Полная версия
Три метра над небом. Я тебя хочу
Она вытирает нос рукой и улыбается.
– Тебя просто не узнать!
Крутится передо мной, улыбка не сходит с ее лица, глаза светятся любовью. Устраивает мне своеобразный показ мод.
– Ну, как я выгляжу? Похудела? А короткие волосы как тебе? Что скажешь? Знаешь, как называется эта стрижка?
– Понятия не имею.
– Блин! Да ты что, это же последний писк! Ты же был в Америке и не знаешь! – она смеется как сумасшедшая. – Я стильная! Я взяла ее из «Cosmopolitan» и «Vogue». Представь Анджолину Джоли и Камерон Диаз, так вот, я их смешала и сделала лучше!
Трудный момент прошел. Она говорит:
– Как я по тебе скучала, Стэп.
И снова обнимает.
– И я по тебе.
– Да ты тоже стал что надо. Покажись-ка. Похудел. А они на месте?
Она кладет мне руку на футболку и проводит по мускулам.
– Здесь они, здесь… И даже еще круче стали!
Щекочет меня.
– Слушай, перестань!
Смеется.
– Булавы, как ты говоришь. Иди, я тебя познакомлю. Это моя подруга Джада.
– Привет.
– А это Джордже и Симона.
Мы киваем друг другу. Я слишком долго смотрю на лицо Джады: она краснеет, и это заметно даже через ее чрезмерный макияж. Паллина все видит.
– Неплохо. Не успел приехать, а уже кровожадные планы в голове.
Джада отворачивается и волосы падают ей на лицо. Она прячется, улыбается из-под волны рассыпавшихся волос, зеленые глаза, как у олененка Бэмби. Паллина качает головой.
– Ну вот… начинается… давай-ка лучше мы о своем поговорим. Пойдем, выпьем пива. Ты ведь еще здесь не был с тех пор, как вернулся? Поговорим о прошлом, – я не успеваю попрощаться, Паллина увлекает меня за руку. – Давай, мне надо рассказать тебе кучу вещей. Ты мог бы написать мне пару строк, позвонить или открытку прислать. Телефон мой хотя бы помнишь?
Говорю его на память. Потом выпаливаю:
– Там я повсюду искал Полло.
Блин, не надо было этого говорить. К счастью, мы уже подошли ко входу. Паллина меня спасает: она или не слышала, или делает вид. Она здоровается с тщедушным охранником.
– Привет, Андреа! Ну что, впустишь нас?
– Конечно, Паллина, ты с другом?
– Да. А знаешь, кто это?
Андреа не отвечает.
– Это же Стэп, помнишь, я рассказывала тебе о нем?
– Еще бы не помнить, – парень улыбается. – Черт, неужели то, что о тебе рассказывают, – правда?
– Сократи на шестьдесят процентов и будет почти правда.
Паллина качает головой, тянет меня за рукав, и мы входим.
– Он скромничает. – Паллина хлопает охранника по плечу: – Спасибо, Андреа.
Я иду за ней, улыбаясь.
– Да… времена, действительно, изменились…
– В смысле?
– Что за охранников теперь нанимают?
Паллина оборачивается на Андреа, который следит за нами взглядом, будто сомневаясь, что это и есть тот самый Стэп, о котором он столько слышал.
– Ну, слушай, Стэп, он реальный.
Реальный. Что это значит? Когда-то, прежде чем встать на дверях, тебе показывали кузькину мать, чтобы понять, годишься ты или нет. Знаешь, однажды мне велели занести деньги в «Green Time» одному господину… Едва я вошел, как на меня наскочили трое. – Я начинаю рассказывать. Полло там тоже был. На этот раз мне удается не упоминать о нем, не хочу его волновать, где бы он ни был. Надеюсь, он слушает меня и веселится, вспоминая это время. – В общем, хрена им удалось отнять у меня деньги. Я одним движением вытащил ремень и хрясь! Надавал всем троим по роже. Одному попал пряжкой в скулу и разбил ее, другим меньше досталось. Но плюх я и им надавал. Со следующего дня я четыре месяца стоял на дверях в «Green Time». По сотке за вечер. Вот это была жизнь, есть о чем вспомнить.
– У Полло был шрам на левой щеке. Он мне говорил, что это от ремня.
Ничего от нее не утаить.
– Может, это отец его порол?
Она смотрит на меня с улыбкой.
– Вот врун. Ты не изменился.
Мы садимся за пластиковый стол, на белые стулья и молчим. Я оглядываюсь. Сзади виднеется нечто надувное, кое-как приспособленное под бассейн. Оттуда доносится гвалт: там самые разные люди. Один, стоя на бортике, орет как недорезанный. Он обхватывает руками колени и падает «бомбочкой». Брызги летят во все стороны. Толстая дамочка в синем купальнике прикрывает волосы руками, и получается, будто она святая в венце… Какой-то мальчишка показывает на нее пальцем своим дружкам, и она кричит на него, грозя кулаком. Потом она, ворча что-то себе под нос, плавает в этом бассейне с теплой и пенистой водой. Ее муж, толстый, с густой растительностью на груди, сидит на противоположном бортике и смеется, глядя на жену. Он покачивает головой и курит сигарету. Наверняка еще и мочится. Потом закашливается. Сигарета падает в воду и гаснет, он ее слегка притопил: именно там, где ныряет какой-то малыш, неловко пытаясь плыть вольным стилем.
– Ну, как ты живешь?
– Отлично, а ты?
– Хорошо, хорошо.
Мы молчим некоторое время, вспоминая то, что ушло безвозвратно. К счастью, из музыкального аппарата доносится песня «The lion sleeps tonight». Как знать. Кто из нас сейчас лев. И, главное, действительно ли он спит. Подходит официант.
– Подожди, дай-ка я угадаю. «Corona» с долькой лимона.
– Нет, теперь я пью «Bud».
– Да ты что? Мне тоже оно безумно нравится. Два «Bud», пожалуйста.
Кто знает, она это всерьез сказала?
– Знаешь, я часто о тебе думала, когда ты был там… в Нью-Йорке, кажется?
– Да.
Смешная она, ничуть не изменилась: то болтает без остановки, то говорит что попало. Она так часто обо мне думала, что даже точно не знала, где я находился. Да ты что, Стэп? Это же Паллина, оставь ее в покое. Это девушка твоего друга Полло. Ее тоже не надо строго судить, не надо анализировать без конца все, что она говорит. Давай, спокойнее. Мысленно сам себе даю пощечину.
– Да, в Нью-Йорке. И я здорово там поразвлекся.
– Представляю. Ты правильно сделал, что уехал тогда. Здесь такой напряг был.
Нам приносят «Bud». Поднимаем бокалы. Мы знаем, за что сейчас выпьем.
– За него…
Я говорю это вполголоса. Она кивает. Глаза ее застилаются любовью, воспоминаниями, прошлым. Но сейчас мы здесь. И наши бокалы со звоном ударяются друг о друга. Потом я жадно припадаю к запотевшему стеклу: пиво холодное, такое вкусное! Мне не хочется отрываться, но, выпив половину, перевожу дыхание. Ставлю «Bud» на стол.
– Хорошее.
Лезу в карман куртки. Но Паллина опережает меня. Она достает пачку «Мальборо лайт» из светло-зеленой рубашки с погончиками и карманами на молнии. Вынимает из пачки одну сигарету и протягивает пачку мне. Мну сигарету и с грустью думаю, что прошли те времена, когда вожделенная сигарета передавалась по кругу. Меня охватывает грусть: неужели время желаний ушло? Закрываю пачку и отдаю Паллине. Сигарета во рту. Она протягивает зажигалку и дает мне прикурить. У нее холодные руки, она улыбается.
– Знаешь, а ведь у меня с тех пор больше не было мужчины.
Я затягиваюсь и выпускаю плотное облако дыма.
– Мужчины? А парень был? – я пытаюсь глупо пошутить.
– Да нет, в общем, этого не было.
То ли из-за «Bud», то ли из-за сигареты или этого бардака вокруг, мы смеемся. И все становится как прежде, легко и просто.
Мы рассказываем друг другу обо всем: о прошлом, о том, что происходит в нашей жизни сейчас, о друзьях. Всякую такую хрень. Обычную хренотень. Но нам хорошо вместе. Она рассказывает римские новости.
– Ну эта! Как ее, ты же помнишь? Ты не представляешь, какой она стала!
– Пампушкой?
– Да она просто жирная корова!
Мы смеемся.
– А вот Фруллино снова вляпался.
– Да ты что?
– Да, он поцапался с Паперо, потому что спутался с его подружкой, а тот его вывел на чистую воду.
– Поверить не могу, все безбожниками стали.
– Клянусь тебе.
Мы снова смеемся.
– Братья Бостини открыли пиццерию.
– Где?
– У «Фламинио»[7].
– Ну и как?
– Нормально, туда много наших ходит, ну и вообще полно народу. Там клево и недорого. А Джованни Сманелла все никак аттестат не может получить.
– Да ты что? О чем он думает?
– Представляешь, этой зимой он ко мне клеился.
– Да ладно! Вот козел!
Невольно наваливается прошлое. Паллина озабоченно смотрит на меня.
– Да нет, это было даже мило. В конце концов мы подружились, он просто ходил со мной всюду. И часто рассказывал мне о Полло.
– Да ладно! – я задумываюсь.
– Блин, Стэп! – Паллина отхлебывает пиво. – Да ты нисколько не изменился!
Напрягаюсь, но тут же забиваю. Да какая разница. Она ничего плохого не сделала. Жизнь продолжается.
– Изменился, – улыбаюсь я.
– Ну ладно, тогда можно касаться и других тем?
Она улыбается и строит мне невероятно хитрую рожицу.
– А-а-а… – тут я понимаю, что изменился в лице. – Вот и болезненная точка. Ты же сам хотел об этом.
Она делает последний глоток и становится настоящей женщиной.
– Ну, ты больше с ней не говорил? Сколько времени ты с ней не общался? Ты пытался позвонить ей оттуда?
Настоящий танк, ее не остановить.
– Да, блин, успокойся ты. Я что, в полиции на допросе? – стараюсь не показать, как меня задела эта тема. Не знаю, получилось ли. – Нет, не говорил.
– Ни разу?
– Ни разу.
– Поклянись.
– Клянусь.
– Не верю.
– Какого дьявола. Ты думаешь, я тебе вру? Ну, тогда считай, что я с ней говорил.
– Ну ладно, ладно, верю. А я ее встретила однажды.
И делает паузу. Длинную. Слишком длинную. Молчит. Нарочно.
Смотрит на меня и улыбается. Она хочет, чтобы я что-нибудь сказал. Выжидает. Но почему? Вот блин. Засранка. Я не выдерживаю.
– Ну, давай, Паллина, колись. Рассказывай.
– Все такая же симпатичная, но…
– Но?
– Другая. Не знаю, как сказать. В общем, она изменилась.
– В этом я и не сомневался. Все мы изменились.
– Да, согласна… Но она… она как-то так изменилась… не знаю, как-то по-другому.
– Да ты уже говорила! Что это значит – по-другому?
– Не знаю. Она стала другой и все тут. Не могу объяснить. Если не понимаешь, тебе нужно ее увидеть и тогда…
– Спасибо за совет.
И тут я, сам не знаю как, задаю вопрос, который вертится у меня на языке. Я не хотел его задавать, он сам выскочил, как будто спрашивал кто-то другой.
– А она… она была одна?
– Да. И знаешь, чем она шла заниматься? Шопингом.
Меня разбирает смех. Я помню ее, представляю ее и вдруг явственно вижу ее. Баби. «Так. Подожди меня здесь. Никуда не уходи, Стэп, не исчезни, как ты это обычно делаешь. Нет, правда, не уходи: мне нужен твой совет…» Я остаюсь перед витриной. Она входит в магазин, смотрит, выбирает и зовет меня. «Смотри, я беру это. Тебе нравится?» Но я не успеваю ответить. Она передумала, берет другую модель. Примеряет, ей идет. Она снова полна решимости купить это платье. Проходится передо мной, смотрит на меня. «Ну?.. Эй, как тебе?» – «Мне кажется, тебе очень идет». Смотрится в зеркало. Но ей что-то не нравится, что-то, видимое только ей. «Простите, но мне надо еще немного подумать». Мы выходим из магазина, и она обнимает меня. «Нет, нет, я решила его не брать. Слишком дорого». Она счастлива, потому что в любом случае приняла правильное решение. В конце концов, это платье я ей подарил несколько дней спустя. А она смеялась. Это стало игрой. Еще одной. Баби, ну почему ты не хотела больше играть? Я не успел найти ответ на этот вопрос.
– А ты не знаешь, она все еще с этим?
– Нет, не знаю. Как бы я мог узнать? Я же сказал тебе, что больше с ней не разговаривал. У меня что, по-твоему, есть тайные осведомители?
– Я думаю, у нее никого нет, – она специально это говорит, и улыбается, думая, что мне приятно это слышать.
Вообще-то, я не знаю, что она при этом думает, и не хочу знать: – Короче, Баби меня не интересует.
Паллина недоверчиво тянет:
– Что?
– Она меня не интересует. Серьезно. Кто-то однажды сказал, что, если ты справишься с чем-то в Нью-Йорке, ты справишься с этим в любом другом месте. Думаю, я справился.
– Понятно. Это был не кто-то. Это было. Что-то изменилось. Ну ладно, я тебе верю. – Она весело улыбается.
Я делаю еще глоток пива.
– Слушай, она меня действительно не интересует.
– Да что ты мне это повторяешь, прости Господи.
Звонит чей-то телефон. Звонок какой-то необычный. Полифония, но на низких тонах, – звук искаженный, отвратительный. Парень за соседним столом, вынимает сотовый из кармана и подносит к уху. Но это звонит не его телефон. Он слегка краснеет, и вновь продолжает прерванный было разговор с девушкой, сидящей напротив. Девушка делает вид, что ничего не произошло. Телефон продолжает звонить. Звонок настойчивый, он становится все громче. Толстяк за другим столом вынимает из кармана рубашки крошечный телефон и смотрит на него. Он плохо видит и поэтому подносит телефон к уху. Нет, это не его телефон. Он едва не бросает его на стол: «Черт бы побрал все эти мобильники».
– Я оставила телефон дома, – говорит Паллина, – значит, это не мой. Иногда, когда не хочу ни с кем разговаривать, я его отключаю. Но сегодня я его просто забыла.
Телефон продолжает звонить.
– Слушай, почему-то мне кажется, что это твой.
Я делал очередной глоток пива, и оно едва не выливается мне на рубашку. Блин, точно, как я об этом не подумал. Вынимаю телефон из кармана. Это он. Теперь он звучит еще громче. Наверняка это Паоло выбрал такой звонок. На меня смотрят. И Паллина тоже. Я пытаюсь оправдаться:
– Мне его сегодня вечером подарил Паоло.
Паллина кивает.
– Алло, – да, это мой звонил.
– Ну, наконец-то. Я думала, ты на дискотеке. Ты не слышал звонок? – Красивый женский голос. Потом раздается смех. – Ты, наверное, спрашиваешь себя, кто бы это мог раздобыть твой телефон. Твой брат мне все рассказал. Я надеюсь, что я первая тебе по нему звоню. Это Ева.
Я замираю. Ева? Ну да… Ева, стюардесса. Ева, которая приносила мне пиво. Ева, порхающая, как бабочка, по самолету. Кнелька Ева. Вот когда могут пригодиться братья. И сотовые телефоны.
– Ну так… ты слышишь меня?
– Конечно.
– Ты понял, кто я, или ты уже напрочь меня забыл?
– Да как я мог забыть… – Я хотел сказать – кнельку Еву, но сейчас был неподходящий момент. – Ева. А я-то думал, что этот телефон не подключен. Мне еще никто по нему не звонил.
– И скольким девушкам ты уже дал свой телефон?
Она уже слегка ревнует… Я смеюсь:
– Ни одной.
– А ты где?
– Да я тут с одной подругой.
На другом конце замолчали.
– Тут это где?
– Здесь, мы гуляем.
Странная вещь этот телефон: ты одновременно повсюду и нигде.
– И кто эта твоя подруга?
– Одна подруга.
– И что твоя подруга думает, когда ты так долго говоришь по телефону?
Паллина оборачивается и здоровается с только что вошедшими друзьями.
– Ничего не думает. Я же сказал: это просто подруга, – я слышу ее облегченный вздох.
– Слушай, если хочешь, давай встретимся где-нибудь. Можно погулять.
– Есть одна проблема.
– Твоя подруга?
– Нет, мой мотоцикл. Я на мотоцикле.
– Да уж, это и впрямь проблема.
– Боишься?
– Нет, а что, надо бы?
– Нет, – мне нравится эта девушка.
– Проблема в том, что мне нельзя. Мне запрещено по страховке авиакомпании.
Я не знаю, правду ли она говорит. Но это неважно.
– Да уж, если ты совершишь полет с мотоцикла, тебе не заплатят.
– Не хочешь приехать ко мне? Я в отеле «Villa Borghese».
Паллина смотрит на меня и делает знак рукой, как бы говорит: «Боже, сколько же можно болтать?»
– А потом поедем куда-нибудь на такси? Или на это у тебя тоже страховки нет?
Ева смеется:
– Там посмотрим.
Я закрываю телефон.
– Ну наконец-то! Тёрки с женщиной?
– Ты стала любопытной?
Я поднимаюсь и беру счет.
– Ты что, уходишь?
– Да, но сначала заплачу.
Паллина немного разочарована.
– Мы еще увидимся в ближайшие дни или ты сразу уедешь?
– Нет, я остаюсь.
– Дай мне свой телефон, я тебя найду.
– Я не знаю номер на память.
Паллина смотрит на меня и строит смешную рожицу. Она кривит лицо с одной стороны и смотрит сквозь прищур. Она стала симпатичнее, повзрослела. И я очень ее люблю. Но ничего тут не поделаешь. Она мне не верит.
– Ну, давай, я сам тебе позвоню. Или позвони мне домой, я живу у брата. Номер все тот же.
Она успокаивается. Встает и целует меня:
– Чао, Стэп. С приездом.
И идет к своим друзьям.
8Мотоцикл заводится с полоборота. Аккумулятор зарядился нормально. Первая передача, вторая, третья. Через минуту я уже под акведуком Корсо Франча. Тут кое-что приходит мне на ум, и я поворачиваю обратно. Такой девушке, как Ева, это должно понравиться. Но, главное, мне это нужно самому. Пять минут спустя. Корсо Франча, пьяцца Эуклиде, аллея Париоли. Дешевые рестораны и машины, припаркованные в два ряда. Элегантные господа, делающие вид, что они оставили машину на стоянке; похоже, это поляки с трудом изъясняющиеся по-итальянски. Дама, едва научившаяся водить автомобиль, пытается сделать некий маневр, чтобы припарковать машину. Ей кажется, что у нее получилось. На самом деле, она полностью перегородила проезд. Ребята и девчонки, вышедшие из бара подышать свежим воздухом, стоят прямо на дороге. Я быстро объезжаю машины, несусь к площади Унгерия. Сворачиваю направо, потом налево, доезжаю до зоопарка. Отель «Вилла Боргезе». Паркую мотоцикл и, с пакетом в руках, иду к дверям.
– Добрый вечер… – Блин! Из головы вылетело. Я же не знаю ее фамилию. – Добрый вечер, – снова говорю я в надежде, что в голову придет какая-нибудь блестящая мысль.
Портье, мужчина лет шестидесяти, добродушный толстяк, приходит мне на помощь:
– Синьорина ждет Вас. Номер двести два, второй этаж.
Мне хочется спросить его, откуда ему известно, что я иду именно к ней. А если я просто хотел узнать, есть ли свободный номер, или еще что-нибудь? Например, просто задать вопрос. Но понимаю, что лучше ничего не говорить.
– Спасибо.
Он смотрит мне вслед. Слегка улыбается, вздыхает, покачивает головой. То ли завидует Еве, то ли вздыхает о прошедшей жизни, полной радостей и приключений. Я поднимаюсь по лестнице. Номер 202. Останавливаюсь перед дверью и стучу.
– Это шампанское? – подходя к двери, спрашивает она насмешливым голосом.
– Нет, пиво.
Открывает дверь.
– Привет, заходи.
Она два раза целует меня в щеки. Двигается она неторопливо, немного по-другому, чем в самолете, – гораздо мягче. Совсем по-другому. Волосы у нее распущены.
– Кроме шуток, хочешь что-нибудь выпить? Я могу заказать снизу.
– Да. Я уже сказал: пива.
– Ну пиво-то есть в холодильнике.
Она указывает на маленький холодильник в противоположном углу номера. Я подхожу к нему и достаю пиво. Оборачиваюсь: она уже сидит на диване. Раскинутые руки лежат на подлокотниках и подушке. Ноги на полу, колени плотно сжаты.
– Я вся на взводе. Ходила по магазинам, как ты мне посоветовал.
– Ну и как?
– Классно. Купила ночную рубашку и чудесный комплект необычного синего цвета, «пастельно-синего», как я его назвала. Тебе нравится такой цвет?
– Очень.
Она улыбается, наклоняется вперед, усаживаясь ровно.
– Хочешь посмотреть, как они на мне сидят?
Она живая, внимательная, веселая. И все время улыбается. Смотрит на меня пристально. Немного лукаво. Наверное, хочет произвести впечатление, показать, какая она изысканная и все такое. Если это вызов, я принимаю его.
– Конечно, хочу.
Она берет пакет. Смотрит на меня, щурится и, развеселившись, уходит. И я знаю, что она хочет услышать.
– Куда ты?
– В ванную. А ты что подумал? – и она закрывает за собой дверь, улыбаясь последней улыбкой из своего арсенала: – Но я скоро вернусь, жди.
Я только допил пиво, как она выходит из ванной. Это она. Ева.
– Ну как я?
На ней прозрачная ночная рубашка, которая обтекает тело как морская волна, такая тонкая, что мне слышится шум моря. Рубашка синевато-коричневого цвета. Пастельно-синего, как она сказала. Волосы причесаны. Даже улыбка, кажется, стала дугой.
– Красивая. Очень. Если это ночная рубашка… то хотелось бы и комплект посмотреть.
Ева смеется. Затем выражение ее лица меняется, и она подходит ко мне профессиональной походкой. Она снова становится стюардессой.
– Вы звонили? Что желаете?
Мне на ум не приходит ничего остроумного, кроме разве что: «Как бы сказала та синьора: «тебя, кнелька»». Но мне кажется, это не то. И я ничего не говорю.
Но она ждет ответа. Подходит вплотную. И мне снова вспоминается песня «Нирваны»: «If she ever comes down now…»
– Ну так что же вы желаете?
– Раствориться в твоей пастели.
Это ей нравится. Ева смеется. Оценила мою шутку. Она решает, что немедленно даст мне в нем раствориться. Целует меня. Потрясающе, спокойно, мягко, долго. Немного играет с моей нижней губой, покусывает ее, слегка захватывает губами. Потом неожиданно отпускает меня. Стараюсь этим воспользоваться.
– Я тебе кое-что привез.
Впрочем, спешить некуда. Посадка не предусмотрена. Во всяком случае, сейчас. Я встаю и беру пакет. Она с удивлением смотрит на меня. Ее соски видны сквозь легкие складки ночной рубашки Но я не хочу терять время. Открываю пакет у нее на глазах.
– Вот это да! Две дольки арбуза!
– Я взял их у одного друга возле моста Милвио. Я не видел его сто лет, и он мне их подарил.
Даю ей одну дольку.
– У него самые лучшие арбузы в Риме.
После твоих, хочется мне добавить. Но эта шутка была бы еще хуже, чем первая. Она грызет арбуз и тут же пальцем снимает капли сока, который ползет у нее по губам, и слизывает его, чтобы не потерять ни капли. Я смеюсь. Да. Спешить некуда. Я надкусываю свой арбуз. Он свежий, сладкий, вкусный, пористый, не мучнистый. Ева все еще ест. С удовольствием. Мы поедаем свои куски с улыбкой, глядя друг на друга. Это становится почти состязанием. У нас в руках остаются розоватые полумесяцы. Мы продолжаем жевать. Сок ползет по подбородку. Она откладывает свою корку на стол и, не вытирая рот, снова меня целует.
– Теперь ты мой арбузик, – она кусает меня за подбородок и облизывает вокруг рта, слегка задерживаясь на моей щетине. Она настроена решительно, ее разбирает желание, ей весело. Она стала настоящей женщиной. – Знаешь, я хотела тебя в самолете и сейчас хочу.
Я не знаю, что ответить. Мне немного странно слышать ее слова. Молча смотрю на нее, она улыбается.
– Впервые в жизни я с пассажиром.
Спокойно вынимаю из кармана телефон. Я подумал о том, что он может невпопад зазвонить, и выключаю звук. Судя по тому, как идут дела, теперь понятно, что это самый лучший подарок, который Паоло мог бы мне преподнести.
– А ты – единственная стюардесса, по которой я скучал.
Она делает вид, что хочет дать мне пощечину. Я на лету хватаю ее руку и нежно целую. Она протестует, делает вид, что сердится, фыркает.
– И еще ты самый сочный арбуз в моей жизни.
Она радостно улыбается и освобождается из моих рук. Сидит на диване со скрещенными ногами. Решительная, бесстыдная, дерзкая. Она просовывает руку мне в брюки. Медленно, нежно. Она знает, куда. И я знаю. Она смотрит мне в глаза с вызовом, без стыда. Я смотрю на нее, не помогая ей, и улыбаюсь. Тогда она притягивает меня к себе, полная желания и страсти, и крепко обнимает за плечи. И я отдаюсь ее порыву. Я растворяюсь в этом пастельно-синем, я опьянел от сладкого, в том числе и арбуза.
9А где-то вдалеке, на улице Аурелиа, не доезжая Фрегене, стоит Кастель-ди-Гвидо. Это старый заброшенный замок, наскоро декорированный заново. Пятьдесят оформителей два дня подряд расписывали его стены. Пять огромных консолей, подвешенных на потолки, оборудованы самыми разнообразными лампами, способными в один миг осветить помещение дневным светом. Двести ламп по 100 киловатт призваны освещать гулкие гостиные замка, на стенах которого старинные фрески, выцветшие за столетия; фрески есть даже в подвалах. Пять тысяч свечей, расставленных повсюду: в залах и в саду. И в довершение-два грузовика, наполненных матрасами, еще затянутыми целлофаном. Все правильно, ведь никогда не знаешь, как пойдет… И все эти «как пойдет» должен предусмотреть он, Алехандро Барберини. Это его вечер. На его двадцатилетие отец подарил ему черную карту «Dinners»[8] Можно ли лучше отпраздновать это событие? 200 000 евро, немного усилий и – вуаля! Все готово. И, конечно же, Джанни Менджони никак не мог упустить такой случай. Именно он взял в свои руки организацию вечеринки. Он заказал больше тысячи бутылок алкоголя и триста шампанского, сорок пять пластиковых ведерок со льдом и двадцать официантов. Да и стоит ли скромничать? Себе он, за одну лишь организацию, попросил выписать чек в 30 000 евро. И обналичить. «С этими аристократами никогда не знаешь, сегодня они богаты, завтра – нет», – сказал он бедному Эрнесто, который на самом деле и занимался всеми организационными вопросами. Для Эрнесто же, получившего 1800 евро, это была каторжная работа, длившаяся больше месяца. Но для него эти 1800 – манна небесная. Он хочет сразить наповал красавицу Мадду. Они уже месяц встречаются, а она не дает до себя дотронуться. Но уж сегодня вечером все пойдет как по маслу. Он купил ей курточку, которая так ей нравится. 1000 евро улетели на куртку из розовой кожи, но если ей это в радость, ничего больше ему и не надо. Он спрятал пакет в машину, и после этой вечеринки, уже на рассвете… впрочем, как будет, так и будет… По крайней мере, улыбку на ее лице он точно увидит. Ту улыбку, которая покорила его, до того покорила, что он решил взять Мадду в помощницы – в том числе и на этот вечер. И «всего лишь» за 500 евро. Короче, если все пойдет хорошо, в конце этого вечера Эрнесто положит себе в карман только 300 евро, но взамен получит нечто, не имеющее цены. Ради иных счастливых моментов можно пожертвовать и кошельком.
