Тайна гибели линкора «Новороссийск»

Положение Марченко было преотчаянным: из огня взрыва он попал в полымя допросов. Ему не верили, его не хотели слушать, ему подсовывали протоколы с его переиначенными показаниями. Марченко их не подписывал. В десятый, а может, в сотый раз его спрашивали:

«Как вы могли допустить взрыв боезапаса?» – «Боезапас цел!» – «Ну, это еще надо доказать…»

Доказать это можно было, лишь подняв корабль. На подъем должно было уйти не меньше года. Следователи не могли столько ждать. Виновник сидел перед ними. Да и что могло так взорваться, как не артпогреба главного калибра?!

Капитан-лейтенант В.В. Марченко:

– Мне пришлось побывать почти во всех подкомиссиях, образованных по версиям взрыва (боезапас, диверсия, мина, торпеда…). В каждой из них беседу со мной начинали с одного и того же предложения: «Расскажите о причине взрыва боезапаса главного калибра». И каждый раз приходилось рассказывать и доказывать, что с боезапасом все в порядке. На мое счастье (да и на свое, конечно, тоже), остались в живых старшины башен, с которыми я осматривал погреба. Однако нам не хотели верить. Опрокинутый корабль скрылся под водой, признаков наружного взрыва еще не обнаружили. Меня просто убивало это упорное желание доказать недоказуемое – взрыв боезапаса.

Вскоре меня доставили на заседание Правительственной комиссии. Я сидел на стуле посреди большой комнаты. Кажется, это был кабинет командующего флотом… Председатель Правительственной комиссии по расследованию причин гибели линкора зампредсовмина СССР генерал-полковник В.А. Малышев начал разговор таким образом:

– Мне доложили председатели подкомиссий, что вы упорно отрицаете взрыв боезапаса главного калибра. Расскажите, на основание каких фактов вы это отрицаете…

Я рассказал все, что видел, и все, что делал в ту страшную ночь. Рассказал, как со старшинами башен обследовал погреба… Вижу по лицам – не верят… Вдруг на подоконнике зазвонил полевой телефон. Трубку снял Малышев.

– Что? Воронка? Радиус четырнадцать метров? Листы обшивки загнуты внутрь?…

Это звонили водолазные специалисты. Они обследовали грунт в районе якорной бочки и пришли к бесспорному выводу – взрыв был внешний…

Малышев подошел ко мне и пожал руку: «От имени правительства СССР выношу вам благодарность за грамотные действия!» – «Служу Советскому Союзу!»

Лечу вниз по лестнице как на крыльях. У выхода меня поджидал капитан-лейтенант, который на машине доставил меня из учебного отряда в штаб флота. Я думал, что теперь он отвезет меня обратно, сел с легким сердцем, но машина остановилась у здания особого отдела флота. Поднялись. Следователь по особо важным делам – подполковник – кладет передо мной лист бумаги: «Напишите, как вы могли допустить взрыв боезапаса… Взорвался – не взорвался, Никите Сергеевичу уже доложено… Ваше дело – сознаться».

И хотя мне уже было объявлена высокая благодарность, я вдруг почувствовал, что пол уходит из-под ног. В который раз стал рассказывать, где был и что видел… Стенографистка исправно строчила за мной, но, когда приносили отпечатанный на машинке текст, я обнаруживал в нем такие фразы, какие не говорил, да и не мог говорить… Вдруг на столе следователя зазвонил телефон. Выслушав сообщение, подполковник положил трубку.

– Да, вы правы, – произнес он. – Боезапас здесь ни при чем…

Однако отпускать меня он не спешил. Стал расспрашивать о поведении моряков на корабле и в воде. Потом рассказал о ходе следствия по другим версиям… Теперь передо мной сидел совсем другой человек – обаятельный, остроумный, наблюдательный…

«Спокойно, ребятки, спокойно!..»

В половине второго ночи линкор «Новороссийск» вздрогнул от подводного удара. Взрыв сверхмощной силы пробил восемь палуб – из них три броневые – и огненным форсом взметнулся перед дульными срезами первой – трехорудийной – башни главного калибра…

Об этом больно писать… Взрыв пришелся на самую людную часть корабля: на кубрики, где спали матросы электротехнического дивизиона, боцманской команды, музыканты, артиллеристы, а также только что прибывшие новички…

Командир артиллерийской боевой части линкора «Новороссийск» капитан 3-го ранга (ныне капитан 1-го ранга в отставке) Ф.И. Тресковский:

– Как нарочно, за сутки до взрыва на корабль прибыло пополнение – двести человек. Это были бывшие солдаты из Киевского военного округа, их перевели к нам в связи с переходом армии и флота на более короткие сроки службы (армия – три года, флот – четыре). Многие из них были еще в армейских сапогах. Конечно, корабля они не знали и сразу же попали в такую переделку, из которой и бывалому моряку непросто выйти…

Мы накормили их ужином, хотя у них и продаттестатов еще не было. Сербулов, помощник, добрая душа, сумел всех накормить… Для многих этот ужин оказался последним. На ночь новичков разместили в шпилевом помещении, это в носовой части корабля… Как раз именно там и рванул взрыв. Полусолдаты-полуматросы, они были в большинстве кавказскими горцами и плавать не умели…

Старшина 1-й статьи Л.И. Бакши:

– Столб взрыва прошелся через наш кубрик, метрах в трех от моей койки… Когда я очнулся – тьма кромешная, рев воды, крики, – первое, что увидел: лунный свет, лившийся через огромную рваную пробоину, которая, как шахта, уходила вверх…

Я собрал все силы и закричал тем, кто остался в живых:

«Покинуть кубрик!» Посмотрел вверх, увидел сквозь пробоину Сербулова. Помощника. Он стоял над проломом, без фуражки, обхватив голову, и повторял:

– Ребятки, спокойно… Спокойно, ребятки!.. Спокойно!..

Мы его любили, звали между собой «Покрышкин». Когда он появлялся на верхней палубе, кто-нибудь давал знать: «Покрышкин в воздухе!» Помощник был весьма строг по части корабельных правил и, если замечал, что кто-то сидит на крашеном железе, на кнехтах или трапе, шлепал по мягкому месту цепочкой от ключей. Он всегда покручивал ее вокруг пальца… У него это так по-домашнему выходило. Никто на него не обижался. Уважали очень за то, что корабль знал, как никто другой…

Я увидел его возле развороченных шпилей и сразу как-то успокоился. Уже потом, в госпитале, обнаружилось, что у меня изрезаны ладони и пробита черепная кость… А тогда… Из загнувшегося стального листа торчали чья-то голова, плечи… Я хотел помочь выбраться, потянул на себя и… вытащил половину торса.

Всех пострадавших перевели в кубрик № 28-а – он в корме. Мы были голые – с коек. Ночь. Октябрь. Холодно… Я провел перекличку и составил список. Тут открылась дверь, и вошел начальник штаба эскадры контр-адмирал Никольский. Он нас подбодрил и велел выдать новые робы из корабельных запасов. Едва мы оделись, как бросились вниз, помогать товарищам, что в низах. Они подпирали брусьями переборки. Вода хлестала из всех щелей… Матросы работали споро, но спокойно. Никакой паники. Нам сказали, что мы здесь не нужны, – там были только расписанные по тревоге. Я отправился на свой боевой пост – мостик ПВО. Но что там делать, на верхотуре?! Я и мои дальномерщики Леня Серяков и Саня Боголюбов спустились вниз и отправились в коридор адмиральского салона, который числился за нами как объект приборки. Может, мне дело найдется?

Старший лейтенант К.И. Жилин:

– Когда я понял, что повторного взрыва не будет, то есть детонации не произойдет, стал тормошить Поторочина: «Женька, вставай!»

Он спал на верхней койке. Не отошел еще от дня рождения, после свидания с невестой.

– Что случилось?

– Взрыв на корабле!

– Какой взрыв?!

– Понюхай!

От запаха тротила он сразу протрезвел. Спрыгнул вниз. Я натянул ботинки на резинках, китель уже набрасывал на ходу… первый трап, второй трап. Верхняя палуба. Темно. Освещение погасло. Огляделся. Перед первой башней – вспученное корявое железо… Зажатый труп… Все забрызгало илом. Бросился на ют – вахтенному офицеру. Якорную вахту стоял замполит из дивизиона движения Витя Лаптев, Герой Советского Союза. Звезду получил в пехоте, за форсирование Днепра. На месте его нет. Бегу снова на нос. Встретил дежурного по кораблю – штурмана Никитенко. Надо объявлять тревогу. Но корабль был еще обесточен. Колокола громкого боя молчали. Отправили по кубрикам прибежавших матросов: «Поднимайте людей!» А сам стал бить в рынду – судовой колокол. Его тревожный звон, словно набат, понесся по всему иду… Тем временем электрики подключили аварийную аккумуляторную батарею, и по всем палубам затрезвонило: «Боевая тревога!» Но большинство матросов и без того уже были на боевых ютах. Я побежал на свою батарею.

Парторг линкора капитан-лейтенант (капитан 1-го ранга в отставке) И. Ходов:

– Я оставался за замполита командира линкора. В час ночи приняли с Сербуловым последний баркас с матросами. Прибыли из увольнения все, без замечания. Отправился спать. Моя каюта на корме – последняя в офицерском коридоре.

Проснулся от сильного толчка – меня выбросило на бортик кровати. Звук взрыва ощутился в корме довольно глухо… Свет дали быстро. Оделся и побежал на ГКП (главный командный пункт). Вообще-то, по боевой тревоге я был расписан на ЗКП (запасной командный пункт). Но поскольку я оставался за замполита, то и направился туда, где должен быть зам, – на главный командный пункт. Вскоре поступил первый доклад и из ПЭЖа (поста энергетики живучести): «Взрыв в носу. Разбираемся. Пройти туда трудно». Потом сообщили: «Есть убитые и раненые».

Зосима Григорьевич Сербулов распорядился: «Давай-ка, Володя, организуй баню под прием раненых. Да в нос не ходи. Посмотри…»

На баке увидел тела погибших. Приказал унести их под башню накрыть одеялами.

Во время взрыва на баке – у гюйсштока – стоял часовой. Воздушной волной его выбросило в море. Чудом остался жив. Он сам подплыл к якорь-цепи. Его подняли.

Как партийный работник, скажу со всей ответственностью: люди держались стойко – никто не устрашился вида ран, крови, трупов… Действовали как в бою, хотя молодежь войну видела только в кино.

Взрыв погубил человек двести. Я поручил начальнику клуба заняться отправкой раненых. Благо госпиталь был рядом, а баркасы уже стояли под бортом.

Снова поднялся на главный командный пункт. Дали с Сербуловым радиограмму открытым текстом в штаб флота: «Взрыв в носовой части. Начата борьба за живучесть».

Зосима Григорьевич попросил меня сбегать в пост энергетики и живучести, узнать обстановку на местах. Нырнул под броневую палубу, добрался до ПЭЖа. Там шла нормальная работа. Командир электротехнического дивизиона Матусевич доложил, что вода, несмотря на принятые меры, продолжает поступать. Рядом находился и командир дивизиона живучести Юра Городецкий. Даже мысли такой не было, что вижу их в последний раз. Правда, дней за десять до взрыва вышел у нас с Городецким такой разговор. «Хорошо, – заметил он, – артиллеристам. Отстрелялись – и к стенке. А мы, механики, – смертники. Нам свой ПЭЖ не оставить, что бы ни случилось».

Пожурил я его тогда за упаднические настроения. А ведь он прав оказался…

Я поднялся наверх, в ГКП. Доклад мой Сербулова особенно не обеспокоил. Он вообще был человеком выдержанным, неторопливым, рассудительным. Приказал разводить пары и спустить за борт водолаза для осмотра пробоины. Спустили матроса в легком снаряжении – его сразу же потянуло в пробоину. Опасно! Решили спустить тяжелого водолаза. Тот доложил: «Пробоина такая, что грузовик въедет!» Я отправился в низы, где сдерживали напор воды аварийные партии…

Люди работали рьяно, истово… Работали – не то слово. Они боролись врукопашную с морем, ставили раздвижные упоры, подпирали выгибающиеся от напора переборки деревянными брусьями, конопатили двери, перекрывали клинкеты, заглушали трубы…

Не помню, сколько прошло времени, кажется не больше часа, когда по громкой трансляции мне передали из ПЭЖа распоряжение Сербулова подняться наверх. На линкор прибыл начальник политуправления флота контр-адмирал Калачев.

Доложил ему обстановку.

– Что у вас тут могло взорваться?

– Ничего. Все погреба в норме.

– Ваши предположения?

– Взрыв забортный, товарищ адмирал… Предположений пока не имею.

Мы спустились с ним в душевую, к раненым. Потом побывали у тех, кто уцелел от взрыва. Вещевик выдавал им новые робы. Калачев отправился с ранеными на баркасе проведать тех, кого уже переправили в госпиталь. На корабль он больше не вернулся, и это стоило ему карьеры. Его обвинили в трусости, разжаловали. Но я бы не назвал его трусом. Когда он покинул «Новороссийск», линкор еще держался на ровном киле, видимой угрозы для жизни спасавших его людей не было.

Сразу же после съезда Калачева к трапу подошел катер командующего флотом вице-адмирала Пархоменко. Вместе с ним на корабль прибыли член Военного совета вице-адмирал Кулаков, начальник штаба эскадры контр-адмирал Никольский (командир эскадры контр-адмирал Уваров находился в отпуске). Сербулов встречал комфлота, а я докладывал обстановку Кулакову. Тот долго слушать не стал.

– Ладно, веди меня в низы. Разберемся на месте.

Спустились по трапам. Матросы конопатили дверь. Но вода прорывалась снизу. Аварийными работами в кубрике руководил старшина 1-й статьи. Фамилию не помню. Офицер, начальник аварийной партии, был на берегу. Но старшина справлялся за него довольно толково.

На средней палубе матросы задраивали вторую броневую дверь. Кулаков приободрил их: «Молодцы!» Словом, все шло как надо. Мы поднялись наверх. К тому времени на корабль прибыли из города старпом капитан 2-го ранга Хуршудов и штатный наш замполит капитан 2-го ранга Шестак. Я сдал ему обязанности.

Заместитель командира линкора по политчасти капитан 2-го ранга Г.М. Шестак:

– Ночью в городе, у себя дома, я услышал взрыв. Прибежал на Графскую пристань, оттуда катером – на «Новороссийск». Линкор был полностью укомплектован личным составом – 1620 человек. Накануне прибыло пополнение и курсанты из Одесской мореходки. Всего вместе с аварийными партиями соседних крейсеров на «Новороссийске» было более 1900 человек.

Площадь пробоины – уже потом, когда линкор подняли, – определили в 150 квадратных метров. Через эту гигантскую брешь в первые минуты в корпус корабля поступили сотни тонн забортной воды. Все службы на линкоре сработали четко: сразу же выставили семь линий обороны. Правда, постепенно их пришлось сдавать одну за другой. Пока затапливался один отсек, подкрепляли другой. Ни один человек не покинул свой пост без приказа. Сдавали переборки, а не люди. Если на наших отечественных линкорах толщина переборок превышала сантиметр, то итальянцы, стремясь облегчить корабль для увеличения скорости хода, делали их из листов толщиной в несколько миллиметров, то есть раз в пять тоньше. Под напором воды они вспучивались, как фанера, и лопались.

Благодаря героическим усилиям и умелым действиям экипажа «Новороссийска» линкор с такой огромной пробоиной продержался на ровном киле два часа сорок минут…

Мичман И.М. Анжеуров, адъютант командира:

– Едва пришел в себя после взрыва – бросился поднимать своих секретчиков. Хранилище секретных документов – в носу, неподалеку от места взрыва. Еще не успели дать свет, темень… Раздобыл где-то фонарь. Надо спасать документы. Их сотни. Вода уже по щиколотку. Тут дали свет. Я бросился в кубрик радиотехнической службы. Приказал морякам снять наматрасники и таскать в них документы в мою каюту. Вскоре она была завалена почти доверху. Однако спасти все документы мы не успели. Носовая часть линкора быстро погружалась. Там же, в секретной части, остались и схемы непотопляемости корабля, которые были так нужны потом в ПЭЖе…

Старшина 2-й статьи В.В. Скачков:

– До демобилизации мне оставалось всего 21 сутки, а пришел я на линкор в 1951 году.

В тот день мы выходили в море после ремонта подшипников правого гребного вала, а вечером я сошел на берег в увольнение. На корабль вернулся в 0.20. А спустя час рванул взрыв.

Я находился в ленкаюте, расположенной на батарейной палубе между барбетами первой и второй башен по правому борту. Удар пришелся в 15–20 метрах от меня. Я тут же выскочил на верхнюю палубу и увидел дымящийся развороченный настил…

В районе взрыва находилась прачечная, которой заведовал старший матрос Алексей Логунов, мой лучший друг. Я бросился туда, но там была вода…

Потом, когда поступила команда построиться на юте, ко мне подошел адъютант командира мичман Анжеуров и велел отдать аккумуляторный фонарь писарям, собирающим документацию в секретной канцелярии. Я передал свой фонарь старшине команды писарей Александру Карпенко, спросил, не нужно ли помочь. От помощи он отказался. Больше я его не видел, так как никто из писарей после опрокидывания не выплыл…

Главный боцман линкора «Новороссийск» мичман Ф.С. Степаненко:

– В ту ночь я бы точно погиб на корабле, останься в своей каюте. Она аккурат в районе взрыва располагалась. Первая от артпогреба. Но заболела старшая дочь. Ей неправильно сделали прививку от полиомиелита. Разбил паралич. Жена ее в больницу повезла, там и на ночь с ней осталась, а мне переслала со старшиной баркаса записку: мол, так вот и так, надо бы с семилетним сынишкой дома посидеть. Отпросился я у своего непосредственного начальника – Зосимы Григорьевича Сербулова – и до хаты. Я тут недалече – в Ушаковой балке – как жил, так и живу… Да… Ночью пригрелся подле меня сынишка. Разбудил нас взрыв. Что за ЧП? Оделся и бегом в Аполлоновку, на корабль. «Может, война?» На Госпитальной стенке два полураздетых матроса. Оба мокрые.

– В чем дело?

– «Новороссийск» наш взорвался.

– Вы что – пьяные?!

Да сам вижу – трезвее не бывает. Нашел ялик.

– Греби к линкору!

А уж издали вижу – беда. Нос просел, корма поднялась. Винты видать… Эх!..

Старший лейтенант К.И. Жилин:

– Я собрал личный состав своей батареи и разбил матросов на пятерки. Так удобнее было доставать людей из покореженных взрывом кубриков. Первым делом, конечно, стали выносить раненых: одних отправляли сразу в госпиталь, других относили в баню… Трупы складывали на баке и накрывали их орудийными чехлами, бушлатами…

Потом, когда закончили эту печальную работу, отправил своих в башни – на боевые посты. Но так как меня из дежурных по низам не сменили, то я остался на верхней палубе руководить заводкой буксирного троса. С левого борта носовой части к нам подошел мощный буксир. С него подали трос, и мы завели его за барбет носовой башни. Чтобы буксир смог подтащить нас к берегу, к Госпитальной стенке, надо было обрезать бридель носовой бочки, которая держала линкор на своем мертвом якоре. Но, увы, нос просел слишком глубоко, и обрезать бридель-цепь уже было невозможно. Буксир изо всех сил подтянул «Новороссийск» метров на двадцать, но якоря стащили линкор обратно.

Тогда кто-то скомандовал: «Буксир в кормовую часть!» Я схватил мегафон и бросился на ют. Завели буксирный трос на корму, закрепили за кнехты. Буксир, отчаянно работая винтами, потащил нас к берегу. Но тут же увеличился крен на левый борт. Крен выровняли. Отдали кормовой бридель. Корма пошла вверх, нос просел еще глубже. Буксир яростно взбивал воду винтами. Он уже не мог стащить нос линкора с грунта.

Инженер-капитан 1-го ранга С.Г. Бабенко:

Спросив у оперативного дежурного (чья шутка насчет ночной побудки так злосчастно сбылась), куда он выслал за мной катер, я быстро собрался и бегом кинулся на Графскую пристань. По дороге вспомнил, что командир пятой – электромеханической – боевой части линкора «Новороссийск» Иван Резников сейчас в отпуске и уехал из Севастополя к себе на родину, в Тихорецк.

Катер быстро отошел от причала, подошел к линкору, стоявшему на своих бочках с сильным дифферентом на нос. Носовая часть корабля уходила в воду до якорных клюзов. Было около трех часов ночи, когда катер подвалил к левому рабочему трапу. Поднялся на шкафут и там встретил инженера-механика крейсера «Кутузов» капитана 2-го ранга Мухина. Он прибыл на линкор во главе аварийной партии своего корабля на помощь личному составу линкора. Прошли с ним на бак. Там верхняя палуба до самой второй башни главного калибра была обильно залита илом, а в районе между носовыми шпилями и первой башней зияла громадная пробоина. Здесь же я встретил помощника начальника штаба эскадры капитана 2-го ранга Соловьева и спросил его о глубине под килем. Он по телефону запросил мостик и сообщил мне, что глубина места якорной стоянки 18,2 метра. Возникла мысль срезать якорные цепи и бридель, чтобы освободить от них нос корабля. Соловьев пошел организовывать баркас, а я – автогенный аппарат и газорезчика. Но пока мы добывали газорезку, к бочке уже подошел баркас с крейсера «Молотов», и мы увидели искры от работы автогенного аппарата. Правда, резчику удалось срезать только бридель, якорные же цепи вместе с клюзами уже погрузились в воду… Мы с Мухиным спустились в нижние помещения на батарейной и нижней палубах. Шпилевое отделение, носовые кубрики до 3-го, а на броневой палубе до 15-го кубрика уже были затоплены. У носовых переборок матросы крепили аварийный лес. Работали они дружно, слаженно. Мы подошли ближе, и вот тут-то убедились, что собой представляли облегченные итальянские переборки – под напором воды они выпучивались, как фанерные, в них появлялись трещины, через которые начинала фонтанировать вода.

Старшина 2-й статьи В.В. Скачков:

– Переборки трещали, выгибались и лопались, как яичная скорлупа. Видел своими глазами, так как я был расписан в аварийной партии. Вместе с другими задраивал люки, двери, ставил крепления, подпоры… Как только переборка сдавала и нас заливало, переходили в следующее помещение…

Командир аварийной партии с крейсера «Молотов» инженер-капитан-лейтенант В.М. Говоров:

– Мне было нелегко на линкоре не только потому, что шел самый настоящий бой с поступавшей водой, но и потому, что я не знал расположения подпалубных помещений «Новороссийска». Я рассчитывал на выучку матросов аварийных постов, на их знание корабля, и не ошибся. Они оказались отлично подготовленными, свободно ориентировались в кромешной тьме. Мои команды выполнялись в считаные минуты, все делалось спокойно, молча. Только стук кувалд да скупые фразы: «Держи крепче!», «Давай клинья!», «Конопать швы!» А потом пошли доклады: «Подпоры подставлены!», «Люки подкрепили!..»

Без водолазного снаряжения матросы-аварийщики ныряли под воду и там конопатили щели люков. И лишь когда вода доходила мне до подбородка (а мой рост 186 см), я давал команду «Покинуть помещение!»… Так мы дошли до так называемых «теплых коридоров», где уже не было поперечных переборок, то есть до района машинно-котельных помещений.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.