bannerbanner
Введение в самопознание
Введение в самопознание

Полная версия

Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
3 из 7

За это понимание Яма даже награждает его дополнительно знанием, как совершать огненное жертвоприношение.

Шанкара в толковании девятнадцатого изречения поясняет этот дар Начикете как преодоление мудрецами Упанишад слепого исполнения устаревших обрядов:

«Как указывают два благословения, только это, а не истинное знание о ре-альности, называемой Я, достижимо через прежние мантры ибрахманы(Вед), относящиеся к предписанию и запрещению. Поэтому, ради устранения естественного неведения, являющегося семенем мирского существования, состоящего в наложении на Я деятельности, действующей силы и наслаждения и располагающего в качестве своего содержания теми объектами запрещения и предписания (о которых говорят писания), необходимо поведать знания о единстве Я и Брахмана; такое знание противостоит тому неведению, лишено даже слабейшего оттенка наложения (на Я) деятельности, действующей силы и наслаждения и имеет своей целью абсолютное освобождение. Поэтому начинается следующий далее текст. Посредством истории было показано, как в отсутствие знания собственного Я, являющегося предметом третьего благословения, не может быть никакого удовлетворения даже после получения второго благословения. Поскольку к знанию о собственном Я становится готов тот, кто воздержался от непостоянных результатов и средств, заключенных в вышеупомянутых ритуалах, (поэтому) с целью показать невысокое значение этих результатов и средств, Начикета проходит через соблазн, заключающийся в предложении ему сыновей и т. д.» (Там же, с. 23–24).

Это рассуждение Шанкары, по сути, является манифестом Веданты. Именно в нем, очевидно, Веды и находят свое завершение. И хотя Катха Упанишад еще далеко не завершена, на самом деле, все, что последует дальше, словно бы не нужно, потому что вопрос Начикеты звучит как: сохраняюсь ли Я после смерти? («20. То сомнение, что возникает вслед за смертью человека – когда некоторые говорят: “Оно есть”, другие говорят: “Его нет” – пусть я узнаю об этом, по твоему наставлению. Из всех благословений это – третье благословение»).

Упанишада не отвечает на этот вопрос. Все ответы Ямы сводятся к тому, что сказал Шанкара в предыдущем толковании. Далее идет рассказ о Я и его познании.

Именно «знание собственного Я» и является этим третьим благословением. Вопрос о смерти как бы отпадает, теряется для знающего себя. Хотя познание это начиналось именно с этого вопроса, но по ходу познания себя он исчезает, растворяется вместе с той личностью, что наложена на Я. Упанишада не говорит этого, а показывает тем, что вопрос растворяется в последующем содержании.

Итак, Начикета затребовал дать ему знание о том, что произойдет с ним после смерти. Этого нельзя просто рассказать. Это знание нужно сделать состоянием самого вопрошающего. Иначе говоря, словами здесь не поможешь, нужно дарить что-то стоящее за словами. Но этого не может даже бог. Нужно, чтобы сознание человека было готово к такому обретению как к откровению. Откровение тут явно связано с открытием или открыванием себя, то есть со срыванием тех покровов, которые укрывают то я, которое и остается после смерти.

Когда я это понял, я испытал потрясение: по сути, знание о том, что будет с Я после смерти, и есть сама смерть.

Смерть для той части Я, которая сквозь смерть пройти не может. Смертное не может знать, что такое смерть. Оно кончается как раз на этой границе. Это значит, что знать то, что ждет тебя после смерти, может лишь та часть Я, которая это и узнает после смерти. Следовательно, для того, чтобы дать тебе знание смерти, возможны два пути: первый – убить тебя. И ты все узнаешь. Второй – оставить тебя живым. Но тогда нужно, чтобы ты жил уже сейчас своей бессмертной частью. Или, как требовала сократическая философия, жизнью души еще в теле.

Это так трудно и так редко встречается, что даже бог смерти не уверен в том, что стоящий перед ним выдержит такое знание. Поэтому сначала он устраивает Начикете проверку.

Мы же для себя можем рассматривать все последующее как рассказ о приемах и орудиях достижения знания о себе, применявшийся во времена Упанишад и в Веданте.

«С целью испытать, является ли он (то есть Начикета) совершенно пригодным для знания о Я, которое (знание) есть средство высочайшего достижения, Смерть сказал:

21. Даже боги в древности питали сомнение в этом; ведь эта сущность (то есть Я), являясь тонкой, не легкопостижима. О Начикета, проси другого благословения; не затрудняй меня; откажись от того (благословения), что требуешь от меня.

<…> Услышав это, Начикета сказал:

22. Даже боги питали сомнения об этом; О смерть, если ты говоришь, что нелегко постичь Его, и поскольку другой наставник, подобный тебе, не может быть найден, (поэтому) нет другого благословения, сравнимого с этим».

Иными словами, настоящее ученичество должно начинаться не с зазубривания текстов и не с отбивания поклонов. Оно должно начинаться с истинной решимости. А перед учеником должны быть поставлены все возможные трудности и препятствия. Если он готов их преодолеть, тогда есть надежда, что у него хватит сил и постичь себя.

А дальше идут другие приемы. В Упанишадах они расписаны очень кратко, но есть одна школа и есть учитель, который всю свою жизнь посвятил тому, чтобы расписать это предельно подробно. Попробуйте узнать его:

«…Смерть говорит, искушая:

23. Проси о сыновьях и внуках, что проживут сто лет. Проси о множестве животных, о слонах и золоте, о конях, об огромном крае земли. И сам ты живи столько лет, сколько хочешь.

24. Если ты считаешь другое благословение равным этому, проси о нем. Проси богатства и долгой жизни. Стань (правителем) над огромной областью. Я сделаю тебя пригодным для наслаждения (всеми) желанными вещами.

25. Любых вещей, что желанны, но труднодостижимы, – проси по своему выбору. Вот женщины с колесницами и музыкальными инструментами – такие, безусловно, не могут быть обретены смертными. Тебе будут служить они, предлагаемые мной. О Начикета, не спрашивай о смерти».

На что это похоже? Думаю, первая мысль, которая пришла – это искушение Христа Сатаной. Если отринуть искусственно раздутое христианством понятие Врага, – а с точки зрения психологии, это лишь очень действенный прием сплотить своих вокруг знамени или креста веры, – то это, безусловно, явления одного порядка и коренятся в еще более древних слоях сознания, связанных с первобытными инициациями. Искушение и запугивание смертью – обязательная часть инициации. Так что здесь мы имеем дело с очень древним психологическим инструментом, которому нужно посвящать особое исследование.

Однако, когда я просил распознать философскую школу, которая посвятила себя раскрытию этого древнего приема, я имел в виду вовсе не христианство. Учитель, о котором я говорил, – все тот же Сократ.

Связь с христианским искушением здесь очевидна, но она внешняя, лишь по общности приема. Да и сами христиане вряд ли признают, что содержание искушения Христа и искушения Начикеты одинаково. Связь же учения Упанишад, по крайней мере, Катхи, с Сократической философией глубинна и сущностна именно с точки зрения школы и направленного усилия мысли.

О чем говорит Упанишада, рассказывая об искушении? Что делает Яма, предлагая соблазны? Он вовсе не пытается искусить Начикету. Как раз наоборот. Он проверяет его чистоту, последовательно обращаясь к тем частям личности или мышления Начикеты, которые обычно правят жизнью человека. Иначе говоря, Яма проверяет, есть ли еще у Начикеты какие-то желания или цели, которые могут быть сильнее охоты познать себя.

По сути, Упанишада здесь создает очень краткое описание личности человека, какой она представлялась в то время. Образ, вырастающей из этого описания, похож на шар с иглами, торчащими во все стороны. Точнее, во всех направлениях. И направления эти – направления в сторону частей жизни, которыми обычно захвачен человек. Ядро же – это и есть Я. При этом очевидно, что вся эта жизнь ложится наслоениями на ядро Я. Значит, ученику предоставляется возможность, руководствуясь подсказкой Упанишад, самому описать те ловушки жизни, в которых он оказался, осознать их как неистинное и отказаться ради истинной жизни Я.

Если уж продолжать сопоставление с западным самопознанием, то что такое сократическая философия, например, с ее постоянным стремлением дать определение Аретэ? Аретэ, если помните, у нас переводили как «добродетель». Но аретэ, если помните, это «лошадность в лошади, человековость в человеке». Иначе говоря, это сущность, а не добродетель, хотя соответствовать своей сущности – это уже добродетель. Так вот, если попытаться представить философию Сократа в виде образа, то получится тот же шар упанишад, с Аретэ-сущностью в сердцевине. Только вместо игл-направлений из него ветвятся многочисленные рассуждения, определяющие различные понятия, правящие человеческой жизнью. Их-то Сократ и распутывал всю свою философскую жизнь как множественные тропинки на поле человеческого сознания. А приводят они все к той же Аретэ, к сущности общественного существа по имени человек.

Конечно, Сократ и Упанишады – это очень разные и очень отдаленные друг от друга в культурном отношении вещи. Для науки такое поверхностное сопоставление вряд ли допустимо. Но ведь я смотрю на них с точки зрения самопознания. И тут становится возможно объединить их единым видением, точно они действительно развивают соседние грани единого древнего учения о самопознании.

При таком подходе, осознавая его условность, все же можно сказать, что Упанишады дали общий образ личности, нарастающей во время человеческой жизни на ядро сущности.

Философию Сократа вполне можно видеть как разворачивание этого образа в подробные описания тех понятий, из которых складывается человеческая личность. А с ней и та ловушка, из которой можно вырваться только самопознанием. Но у нас еще будет время поговорить о Сократе, поэтому я возвращаюсь к упанишадам.

Первая песня Катха упанишады заканчивается настойчивой просьбой Начикеты сказать «о том, о чем питают сомнения люди, об относящемся к следующему миру, знание о чем ведет к великому достижению» (I–29).

И опять можно подумать, что Начикета просит рассказать о том, что будет после смерти. Но ответ Ямы, с которого начинается вторая песнь Упанишады, показывает, что этот «Следующий мир» есть всего лишь ты сам, но в той части, которая познает себя и свою сущность.

Яма сразу начинает рассказ с исследования того, что не пускает к себе и удерживает в поверхностных, ложных слоях бытовой личности.

«Испытав ученика, и найдя его пригодным для знания, он (Яма) сказал:

1. Предпочтительное, воистину, одно, а приятное, воистину, другое. Оба они, служа различным целям, (как бы) связывают человека. Благо выпадает тому, кто принимает предпочтительное. Выбирающий приятное отходит от истинного назначения».

Иначе говоря, это твой личный выбор – жить ради удовольствий этой жизни или ради той жизни, что наступит после смерти. Я не берусь сейчас рассуждать об оправданности постановки такого выбора вообще. Это рассуждение для тех, кто его уже сделал по собственному желанию.

Далее Шанкара:

«Если человек, по желанию, может делать то либо другое, почему же люди, в основном, придерживаются только приятного? Ответ на это дается:

2. Предпочтительное и приятное приходят к людям. Разумный человек, оценив, разделяет их. Разумный выбирает предпочтительное за счет наслаждений; неразумный избирает наслаждения, ради развития и сохранения (тела и т. д.)».

И далее этим двум расходящимся путям даются имена пути Знания и пути Неведения. Это означает, что для Упанишад и Веданты Знанием в полном значении этого слова считается только пребывание в состоянии после смерти. Это полностью отличается от Европейского научного понимания знания, где под ним понимается не состояние сознания, а память и даже ее количество, если можно так сказать.

Знание упанишад – это знание пути, пребывание на Тропе, пролегающей посреди сложного и запутанного мира, где легко сбиться и потеряться.

«5. Живущие посреди неведения и считающие себя умными и просветленными, неразумные люди кружат вновь и вновь, следуя неверными путями, в точности как слепые, ведомые слепыми.

6. Средство достижения иного мира не открывается нераспознающему человеку, блуждающему, обманутому приманкой богатства. Тот, кто всегда думает, что есть только этот мир, попадает под мою власть снова и снова».

Далее добавляет Шанкара:

«Но из тысяч есть один, подобный тебе, стремящийся к предпочтительному и становящийся познавшим Я; потому что:

7. Это (Я), о котором не удается даже услышать многим (и) которое многие не понимают, даже слушая, – объясняющий удивителен и принимающий удивителен, удивителен тот, кто знает по наставлению сведущего».

Шанкара поясняет:

«…Подобным же образом, именно после слушания о Я, искусный – редкий среди многих – становится достигшим. Ведь удивительный человек – редкая душа – становится познавшим; обученный искусным учителем.

Почему же (это так)? Потому что:

8. Я, безусловно, не познается истинно, когда о Нем говорит низшая личность; ведь о Нем думают различно. Когда же о Нем учит ставший равным Ему, о Нем более не размышляют. Ведь Оно вне доказательств – Оно тоньше атома».

Вот так это перетолковывает Шанкара: «Это – то Я, о котором ты спрашиваешь меня; (когда) о нем говорит; низший человек, то есть человек мирского склада; безусловно, нелегко верно понять; <…> когда о нем говорит не имеющий отличий человек, учитель, не видящий двойственности, ставший равным Брахману, который должен быть открыт (им); здесь, по отношению к Я; не остается; обдумывания, различных видов рассуждения, как, например, существует Оно или же нет; ведь Я устраняет все мысли, содержащие сомнение.

Или же, когда о (высшем) Я, которое неотлично от собственного Я человека и является этим Я, учат верно; нет иного понимания; в этом Я, поскольку нет ничего, что еще должно быть познано. Ведь осознание единства Я есть кульминация всего знания. Следовательно, поскольку нет познаваемого, не остается ничего, что еще было бы необходимо познать здесь».

Как ни странно, но заявив, что рассуждение неуместно, сам Шанкара здесь пускается в логически изощренные рассуждения, чтобы доказать, что нет иного способа познать это Я, кроме как по прямой передаче от просветленного «учителя, хорошо знающего писания». Но оставим это на совести веданты, отстаивавшей себя в бесконечных спорах с другими школами и, в первую очередь, буддизмом, где, как известно, личное просветление вполне возможно.

Смысл же рассуждений Шанкары обнаруживается в следующем за ними изречении упанишады, которая в этот раз оказывается понятнее некоторых его пояснений.

«9. Мудрость, которой обладаешь ты, дорогой, ведущая к глубокому знанию, лишь когда сообщается кем-то другим (иным, нежели логик), не может быть достигнута посредством аргументов. Ты, о дорогой, наделен истинной решимостью. Пусть вопрошающий у нас будет подобен тебе, Начикета».

Иными словами, в споре об истинной природе Я не рождается истина, ты ничего не можешь доказать другим, ты можешь лишь стать собой. И тогда ничего больше не нужно доказывать. Но для этого нужно не просто набраться решимости. Для этого нужно посвятить себя целиком себе.

Итак, следующий инструмент – это решимость. Предельная решимость, обладая которой ты можешь преодолеть любые препятствия. Где взять такую решимость?

Посмотрим на то, что говорит 10 изречение второй песни:

«10. (Поскольку) я знаю, что это сокровище непостоянно – ведь та постоянная сущность не может быть достигнута через непостоянные вещи, – поэтому я (сознательно) разложил огонь Начикета с непостоянными вещами, и (тем самым) достиг (относительного) постоянства».

Это решение темно и, кажется мне, запутано. Сыркин переводит его так:

«Я знаю, что непостоянно богатство, ибо не достигают вечного невечным.

Вот мною разложен огонь Начикета, с помощью преходящих вещей я достиг непреходящего» (Упанишады / Пер. А.Я. Сыркина, II–10).

Огонь Начикеты – это дополнительный, четвертый дар Ямы. За стойкость в вопрошании Яма назвал именем Начикеты определенный вид огненного жертвоприношения. Это означает, что когда Яма говорит, что (сознательно) разложил огонь Начикеты «с непостоянными вещами», он иносказательно говорит о том, что заставил Начикету совершить огненное жертвоприношение. И лишь совершив его, Начикета, достиг постоянства или непреходящего.

Мне приходится совмещать оба перевода, чтобы это изречение стало хоть как-то понятно в свете всего предыдущего развития мысли. Такое понимание второй части изречения очень естественно, но вот первая у Рагозы явно противоречива: «(Поскольку) я знаю, что это сокровище непостоянно – ведь та постоянная сущность не может быть достигнута через непостоянные вещи – поэтому я…».

Перевод Сыркина не противоречив, зато как-то бессмысленен:

«Я знаю, что непостоянно богатство, ибо не достигают вечного невечным».… Богатство действительно непостоянно, но как это вытекает из того, что вечное не достигают невечным? А «ибо», то есть «потому что» прямо указывает, что из чего вытекает.

Да и причем здесь богатство, когда, как вы помните, речь шла о решимости. Скорее всего, это все-таки не богатство, а Сокровище, Сокровище решимости. И оно так непостоянно! Лови миг, пока оно есть и жизнь не заставила раскидать его.

Такое понимание десятого изречения прямо вытекает из предыдущего девятого.

И что же получается, если разумно совместить оба перевода? Попробую предложить свое прочтение:

«10. (Поскольку) я знаю, что это сокровище (решимости) непостоянно – (поскольку) та постоянная сущность не может быть достигнута через непостоянные вещи, – поэтому я (сознательно) заставил тебя, Начикета, пройти огненное очищение, принеся в жертву непостоянные вещи, и через это (тем самым) достичь непреходящего».

Вслед за десятым изречением следует его пословное толкование Шанкары. Приведу его полностью, чтобы проверить, не противоречит ли ему мое прочтение.

«Я знаю, что сокровище – включающее плоды действия, о которых просят, словно о сокровище, это сокровище непостоянно. [ХИ] ведь через непостоянные вещи та постоянная сущность – то сокровище, что зовется высшим Я, не может быть достигнуто. Но лишь то сокровище, что заключается в непостоянном удовольствии, может быть достигнуто через непостоянные вещи. [ХИ] поскольку это так, поэтому мной – знающим, что постоянное не может быть достигнуто через мимолетное, огонь, называемый “Начикета”, был разложен, то есть жертвоприношение, предназначенное для обретения небесного блаженства, совершалось с непостоянными вещами – посредством животных и так далее. Обретя тем самым необходимую заслугу, я достиг постоянного – относительно постоянной обители Смерти, именуемой небесами».

Что мы имеем в этом толковании, в котором я опустил санскритские слова, чтобы они не разрывали целостность восприятия? Во-первых, это не сами слова Шанкары, а их перевод. И в нем возможны искажения переводчиков. К примеру, слово [ХИ] в первом случае переведено как «ведь», а во втором как «поскольку». Именно «поскольку», будь оно поставлено в первом случае, делало бы речение связным. Значит, мое понимание первой части возможно.

Возможно не значит верно. Скорее всего, санскритское слово «шевадхих» – сокровище – не может относиться к такому понятию, как решимость. Но, чтобы не упустить и такую возможность понимания, я оставляю свой перевод таким, пока это место не будет разъяснено знающими людьми.

Впрочем, если под сокровищем здесь подразумевается не решимость, а те самые преходящие блага, которыми Яма искушал Начикету, это не много меняет в самой сути понимания применяемого Упанишадой приема. Итак.

«10. Мирские блага преходящи, а твоя сущность постоянна и не может быть достигнута через них. Поэтому я (сознательно) (как учитель ученика) (подверг испытанию твою решимость) тем, что разложил огонь, называемый “Начикета”, в котором и спалил все непостоянное».

Но и этот перевод или понимание не окончательны. Как вы заметили, повествование в этом речении как бы сбивается. То это говорит Яма, а то можно предположить, что сам Начикета («Обретя тем самым необходимую заслугу, я достиг…»).

Окружающие 9 и 11 изречения, однако, четко идут от Ямы. Очевидно, все они есть одна его речь, вызванная радостью от достижения Начикеты. И Яма очень определенно выступает здесь учителем, который привел ученика к просветлению. Следовательно, это не рассказ о жреце, который осуществляет обряд, называемый Начикета. Это рассказ о самом первом случае, когда такой обряд родился. И никакого костра нет. Есть огонь по имени Начикета. И это не условность. Этот огонь или этот способ сжигать преходящее и влечения был назван Начикетой, потому что Начикета был в тот миг этим огнем и показал всем, как это делать.

Скажем так, этот огонь – это не огонь костра. Это некий внутренний огонь. На Руси его называли Крес – живой огонь. Но само состояние, в которое перешел Начикета, огненное. И огонь этот есть огненное очищение.

Как учитель-смерть достиг этого? Он провел Начикету сквозь всю его культуру, сквозь все обычные ловушки и соблазны. Провел насквозь. Но поскольку они никуда не ходили при этом, значит, он провел его сквозь мышление, выжигая все, что могло удерживать ученика. И тот достиг.

«11. О Начикета, став просветленным, ты отверг (все это), терпеливо рассмотрев наивысший предел желания, опору вселенной, бесконечные результаты медитации, другой берег бесстрашия, далекий путь (Хираньягарбхи), достойный восхваления и великий, а так же (свое собственное) состояние».

А далее подсказка, как же начать, где вход в это состояние, где начинается Тропа?

«12. Разумный человек оставляет веселье и скорбь, развивая сосредоточение ума на Я, медитируя тем самым на древнее Божество – непостижимое, недоступное, расположенное в разуме и находящееся посреди страдания».

Шанкара переводит это изречение немного иначе:

«Его – то Я, которое ты хочешь узнать; которое трудно увидеть, вследствие Его чрезвычайной тонкости; лежащее недоступно, то есть скрытое знанием, изменяющимся в зависимости от мирских объектов; расположенное в Разуме – потому что Оно постигается в нем; существующее в окружении страдания – в теле и в чувствах, являющихся источником многочисленных страданий. Поскольку Оно недоступно лежит таким образом, и расположено в разуме, поэтому оно находится посреди страдания. Из-за этого Его трудно увидеть; медитируя на это древнее (вечное); Божество – Я; сосредоточение ума на Я, после отвлечения его от высших объектов, есть адхиатма-йога – через достижение этого разумный человек оставляет веселье и скорбь – поскольку для Я нет худшего или лучшего».

Адхиатмайога – сосредоточение ума на Я после отвлечения его от внешнего, преходящего, страданий, тела, чувств…

Вход на эту Тропу где-то посреди разума, внутри всего того, что мы можем обобщенно назвать мышлением или культурой.

Для того, чтобы это понять, нужно разделить эти понятия – разум и мышление, а потом дать им подробные описания, которые, отсекая лишнее, позволили бы сузить поле поиска и приблизиться к этому входу в самого себя.

Этого рассказа об учении упанишад на примере одной из самых кратких, я считаю достаточным для того, чтобы разжечь охоту и любопытство у желающих и перейти к следующему рассказу.

Глава 3. Упанишады и Йога (Шветашватара)

Упанишады можно разделить на древние, средние и новые. Новым – всего несколько веков. Поэтому древние представляют особо ценный источник. Ведь в них намечены пути, которые воплощались и в новых Упанишадах, и во многих других учениях. К примеру, в той же Йоге.

На страницу:
3 из 7