А? – вяло отозвался Роберт.

– А может тебе это… обдурить дядьку?!

– Как? – заинтересовался Левицкий, отрывая взгляд от рюмки.

– Надо найти другую! Невесту то бишь, – решительно заявил Славик.

– Точно! – хлопнул Роберт рюмкой по стойке. – Надо нанять какую-нибудь актрису…

– Не-е-е-ет, – протянул Печенька. – Актрису нельзя! Запалит. Справки наведёт и запалит, точно говорю.

– А кого же тогда? – нахмурился Левицкий. – Модель?

– Да ну, – отмахнулся друг, поморщившись, – забудь ты про этих своих силиконовых подруг, расписанных как хохлома! Обычную надо. Из простых людей. Чтобы поверил!

– И где ж я тебе ее возьму? – спросил Роберт с иронией. – На улицу мне, что ли, выйти и начать приставать к каждой встречной: не хотите ли, мол, за меня замуж по расчету?!

– Ну зачем же к каждой? И зачем же замуж? – возразил Славик и, вытянув указательный палец, изрёк:

– Может, дядь Петя ваще блефует? А ты себе хомут на шею повесишь!

– Так что ты предлагаешь-то? – спросил Роберт нетерпеливо.

– Ну так счастье же само тебе в руки плывет! – взмахнув руками, Славик даже наглядно продемонстрировал этот процесс. – Надо нанять эту… воспиталку!

– Татьяну… Борисовну? – уточнил Роберт.

– А ты ещё с какой-то вос…воспы… воспу… короче, еще с какой-то такой успел познакомиться? – спросил Славик, оставив попытки выговорить слишком длинное слово изрядно заплетающимся уже языком.

– Нет, – помотал головой Роберт.

– Тогда решено! Подумай сам: в детском саду наверняка платят очень мало, а ты ей можешь предложить за непыльное дельце огромные деньжищи! Ну а взамен ей только и надо, что смотреть на тебя влюблёнными глазами, что при твоей-то внешности будет совсем нетрудно… ну, в крайнем случае, обаяешь ее, как ты умеешь. И – готово! – подвёл Печенька итог и, явно утомившись от столь длинной речи, запил ее новой порцией водки.

– Дело говоришь! – согласился Роберт и, быстро посмотрев на часы, поспешно поднялся на ноги, после чего выудил из кармана кошелек, бросил на стойку несколько купюр крупного номинала, а затем скомандовал:

– Пошли!

– Ку-куда? – не понял Славик.

– Свататься! – ответил Роберт и, хоть и не без труда, но все же прямо держа спину, направился на выход.

Роберт понятия не имел, до скольки работают воспитатели, как, в общем-то, совершенно ничего не знал о детях вообще, но со всем нетрезвым пылом надеялся сейчас, что застанет эту Татьяну Борисовну на месте. Успеть к ней казалось ему сейчас настолько жизненно важным, что он с упорством взбесившегося трактора буквально волок за собой едва стоявшего на ногах Славика и выпустил того из своего цепкого захвата только тогда, когда они оказались перед дверьми, за которыми чуть больше часа назад скрылась его языкастая воспитательница со своей шумной оравой.

– И что теперь? – спросил Роберт вслух, ни к кому в особенности не обращаясь – скорее, просто пытаясь сообразить, что делать дальше.

Потерявший опору в виде руки Роберта Печенька прислонился к стене и неожиданно выдал истину:

– Цветы надо!

Черт, точно, цветы. И как ему это на ум-то не пришло? Впрочем, если разобраться, Роберт никогда ещё не дарил женщинам цветов – в его жизни конфетно-букетный период ухаживания как таковой отсутствовал в принципе. Женщины всегда охотно шли к нему в постель сами, а потом, расставаясь, он просто дарил им дорогие подарки, чтобы скрасить горечь потери и это, надо сказать, всегда работало. Во всяком случае, претензий он никогда не получал. И теперь совершенно не задумался о том, что порядочные люди ходят делать предложение – пусть даже фиктивное – с цветами и прочими прибамбасами, которые так любят обычные женщины.

Пошарив вокруг себя взглядом, он вдруг удовлетворено хмыкнул и сказал:

– Будут цветы!

После чего, под изумлённым взглядом Славика направился к ближайшей клумбе, где ещё росли какие-то хоть и полузавядшие, но все же цветы, и, спешно надергав – местами прямо с корнями – из всего этого нехитрый букет, подошёл обратно к двери и решительно постучал. Причем так громко, что Славик аж вздрогнул и, сползя на корточки, на удивление расторопно для своего состояния нестояния скрылся за близрастущими кустами, пробормотав:

– Я, пожалуй, тут… полежу.

Впрочем, ретирада друга Робертом осталась почти не замечена, потому что через считанные мгновения дверь садика распахнулась и на пороге показалась Татьяна Борисовна собственной персоной. Все в тех же очках, все в том же унылом сером костюме. Одним словом – мечта, а не невеста.

– Татьяна Борисовна! – выпалил, не теряя времени даром, Левицкий. – Позвольте пригласить вас…

– Это что? – прервала она его, указывая на несчастный букет. – Цветы с нашей клумбы?

– Виноват, – склонил Роберт голову и, кинув на нее многообещающий взгляд исподлобья, сказал:

– Обещаю исправиться и осеменить! – и, в ответ на изумлённый взгляд серых, по-кошачьи раскосых глаз, добавил:

– В смысле – клумбу! Но, – выставил он указательный палец, – при одном условии! Если вы согласитесь…

– Господи, да вы же пьяны! – снова перебила Татьяна Борисовна со смесью удивления и отвращения на лице, а затем… захлопнула перед его носом дверь.

Что?! Захлопнула дверь?!

Роберта настолько поразил сам факт того, что его ухаживания не нашли в ней отклика, что первый порыв – снова забарабанить в чёртову дверь – был им в итоге задушен на корню. Вместо этого он, с досадой отбросив проклятые цветы, повернулся в ту сторону, куда уполз Печенька и, словно желая уточнить, было ли это на самом деле или просто ему померещилось, спросил:

– Она что… отшила меня?

В ответ на его вопрос из кустов послышался только безучастный храп.

Присев на каменные ступени крыльца, Роберт сжал начавшую трещать голову руками и в который уже раз за этот дурацкий день, подытожил:

– П*здец.

* * *

Вчерашний день был странным во всех отношениях. Хорошо хоть я успела вымотаться настолько, что, прибыв домой, просто приняла душ, упала в постель и заснула. Никаких мыслей, никаких удивлений на тему того, как вообще со мной могло всё это случиться.

Зато утром, ещё находясь в полудрёме, я поняла, что думаю… о том мужчине, что пообрывал все несчастные цветы на детсадовской клумбе. Роберт, кажется. Да, Роберт. Именно так его и звали, и имя это очень и очень ему подходило. Лишнее напоминание о том, что он весь – из другого мира, начиная с имени, заканчивая дорогущей одеждой, цена на которую начиналась от нескольких моих годовых зарплат.

А вообще… зачем я вообще о нём думаю? Вчера я видела его в первый и в последний раз в жизни, а это означало – прочь все мысли о том, кто никогда мне больше не встретится.

Откинув одеяло, я прислушалась к звукам, доносящимся из кухни. Хлопнула дверца холодильника, включился телевизор, через стенку донеслись очередные дебаты очередных политиканов. Значит, дед дома.

– Доброе утро, – поздоровалась я с ним, едва вышла из своей комнаты, по пути завязывая пояс на халате, и услышала в ответ привычное:

– День уже давно.

– У кого день, а у кого утро, – парировала я. – И кое-кто вчера работал допоздна.

Дедуля не отреагировал. Вялая попытка дать понять, что я не в восторге от его похождений, прошла мимо ушей Александра Константиновича.

– Как вообще дела? – поинтересовалась, устраиваясь за столом, пока дед не умчался куда-нибудь ещё. И услышала неожиданное:

– Всё хорошо. Сегодня гости у нас.

Он открыл холодильник и продемонстрировал мне стоящую на верхней полке банку икры и лежащую рядом упаковку красной рыбы. На дверце – две бутылки шампанского. Говорить, что лучше бы эти деньги пошли в фонд сломанной плиты или отвалившегося кафеля я не стала.

– Твоя Елена Викторовна придёт? – уточнила я, не зная, радоваться или нет тому, что в этот раз у дедушки, кажется, всё серьёзнее, чем в предыдущий.

– И не одна. Сына приведёт знакомиться.

– С кем?

– Ну, не со мной же. Я его уже видел. С тобой.

– Вот как…

Я тяжело вздохнула. По правде, со страхом ожидала того момента, когда дед примется устраивать мою личную жизнь, и вот, похоже, он наступил. Нет, такая забота была мне в некотором роде приятна, но… Но я всё ещё надеялась на то, что всё не так плохо.

– Приготовь чего-нибудь, ну, как ты умеешь. Они приедут к четырём.

Я бросила взгляд на часы. Прекрасно. Три часа на все чудеса, а ещё вроде как надо выглядеть более-менее пристойно…

– Ладно. Пойду в душ, потом готовить, – буркнула я, понимая, что мой первый выходной накрылся медным тазом. Что дедушка, впрочем, воспринял совершенно нормально. Кивнув, полез в свой волшебный шкафчик, где стояли запасы его наливок, и я поняла, что до моих пожеланий провести субботу на диване возле телевизора ему нет никакого дела.

– Танечка, а вы ведь с детками работаете? – во второй раз за последние полчаса спросила Елена Викторовна, оказавшаяся весьма приятной женщиной полной комплекции, как раз такой, какую любил дед.

– Да, с детками. В детском садике.

– Значит, деток любите.

Она бросила на сына Вову красноречивый взгляд, и тот подвинулся чуть ближе ко мне. Едва только они вошли в нашу квартиру, как я поняла, что начинаю злиться. Хотя, вроде бы, особо на меня никто никогда не давил, и знакомство с Владимиром совсем ни к чему не обязывало, но… Неужели лысеющий мужчина сорока с лишним лет, обладатель весьма внушительного живота – это и есть тот самый «принц», в котором дедуля увидел того, с кем я могла бы построить семью?

– Татьяна, ещё шампанского? – предложил Владимир, и я помотала головой.

– Нет, спасибо. У меня есть.

Он замолчал, очевидно, не зная, о чём говорить. Я не знала тоже, потому принялась и дальше ковыряться в салате.

А вот дедушка и Елена Викторовна чувствовали себя словно рыбы в воде, и то ли под действием наливок, то ли просто потому, что были менее скованы в сложившихся обстоятельствах, вовсю обсуждали, как отправятся завтра или в музей или на концерт.

– Танечка, а вы любите Стаса? – неожиданно вопросила Елена Викторовна, и я удивлённо округлила глаза, пытаясь воскресить в памяти всех своих немногочисленных мужчин. Стаса среди них ожидаемо не оказалось.

– Какого Стаса? – выдохнула я и всё же допила шампанское.

– Ну, Михайлова, – в голосе Елены Викторовны послышалось разочарование.

– А, Михайлова. Тот, который поёт про рассветы и туманы?

– Да.

– Очень люблю, – соврала я, чтобы только от меня отстали. – Вы его поклонница?

– Да! – Глаза Елены Викторовны загорелись от восторга, и я слабо улыбнулась ей. Я уже предвидела, как посиделки перейдут в вечер песен имени Стаса Михайлова и мысленно готовилась в ближайшее время обозначить дедушке своё нежелание впредь знакомиться с сыновьями и внуками его пассий. И когда Владимир поднялся из-за стола и предложил сходить с ним на балкон покурить, я, ни разу не бравшая в рот ни единой сигареты, с благодарностью кивнула.

Прохладный ветер заставил поёжиться, но всё же чувствовать на себе касание осенней свежести было гораздо приятнее, чем сидеть в душной кухне в той компании, к которой я была совершенно не готова морально. И снова в памяти всплыл образ Роберта. Я невесело хмыкнула, покосившись на увлечённого прикуриванием Владимира, отвернувшегося и прикрывающего рот ладонью. У Роберта, разумеется, были совсем иные встречи. В дорогих местах, с партнёрами по бизнесу, например, или со старыми друзьями, с которыми они учились в крутом столичном университете. Или вообще где-нибудь в Кэмбридже. И это лишний раз доказывало, насколько мы из разных миров.

– А ты вообще чем по жизни планируешь заняться? – неожиданно бодро перейдя на «ты», воскресил беседу Владимир, вырывая меня из плена размышлений о мужчине, который этого совершенно не заслуживал.

– Я? – машинально переспросила, будто рядом с нами на балконе был ещё кто-то. – Я уже занимаюсь. Работаю воспитателем.

– Ну, это не дело, – припечатал Вова. – Копейки наверное платят?

И я снова испытала злость. Какое ему вообще дело до того, сколько и кому где платят?

– Я вот бизнес замутить хочу. – Он оперся локтями о перила балкона и посмотрел вдаль. Выпустил изо рта струйку дыма, и я поняла, что Вове в принципе плевать на меня. Зато покрасоваться перед той, кто занимается «не делом», он был очень даже не прочь. – Сейчас пару гаражей возьму. Пока в кредит, но отдать планирую быстро. Сделаю сервис, у меня ребята есть – в этом рубят. Бабло хорошее можно зарабатывать.

Он продолжал говорить, а я стояла и думала о том, заметит ли он, если я сейчас просто уйду обратно в квартиру, оставив его наедине с гаражными мечтами?

– …эй, Тань! – окликнул он меня, и я вздрогнула. – Ты, говорю, давно куда-то ездила? Ну там, в Туркестан хоть?

– В Туркестан? – не сразу поняла я сути вопроса.

– Ну, в Турцию.

– Вообще ни разу не ездила.

– Зря. Там хорошо. И дёшево, если по горящей. Скатаемся, как подкопим деньжат.

Это было так… внезапно, что я едва сдержала нервный смешок. Вчера – Роберт с букетом с детсадовской клумбы, сегодня – целый Владимир с «щедрым» предложением. Кажется, на моей улице перевернулся грузовик с женихами.

– Спасибо, но… как-нибудь в другой раз, – поспешила я отказаться от приглашения. – А сейчас хочу вернуться. Прохладно.

Ретировавшись с балкона, я зашла в лифтовой холл, и тут же Вова очутился рядом. Бесцеремонно положил мне руку на плечо, будто вообще имел на это какое-то право. Я уже собралась было возмутиться и скинуть с себя его конечность, когда двери старенького лифта разъехались в стороны, и из него вышел тот, кого я меньше всего ожидала увидеть.

Так и застыв в этой нелепой позе, я моргнула раз-другой, будто рассчитывала на то, что мне привиделось, и выдавила из себя первое, что пришло в голову:

– Сегодня клумбы остались целы?

* * *

Вообще-то, обычно Роберт Левицкий не нажирался до такой степени, чтобы поутру не помнить, как накануне добрался до дома, но на сей раз, похоже, это был именно тот случай. И что было самым ужасным во всей этой ситуации – Робу категорически не нравилось то немногое, что он мог в данный момент вспомнить. Может, картинки оборванных клумб и строгий взгляд серых глаз из-за очков, которые мелькали в обрывках воспоминаний – это просто ночной кошмар? Не мог же он и в самом деле надраться до такой степени, что пошел свататься к этой воспиталке? Или всё-таки мог?

Вздохнув, Роберт протянул руку к прикроватной тумбочке и пошарил по ней рукой вслепую, ища бутылку минералки, которая всегда там стояла. Во рту поселилась такая засуха, что думать о чем бы то ни было, пока не глотнет спасительной влаги, просто не было сил.

Осушив всю бутылку за один присест, Роберт сел в постели и попытался ещё раз воскресить в голове события вчерашнего вечера.

Итак, хорошо это или плохо, но воспиталка, запустившая в него мячом, ему, определенно, совершенно не привиделась. Эта Татьяна, прости Господи, Борисовна. Славик, вероятно, не почудился тоже – данный вывод Роберт мог сделать по тому храпу, доносящемуся сейчас из гостиной, что был хорошо знаком ему еще со студенческих времён. Краем сознания Роберт отметил, что у его домработницы, похоже, завтра будет плохой денёк, потому как крепким желудком Печенька никогда не славился. И лучше даже не представлять, что сделалось теперь с дорогущим французским ковром Саванери, постеленным на свою беду в этой самой гостиной.

Впрочем, плевать на ковер. Гораздо больше Роберта беспокоил вопрос: неужто эта бесцветная девица и правда его отшила? Не то, чтобы он сильно жалел о том, что не успел сделать ей предложения, но сам факт для его гордости был довольно-таки унизительный. Хотя и помимо того, что его продинамили, проблем у Роберта было по горло. Потому что дядюшка с его нелепым требованием жениться ему тоже, к сожалению, явно не приснился.

И тут стоило признать: предложение Печеньки нанять какую-нибудь девицу, дабы представить ее как свою невесту, не было лишено, стыдно сказать, трезвого зерна. Этим Роберт мог решить сразу две проблемы: отвязаться от неизвестной ему Анечки, показав дяде, что в его личную жизнь не стоит вмешиваться, и получить акции фирмы, если сумеет убедить Петра Сергеевича в искренности отношений с другой женщиной. Ну а если дядя не блефует и будет настаивать на женитьбе – что ж… брачный договор и контракт на оказание определённых услуг способны решить многие проблемы. А потом, когда получит наконец в свое владение полный пакет акций семейной фирмы, Роберт быстро оформит развод, а перед дядей предстанет безутешным брошенным мужем. В общем, с какой стороны ни посмотри – план Славика, пусть и сочинённый на пьяную голову, был всё-таки просто прелесть, как хорош.

Оставался только один вопрос: где же взять девицу для воплощения этого плана в жизнь? Ибо друг был прав: нанимать актрису или модель затея довольно рискованная – дядя может провести расследование насчёт личности невесты и прийти к определенным, совершенно ненужным Роберту, выводам. А значит, нужна самая обыкновенная девушка и, как ни крути, а вчерашняя воспитательница была всё-таки ровно то, что надо. Тем более, оставить просто так факт того, как она обошлась с ним вчера, Роберт не мог. Никто ещё не смел столь бесцеремонно отшивать его, пусть даже пьяного вдрызг и с цветами с клумбы.

Значит, решено. Он предложит Татьяне Борисовне сыграть его невесту. И в этот раз он поступит совершенно иначе. Больше никаких оборванных клумб и каких-либо цветов вообще. Ведь это, в конце концов, исключительно деловое предложение и сделает он его соответствующим образом.

Кивнув сам себе в знак того, что принял окончательное решение, Роберт вдруг понял, что есть одна проблема: если вчера была пятница, значит сегодня, очевидно, суббота, и, следовательно, по выходным детский сад наверняка не работает. Ждать до понедельника он тоже не может – проклятый ужин назначен уже на завтра. Стало быть, придется выяснить домашний адрес Татьяны Борисовны и нанести ей визит именно туда.

Не без труда отыскав телефон, обнаружившийся на полу, Роберт быстро набрал номер своей секретарши Анжелы и коротко изложил ей суть дела:

– Анжи, у нас недалеко от офиса, на проспекте Мира, есть детский сад. Там работает воспитательница Татьяна Борисовна. Срочно выясни ее домашний адрес и скинь мне смс-кой.

– А номер садика, шеф? Или точный адрес? Проспект мира большой, – ответила секретарша.

– Господи, Анжела, я же сказал – рядом с офисом. Где-то напротив сквера. Ищи, – недовольно приказал Роберт и оборвал связь.

Иногда секретарша, вот как сейчас, чудовищно его раздражала, переспрашивая все по сто пятьдесят раз. Впрочем, винить ее Роберт не мог – как начальник он был далеко не подарок. И хоть и прощал своим подчинённым ошибки, обходились они им, как правило, довольно-таки дорого.

Препоручив Анжеле задачу найти адрес будущей невесты, ещё не подозревавшей о своем счастье, Роберт наконец поднялся с постели и направился в гостиную – проведать Славика и заодно выяснить у него те детали их вчерашних похождений, что сам он вспомнить не сумел. Впрочем, на Печеньку надежд было тоже не слишком много, учитывая, что тот ещё на выходе из бара совершенно не стоял на ногах, будучи человеком, которому, чтобы опьянеть, много было не надо.

Однако, одна из забытых Робертом подробностей минувшего вечера обнаружилась сама по себе – спала на его несчастном ковре, обутая в одну туфлю, вернее даже сказать – облаченная в одну лишь туфлю, потому как ничего из одежды на дамочке больше не было вообще. Вторая красная туфля находилась на пороге гостиной и там же, в обнимку с ней – Славик.

Прикрыв рукой глаза от представшего ему зрелища, Роберт искренне понадеялся, что это не он довел неизвестную ему женщину до столь обнажённого состояния. И ещё больше надеялся на то, что состоянием этим он не воспользовался. Потому как абсолютно не в его привычках было снимать по пьяни первую попавшуюся девку.

Тот факт, что он был совершенно одет, внушал Роберту определенную надежду на то, что он эту «Венеру Урбинскую»[1] не трогал. Вид Печеньки, так и не доползшего до гостиной, впрочем, намекал на то же самое. Но, в общем-то, у Роберта не было ни малейшего желания выяснять, кто и зачем раздел эту красотку, он хотел сейчас лишь одного – чтобы ее тут не было.

Наклонившись к ней, Левицкий потряс девицу за плечо, и, когда она повернула к нему голову и отбросила с лица белокурые локоны, кратко, но безапелляционно, сказал:

– Подъем. Собирай свои вещички и на выход.

– А заплатить? – спросила девица, принимая сидячее положение и даже не торопясь чем-либо прикрыться.

Нащупав во внутреннем кармане пиджака кошелёк, Роберт весьма порадовался тому факту, что незнакомка не успела обчистить его карманы и вообще квартиру. И хотя сильно сомневался, что они с Печенькой ей хоть за что-то должны, сунул девице в руки несколько крупных купюр и указал на дверь:

– Вон отсюда. И побыстрее.

Надо отдать ей должное – собралась она довольно оперативно. И до того торопилась исполнить его приказ, что на пороге споткнулась о Славика, в результате чего тот наконец-то открыл глаза и, недовольно что-то проворчав, поднялся с пола. Девица же, захватив освобожденную Печенькой вторую туфлю, быстро ретировалась, и, когда за ней захлопнулась дверь, Роберт спросил друга:

– Ну и где мы её взяли?

– Понятия не имею, – просипел тот и, бессмысленным взглядом пошарив по сторонам, сказал:

– Пить хочу.

– Возьми минералку в холодильнике, – отозвался Роберт и, когда Славик направился на кухню, пошел за ним следом.

– Как я понимаю, из вчерашнего ты помнишь не больше моего? – задал Левицкий риторический, в общем-то, вопрос, после того как Печенька наконец блаженно выдохнул, жадно проглотив залпом литр воды.

– Ну-у-у, – протянул тот в ответ, задумчиво почесав затылок, – помню, как мы куда-то пошли из бара…

– Вот и бери тебя с собой свататься, – хмыкнул Роберт.

– Ё*ушки-воробушки! – выдохнул Славик, падая на стул. – Ты таки это сделал?

– Таки да. И, так как мне отказали, намереваюсь сегодня сделать ещё раз.

– Ты хорошо подумал? – осведомился Печенька, глядя на Роберта так, будто сомневался в его душевном здоровье.

– Очень даже хорошо. Поэтому – спасибо за идею, но сопровождать меня больше не надо, – усмехнулся Левицкий и, кинув взгляд на часы, коротко выругался, обнаружив, что уже почти четыре часа вечера.

А значит – у него остались буквально сутки на то, чтобы сделать Татьяне Борисовне исключительное и совершенно деловое предложение и успеть обговорить с ней все детали предстоящего спектакля. Посему, оставив потрясенно молчавшего Славика и дальше раздумывать над тем, в своем ли он, Роберт, уме, Левицкий направился в ванную комнату, чтобы привести себя в порядок перед столь важной и весьма необычной для него встречей.

Как Роберт и ожидал, жила Татьяна Борисовна в недорогом спальном районе на окраине города, факт чего подтверждал резонность размышлений Славика о том, что крупная сумма денег, которую Левицкий собирался ей предложить, будет для языкастой воспитательницы весьма не лишней. И потому Роберт совершенно не рассматривал того варианта, что Татьяна Борисовна может не согласиться на эту, хоть и весьма своеобразную, но все же работу, для которой он собирался ее нанять. И тем более неожиданной стала для Роберта картина, представшая его глазам, когда он наконец добрался через все триждыклятые пробки до дома воспитательницы и вышел из лифта на ее этаже. А именно – то, как неизвестный ему мужик обнимал за плечи Татьяну Борисовну, которую Роберт уже считал своей пусть и фиктивной, но все же невестой.