Верность как спасение (сборник)

Но она дисциплинированно ела по часам и старалась спать ночью. Это удавалось лишь со снотворным. В одном не было сомнений. Силы понадобятся. Если доживет, как сказал этот придурок.

Перед приходом Станислава Тоня и не подумала краситься или укладывать волосы. Сняла халат и натянула джинсы с майкой. Открыла дверь фотографу, кивнула хмуро и подумала: внешность у него по-настоящему мужская – крупное, волевое лицо, ежик волос, пристальный взгляд. Но какая же у него странная профессия, господи-боже-мой! Создавать образы по фантазиям истеричек. Из этих же истеричек. Хотя по суммам получается, наверное, неплохо, даже если все кончается на этапе «изучение объекта». Неадекватных объектов вокруг пруд пруди.

Стас прошел в гостиную, как по своей квартире. Включил только обычный, верхний свет, открыл свой ноутбук.

– Готова? Присаживайся. Посмотри.

Тоня начала рассматривать галерею то ли снимков, то ли картин. Разные женщины. Блондинки, брюнетки, шатенки, рыжие. Одетые, полуодетые и совсем раздетые. Волосы длинные, короткие, прямые, локонами. Кажется, разного возраста. Общее одно – или откровенный, бьющий наповал эротизм, или якобы скрытый, тайный соблазн. Вот как у этой чопорной дамы в больших очках, с гладкими волосами, затянутыми сзади в пучок, в глухом черном платье под подбородок, длиною до щиколоток. А рот у нее яркий, с вызывающей красной помадой, она призывно облизывает губы острым язычком.

Стас смотрел на Тоню с улыбкой.

– Ты еще не въехала?

И только после этого вопроса Тоня поняла, расшифровала свое недоумение. Да это все она! Стас подфотошопил к ней разные волосы и разную одежду. Он что-то выделил, что-то спрятал в ее внешности. Но она узнает и свои глаза, и свой рот, и свой тяжелый подбородок, просто все это подано в другом ключе, товарном, что ли… И, конечно, никаких мелких дефектов из той картотеки уродств, какая была вначале.

– Ничего себе! – выдохнула Тоня. – Ты, наверное, гений.

– Без наверное, – небрежно ответил Станислав. – Но учти: это только начало. Фотошоп – это проба моего пера. Работать придется и тебе.

Так начался второй этап. Стас одевал Тоню в принесенные вещи, красил и причесывал. Затем вновь снимал до потери ее пульса огромным объективом, выбирал свет, иногда почти убирал его. На этот раз фотограф устал больше, чем Тоня.

– Нелегкая это работа: из болота тащить бегемота, – заключил он известным детским стишком почти ночью и вытер пот со лба.

И Тоня не сказала ни слова по поводу его чувства юмора. Станислав ушел еще на два дня, чтобы вернуться с первыми снимками Тони в новом образе.

Еще день они работали вместе. Как соавторы. Только руководила уже Тоня. Она соединяла, выбирала, ставила новые требования. И, наконец, спокойно и удовлетворенно произнесла:

– Все. Это. Это оно. Этот образ мы должны развивать, углублять, открывать с разных сторон. И теперь главное: этот образ должен быть неповторимым и узнаваемым. А мое имя на его фоне – сразу смотреться как бренд. Давай так: «Антонина Станиславовна, независимый психолог».

– А что, мне нравится. И меня не забыла. Я вроде папы Карло, да?

– Да.

С первыми, яркими, выразительными, не самыми откровенными фотографиями Тоня открыла аккаунты во всех соцсетях. На Фейсбуке, «ВКонтакте», «Одноклассниках», в Твиттере, Телеграмме, Инстаграмме. Выложила подготовленные публикации на разные темы. Это были ее научные статьи, доклады, рефераты, сокращенные, изложенные почти разговорным языком, с броскими примерами, адаптированные к прочтению на бегу, мельком. Что-то непременно зацепит, если не любого, то многих. Темы: от сексуального воспитания детей до борьбы с семейным насилием. От бытового цинизма до политических преступлений. У нее был цепкий и внимательный взгляд, живой и образный язык, выводы созерцателя, ученого и судьи.

Через месяц у Тони было десять тысяч подписчиков, через два – пятьдесят. Она уже оборудовала одну комнату как приемную для посетителей. Оформила свою практику как частную предпринимательскую деятельность. Услуги практикующего психолога. Парадокс: два месяца назад у нее была приличная сумма сбережений, и она панически боялась с ними расставаться, боялась провала и нищеты. Сейчас у нее не было ни копейки. Все вложила в Стаса и оборудование кабинета, а страх сменился уверенностью. Тоня чувствовала, что все получается. Что она сделала очень верный ход. На свете миллионы независимых, свободно блуждающих психологов. Но ни одному из них не пришло в голову – поразить всех своим необычным внешним видом, притянуть взгляды и разогреть нервы. Даже чувственность разбудить: она помогает мозгу понять мысль и смысл сказанных слов. Да, аудитория Тони была в нее немного влюблена. В том и смысл проекта.

Последние деньги она потратила на то, чтобы зарегистрировать частную предпринимательскую деятельность по месту жительства. Дальше шла речь о доходах. Через неделю Тоне пришлось посадить знакомую девочку-студентку секретарем на домашнем телефоне: записывать посетителей в очередь. Называть им время и сумму.

Тоня много работала, была в постоянном процессе улучшения своей внешности. Ничто так не стимулирует человека, как ежедневные просмотры твоих фотографий десятками, а затем и сотнями тысяч незнакомых людей. От этого в результате зависят и профессия, и заработок. Но люди ко всему привыкают. И Тоня решила выйти на следующий уровень. Видеоконтакт с аудиторией.

Стас просто пожал плечами: «Нет проблем». И стал ее личным оператором. Экспериментировали они, как и раньше, в Тониной квартире. Задумка такая и была: видео не профессиональные, а почти домашние. Самой простой камерой, в обычной комнате, но на пределе возможностей оператора.

И опять все началось с провала и депрессии. Тоня смотрела на первые записи и не сомневалась, что такой страшной бабы она еще не видела. Стас тихо потешался. Еще не задействован редактор, он еще не нашел свет и ракурс. Тоня сама еще не представляет, как она хочет выглядеть. Говорить в кадре умные вещи – это не просто смотреться милой картинкой. Одно другому может мешать. Тот сексуально-безмятежный образ, к которому стремилась Тоня, может убивать смысл сказанного. И тогда всему конец. Текст, просто написанный и условно связанный со снимком, работает совершенно иначе.

Тоня вновь металась в поту по ночам, лихорадочно думала, делала наброски текста. Она вновь была в растерянности.

Они записали множество текстов, она меняла одежду, Стас ее по-разному красил и причесывал. Все было не то.

– А не бросить ли нам эту затею к чертям собачьим? – однажды осенило Стаса. – Не идет, ты же видишь. Ты свои умные мысли изрекаешь, стараясь не менять форму накрашенных толстым слоем губ, ты возмущаешься чем-то, а сама боишься, что будут видны морщины. Насколько проще все было раньше. Кто хотел – читал умные посты, кто хотел – смотрел на клевую телку.

– Нет, – упрямо сказала Тоня. – Не бросим. Будем искать.

То, на чем они остановились, не было совершенством, мягко говоря. Человек искушенный их хитрость без труда бы понял. Но в большой аудитории, распространяющей видео в геометрической прогрессии, нашлось немало людей, которым такой вариант общения показался более доступным и предпочтительным. Возник эффект личного знакомства. Клиентов стало намного больше.

Но Тоня и Стас работали над каждым видео как проклятые. В этот раз Тоня не оставила своему фотохудожнику места для фантазии. Она жестко все лимитировала. Только один ракурс, свет только с такой стороны, одежду и макияж она выбирала сама. В результате Стасу приходилось писать это, практически лежа на полу, всегда слева, и держать камеру в одном положении. Тоня сидела очень прямо, умудряясь и говорить экспромтом, и не двигаться ни на миллиметр в рамках выбранной позы. Выглядело это так: женщина с ярко накрашенными глазами и губами, в платье или с огромным декольте, или с расстегнутыми пуговичками по всей груди бесстрастно и почти без выражения произносит очень серьезный текст. Она говорит о свободе личности, о связи между внутренним рабством и любым преступлением, начиная с бытового криминала и кончая политическим садизмом. Она рассказывает жестокие, подчас страшные истории. И зритель перестает думать о том, почему он видит только часть лица, о том, при чем здесь декольте и тесный лифчик, подтягивающий маленькую грудь до Тониного эротического идеала. И никто, конечно, не догадывался о том, что лишь в таком положении подбородок кажется меньше, губы полнее, глаза больше.

Возник неожиданный даже для Тони эффект. Статичность картинки, неподвижность лица, слишком ровный тон голоса, эти подчеркнутые детали сексуальности в сочетании с мощным, жестко реалистичным текстом казались виртуозно придуманным приемом. Женщина, созданная для жизни, в одежде для свидания, сидит неподвижно на краю пропасти. Она говорит другим, что там ад, который страшнее смерти, потому что создан людьми здесь и сейчас. Создан палачами и жертвами в равной степени. И она, рассказчица-пророчица, потому и застыла от понимания и скорби.

Получилось и это. Нашлось множество людей, для которых именно такие прямые обращения оказались открытием. Они услышали то, что не смогли бы прочитать, понять в написанном бесстрастном тексте. Тоня расширяла круг тем, искала свои способы помощи людям в тяжелых ситуациях.

Но однажды она честно призналась самой себе в том, что проблема возникла у нее. Проблема диковинная, неслыханная, никем не предусмотренная. Тонин образ стал диктовать ей свои условия. Он сражался с ее ясным умом и пытал женский организм. Тоня теряла себя, не знала, каких еще сюрпризов ждать от образа. Она попала в какое-то зазеркалье.

Это возникало внезапно, душной, постыдной волной. Тоня выходила из дома скромной, интеллигентной женщиной, быстро шла по делам в обычной одежде, которая не мешала движениям, скрывала недостатки фигуры, не бросалась в глаза. И вдруг в массе других людей, бесполой толпе она начинала видеть только мужчин и женщин, чье главное стремление – найти друг друга, загореться, уйти от догм, норм и приличий.

Ее возбуждали грубые люди, которые говорили друг другу откровенные вещи, непристойные комплименты. И тот факт, что с Тоней все общались вежливо, если замечали ее, она переживала болезненно, как унижение. Стеснялась сама себе в этом признаться, но это было так. Понимание настигало ее безжалостно. С кем она могла этим поделиться? Как? В какой форме? И Тоня пользовалась той трибуной, которую сама создала для огромной и анонимной человеческой массы.

Она писала личные, откровенные посты. Рассказывала о том, как ее, к примеру, в темном переулке догнал незнакомый мужчина. Как грубо он ее схватил, как она умело отбилась, прибежала домой, а там ее настигла страсть. И где теперь найти того мужчину? Это темы-провокации, они вызывают обсуждения на месяцы. Все считали своим долгом дать совет. Масса новых подписчиков. Тоня успокаивала себя, что она делает это для привлечения клиентов, и только.

Шло время, такие признания становились все откровеннее, Тоне становилось на мгновение легче. Ей было стыдно перед собой. Но образ продолжал требовать привлечения к себе такого внимания. Тоня читала в комментариях грубые признания, тяжелые и безвкусные комплименты, понимала, что с ее стороны это обман, но выйти из образа уже не получалось.

Однажды утром Тоня, как будто окончательно не проснувшись, бросилась к компьютеру и написала очередную ерунду, ради того, чтобы употребить безобразные и подзаборные слова, которые где-то услышала, и слова ее вдруг стали мучить.

«Я шла сегодня в магазин, разогрелась под горячим солнцем, зевала и мечтала лечь на травку, а какой-то страшный мужик в рабочей робе сначала не пропускал меня, уставившись как баран на новые ворота. А когда я его обошла, сказал вслед: «Девушка, какая у тебя нарядная жопа».

Тоня нажала «отправить». Какое-то время сидела неподвижно, под непрестанные звуковые сообщения о комментариях и лайках. На сегодня аншлаг на ее страничке обеспечен. Она выключила компьютер, подошла к зеркалу, взглянула в усталые и честные глаза умной и порядочной женщины, которая так много знает о смысле всех вещей, и поняла, что нужно спасаться. Достала с полки бутылку красного вина и отпила прямо из горлышка. Она в таком тупике. Она даже не на распутье, потому что возможность свернуть давно пройдена. А ловушку для себя Тоня изобрела сама.

В ближайшие же дни Тоню настигло следующее открытие. Образ беспощаден не только к ней. Он вытесняет ее профессиональное и человеческое отношение к другим людям. Не просто к людям, а к тем, кому она взялась помогать. Это было уже страшно.

Тоне позвонила женщина. Говорила сбивчиво, путано, но все было понятно. Эта женщина – беспомощная жертва домашнего насилия. Ее муж – чудовище. Двое маленьких детей. У нее нет возможности ни бежать, ни работать, ни придумать, как найти средства для существования. Муж не дает ей денег даже на болеутоляющие лекарства после побоев. Она увидела ролик с Тоней и с тех пор мечтает с ней встретиться. По крохам сумела отложить какие-то деньги на консультацию из того, что муж оставляет на продукты.

Женщину звали Марией. Когда она немного успокоилась, то рассказала такие детали, от которых у Тони привычно зашлось сердце. Она представила себе эти описанные сцены. Молодая женщина кормит, купает детей, учит их читать и писать, старается с ними гулять, играть и улыбаться, а сама с холодеющим сердцем ждет вечера. И вот открывается дверь, и заходит он. Всегда мрачный и подозрительный. Сначала пытает ее сумасшедшими вопросами: где была, с кем говорила, кто ее видел. А потом включает детям мультики на полную громкость и ведет жену в ванную. Закрывает дверь изнутри, она берет в зубы полотенце, чтобы не кричать. И он начинает ее избивать. Жестоко и умело. Потом он уходит ужинать с детьми и укладывать их спать, а Мария смывает кровь и ползет на четвереньках к супружеской кровати. И, не имея права даже плакать от боли, ждет там еще супружеского изнасилования. Тоже в жестокой форме.

Они договорились о времени консультации в тот час, когда Мария может попросить свою маму посидеть с детьми. Тоня стала продумывать порядок действий. Нужно работать не только и не столько с женщиной, нужно найти подход к мужчине. Не поучать, не стыдить, а войти и в его положение. Задача не для слабонервных. Тоня к слабонервным никогда не относилась. Просто это тот случай, который именно для нее и есть самое сложное. Насилие, подавление личности, рабство – это фобии самой Тони. Это поле, на котором цветет ее ненависть, ее жгучий протест. Она подчас ненавидит свою профессию. Какое, к черту, понимание! Такая скотина, как муж Марии, должна все испытать на себе.

Тоня допустила мысль о том, что у нее сейчас достаточно денег, чтобы обзавестись особыми исполнителями, которые будут вершить справедливость, как она себе ее представляет. И в качестве научного эксперимента это тоже имело бы смысл. Каким станет человек, если пропустить его через мясорубку тех же унижений и мук, какие он приготовил самому близкому и слабому человеку. Женщине. Жене. Матери своих детей. А последствия, разоблачения? Если все сделать по уму, никто ничего не докажет. Никто не обнаружит связи.

У Тони не было личного опыта насилия. Единственный случай, когда хватило независимого, гордого характера и богатого воображения. Ее родители ни разу пальцем не тронули в детстве. Она принимала как должное их любовь и отвечала взаимностью. Но однажды раздраженный чем-то отец пригрозил: «Я тебя выпорю». И все. Через час он об этом забыл. Но за этот час умерла любовь его дочери к нему. Знал ли он об этом? Догадался ли? Тоне кажется, что да. Она росла, а он смотрел на нее все с большей тоской. И говорил иногда: «Ты – гвоздь, в мое сердце вбитый». Так они и не объяснились никогда до его смерти. Отца давно нет, а тот протест и ее нелюбовь до сих пор живы. Она не простила его. Что говорить о людях, для которых это не просто слова? О детях и женах, измученных болью и унижениями в скрытой от всех глаз камере пыток под названием «семья».

И вот Мария пришла. Был яркий и жаркий день. Невысокая, полноватая женщина в длинном платье из черного сатина в мелкий цветочек, на голове темный платок, завязанный по-деревенски – концами назад. Они вошли в кабинет: плотные шторы там всегда задвинуты, горят мягкие, приглушенные светильники. Обстановка, успокаивающая нервы и дающая иллюзию полной защищенности.

Совсем мало времени понадобилось Тоне для того, чтобы снять скованность Марии, растопить ее застенчивость. Женщина вздохнула, развязала с облегчением платок и даже улыбнулась. Да, все так, как Тоня и предполагала. На нежном, бледном виске – кровоподтек, край губы разбит, а здоровый и белый зуб в нижнем ряду сломан.

Прошло минут десять, и Мария говорила с Тоней, как не говорила ни с кем. Ее положение истязаемой жертвы люди, даже близкие, воспринимали как тяжелую увечность, давно перестали жалеть. Это был ее выбор, значит, с ней что-то не так. С бывшими подругами и одноклассницами Маша давно не общалась. Ей чудилось и осуждение, и злорадство. Она была школьной красавицей, а они – нет. Теперь она самая несчастная, она вроде и не совсем человек. На нее иногда смотрят с брезгливостью, так ей кажется.

– А что я могу? – спрашивала Мария. – Квартира его, деньги его. Дети маленькие, и он их любит. Детей он никогда не обижает. Они одеты, накормлены, никаких денег он не жалеет, когда они болеют. И куда я их потащу? Да он, если захочет, просто отберет их, я ничего не докажу. Скажет, что я изменяла, что он меня не бил, я все придумала.

– Ты его любила? – задумчиво спросила Тоня.

– А не знаю, – махнула рукой Маша. – Выбил он мне все это из головы. Помню, как бегала на свидания, как хотела ему нравиться. Помню, что мне было хорошо с ним в первое время. А как именно хорошо – уже забыла. Может, ему так нравится меня мучить, что я уже не женщина. Я, как бревно, рядом с ним. Кроме страха и боли, ничего не чувствую.

Она произнесла эти слова спокойно, и так это было чудовищно, нелепо, жестоко и несправедливо, что у Тони заныли все нервы, а глаза прикипели к этой женщине – пленительной, созданной для любви и полного счастья. К этой женщине, растоптанной, как сладкий плод. Лицо Тони было совершенно спокойно, и голос не дрогнул. Но она ненавидела человека, которого никогда не видела. Константина, мужа Марии.

Она задавала вопросы о нем, Мария старательно и подробно отвечала. Тоня видела его все отчетливее, она искала уязвимые места для того, чтобы попытаться с ним поработать. Как – это техническая проблема. И она, конечно, без особого труда читала эту несложную, сумрачную и погрязшую в своем преступлении душу. Да, это упертый, жестокий тип, физиологией которого совсем не управляет мозг. Или наоборот: тусклой, неразвитой физиологией управляет именно дефектный, изломанный, извращенный мозг. Все, что у него есть для обладания такой прелестной женщиной, – это физическая сила. Он не может ее заставить себя полюбить так, как ему хотелось бы. Он сам не верит в то, что его возможно полюбить. И он делает то, что может. Он убивает жену. Убивает ее красоту и женскую суть.

Мария продолжала говорить, она была почти счастлива такой возможности – просто разделить с кем-то все, что с нею происходит. Это уже было огромной помощью в ее положении узницы деспота и вампира.

Тоня смотрела на нее уже не своим взглядом. Она смотрела на нее взглядом мужа. Любого другого мужчины. И вдруг произошло что-то ужасное. Тонино сознание как будто затуманилось. Это было невероятно сильное вмешательство в ясный и привычный процесс изучения и понимания. Как инъекция сильнодействующего препарата. Он исказил Тонин взгляд. Да, тот самый осколок зеркала, который причиняет боль смотрящему, убивает доброту и объективность. Это был выход Тониного образа. Он впервые проявился в таком варианте.

Тоня видела красивое лицо, которое не просто не испортили следы побоев. Они лишь оттенили редкую женскую привлекательность. Под скромным сатиновым платьем напрягалась и манила полная и красивая грудь, которой не нужны ухищрения с особыми лифчиками. Мария положила ногу за ногу, и Тоня поняла, какой магнит для мужчин эти упругие бедра, округлые колени, маленькая стопа. И глаза у Марии большие, карие и томные, и губы полные, зовущие без помады и ухищрений фотографа Стаса… И все это муж Константин оставляет без присмотра. А Мария без него ходит по улицам, встречает других людей, и у всех есть возможность делать с ней в мыслях все, что они хотят. А она… Кто же поручится за то, что она никогда не ответит. Она же забыла, как женщине бывает хорошо…

Тоня остановила себя, когда почувствовала не свое желание. Она испытала ярость и страсть мужчины, сила которого стала безумной и тупой. Раздавила его собственное сердце и надежды. Неизвестно, кто из них большая жертва. Она – слабая, испуганная, обиженная, или он – неспособный подчинить или уничтожить ее красоту. Тоня на мгновение поняла, как живется человеку без света веры. А ее образ продолжал с пристрастием и тоской изучать Марию. Тоня смотрела на нее глазами ревнивой соперницы, злорадных одноклассниц, которые в школе не были красавицами, для которых настал час их внутренней мести. Таким женщинам, как Мария, чего-то такого и желают другие женщины, категорически не такие.

И в какой-то момент разговора Мария вдруг вздрогнула, зябко передернула плечами и растерянно посмотрела на Тоню. Она почувствовала. Она, знающая лишь злобу, сумела что-то уловить в их необычном, профессионально выверенном контакте. А Тоня опять не шевельнулась, никак не выдала боль пронзившего ее стыда. Она была сейчас врачом, переставшим бороться за жизнь больного. Она стала предателем дела. Своего дела. Чистого и безупречного лишь в одном случае: когда нет конфликта между сердцем и умом. Когда долг рождает любовь. Это и было всегда богом Тони. Долг есть любовь.

– Какая ты чуткая, Маша, – мягко сказала она. – Да, ты сразу поняла: я думала о том, что чувствует твой Константин, что его ведет, толкает, заставляет… Такая у меня работа – я должна понять и его. Я же не суд, не прокурор. Мне труднее искать выход. Общаться и с ним, искать общий язык. Не беспокойся, он ничего не узнает о нашем знакомстве. Сейчас передохнем, и я расскажу тебе, какой у меня план. Он есть.

Тоня вышла в кухню и там минут десять разбиралась с собой, укрощала свой образ, советовалась с опытом и чувствами. Вернулась с маленьким подносом. На нем стояли два бокала красного вина и пиала с орешками и конфетами.

– Глотни, дорогая. Я хочу, чтобы ты согрелась. Не удивляйся. Я не обычный психолог. Я, наверное, совсем не он. Я долго искала и, кажется, нашла дело, которое стало моей миссией. Я хочу быть другом и помощником тем, кто попал в беду. Я хочу быть неправильной, но нужной. Вот и все, чего я хочу.

Мария пригубила вино, съела шоколадку. Она была так похожа на осчастливленную прелестную девочку, что Тоне захотелось срочно найти ей настоящего мужчину – сильного, мудрого, такого, которому дано оценить масштаб своего счастья. И понять, что счастье – не сплошная эйфория. Счастье – это тяжесть, забота, боль. И все такое драгоценное – не променяешь на самый блаженный покой.

– Ты, как жемчужина, порозовевшая от солнца, – сказала Тоня. – Об этом я думаю. О том, как впустить в твою жизнь свет и солнце. Но без твоей помощи мне не справиться. Нам нужно разрушить эту тайную крепость. Этот запор в ванной, это полотенце в зубах, твой страх – испугать детей, открыть, раскрыть, сделать все явным… В вашей тайне, которая давно известна всем, как в гнилом болоте, размножаются опарыши безнаказанности. В этом все дело. Константин боится многого, не боится только ответить за свои поступки. Это разрушило его мозг. Надо попробовать вправить. Ничего страшного – ни полиции, ни судов. Ничего такого, что могло бы повредить еще больше тебе и испортить жизнь детей. Немного искусства. Сейчас я тебе все объясню.

Дальше началась просто работа по плану. Тонин метод – переходить от пункта к пункту неотвратимо, несмотря ни на что. Ее подсознание еще металось и путало мысли, но дело уже стало самоцелью, не уязвимой ни для каких помех. Тоня назначила Марии еще несколько встреч. Приготовила для нее «шпионскую» аппаратуру – маленький, плоский мобильник, который можно скрыть даже в белье, портативные видеокамеры, особые препараты, которые можно спрятать хоть в банку с крупой, хоть в стакан для зубной щетки. А сама закружилась вокруг их дома и того автосервиса, где работал Константин. Вскоре она знала очень многое о невысоком сутулом мужчине с хмурым, вечно усталым лицом. Тоня знала о нем гораздо больше, чем Мария, которая без него не провела ни одной ночи их несчастного брака.

А проблемы самой Тони – непонятные, жгучие, настолько запутанные, – они были в силе. Она теряла себя. Свою цельность и ясность. Свою искренность и прямоту. Она вдруг испытала то, что понимала только теоретически. Есть темные и низкие желания, которые спят в каждом женском теле, но чаще так и умирают во сне. Есть зло, рожденное от союза таких желаний, ловушки, которые ставит мозгу коварная плоть.