Храм любви. Книга пятая. Исход

Ведь как ни крути, я грешна уже, и какая выпадет в рулетку душа, та и будет мила. Идеальная возможна только в платонической любви, да и свобода вообще мне не нужна, а для поиска объекта любви достаточно ангелов стрелы и бичевания Богом души.

– Значит, в абсолютную свободу не веришь и только чудом очарования грезишь, чтобы стать частью другого, и покорности с верой такой же от всех божьей хочешь.

Такое состояние души, наверно, считаешь волей божьей любви и его гламуром? Неужто она может возникать только от поражения сердца, отравленного стрелами амуров?

В качестве этой отравы покоя они используют наш настой из красоты, душевного отношения или из возбудителя инстинктов природы, воспитания, поклонения и другого душевного настроя, как божьего приворота. Он заставляет светиться каждую клетку тела святого любого. Наши амуры в этом деле разбираются больше, а я только слегка, так, в общем плане представляю райские дела, чтобы на земле не вершился любовный бардак.

– Вы что, здесь, в раю, проповедуете и обучаете вечной любви или только временной для совместной физической и душевной гармонии в страсти для греховной напасти? Похоже, чтобы потом грехи отмаливали и пред богом головы склоняли.

– Нет, мы только пытаемся заниматься этими проблемами, ведь любовь – самая трудная наука, и гармония – это дар богов на разные периоды жизни. Когда души с годами меняются, проблемы появляются. Тут и свободы их должны меняться, и новые чувства появляться, иначе любая несоответствующая свобода одного убивает животворящую любовь другого.

– Я свою свободу поступков, возбуждающих эротический зуд любви, подавляю утоплением в разума крови. Чтобы в соединении душ, для ощущения огня счастья, умирало зло. Это когда очарование одного если даже давит прессом другого, то это может быть безумно нужно другому.

– Ты точно блаженная. Богу такие нужны, но для выживания на земле такие души не нужны.

– А я думала, что у вас порядок и любить это значит все прощать, бояться потерять и полностью отказываться от себя ради дорогого человека для тебя. Точнее, жить интересами того, кого любишь, так как только любовь всегда предлагает прощение грехов.

– Ну, когда человек влюбляется, он, естественно, склонен к прощению, пока это желание обманом не убивается. У вас на земле пока властвует обман, как дурман. Выдаете одно за другое и тешите сознанье свое больное. Все как в бюстгальтерах на груди любви, поэтому-то дамы их периодически хотят снять или поменять, чтоб грудь не стеснять.

– Да я вас здесь не пойму, какой власти честь?

– У нас только власть платонической, у вас – натуральной любви. В каждую землянку мы генетически вложили инстинкт кому-то дарить тепло, принадлежать, покоряться и быть счастливой от огня созданного ею очага. Ведь тело женщины мы создали из мужской плоти, и она потому, естественно, тянется к нему, ища свое единство и костную опору счастью своему.

– Я так тоже считаю, что для счастья женщина должна знать только одного мужчину. Когда она и их меняет, она душу теряет, а плоть одного заменить другой нельзя, и это сотворения Божья беда.

– Да, эта истина завсегда от сотворения мира жила. Сейчас пытаемся на другую поменять. Каждому же мужчине мы подарили инстинкт постоянно кого-то завоевывать, искать, создавая свой мир, его защищать и власть над ним создавать. Они без ощущения его никогда не будут чувствовать себя полноценными королями и волшебниками счастья своего. Многие из них постоянно стремятся искать душевную половинку своей личности или покорять постоянно новые высоты своего очарования, но все с годами меняется и адаптированная к разным условиям мораль намечается.

Она грустными глазами смотрела и, сняв с груди крест, перекрестилась, поцеловав его. Он продолжал:

– Ты хоть лоб крестом робей, но, похоже, не станешь умней. У всех здесь условия не земные и нет постоянных родительских забот, и земная мораль нам не подойдет. Питаются небесной манной и живут каждый со своей божьей программой. Проявление любви и получение на нее божьего права – постоянная их забота и божья забава.

Она, наконец, ему возразила:

– Но чтобы как-то любить, надо уметь что-то ненавидеть. Значит, у вас здесь не может быть постоянного добра. Ты, милок, наверно святой воды перепил и библию забыл? Что-то я в толк все взять не могу – или ты продолжаешь с чертями игру?

– Если и святой воды перепил, то истины не забыл, – отвечал он. – Мы тут уже, пока Бог спит, над новой библией корпим и скоро, может, все поменяем. Вот уж и эксперименты в раю начинаем, чтобы это потом с небес на землю перенести. Для этого все должны чувствовать бесконечную любовь и стремиться к бесконечному созиданию. Без мечты и дел созидания нет у личности красоты божьего очарования. Потеря этого очарования есть наивысшее зло. Это вроде как диктатура любви и бога заодно, а любая кара души – явление воли божьей призраком во плоти. Мы и желания в страстях не убиваем, и жизнь за добро продлеваем, если в смертных превращаем. В постоянном совершенстве души и личности есть смысл жизни земной и ее привлекательности. Эта изюминка ее смысла каждому будет воздана на земле, каждому, как цветку Богом красота. Совершенствуя этот плод и потребляя духовную красоту, они получат право продолжать свой род, и в этом будет их жизни смысл – вершить судьбу их пребывания в земном раю.

– Ну хорошо, хорошо, может быть это нужно, но не мое, – возражала она. – А как здесь у вас в саду любви, разве не убивают друг друга из-за соперничества и ревности мужики?

– Что ты, что ты, не греши, это не божьи пироги. У нас здесь и не убивают, и не воюют из-за нее. Настоящая культура любви божьей круговой порукой ответственности превращает всех в послушное божье стадо жертвенников. Поделиться любовью у нас не грех, так как вся она в платоническом звании госпожа. За это на всех спускается божья благодать и успех. Ревность – это следствие отсутствия порядка в любви от того, что без божьего права проявляют все на земле чувства свои.

Это на земле сильные пытаются урвать у слабых в собственность самку свою в надежде на эгоизма силу свою и телесную нужду. Так и мечты о рае на земле заставляют служить себе. Что и ведет вас к беде и вражде, делая глухими к зову и закону богов, и это не божий покров.

– Ну, я не понимаю все возможное и душевное в божьих делах, но почему коварное неравенство на земле отличается от неравенства вашего здесь, о котором вы сообщаете мне? Ведь перед Богом, по библии, кажется, все равны?

– Да, по качеству душевной красоты у нас по ней все друг другу не равны, а у вас неравенство по греховному злату мамоны мешка, и в этом разница и беда. Любое равенство в людях, как безликость и равная свобода, тоже, как равная любовь, убивает значимость и красоту ее. Игра в равенство – это как игра в жмурки: все одинаково не видят истины, что в аду, что в раю. Если мы рай везде на земле установим, то изгонять из него будет некуда и мир ужаснется, Адом как злом пугать уж не придется. В этом суть святой проблемы, как альфа и омега веры и истины любви, чтобы не знать беды. Бог равным ничего не создал, но возможности всем одинаковые дал. Святым здесь, в раю, все, что надо для жизни, есть. Им не надо работать, чтобы прокормить свое тело, но свободы права дают по святой их божьей значимости духа. Для этого они занимаются искусствами, чтобы душой в них выразиться и этим уже отличаться пред Богом и друг перед другом. Эти подвижники и пассионарии Бога зачислятся в святые. Прав и свобод имеют больше оттого, что больше божьему достоянию своими талантами воздают, совершенствуя свою душу и души других, от него и окружающих любовь в дар получают.

В этом суть сотворения рая на земле и проявления социально-божьей справедливости везде.

Старуха, что с ней рядом ангелом была, вдруг от услышанного совсем загрустила и Светлану в обратный путь позвать решила. Молвила, будто пока Бог спит, а этот херувим о какой-то не божьей жизни здесь твердит. Светлана с ней решила отправиться, и они с ней уже обратно полетели, но херувим ее остановил и вроде как на святой трон для гостей усадил. Она только ругой ей помахала и херувиму вопрос задала:

– Вот для чего меня здесь оставили? Мне такая свобода божьей благодати на земле ничего не даст, да и я за душой прилетела, а вы сомнительная душа, пургой о любви меня уже замели. Бог проснется, он вам сказочные крылья отшибет и к сатане пошлет.

– Как, что и за что, это не тебе решать. Какая ты все-таки темная.

– Да уж, да уж, сложно, аж жуть, мне бы только души для дитяти чуть-чуть.

– Не переживай, выпадет тебе душа из божьего колеса по тому, что на рулетку бросила сама. Злая не выпадет никогда. У нас здесь зла нет и все счастливы, только у всех и счастье разное, и любовь согласно этому разная, парная или полигамная, на разное время, по зачатому телу или по божьей фортуне воли.

Вот и рулетка уже вроде показала, что душой твоя новая плоть зачала. Сейчас еще малость посвящу и отпущу, чтобы душа не шла к душевному эшафоту и всегда поклонялась Богу.

Статус божьей значимости дитяте твоему с рожденья присвоим за святость твою. Значимость эта, как сепаратор людей по божьей приближенности, даже передастся для детей. Это статус для святого права может повышаться, если душой заниматься и с соответствующей возможностью жизнью наслаждаться.

Право божье нельзя украсть и отвоевать, это не кошелек, его можно только заслужить от богов не по силе, а по жертвенности, как и право на любовный выбор и отказ. Даже право по Кудыкиным горам и садам гулять можешь получить, чтобы большую любовь повстречать и свободу воли знать, а попив чертовой крови, стать еще носителем вечной божьей любви. Всякое изменение этой значимости будет сопровождаться ритуалом божественного вселения, его воли преклонения и в бессмертную посвящения.

– Ну, святой, – молвила ему она, – это слишком мудрено, и мне это совсем не нужно. Любить, по-моему – это дарить свободу над собой и пользоваться такой же влюбленных в тебя. Значит, мне на землю надо возвращаться, – продолжала она, – и баня святых не по мне – грязна. Да и в саду удовольствий жить не смогу, я как смертная одного только любить могу, и душа ведь не себе нужна была, а теперь готова вернуть, без души рожу или свою потом подарю.

Только стала прощаться, крест наложила на себя, как вдруг видит: явился перед ней сам Бог. Восседает на троне, и от трона к ней ковровая дорожка стелется.

– Возьми, – молвит он, – эту дорожку и постели ее перед своим порогом. По этой дорожке и придет к тебе добрый суженый, первой радости от него и зачнешь и здоровый плод понесешь. Придет он по моей воле, через твое желание. Это будет добрый человек, ибо только такой человек не причинит тебе ни душевной, ни телесной боли, которой ты боишься, как вселенского греха. Он явится к тебе не на всю жизнь, а только как ветер радости большой просьбы прошумит.

Я всю душевную хворь, страх с тебя сниму и от болезни спасу, а ты сама выбирай судьбу свою. По великому твоему желанию для сотворения желанного зачатия я тебе в яви земной дам, а дальше ты сама решай. После все остальное время ты душой вновь будешь принадлежать мне, потому как святая сексуальная скромность есть в тебе. И если будет зачатие, то ответственность за это пусть будет на мне. И не переживай, тело твое очищено, и здорового дитятю можешь родить, и девственницей останешься. Зачатьем ты пока пуста, и душа тебе пока не нужна. Помни: если дорожка исчезнет, – слышала она сквозь исчезающий сон, – значит, по ней прошел тот, кто страх уберет и спокойствие принесет. Однако о божьей жертвенности ради прощанья со святостью думать пока брось. Тут мои серафимы и херувимы втайне о библии новой тебе твердили, думают, что я не догадываюсь. От тебя природный свет чистоты идет, какого от моих серафимов нет, вот я и подумал, что ты могла бы стать богиней их веры семьи – любви. Этот свет, как частичка моей души, мог бы стать и их светом, а ты – царицей святой любви.

Коснулся меня, и ослепительный свет в глаза. Я проснулась от этого света и долго не могла прийти в себя.

Пересказав как смогла этот сон, она сообщила ему:

– На днях у меня половик с забора сперли, а по нему вы ходили. Это знак, – сказала Светлана, и в глазах ее загорелась непонятная надежда.

– Какая ты все-таки суеверная, хотя сны у тебя очень интересные, запоминающиеся, напоминают мои, и даже мысли. Я тоже часто вижу такие сны, правда, значения им мало придаю и быстро забываю. Этот сон, видно, навеяли беседы с вами мои. Сейчас мне не до них.

Ты лучше подари мне пугач. Я на чердаке у тебя, когда крышу латал, обрез видел. Оружие раньше защищало честь, давало власть, да и сейчас без него никуда. У меня в этой деревне ситуация складывается патовая. Последние деньги могут отобрать, а их с каждым годом все трудней добывать. Тебе их тоже надо учиться делать, иначе даже святые в твоих снах без них просьбы не будут исполнять. Так что для дела он мне может очень пригодиться. В оружие я верю больше, чем в сны.

– Да, забирайте. Я и не знаю, откуда он там. Видно, от старой хозяйки, а может, брат припрятал, в свое время у него ружье когда-то было.

– Добре, – ответил он, – но мне с тобой необходимо еще кое-что обсудить и оформить. Я должен составить с тобой сегодня договор, что все эти бутылки, которые собрал, я тебе условно продал. Тогда формально они у тебя их забрать не смогут, ты же, в свою очередь, должна написать мне просьбу о том, что просишь перевезти бутылки в соседнее село к своим родственникам, как строительный материал. Мне нужно пересечь контрольно-пропускной пункт этого района, а дальше я поеду уже спокойно. Завтра утром эти документы должны быть у нас на руках, заверенные моей печатью как юридического лица. Тебе придется, видно, поехать со мной, а в вашу администрацию я, наверно, вообще не пойду. И лучше ехать не через пост ГАИ, а по проселочной дороге в объезд. Есть такая?

Она кивнула головой.

– В селе другого района будешь ждать. Я вас с водителем догоню и поеду с грузом дальше, а ты на легковой машине вернешься обратно. Если все пройдет успешно, я в долгу не останусь. Хотя загадывать не будем. По ходу дела посмотрим, а то и переиграю все.

Пока они составляли все необходимые документы, в двери настойчиво стали стучать ногами с требованием немедля открыть.

– Это он, – испуганно сказала хозяйка.

– Кто?

– Ну, тот, о котором я говорила, что домогается меня.

– Не открывать.

– Он взломает дверь.

– Пускай ломает, отремонтируем, но это будет убедительной уликой к уголовному делу против него, а не против нас, и оправданием применения насилия. Дверь поставим хорошую, а не то, что стоит сейчас.

– А если вы не справитесь с ним?

– Не волнуйтесь, справимся. Если ты откроешь сама, не тебе, ни мне оправдания не будет. Тебя скорее оставят, а меня заметут, чего им очень хочется. Ты им не нужна. Им нужен я для уголовной раскрутки, чтобы посадить на крючок и подоить.

Через некоторое время дверь затрещала, и в комнату влетел полупьяный мужик с ножом.

Арабес вышел к нему навстречу и одним ударом положил его на пол. Мужик не ожидал такой встречи и, получив мощный удар, неистово закричал:

– Ой, не бейте, я сдаюсь.

С помощью хозяйки Арабес его связал, и хозяйка побежала в милицию заявлять о попытке ограбления.

Милиционер пришел быстро. Оказалось, он находился недалеко от дома. «Все спланировано, – подумал Арабес, – но развитие сюжета пошло, видимо, не по их сценарию».

– Что случилось? – спросил милиционер, входя в дом. – Убили человека?

– Да убить бы надо было. Вон дверь выломал. Пришлось связать. Угрожал хозяйке ножом.

– У него синяк слева под глазом. Били?

– Да нет, об косяк ударился.

Милиционер усмехнулся и надел наручники, а после начал составлять акт. Перед уходом он потребовал ключи он машины. Арабес сказал, что у него ничего нет и всю фуру он уже продал хозяйке дома за ее хибару. Показал ему документы купли-продажи. Милиционер посмотрел на них и рассмеялся:

– Непростой ты мужик, но эти документы – результат сегодняшней ситуации. Ты всегда так работаешь?

– Работаю по обстановке, как складывается ситуация.

– Хорошо, я доложу своему начальству. Утром зайдите оба для разборки.

Покачав с непонятным сожалением головой, он увел потерпевшего. Арабес задумался и в конце концов, поразмыслив, пришел к выводу, что вся эта история ничего хорошего ему не предвещает.

– Ну вот, я тебе заменил брата, – сказал Арабес с горькой улыбкой задумчивости. – Ты говорила, что брат тебе был ангелом-спасителем. Где он сейчас?