Postscript

Так было, когда я разбила его любимую кружку с картинкой из «Звездных войн». Когда износилось наше постельное белье. Когда выветрился его запах из одежды. Сломалась кофемашина – солнце, вокруг которого мы вращались день за днем, две отчаянные планеты. Потери пустяковые, но сокрушительные. У каждого найдется то, что неожиданно выбьет из колеи, прервет ровное, плавное, стремительное движение. Для меня такой оказалась встреча с клубом. И это больно.

Инстинктивно я стремлюсь внутрь себя, свернуться в клубочек, как еж, но никогда – спрятаться или бежать. Проблемы – отличные охотники с острым нюхом и опасными зубами; они так чувствительны, что от них не спрячешься. Больше всего им нравится вас контролировать: хищник сверху, а вы, жертва, – под ним. Если прятаться, они насыщаются энергией, это дает им силу. Встреча лицом к лицу – вот что нужно, но на ваших условиях и на вашей территории. Я еду туда, где смогу осознать и принять то, что случилось. Я прошу помощи, и прошу у себя. Единственный человек, который непременно меня излечит, – я сама. Это в нашей природе. Мой встревоженный мозг взывает к моим корням, веля им цепляться за почву крепче и привести меня в равновесие.

Я с бешеной скоростью уезжаю от Джиники. Сердце заходится, ноги дрожат, но направляюсь я не домой. Словно почтового голубя ведет меня внутренний компас, и я оказываюсь на кладбище, у стены колумбария. Читаю знакомые слова одной из любимых присказок Джерри. Как и когда прошлое стало меня преследовать? Когда я от него побежала? В какой именно момент оно меня поймало? Как все, что я с таким трудом выстраивала, стремительно обрушилось?

Черт бы тебя побрал, Джерри. Ты вернулся.

Глава девятая

Я смотрю, как в палисаднике вколачивают в землю столбик с табличкой: «Продается».

– Рада, что мы наконец-то приступили, – врывается в мои мысли риелтор.

Продать дом я решилась в январе, а сейчас апрель. Я отменяла встречу за встречей, инь и ян маятником качались в моем мозгу, а Гэбриелу я говорила, что встречи отменяет агент. Как в армрестлинге, прижимала его руку с телефоном к полу, когда он грозился позвонить ей и высказать, что он о ней думает. А тянула я не потому, что раздумала, а потому, что, похоже, разучилась сосредотачиваться на обыкновенных делах. Впрочем, когда объявление «Продается» нарушает покой клумбы с мирно цветущими нарциссами, трудно признать, что дело из обыкновенных.

– Прости, Хелен, у меня расписание все время менялось.

– Да я понимаю. У всех у нас хлопот полон рот. Хорошая новость в том, что у меня уже есть список весьма заинтересованных людей, ведь это идеальный дом для первой покупки. Так что очень скоро я тебе позвоню, и начнем его показывать.

Надо же, дом для первой покупки. Я смотрю в окно на объявление. По саду я буду скучать – не по возне с ним, которую я перепоручила брату Ричарду, он у нас садовод-профессионал, – а по его виду. Ричард создал для меня рай, в котором я могла укрыться в любой момент. Ричард тоже будет тосковать по саду, а я – еще и по той близости, которая возникла между мной и братом. У дома Гэбриела есть задний двор с прекрасной старой вишней, цветущей розовым цветом. Весной я сижу в оранжерее и очарованно смотрю на нее, а зимой предвкушаю цветение. Интересно, можно ли будет посадить что-то еще и как Гэбриел посмотрит на тот горшок с подсолнухами, который вошел у меня в традицию с тех пор, как Джерри прислал мне семечки в одном из десяти своих писем. Если это дом для первой покупки, значит ли это, что жилище Гэбриела – мой главный, основной дом? Или будет и третий заход, с ним или с кем-то еще, кого мне стоит ждать…

Хелен внимательно на меня смотрит:

– Можно вас спросить? О подкасте. Это было чудесно, так трогательно… Я даже не представляла, через что вы прошли.

Я теряюсь, захваченная врасплох вторжением в мою личную жизнь в самый разгар вполне обыденного события.

– Муж моей сестры умер. Сердечный приступ… ни с того ни с сего. Ему было всего пятьдесят четыре.

На двадцать четыре года дольше, чем было отведено Джерри. Эти подсчеты вошли у меня в привычку: на сколько лет больше, чем мне, выпало жить рядом с любимыми другим людям. Попахивает бессердечием, но зато поначалу помогало слегка подкормить горечь, которая время от времени пробуждалась и сжирала всякую надежду на лучшее. Похоже, эта способность ко мне вернулась.

– Сочувствую.

– Спасибо. Я вот, знаете, думала… вы кого-то еще… встретили?

Я ошарашена.

– В последнем письме вашего мужа он дает согласие… разрешает вам встречаться с другим мужчиной. Это так… необычно! Не представляю, чтобы так сделал мой зять… Я вообще не представляю сестру рядом с кем-то другим. Ксавьер и Жанин. Только так и не иначе. Просто скатывается с языка, понимаете?

Не вполне, но в том-то и дело, верно? Люди, которые не подходят друг другу, внезапно становятся парой, и ты уже не можешь представить их друг без друга. Обстоятельства и счастливая случайность вступают в контакт, чтобы синхронизировать двух людей, которые до того на дух один другого не выносили, и вот они уже затянуты в центр электрического поля. Любовь естественна, как сдвиг тектонических плит с землетрясением в итоге.

– Нет.

Похоже, ей делается неловко, и она дает задний ход.

– Говорят, в жизни случается только одна истинная любовь. Вам повезло, что он вообще у вас был, – ляпает она. – По крайней мере, так считает моя сестра… Ну что ж, значит, я объявляю старт продаж и позвоню вам сразу, как только договорюсь о просмотрах.

Наверное, это вид лжи, а по отношению к Гэбриелу я веду себя как Иуда, но я не собираюсь сообщать ей, что снова нашла любовь. Меня, собственно, и задело именно то, как она пересказала последнее письмо Джерри. Ведь я не получала согласия или разрешения Джерри на то, чтобы влюбиться снова. Я в этом не нуждалась. Нормальное право любого человека – выбирать, кого и когда любить, и оно принадлежит мне с рождения, оно неизменно. Сутью дара Джерри было благословение. Именно оно, как глас греческого хора, грохотало в моем перепуганном, взбаламученном сознании, когда я наконец стала снова ходить на свидания. Благословением этим питалось желание, которое и до того уже существовало во мне. Люди неутолимо стремятся к богатству, общественному положению и власти, но более всего они жаждут любви.

– В какой комнате это случилось? – спрашивает она.

– Где он умер? – вскидываю я бровь.

– Нет! – отшатывается она. – Где он писал эти письма, или где вы их нашли, или прочитали? Я думаю, это заинтересует тех, кто будет смотреть дом. Дома с историей продаются лучше. «А вот та самая комната, в которой были написаны чудесные письма “P. S. Я люблю тебя”», – с довольной улыбкой произносит она. Риелторская смекалка работает на полную мощность.

– Это была столовая, – сочиняю я. Я не знаю, где Джерри писал, и никогда не узнаю, а читала я их повсюду, в каждой комнате, постоянно перечитывала снова и снова. – Там он и умер. Можете им и это сказать.

Его горячее дыхание обжигает мне лицо. Впалые щеки, бледная кожа. Тело умирает, но душа еще здесь.

– Увидимся на той стороне, – шепчет он. – Через шестьдесят лет. Приходи, не то пожалеешь.

Он еще шутит, для него это единственный способ справиться с ситуацией. Мои пальцы, мои губы на его губах. Вдыхаю его дыхание, его слова. Слова значат, что он еще жив.

Нет-нет, не сейчас. Не уходи.

– Увидимся везде, – был мой ответ.

Больше мы уже не разговаривали.

Глава десятая

Внимательно смотрю на Дениз: чего от нее ждать? На вид вроде спокойна, но именно с таким лицом она обычно и сообщает о чем-то из ряда вон. Помню ее лицо, когда она объявила о своей помолвке, о новой квартире, о повышении по службе, о том, что удалось-таки купить на распродаже вожделенные туфли: любая хорошая новость преподносится с таким торжественным выражением лица, чтобы мы заподозрили что-то ужасное.

– Нет. – Она трясет головой и морщится, вот-вот заплачет.

– Милая! – Шэрон тянется к ней, обнимает.

Давненько я не видела свою старую подружку Дениз. Она угомонилась, стала тише, рассеяннее, отрешеннее. Выглядит неважно из-за бесконечного стресса. Уже третий курс ЭКО за шесть лет.

– Это все, мы больше не можем.

– Ну почему же, попробуйте еще раз, – ласково уговаривает ее Шэрон. – Я знаю пару, которая прошла через семь курсов.

Дениз захлебывается слезами.

– Я не могу сделать это еще четыре раза. – В ее голосе боль. – Мы не потянем даже один! Мы на нуле. – Кое-как вытирает глаза. Боль перерастает в злость. – Уф, мне надо выпить. – Она встает. – Вина?

– Давай-ка принесу, – вскакиваю я.

– Нет, – отрезает она. – Я сама.

Я плюхаюсь на место.

– Ты тоже выпей, Шэрон, – говорю я в надежде, что та сообразит. Я хочу, чтобы она заказала вино и притворялась, что пьет, – что угодно, только бы не привлекать внимание к тому факту, что внутри Шэрон зреет то, чего страстно хочет Дениз. Однако Шэрон не улавливает намека. Она думает, я забыла. Делает большие глаза в смешной попытке напомнить мне великую тайну, и Дениз, наблюдая за этой пантомимой, как раз сразу врубается, в чем дело.

– Мне водички с газом, ладно? – закончив гримасничать, говорит ей Шэрон.

С тяжким вздохом откидываюсь на спинку стула. Всего-то и требовалось, что заказать чертово вино. Дениз ничего бы не заметила. А теперь она оглядывает Шэрон так, словно у нее с собой ультразвук.

– Поздравляю, – бесцветно бросает Дениз и направляется к бару.

– Черт, – выдыхает Шэрон.

– Надо было заказать вино, – напеваю я. – Только и всего.

– Да, теперь-то я поняла, но в тот момент подумала, что ты забыла. Ну что за ерунда! – Она хватается за голову. – Бедняга Дениз.

– Это ты бедняга.

Дениз возвращается, ставит на стол бокалы с вином и газировку, а потом обнимает Шэрон, и они долго сидят, прижавшись друг к другу.

Я отхлебываю вина, и оно обжигает мне горло.

– Хотите, кое-что расскажу? Мне нужен совет.

– Конечно, – говорит Дениз, озадаченная, но довольная тем, что можно отвлечься от своих печалей.

– Когда мы записывали тот подкаст в «Сороке», одна женщина, которая была там, так растрогалась, что основала клуб под названием «P. S. Я люблю тебя». В него вошли неизлечимо больные люди, и они хотят написать письма своим родным так же, как Джерри.

– Ого… – тянет Дениз, округлив глаза.

– Они обратились ко мне, чтобы я помогала им писать эти письма.

Подруги переглядываются, каждая старается угадать, какого мнения по этому поводу может придерживаться другая.

– Мне очень нужно ваше мнение. Только по-честному!

– А ты-то сама хочешь им помогать? – спрашивает Дениз.

– Нет, – твердо говорю я. – Но когда думаю, как могла бы их поддержать, понимаю, как это для них важно. И чувствую себя слегка обязанной.

– Ты не обязана! – возражает Шэрон.

Обе задумываются.

– Если смотреть с положительной стороны, – начинает Дениз, – прекрасно, что они позвали тебя.

Да, прекрасность мы отрицать не можем.

– А если с реалистичной стороны, – вступает Шэрон, – то для тебя это будет все равно как пережить все по новой. Словно развернуться назад.

Это как раз то, что думают по поводу подкаста Гэбриел и половина моего семейства. Перевожу взгляд с одной на другую, как на теннисном матче, а мои лучшие подружки разыгрывают тот самый диалог, который крутится у меня в голове всю неделю.

– Если, конечно, на самом деле это не даст ей толчок. Она ведь и так продвинулась, правда? – защищает проект Дениз. – Посмотри, ведь совсем другой человек. Другая Холли. У нее новая жизнь. Она работает. Она умывается. Она продает дом и переезжает к этому симпатичному древоведу.

Чем дольше перечисляет Дениз, тем больше я нервничаю. Мне ведь то, о чем она говорит, совсем не просто далось. И мне нельзя этого лишиться.

Шэрон смотрит на меня с тревогой:

– А насколько они больны?

– Шэрон. – Дениз пихает ее в бок. – Больны значит больны.

– Ничего не значит. Бывает болезнь, а бывает… – Шэрон высовывает язык и скашивает глаза.

– Уродство? – заканчивает за нее Дениз.

– Не все из них смертельно больны, – признаю я, пытаясь изобразить оптимизм. – Один, Пол, в ремиссии, а у Джой пожизненное… ухудшение состояния.

– Ну разве не благостная картина? – подпускает сарказма Шэрон. Определенно, ей это не нравится. Она смотрит на меня своим пугающим взглядом мамочки, у которой не забалуешь. – Холли, ты должна быть готова. Ты будешь помогать этим людям, потому что они больны и умирают. Тебе придется прощаться снова и снова.

– Но представь себе, как это будет прекрасно, – к нашему удивлению, Дениз изменила тон. – Когда они пишут письма. Когда они умирают с мыслью об этом. Когда их родные читают их послания. Представляй себе именно эту часть дела. Вспомни, что мы чувствовали, Шэрон, когда Холли открывала конверт в первый день каждого месяца? Мы дождаться не могли этого момента.

– Холли, ты получила от Джерри дар и можешь передать его дальше. Если ты в силах, если для тебя это правильно – делай. Если это отбросит тебя назад – отступись и не вини себя.

Мудрые слова, не поспоришь, но четкое «нет» или «да» помогло бы мне больше.

– А что Гэбриел говорит? – спрашивает Шэрон.

– Я еще не советовалась с ним, но и так знаю. Он скажет «нет».

– Нет? – сердится Шэрон. – Разве тебе нужно его разрешение?

– Я понимаю, но… Я сама сомневаюсь, что это хорошая идея.

– Что ж, это и есть твой ответ, – подытоживает Шэрон.

Так почему же я все еще мучаюсь этим вопросом?

От участия в дальнейшем разговоре я воздерживаюсь, мечусь в поисках выбора, ищу решение. Я чувствую, что должна, и знаю, что не должна.

Мы расстаемся и возвращаемся каждая к своей жизни, к своим проблемам.

Ткать и распускать, распускать и ткать.

Глава одиннадцатая

Два часа ночи. Я у себя дома, брожу по комнатам первого этажа. Их всего ничего. Из гостиной в столовую, а оттуда в маленькую, подковой, кухню, в которой места едва чтобы рядом встали два человека. Еще есть туалет и душевая под лестницей. Идеально, потому что живу здесь одна я, ну и изредка – с Гэбриелом. Его дом красивее, и там мы бываем чаще. Наш с Джерри дом – для первой покупки; новостройка в пригороде Дублина, где мы поселились, намереваясь провести вместе остаток дней. Все было новехонькое и чистое-блестящее, до нас никто не пользовался ни душем, ни кухней, ни ванной. С каким восторгом из прежней съемной квартиры мы переехали в собственный дом с лестницей!

Я подхожу лестнице и, задрав голову, смотрю вверх.

– Холли! – зовет Джерри.

Он стоит там, где я сейчас, – на нижней ступеньке. Рука лежит на перилах.

– Да! – ору я.

– Ты где?

– В ванной!

– Где? Наверху?

– Джерри, наша единственная ванная – наверху.

– Да, но внизу у нас есть туалет!

Я смеюсь. До меня дошло.

– Ах да, но я как раз в той ванной, которая наверху. А ты где? Внизу?

– Да! Да! Я здесь, внизу!

– Супер, увидимся, когда я спущусь вниз оттуда, где я сейчас, наверху!

– Идет. – Пауза. – Поаккуратней со ступеньками. Их много. Держись за перила!

Улыбаюсь воспоминанию и поглаживаю поручень, к которому притрагивался и он, – как будто следы его касаний могут запечатлеться на моей коже.

Я уже много лет – с первых месяцев после его кончины – не бродила вот так ночами по дому. Но сейчас кажется, что дом заслуживает долгого вдумчивого прощания. Меж тем мысли кипят. Викторина Берта, письмо Джиники, деревья и кустарники Джой. Я не спросила Пола, что задумал он. У них было больше вопросов ко мне, чем у меня к ним, – о дельфинах, о медовом месяце, о подсолнухах. Подсолнухи. Октябрьское письмо Джерри. Засушенные цветочные лепестки между двумя открытками и мешочек с семенами, «чтобы скрасить темные октябрьские вечера, которые ты так не любишь».

Когда Джерри был жив, я ненавидела зимы. Когда он умер, я благодарно кинулась им в объятия. Теперь же я просто принимаю каждый сезон как нечто естественное и неизбежное. Семечки лежали в восьмом письме Джерри. Я стала всем говорить, что подсолнух – мой любимый цветок. Ничего подобного. Я вообще не из тех, у кого бывает один любимый цветок. Цветы – это цветы, и по большей части они все красивы. Однако у подсолнуха было свое значение, история. Он стал поводом для разговора. А завести разговор Джерри сумел, даже лежа на смертном одре, такой уж у него был талант.

Первое время после переезда мы обходились минимумом мебели. Обстановка съемной квартиры принадлежала хозяевам, поэтому пришлось начинать почти с нуля. Однако купить все сразу нам было не по карману, и, кроме того, мы забыли учесть сроки доставки. Думали, диваны окажутся у нас, едва мы выберем их в магазине, – обычный прокол начинающих. Так что мы три месяца прожили без дивана и кофейного столика. Сидели у телевизора в креслах-мешках, пили вино, а посуду ставили рядом на еще не распакованные коробки.

– Милый, – начала я однажды вечером, когда мы сидели так, отужинав стейком с картофелем фри.

– Ой-ой, – покосился на меня Джерри, и я рассмеялась.

– Не волнуйся, это не страшно.

– Уже легче. – Он потянулся вилкой к стоящей на полу тарелке с остатками стейка.

– Когда ты думаешь завести ребенка?

Комически вытаращив глаза, он отправляет мясо в рот и медленно пережевывает.

Я смеюсь.

– Ну же! Что ты об этом думаешь?

– Я думаю, – жуя, говорит он, – нам сначала надо научиться стейки мариновать.

– Ладно, если ты не хочешь отнестись к этому как взрослый, давай скажу я. Мы женаты уже два года, и, если не считать одного ужасного лета и двух недель, когда мы не разговаривали, потому что ты целовался с Дженнифер О’Брайен, а я все увидела, мы вместе уже…

– Не целовался я с Дженнифер О’Брайен.

– Ну, она-то с тобой целовалась, – смеюсь я. На самом деле я давно уже это пережила. Мне вообще тогда было четырнадцать.

– И она не целовалась. Она нагнулась и легонько мазнула губами по губам, а произошло это потому, что я отклонил голову. Короче, забудь, – осаживает он меня.

– Хм. Ну, предположим. Позволь, я продолжу.

– Сделай одолжение.

– Мы женаты уже два года.

– Ты об этом уже упоминала.

– И мы вместе уже двенадцать лет, – не слушая, продолжаю я. – Плюс или минус.

– Плюс. Всегда плюс.

– И мы говорили о том, что как только выедем из той крысиной норы…

– Подумаешь, одна мышка. И то разочек.

– …и купим свой первый дом, мы подумаем о ребенке. И вот теперь, когда мы купили дом, который не будет принадлежать нам еще ближайшую сотню лет, разве не пришло время начать дискуссию?

– И нельзя было найти более подходящий момент, чем именно тогда, когда «Манчестер Юнайтед» побил «Арсенал»? Действительно, можно ли лучше подобрать момент.

Я смеюсь.

– У тебя стабильная работа…

– О, ты еще не закончила?

– И у меня, когда я работаю, она тоже стабильная.

– Между периодами нестабильности, – вставляет он.

– Да. Но вот в данный момент у меня работа, от которой меня воротит, и я не буду по ней скучать, когда уйду в декрет.

– Что-то я сомневаюсь, что тем, кто работает временно, полагается декретный отпуск. Ты ведь как раз замещаешь кого-то, кто в декрете. – Глаза искрятся от смеха.

– Ну ладно, пусть мне не дадут уйти в декрет, тогда я просто уйду, – рассуждаю я. – То есть только и нужно, что забеременеть и уйти…

Он хохочет.

– И потом, ты красивый, я тебя люблю, и у тебя классное, мощное семя, которое грех не распространить по миру, а сейчас оно спрятано там, внутри, в темном местечке, и ему страшно там, одиноко… – Я делаю жалобное лицо.

Он фыркает.

– Из него вылупится суперребенок. Я уверена.

– Да что ж ты никак не уймешься?

– И потом, я люблю тебя. И из тебя выйдет отличный папа.

Он смотрит на меня уже всерьез:

– Это всё?

Я задумываюсь:

– Да, забыла: еще я люблю тебя.

Он улыбается:

– Я хочу от тебя ребенка.

Я визжу от восторга, но он прерывает меня, добавив:

– Но как же Джепетто?

– Нет! – отодвигаюсь я от него и с мольбой взываю к потолку: – Ради бога, не начинай про Джепетто!

– Джепетто был членом нашей семьи, а ты… ну, признайся, Холли, ты ведь его угробила.

– Джерри, ну давай для разнообразия поговорим как взрослые люди.

– Мы и говорим как взрослые.

– Джепетто был растением!

– Джепетто был живой, дышащей формой жизни, которая так же, как мы, нуждалась в воздухе, свете и воде. Кроме того, так уж вышло, что он был очень недешевым деревом бонсай, точно того же возраста, что и наши отношения. Ему было десять лет. Ровесник наших отношений. Понимаешь ли ты, каких трудов стоило его отыскать? Мне пришлось ехать за ним в Дерри!

Со стоном я выкарабкиваюсь из кресла-мешка, собираю тарелки и несу их на кухню, сразу и сердитая, и раззадоренная этой болтовней. Джерри идет за мной – хочет убедиться, что не задел меня всерьез. Обидеть он не хочет, но уже не может остановиться: наступает и отскакивает, как ветка, которой ворошат костер.

– На самом деле ты больше злишься на то, что пришлось ехать в Дерри к этому жулику, торговцу бонсаями, чем на то, что я его доконала. – Я соскребаю остатки еды с тарелок в мусорное ведро и ставлю их в раковину. У нас еще нет посудомойки, и это повод для большинства ссор.

– Ага! Значит, ты признаешь, что убила его?

Вскидываю руки: сдаюсь.

– Конечно, убила. И сделала бы это опять, будь у меня хоть полшанса.

Джерри хохочет.

Чтобы подчеркнуть чистосердечность признания, делаю пируэт.

– Понимаешь, я ревновала. Меня достало, что ты уделяешь ему столько внимания, а я чувствую себя третьей лишней. Поэтому, когда ты уехал на две недели, я все спланировала. Поставила его на подоконник, там, где солнца больше всего, и… забыла его поливать. – И, скрестив на груди руки, любуюсь, как Джерри складывается пополам от хохота. – Ну ладно, давай всерьез. Если разговор о Джепетто всего лишь дивертисмент к тому, что ты не готов к ребенку, то ради бога. Я могу подождать. Я просто открыла этот вопрос для обсуждения.

Он вытирает глаза и перестает улыбаться.

– Да хочу я ребенка! Не сомневайся. Я-то не сомневаюсь.

– Очень хорошо. Я готова.

– Ну, ты то и дело меняешь свои решения.

– Да, когда это касается того, какое надеть платье и какие выбрать консервированные помидоры – нарезанные кубиками или целые. И работы. И краски для стен, и плитки в ванную. Но детей это не касается.

– Собаку ты отослала назад уже через неделю.

– Она изгрызла мои любимые туфли.

– Ты меняешь работу каждые три месяца.

– Это называется временным трудоустройством. Я обязана. Если не уйду сама, меня заставят.

Он молчит, уголок рта подрагивает.

– Насчет этого – не передумаю, – говорю я, уже основательно беспокоясь, почему я, взрослая женщина, должна доказывать свою состоятельность – и кому? Собственному мужу! – Правду сказать, я и так прождала три месяца, прежде чем начать этот разговор. – Потому что он прав. Я и вправду постоянно передумываю. Почти любой шаг, влекущий за собой долгосрочные обязательства, вызывает у меня ужас. Исключение было только одно – решение выйти за Джерри. А вот когда подписывали контракт по ипотеке, я чуть с ума не сошла.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Бриан Бору (926 или 941 – 23 апреля 1014) – верховный король Ирландии, в 1014 г. разбил датчан при Клонтарфе и в этой битве погиб. После его смерти Ирландия вновь распалась. – Прим. перев.