(Аноним, участник и глава региональной ОПГ, дважды судимый за разбой и вооруженное нападение в составе преступной группы, – о cвоей жизни в 1990х годах).

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ВЕСНА

РОЗЫ И ПАПОРОТНИКИ

Ранняя весна 1997 года. Россия. Где-то под Петербургом.

– Ты че тут делаешь?

– Ухаживаю за растениями в оранжерее. Константин Сергеич приказали.

– «Приказа-ли»? выпендриваешься?

– Я пошутила…

– Ты че, дерзкая, что ли?

Круглое серьезное лицо, жесткие складки вокруг широкого рта, узкие губы презрительно сжаты, взгляд темных глаз мрачный и холодный, и очень короткая стрижка… Друг Хозяина… Девчонка, работающая в оранжерее – серо-зеленые глаза, русые пряди из-под выгоревшей черной банданы, кукольное личико, бледное и испуганное. Она чуть вздрагивает от его следующего вопроса, заданного тихим, хриплым, прямо—таки бандитским голосом, но вдруг так же сжимает губы (они дрожат) – очень похоже на него, на Друга:

– А это что?

– Это – папоротник… блехнум горбатый, блехнум гиббум…

– Чевооо?!

– Папоротник. Просто папоротник.

– Горбатого, што ли, лепишь…

– Что вы имеете в виду?

– Что имею, то и введу… Я еще понимаю – пальмы тут, ананасы, а это-то зачем?

– Константин Сергеич… пожелал, чтобы в оранжерее росли… розы, папоротники, гербера, аспарагус… эээ… аспидистра… монстера.

– На хрена?

– Я не знаю… но он сказал, чтобы это были растения, из которых обычно в магазинах букеты составляют.

Он недовольно смотрит на розы. У него нос «уточкой» – сломан был, что ли? Этот грубый лобастый мужик явно не в настроении, но разве она тому причиной, хотя… не стать бы вдруг каналом какой-нибудь агрессии, случайной куклой для битья. Спокойнее, спокойнее надо.

– Ты про них все знаешь, да?

– Не все, но что-то знаю.

– Расскажи че нить.

Ой, блин, страшно… Ее предупреждали в кадровом агентстве: хозяева и гости этого дома – люди сложные. «Охранный, кхм, так сказать, бизнес… – Менеджер агентства, многозначительно глядя Лене в глаза, кивал ей, – обстановка конфиденциальности…» Лена смотрела на него как загипнотизированный змеей кролик и тоже кивнула. Ситуация прояснилась, когда она увидела поближе местных обитателей – хозяина того же, урода, бандитские рожи его сопровождающих-оруженосцев (видимо, охранников), и гостей: сразу стало ясно, что лучше к ним и не подходить, и не приближаться. И лучше всегда помалкивать. Еще более далеко идущие выводы она сделала, однажды увидев у двоих страшенных мужиков, стоявших возле черной большой машины, припаркованной на заднем дворе дома-дворца – оружие, автоматы, а в теленовостях что-то было про нападение на какого-то предпринимателя и перестрелку где-то на окраине города. Жуть…

Но если спрашивают – куда деваться? не молчать же. Хозяевам жизни как-то не принято отказывать. А что ему рассказать-то… А, да, – розы.

– Тут… розы… вот, видите… миниатюрные. Хорошо для оранжерей. И для букетов. Они… эээ… стойкие, в смысле – не болеют, и света им не так уж много нужно, как… как… как остальным видам роз. И обрезку хорошо переносят, потому что тут… как сказать – их и обрезать надо сильно, для формирования бутонов, и зеленую массу оставлять – это им тоже нужно, для… неважно. И их специально выводили для теплиц, эти сорта. Но они и в саду будут хорошо расти. Если ухаживать нормально.

У него такой вид – не понять, слушает он или думает о чем-то своем. Смотрит на розы.

– В Сибири розы не растут.

Она и не рассчитывала, что он вступит в диалог. Ей надо что-то сказать? Что?

– А… вы… где, то есть откуда… из Сибири?

– Иркутск.

Она там не была никогда и вряд ли туда поедет. Деньги ей нужны на другое. Много денег. Если, конечно, удастся подзаработать как следует здесь, у хозяина этого роскошного огромного дома на тридцать комнат, от которого постоянно пахнет водкой (от хозяина, не от дома же!), с огромной же оранжереей из двух отсеков, с полутемным тамбуром – переходом между ними; и с гаражом на десять машин, и с садом чуть на не гектар, и с открытым бассейном с подогревом (открытый бассейн! здесь! на севере!), и с прудом с зеркальными карпами и парой лебедей, и с парой пони в загончике, и с огромным тиром-стрельбищем на заднем дворе… Если удастся заработать, если дадут, и не выгонят. Надо, чтоб не выгнали – деньги здесь ей платят опупенные. По сравнению с тем, что бы она заработала в научном институте по своему профилю. Или в магазине. Пока – платят. Ясно же, что оранжерея – это случайная придурь хозяина; розы с папоротниками вместе – это же смешно… Иркутск. Это далеко. И что он делает здесь, в культурной столице? Спросить – страшно. Это для нее – вежливое продолжение беседы, а для него, скорее, – праздное любопытство, не получить бы в лоб, лучше промолчать – быстрее отвяжется. Да и работать надо – работы до фига, папоротники и розы плохо уживаются в одной оранжерее, одним – влажность и тень, другим – солнце и жара, и влажность. Но желание хозяина – закон.

Какой у него парфюм? Очень приятный аромат. Сразу понятно, что очень дорогой, редкий. И сразу ясно, что мужской. Брутальный.

А он – симпатичный? Большие черные глаза…

Гость хозяина переводит свои большие черные глаза на нее, смотрит внимательно ей в лицо, потом меряет всю ее взглядом, с головы до ног, уверенным, придирчиво-мужским. Смотрит на ее худенькие ноги, обтянутые тонкими черными лосинами и криво улыбается. Девчонке кровь бросается в лицо, ее словно поймали на месте преступления, ей становится вдруг очень душно в жаре оранжереи, она сглатывает комок в горле, опускает голову и слышит его хмыканье. Он поворачивается уходить: песок чуть скрипит под его ногами, она смотрит на них: она такого никогда не видела, это слишком, слишком дорогая обувь; черная тонкая кожа туфель натянута на колодке идеально, до зеркальной гладкости; точеный каблук – произведение искусства.

– Красивые… цветочки.

Она, не поднимая головы, кивает и шепчет: «спасибо» и все смотрит на его туфли, удаляющиеся по песку оранжерейной дорожки. Шаги, тихий аккуратный скрип. Лена украдкой смотрит: какой он, этот мужик – широкоплечий, коренастый, круглоголовый, крутая мощная шея, и он чуть раскачивается при ходьбе на крепких ногах. Про таких говорят: «от всего облика веет силой».

Как его зовут? Сколько ему лет? Лет сорок где-то.

Вздохнув, она опускается коленями перед кустом розы Cinderella на кусок мягкого пластика, берет садовую лопаточку; в этот момент дверь первого тамбура оранжереи, ведущая из дома-дворца, хлопает – и сюда врывается хозяин дома-дворца, Константин, блин, Сергеевич, – лопоухий, курносый, блекло-желтые глаза вытаращены, – и выпаливает, запыхавшись:

– Где, Олег?!

Душный воздух оранжереи приносит легкий запах водки. Лена, чуть подумав, встает с коленок, потому что ей кажется, что она должна всегда стоя разговаривать с хозяином, и переспрашивает, стараясь казаться вежливой:

– Какой Олег?

Константин Сергеевич крутит руками с растопыренными пальцами в воздухе:

– Ну вот, круглая голова такой, сюда пошел…

Она машет рукой дальше по оранжерее.

– Там.

– Ага.

Константин блин Сергеевич, – сокращенно Кабээс, они все его так называли, – уносится в указанном направлении. Влажный песок дорожки визжит под его ногами. Лена провожает хозяина глазами и задумывается.

Олег. Его зовут Олег.

* * *

…Обслуживающий персонал дома-дворца встречался два раза в день за обеденным столом – кормили здесь бесплатно. Двое разнорабочих, Петя и Коля, смакуя, постоянно обсуждали достоинства новых хозяйских машин, благо те появлялись чуть не каждый месяц. Машины Константин, блин, Сергеевич – с Лениной легкой руки все начали звать его именно так, или сокращенно, Кабээс, – частенько разбивал, пьяный. Убавляя голос, Петя еще и зло издевался над покупательским задором хозяина. Перечислялись названия марок машин класса «люкс», Коля в ответ медленно кивал. У Коли, кстати, был слегка умственно-отсталый вид, – неподвижный взгляд, замедленная речь, на голове – неизменная вязаная шапочка. Лоб весь в шрамах.

Горничными были две миловидные тетки, обе – в возрасте «за пятьдесят». Смысл такого кастинга Лена поняла не сразу. Эти взахлеб обсуждали количество и качество съестных припасов в кухне, мебель во дворце и иногда – наряды хозяйки, жены Кабээса, на которые удавалось полюбоваться в ее шкафах в ее отсутствие. Была еще кухарка, готовившая еду на всю ораву – хозяев и слуг, но она всегда невидимо обреталась во второй кухне наверху, в доме-дворце и с остальными не общалась, – кроме Коли.

Весь видимый персонал (кроме дегенерата Коли) дружно боялся и ненавидел и хозяев и их гостей. И чудовищно лебезил перед ними.

А Лене – не приходилось пресмыкаться ни перед кем. Константин блин Сергеевич, от которого пахло водкой, моргая, долго рассматривал ее университетский диплом и явно был впечатлен ее резюме. «Аспирантура, учебная практика… ну, соображаешь, как видно. Иди, работай. И чтоб оранжерея была – как у всех, только лучше. Поняла?». Раздавая указания о том, что выращивать, в духе – «пойди туда, не знаю куда, найди то, не знаю, что» – КБС в присутствии Лены почти никогда в оранжерею не приходил. Да хоть бы и зашел – она бы ему ответила на все вопросы, у нее все получается, а что не получается – получится. Ну, со временем. В саду были газоны и декоративные кустарники, их подстригал, по указаниям Лены, более смышленый Петя.

Хозяйка же – смазливая девица невнятных лет – то ли тридцать, то ли все пятьдесят, – была к оранжерее полностью равнодушна, и почти всегда полупьяна.

Дети у Кабээса тоже были, по сведениям горничных, они учились где-то за границей и в России мало бывали.

Кормили хорошо, привозили и увозили на работу – с работы, платили прилично, Лена даже купила сотовый телефон (и видик! видик, чтобы пересмотреть на кассетах всю мировую киноклассику); работа была ей знакома и нравилась, в дела хозяев она не лезла, и все бы ничего, только – не давал ей покоя этот Олег. Эти глаза, эта мощная гордая шея в вырезе пуловера, крепкая коренастая фигура. Весь такой – и пугающий, и притягательный. «Тьфу», – плевался в такие моменты в голове Лены эстетствующий интеллигент, знакомый с классикой литературы, – «банальщина». Впрочем, что толку себя ругать, всегда, когда кто-то ей нравится – мозги у нее выключаются. Другое дело – почему нравится? Ведь совершенно понятно, что ничем хорошим по жизни местные обитатели не занимаются, имея при себе автоматическое оружие и вроде как его… применяя? «Крыша», «стрелка», и «наезд» – это явно к ним и про них. И понятно также, что Олег этот – какой-то подозрительный криминальный деятель, «авторитет», но почему-то очень интересно: а человек он – какой? Невозможно же, чтобы настоящий душегуб вот так вот спокойно разгуливал по улицам в ботинках Барберри Лондон, благоухая изысканным ароматом, дивной смесью кедра, лаванды, ванили… Кажется, это называется – фужерный запах? В переводе «папоротниковый». А папоры и правда сладковато пахнут в лесу. Или разъезжал по улицам… на чем? Интересно, кстати, – а какая у него машина? Или «мерс» или «бумер». А он женат? А дети? Вид у него все же какой-то холостяцкий.

Да нет, ну нет, ну это же невозможно! Страшно ведь. Она не знает, кто они такие, местные жители, и не дай бог узнать, и лезть к ним не надо, и они близкое знакомство не приветствуют; и тех мужиков с автоматами она увидела случайно. Как потом выяснилось, в тот день всю прислугу утром вдруг согнали в автобус и повезли с территории усадьбы в город, а о Лене просто тупо забыли. А она пошла за землей на задний двор – не хватило для роз, и увидела. Землю она так и не взяла, в ужасе вернулась в оранжерею, пометалась там в исступлении ума: что же делать, что же делать? Но поскольку никто не шел явно ее убивать, – постепенно успокоилась и решила, что самым лучшим будет продолжать работать. Вписаться таким образом в окружающий пейзаж, может, и не заметят. Зверообразный мужик, «бык», как он называется на их языке (это объяснил ей знакомый, Костик, увлеченный блатной романтикой) допросил ее потом в оранжерее: где вчера была с одиннадцати до часу, че видела? Она сказала – сидела тут, вот, розы, эээ… окучивала. «Покажи». Показала. «И вот это еще пересадила», – на самом деле, папоротник был пересажен еще раньше, но «быку» необязательно об этом знать. Он все равно посмотрел на нее подозрительно, но отстал.

…В пятницу, ближе к вечеру, когда она работает в первом отсеке оранжерее, к крыльцу дома-дворца подъезжает черный «бумер», и с переднего пассажирского сиденья вываливается… Олег! Пьяно пошатнувшись, он наклоняется к задней дверце машины – из-за белой шелковой расстегнувшейся (ой, живот какой красивый, какой пресс!) рубашки выпадает и начинает раскачиваться на толстой золотой цепи золотая же круглая бляха-подвеска… Расхристанный, раскорячившись, как пьяный матрос на палубе корабля, шатаемого бурей, Олег вытягивает из салона машины за руку одну девицу, разряженную наподобие новогодней елки, потом – вторую, одетую также безвкусно и вызывающе, но еще к тому же и карикатурно грудастую… Обе они, тоже пьяные в дупель, повисают на нем, гогоча во всю глотку, визжат, как ненормальные, когда Олег, почти невменяемый, впивается поцелуем сначала в шею одной, а затем – в обширное декольте другой… Облапив обеих за выпуклые зады, он ведет их к двери дома-дворца. Всю группу сильно штормит, и только – это очевидно – благодаря усилиям ее лидера они не падают со ступеней крыльца.

Лена видит всю бесстыжую троицу через стекло оранжереи, в том месте, где она выходит к парадному крыльцу хозяйского дома. «Мне бы такой бюст, – я бы тоже не работала», – шепчет она с ненавистью, отвернувшись от гнусной сцены и обрывая старые листья папоротника. С досадой тут же понимая, что эти бабы безмозглые тут совершенно ни при чем, и не злилась бы она, если бы они висли на ее хозяине, Константине блин Сергеевиче. Вообще не обратила бы на это внимания.

А вот на этой крутой мощной шее с массивной золотой цепью на ней она сама бы хотела повиснуть.

Хотя – как повиснуть? Она даже не могла подойти поближе к нему, зачем бы она это сделала? Что она ему скажет? Она его совсем не знает, а он здесь, в принципе, вообще-то – хозяин, а она – прислуга. Оранжерея здесь, в общем-то, на фиг никому не нужна. Так, блажь. Или – «понты», как Костик говорит.

Спокойно. Это не смертельно. Да и не навсегда. Но для начала – надо о нем побольше узнать, об Олеге. Но как?

Горничные. В отличие от Лены, они проводили рядом с хозяевами больше времени. Они ей нравились обе, Женя и Вика, полноватые, добродушные, работящие, блондинка и брюнетка – их хлебом не корми, дай посудачить о ком угодно из телевизора. И стоило Лене только похвалить – у Жени – волосы, действительно роскошные, черные, длинные, пышные, а у Вики – «стиль работы», что после ее уборки – пол как языком вылизан, да рассказать, что смотрела передачи «из жизни звезд» (всего две, правда, – про этого, черта, как его, Прокоповича из Поля волшебства, и эту, как ее… дьявол, забыла; короче – из группы Сверкающие) – и для нее открылся неиссякаемый источник сведений о частной жизни хозяев.

Что хозяйка иногда бьет хозяина… («За что бьет-то? – Как – за что, Лена… За бл*…во, конечно…»)

Что хозяин любит очень молоденьких девчонок, и привозит их для себя, в основном, парами…

Что продуктов в кухне, и воды, и водки – запасы как на случай атомной войны…

Что подвалы в этом доме – больше, чем сам он. И что там хранится – неизвестно. Но однажды оттуда выгружали какие-то ящики.

Что в этом доме сейфов – как в коммуналке тараканов. И явные, и тайные… чуть не в каждой комнате.

Что в подчинении у КБСа – человек двадцать молодых крепких парней, спортсмены такие, рожи страшные… Приезжают изредка на шашлыки, пьют водку и стреляют на заднем дворе по бутылкам, возле какого-то неприметного сарая…

Что приезжают иногда и «гости дорогие», обслугу тогда ставят перед фактом- подготовьте все быстро и выметайтесь по домам. Автобус их обычно уже ждет.

Что иногда, когда нет жены Кабээса, весь дом-дворец на пару дней превращается в форменный бордель… Перевернутая и сломанная мебель, разбитые бутылки, простыни «черте в чем», иногда утром еще кое-где в кроватях девки спят-досыпают; лужи блевотины, какая-то белая пыль на столешницах, грязные шприцы…

(«И этот, круглологоловый, тоже пьет с ними вместе?» – Ну, иногда… Но вот уж он любитель баб, так любитель, привозит сюда каких-то, каждый раз новых… Вот уж любитель, так любитель…»)

Что КБС – что-то вроде «ширмы» при каких-то людях, и дом – не его, или его, но многие из здешних посетителей об него просто ноги вытирают.

«А кто вытирает, Вика?»

«А вот этот, круглоголовый, что на тебя наехал с розами-то…»

«А откуда вы знаете про розы?»

«Да я чего-то я пошла в дом через оранжерею, а там – вы с ним. Он такой злой… Я назад…»

(«Это не дом, это проходной двор какой-то!»)

«Он вообще теперь любит в оранжерее бывать, а потом проходит в кухню и – на задний двор. Так ведь короче, чем веcь дворец проходить и парадную лестницу… мрамор ее мыть – это ведь беда просто…»

«А почему решили, что с розами наехал?»

«Так ты потом на них так накинулась, на эти розы, копать там возле них… Мы и подумали, что он тебя отругал за розы…»

«Он не ругал…»

«Тебе повезло… КБС и он постоянно друг на друга гавкают, и на других он тоже ругается. Мы не слушаем, ну их, еще слушать это…»

О сути ругани узнать так и не удалось – горничные попросту никогда вслушивались в эти разговоры. И правильно делали, между прочим, подумала Лена. А ей, за ее праздный интерес, и влететь может.

Еще, вспомнили эти тайные свидетельницы частной жизни хозяев дома-дворца, одного из страшенных «бойцов», из чистой придури стрелявшего в воздух возле маленьких лошадок-пони и испугавшего их этим до поноса, «этот круглоголовый» избил лично до кровавых соплей.

Еще, рассказала толстушка Женя, когда прямо в кухне у нее «прихватило сердце, думала, – помру», и об этом сказали хозяину, присутствовавший при том Олег погнал личного водителя КБСа вместе с ней в больницу; и дал денег на лечение.

«Приняли в больничке, как гостью дорогую, лежала, как королевна, в отдельной палате, медсестры так и крутились… проплатил он им, видать, хорошо…»

А еще – этот слегка умственно-неполноценный Коля был когда-то нормальным, но вследствие некоей травмы стал инвалидом. И его круглоголовый взял на работу сюда.

«У него, у Коли-то – полбашки люминиевые… – Может, титановые, Вика? – Не, Лена, люминий там, правда…»

А еще – Олег не хамит прислуге. Не гоняет из-за всякой ерунды. Правда, и не замечает, просто мимо смотрит.

Нда, – «люминий» там, «чугуний»… Он, видите ли, не чужд благотворительности. Интересно… А уж какие у него ноги интересные… а шея…

Она думала об Олеге постоянно, день и ночь. Летела на работу каждый раз в надежде на встречу. Начала краситься – несильно, чтобы не бросалось в глаза. Пока она работает в оранжерее, ничто не мешает ей думать о нем.

А по ночам… О, этот ночной кошмар! Эти глаза черные бездонные, эта крепкая, ну просто бычья шея, эти широкие, чуть покатые плечи!.. Если бы не растительный состав (валериана-пустырник-мята-хмель, днем,) и не один транквилизатор (по фальшивому рецепту, берегла как глаз, таблетку на ночь) – вряд ли бы ей удавалось тогда засыпать вообще…

А спать было надо. Как раз для того, чтобы действовать днем. И действовать правильно.

Естественно, мироздание устроило так, что после получения всех этих животрепещущих сведений Олег и близко не подходил к Лене целую неделю; один раз она видела, как он разговаривал с кем-то на крыльце дома-дворца, поглядывая на стекла оранжереи. Все время он, в компании Кабэса, осматривал какие-то машины, которые пригоняли в усадьбу, привозил каких-то мужиков – судя по виду, бизнесменов, в деловых костюмчиках; маячил с кем-то из них в саду. К концу недели Лена извелась окончательно и поняла, что готова бросить эту работу, и поискать другую, лишь бы только иметь возможность видеть его. Поразмыслив, решила не валять дурака и просто оставаться в оранжерее подольше, чтобы встречать его почаще. У обитателей дома-дворца, по всей видимости, в чести ночная жизнь…

Повод нашелся: она работала восемь часов в день и все равно многое не успевала – оранжерея была не маленькая. Да еще сад! С кустами и газонами.

Хозяин, от которого упорно пахло водкой, был удивлен предложением, но не возражал:

– Хочешь работать дольше? И скока ты теперь хочешь?

– Нисколько. Хочу за это три выходных, вместо двух.

– Смотри, автобус из-за тебя гонять не буду – сама будешь добираться в город. Ну ладно… И ты, эта… – хозяин оценивающе окинул ее взглядом (да что они, сговорились?) – если надо там, тяжелое перетащить, землю, дрова, – он хохотнул – бери любого мужика, из слуг, и тяни его за это… эээ, на это.

– Спасибо, Константин Сергеевич.

Предпринятые меры не замедлили сказаться. Дело было часов в девять вечера, в пятницу, она работала в оранжерее. Прислугу уже услали по домам, у хозяев была очередная гулянка. Как сообщила Лене перед уходом Вика (весь персонал, кроме Лены и Пети, уже уехал), Олег приехал, и с ним еще две женщины. Лена сидела на кухне, отдыхала и вслушивалась в отдаленные звуки музыки, доносившиеся из дома-дворца… «Блин, как Мальчик у Христа на елке», иронизировала одна сторона ее души. «Сижу, слушаю, прям щас заплачу, если его не увижу», – страдала другая сторона. «Пойди лучше поработай, – говорила первая, – дурь-то и пройдет. – Пойду лучше поработаю, – соглашалась вторая»…

Она вошла в темноту второго тамбура оранжереи и уже взялась за его металлическую ручку, как увидела… Олега, он…

…он совокуплялся прямо в оранжерее с какой-то грудастой телкой, просто задрав на ней ее обтягивающее золотое платье…

Лена застыла на месте, вся вспыхнула, сердце заколотилось, как бешеное, она оглянулась машинально по сторонам… но здесь, в этом уголке оранжереи, росли высокие кусты фикусов и две пальмы, и парочку не было видно как минимум с трех сторон. Она дернулась – уходить, но осталась, хотела не смотреть – но смотрела… движения, звука не было слышно – стекло мешало; она смотрела, борясь с начинающимся головокружением: да он красавец, какая задница – мускулистая, круглая, как он движется красиво…

Лена прижала ладони к горящим щекам, но смотрела, смотрела, смотрела… Сердце все колотилось, но уже потише. Да ладно, все тут люди взрослые… В золотом – шлюха, сволочь. Да я-то не лучше. Какая разница, как деньги люди зарабатывают. Кто как может, тот так и… работает. Она-то, Лена, – тоже хороша. Мало того, что работает неизвестно на кого, жызнь ему украшает цветуечками, так еще и влюбилась в местного «менеджера», заплечных дел мастера… влюбилась в этого развратника, подсматривает за ним, вся извелась по нему, боже мой, какая у него задница, какие плечи, ручищи, как он яростен… как он… ее… трахает… красиво, красиво… только бы в обморок не… голова моя… если бы еще эта шлюха не разевала рот так противно… как он прекрасен, развратник… Да не вертись ты, дура, ему же неудобно!

«Развратник», тем временем, весь напрягся, ускорился до степеней невероятных… Виски у Лены вдруг заломило до тошноты, она зажмурилась, чувствуя, что еще немного – и свалится в обморок…

Но – не свалилась. Когда чуть утих стук крови в висках, она решилась открыть глаза – девица уже одергивала платье, потом обняла Олега, а он с довольным видом похлопал ее по заду и качнул головой: мол, иди. Девица пошла к выходу, а Олег задержался, приводя в порядок одежду…

…и вдруг резко обернулся в сторону, где в темноте, всего в метрах в двадцати от него, затаила дыхание Лена, и вонзился взглядом в темноту тамбура оранжереи. Лена дрогнула, испугавшись, но уйти не решилась, и смотрела – понимая, что ее все равно не было видно. Постояв, напряженно повглядывавшись в темноту, он видимо расслабился, – улыбнулся, отвернулся, дозаправил шелковую рубашку в брюки и пошел к выходу из оранжереи.

Здесь у Лены затряслись ноги, и она рухнула коленями на пол тамбура, обессиленно села на задницу, повесила голову… Долго смотрела исподлобья на светлый, поблескивающий песок дорожки, ярко-зеленые вайи папоротников, рдеющие бутоны роз Beauty Secret, сияющие золотом цветы Casanova…

1 2 3...7 >

На страницу:

Перейти

1 из 7