Знак И-на

– Серьезно? В такое трудно поверить, – развел руками Третьяков.

– Морозов приезжал к нам один, может быть, два раза в месяц, – пожала плечами Лапина. – Мог просто кофейку попить, поболтать с менеджерами о какой-то ерунде и уехать. Если нужно было какой-то вопрос решить, он всегда махал рукой и отправлял к Богдану.

– Богдан – это Шестобитов, главный директор?

– Да, к нему. Морозов так и говорит, что у Богдана на то и голова, чтобы думать. А ему и без того головной боли хватает. Нет, Морозову наши дела были безразличны. Он вообще, знаете ли… был из тех, кто живет сегодняшним днем. Любил выпить, охоту любил.

– А женщин? Любил Морозов женщин? – спросил Иван.

– Ну, у него кто-то бывал, конечно, но больше так, не всерьез.

– А вы так хорошо знаете его личные дела? – подколол Иван.

Лапина нахмурилась.

– Я, конечно, в его личные дела никогда не лезла, но вот знаю, что серьезные отношения его не интересовали.

– Откуда знаете, если не секрет? – продолжал настаивать Иван.

Лапина запнулась, встала и спросила, не будет ли Иван возражать, если она закурит.

– Я бы и сам покурил, – кивнул он. – Может быть, вас угостить сигареткой?

– Я курю только свои, – покачала головой Лапина и достала узенькую пачку сигарет «Kiss».

Запахло клубничным дымом. Лапина сделала несколько затяжек, а потом рассказала, как Морозов в свое время подкатывал к одной их сотруднице. У них даже было несколько свиданий, после которых все как-то заглохло, несмотря на то, что сотрудница очень даже хотела продолжения. Однако вызванный на откровенный разговор Морозов заявил, что никогда не женится, потому что не хочет травмировать дочь.

– Травмировать дочь? – удивился Иван.

– Знаете, он ей сказал, что не хочет, чтобы все было, как в сказке, – рассмеялась Лапина.

– В каком смысле?

– Он женится на доброй женщине, чтобы была новая мать для ее сироты-дочери, а мачеха ее потом заставит разбирать гречку и горшки чистить. Ну, как у Золушки.

– Понял, Нелли. А знакомая эта ваша… Как с ней можно было бы пообщаться? – спросил Третьяков.

Лапина сделала глубокую затяжку.

– Она давным-давно уволилась, мы с ней не общаемся, я и имени-то ее не вспомню, если вы меня спросите, – сказала она и выдохнула клубничный дым Ивану в лицо.

Тот кивнул и не стал больше уточнять, чтобы не ставить Лапину в неудобное положение. Было ясно, что «знакомая» – это она сама.

– Знаете, Нелли, только одно меня удивляет. Как я понимаю, Морозов не хотел ни с кем близко сходиться, чтобы не испортить жизнь дочери. Но ведь дочь у него уже вполне взрослая девушка.

– Ага, взрослая! – воскликнула Лапина с неожиданной злостью в голосе. – Только вот Андрей Петрович считал, что пока человеку двадцать один год не исполнится, его взрослым считать нельзя. Вот такая философия.

18

Похороны назначили на шестое января, в канун Рождества. Задерживать еще больше не дали родители Морозова. Только приехав из Белоруссии, они тут же устроили скандал. Звонили в Тверь, звонили Мануйлову и Ивану, требуя немедленно обеспечить все нужные документы. И так задержали, говорили они. По-человечески – до третьего дня хоронят, но экспертизы, транспортировка, организация похорон – все это заняло много времени. Хоронили, как подобает, на Троекуровском кладбище, со всеми почестями, с отпеванием и прощанием в Большом прощальном зале на пятьсот мест.

Алиса Морозова была бледна и еще более печальна в длинном черном пальто с большими пуговицами в два ряда. В красивой черной шляпке, в блестящих перчатках и лакированных сапогах, она снова напомнила Ивану наследную принцессу на формальном выходе. Едва увидев Ивана в толпе одетых в форму людей, Алиса вздрогнула, и взгляд ее стал ледяным, как дымящийся огненно-холодный жидкий азот. Она плотно сжала губы и демонстративно отвернулась. Больше за все похороны она не удостоила Ивана взглядом. Иван знал: ей рассказали о том, что человека, ответственного за статью, уже уволили. Иван знал, что она знает – это был не он. Это не помогло, и Алиса Андреевна Морозова сознательно избегала Ивана, словно его вовсе не существовало, словно он был пустым местом. Держалась рядом с каким-то высоким тощим хмырем-сверстником, с которым пришла. Иван на общении не настаивал. Шестого января их оперативно-разыскной группе дали санкцию на организацию прослушивания и внешнего наблюдения за Алисой Морозовой. Руководство требовало результата – по горячим следам, и меньше всего Иван хотел привлекать к себе сейчас ее внимание.

Уже после того как долгая и мучительная официальная часть похорон была закончена, честь отдана, выстрелы разорвали тишину кладбища и все перебрались в поминальный зал, к Ивану подошел мужчина в штатском, лицо которого показалось Ивану смутно знакомым, и спросил, хмыкнув, сколько же это, должно быть, стоит – место на Троекуровском кладбище. Вопрос был интересный, и Ивану он тоже в голову приходил. Вряд ли Морозову выделили такое место бесплатно, от государства – все-таки не того ранга птица. Впрочем, может, из-за громкого дела…

– У Андрея тут жена похоронена, – услышал Иван женский голос, надтреснутый, с хрипотцой. Обернулся и увидел пожилую, лет под семьдесят, приятную женщину в черном платке и темно-синем вязаном платье в пол. В руках женщина держала тарелочку с бутербродами и бокал вина.

– Не знал, – удивленно кивнул Иван.

– Да, мало кто знает. Она умерла почти пятнадцать лет назад, тогда у ее отца было место на этом кладбище. Он его вообще-то для себя покупал, – добавила женщина, отпив из бокала. – А вот вышло, что он до сих пор живет, а Светочки нет.

– Светочка… это…

– Мама Алисы, – пояснила женщина.

– Ах да, конечно, – Иван улыбнулся одними кончиками губ. – Меня, кстати, зовут Иваном. Иван Третьяков. Работал вместе с усопшим. А вас, простите…

– А я – Екатерина Эльдаровна. Мы с Андрюшей дружим много лет. То есть дружили, конечно же, – поправилась женщина. – Господи, поверить не могу, просто не могу. Мы с Олечкой ведь его вот только видели, прямо перед отъездом! Веселый был, на охоту собирался.

– Вы с ним на даче виделись? – уточнил Третьяков. – А когда, не подскажете?

– Это было где-то в середине декабря. Мы с Олечкой поехали посмотреть, что и как, потому что потом мы уехали в Италию, на лыжах кататься. Знаете, я-то к лыжам спокойна, а Олечка страсть как лыжи любит. Я-то лучше бы на даче осталась. Хотя… как подумаю, что если б я там была, я, может, наткнулась бы на этого… на убийцу…

– Как бы вы на него наткнулись? – переспросил Третьяков.

– Ну я же часто к Андрею заходила, у нас дома на одной улице. Когда муж мой жив был, так мы вообще, считай, так друг у друга и пропадали. Да и сейчас он меня часто звал, мы с ним то посидим, то выпьем, то я ему котлет пожарю. Олечка-то к даче спокойна, только из-за меня и ездит.

– А вы, наверное, и есть тетя Катя Никитина, – предположил Иван, и женщина улыбнулась, ее щеки вспыхнули румянцем.

– Это меня так, наверное, Алисочка назвала? Так и привыкла – тетя Катя, тетя Катя. Ой, бедная девочка. Теперь и отца нет. Как же она теперь будет, бедная сиротинушка? – Екатерина Эльдаровна всхлипнула. Иван положил руку ей на плечо.

– Жалко ее, действительно. А она была сильно привязана к отцу?

– Алиса? Да она в нем души не чаяла. Буквально души не чаяла. Да и он в ней, – снова глаза у нее наполнились слезами.

– А я слышал, что Алиса с отцом мало общалась, никогда на дачу с ним не ездила, держалась обособленно, – подбросил наживку Иван, и глаза Екатерины Эльдаровны тут же просохли. Она посмотрела на Ивана так, словно обвиняла его в краже.

– Да кто вам такую глупость посмел сказать. Да Алиса об Андрее только и заботилась, звонила ему каждый день, и он ей – что до дачи добрался или что выезжает. Она ему с собой еду готовила. И вообще, глупости какие. Она никогда на его дачу бы не поехала!

– Да? Почему же? – уточнил Иван, отметив про себя момент про готовку еды.

Екатерина Эльдаровна помолчала, затем отставила бокал на ближайший столик и взяла Ивана под локоть.

– Андрей об этом не особенно любил говорить, вот никто и не знает, кажется, но после аварии Алиса же так в машинах ездить и боится. Знаете, до паники. У этого даже название есть – фобия. Она ведь до института – пешком, из института – пешком, в магазины – только в те, что рядом. Даже на лифтах не ездит. Андрей пробовал, нанимал психолога, к ним домой ходил какой-то мужчина из МГУ. Только пользы никакой, так Алиса и живет.

– После аварии? – нахмурился Иван.

– Так вы что, не знаете? – искренне изумилась Никитина.

– Нет, не знаю.

– Когда Алисе еще не было и шести лет, они все втроем попали в ужасную аварию. В ужасную, поверьте, я знаю. Я навещала их в больнице. Это была страшная катастрофа! Боковое столкновение! Какой-то пьяный отморозок летел по зимней дороге на сумасшедшей скорости, ну и вылетел на встречную полосу. Такие вещи, как говорил мой Олежек, происходят за доли секунды. Знаете, говорят, когда водитель видит, что авария неминуема, так он инстинктивно выворачивает руль, чтобы уйти от удара. Вот именно так все и произошло, Андрей пытался уйти от столкновения, и удар пришелся по передней двери справа. Светочка погибла сразу, а Андрюшу выбросило из машины на шесть метров в сторону, в кювет, можете себе представить, какая была сила удара. Ой, как он убивался, все себя винил в Светочкиной смерти. Если бы тот отморозок сам на месте не погиб, Андрей бы сам его убил. Он же ведь так больше и не женился, вы знали?

– Да, я слышал.

– Да, он всего себя посвятил дочери. Другой бы через год в дом другую привел, но не Андрей. Такой хороший был человек, какая потеря! – Никитина снова всхлипнула и откусила от бутерброда.

– А Алиса? – спросил Иван.

– Что – Алиса? – переспросила она.

– Что с нею было? – уточнил Третьяков, и Никитина кивнула.

– Ой, говорю вам, трагедия. Алиса же сидела на заднем сиденье, прямо за Светочкой, понимаете? Машину от удара всю перекорежило. Андрей был без сознания, а Алису зажало в машине. А у нее и нога была сломана, и бедро, и вообще, ее потом, считай, еще год по кусочкам собирали. Просидела в машине почти час, пока ее оттуда вынули. Так и не забыла, бедная девочка, хотя ведь была совсем крохой. Но помнит. До сих пор хромает.

– И не переносит поездок на автомобилях, да? – сказал Иван с неожиданной злостью. Екатерина Эльдаровна растерянно кивнула.

– Не только на автомобилях. Говорю вам, даже на лифтах не ездит… по возможности. Но автомобили – это для нее прямо табу. Ой, Олечка! – Женщина повернула голову и помахала рукой симпатичной светловолосой женщине в ярко-синей офицерской форме. Майор юстиции.

– Это ваша дочка? – присвистнут Иван. – Ничего себе!

– Да, это моя дочка! – гордо добавила Никитина, подзывая к себе молодую светловолосую женщину. – Олечка, ты к Алисе подошла?

Никитина-младшая грустно улыбнулась и кивнула матери. Екатерина Эльдаровна представила их друг другу. Иван – Ольга. Ольга – Иван… Простите, забыла вашу фамилию… Да-да, Третьяков. Представляешь, Оля, он работал с Андрюшей. Да, очень приятно. Да, трагедия. Не умещается в голове. Как вам Италия в это время года? Я? Нет, никогда не был. Лыжи с детства ненавижу, еще со школы.

Третьяков механически кивал, отвечал и смеялся в ответ – негромко, в рамках приличий, он пожимал руки, сочувственно хлопал людей по плечам, а сам вспоминал, как Алиса Морозова сидела в его машине всю дорогу до Твери, словно парализованная, и почти не дышала. Вела себя подозрительно, значит? Дурак ты, Третьяков.

19

– То, что она в детстве попала в аварию, вовсе не означает, что она невиновна! – стукнул кулаком по столу подполковник Мануйлов. – Ты хоть понимаешь, что у нас никаких других версий нет? Надо мной люди из Следственного комитета так и висят – с топором, того и гляди, голову отрубят, к чертовой матери.

– Прямо по Достоевскому! – усмехнулся Толя Бахтин.

– Только я тебе, Бахтин, не старуха-процентщица. Нужны нормальные версии, понимаешь? Дело же громкое!

– В этом-то и проблема, что нет никаких других версий, – пробубнил себе под нос Третьяков. – Расшифровка ноутбука Морозова показала, что он там держал личную переписку, фотографии дочери и прочие личные фотографии, видео всякие… я извиняюсь, в том числе не самого пристойного характера. Но ничего такого, все в рамках нормы.

– Расскажите-ка мне про эту так называемую норму поподробнее, Третьяков, – сощурился Мануйлов, а Толик Бахтин хохотнул.

– Никаких изысков, обычное «девочка и мальчики» видео, да и немного.

– Норма, значит… – фыркнул Мануйлов. – Что еще?

– Еще то, что связь Алисы Морозовой с Шестобитовым не подтвердилась. Наблюдение за Морозовой и прослушивание тоже не дали никаких результатов.

– Так-таки никаких? Ну не верю я в безгрешных людей. Даже в юных студенток, – сощурился Мануйлов, которому очень не хотелось расставаться с перспективой закрыть дело.

– Морозова большую часть времени просидела дома, – отрапортовал Бахтин. – Звонила однокурсникам, также связывалась с Ольгой Олеговной Никитиной.

– Интересно, зачем?

– Ольга Никитина – дочь Екатерины Эльдаровны Никитиной, с которой Алиса Морозова хорошо знакома с самого детства.

– С Ольгой?

– Нет, с Екатериной Эльдаровной. Но Ольга Никитина работает в Следственном комитете, в связи с чем Морозова и решила к ней обратиться – по старой дружбе, как говорится. Пыталась узнать, нет ли у той доступа к статистике по всем убитым. А конкретно ее интересовала статистика по людям, отравленным флунитразепамом, – зло ответил Третьяков.

Мануйлов посмотрел на Бахтина, тот кивнул и развел руками.

– И что? Узнала?

– Никитина обещала ей посмотреть, затем позвонила следователю, сообщила о разговоре, запросила инструкции. А уж следователь позвонил мне. В общем, все, как обычно, вот только… – Третьяков поднял голову и посмотрел в глаза начальнику.

– Что – только?

– Вы же понимаете, что именно она пытается сделать?

– Почему это я должен понимать? Ничего я не хочу понимать, – закудахтал Мануйлов.

Третьяков отвел взгляд, и Мануйлов только тяжело вздохнул.

– Да ладно, не отводи глаза. Значит, девочка решила самостоятельно найти убийцу отца? Хочет восстановить справедливость? А тебе не приходило в голову, что, может быть, она притворяется? Ладно, Ваня, что там у вас по Шестобитову?

– Шестобитов Богдан Витальевич улетел из Москвы в Патайю еще двадцать шестого, до настоящего момента не вернулся. Данные на границе мы проверили, – сухо отрапортовал Толик.

– По сведениям главного бухгалтера фирмы Нелли Лапиной, он не планировал возвращаться раньше десятого, – добавил Иван. – Купил путевку на две недели. Сказал, что акклиматизация такая, что на меньший срок и ехать не хочет.

– Не люди, а сплошные «турысты»! – возмутился Мануйлов. Сел в кресло, перелистал материалы дела, покачал головой. – Значит, у нас нет никаких версий? Вы это мне хотите сказать? Такая у вас оперативная информация?

– Николай Степанович, я сейчас проверяю информацию по флунитразепаму… – переключился Иван. – У препарата несколько производителей, а также достаточное количество аналогов, таких, как рогинпол или гипнодорм. В больших объемах выпускается израильской компанией «Тева», но есть и другие производители. Правда, химический состав у них отличается от того, которым усыпили Морозова, поэтому их можно отбросить. Сам по себе препарат, конечно, рецептурный, применяется в лечении бессонницы, неврологических расстройств, шизофрении, однако сегодня его назначают крайне редко. Старую же форму, без запаха и цвета, в России практически невозможно найти. Как я уже говорил, ее производство было остановлено еще в середине девяностых.

– Но кто-то же как-то нашел и использовал! Складские остатки проверяли? – воскликнул Мануйлов.

Третьяков сделал паузу и кивнул.

– Проверяли. Нет никаких остатков, за столько лет все давно уничтожено и заменено. Но я вчера запросил данные по трупам, в крови которых обнаружены следы флунитразепама. Эта идея мне сразу показалась правильной, хоть ее предложила и дочь убитого. Сами же говорили, препарат редкий. Сегодня мне прислали данные из аналитического отдела. Вы совершенно правы, Николай Степанович. Именно так – кто-то как-то нашел и использовал.

– Что? Что ты такое говоришь? – Мануйлов вскочил.

– Причем использовали не один раз, – невозмутимо продолжил Иван. – Допускаю, что то, что я накопал, это не все. Наши базы данных несовершенны. Не вся информация в них попадает – это раз. И не по всем данным можно вот так взять и отсортировать базу – это два. И потом – это же не отпечатки пальцев, многие протоколы в базу вообще не загружают, особенно если брать по периферии.

– А нам не надо по периферии, – прошипел начальник, расстегивая пуговицу под воротником. – У нас Тверская область, ну, на крайний случай, Москва и околоток.

– Тут уж, как говорится, что выросло, то выросло.

– И что? Сколько? – спросил начальник угрюмо, словно знал и не одобрял продолжения.

Иван опешил.

– Чего сколько? Флунитразепама?

– Сколько ты, Третьяков, нашел случаев? Ты же к этому клонишь, так? Ну, так и говори, не тяни кота за причинное место.

– Пять, – кивнул Иван. – Если с Морозовым – то всего шесть.

– Шесть трупов? И все шесть – именно с флунитразепамом?

– Шесть нераскрытых убийств, – уточнил Иван. Начальник покачал головой. Иван вздохнул и продолжил: – И не просто с флунитразепамом, а именно с тем самым – без вкуса и запаха, который производился в восьмидесятые.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.