Бетельгейзе. Часть 2

– Развлекаетесь…? – не получив ответа он вздохнул и закивал головой, – Ну что же, замечательно…!!! Достойно!

Лемке отставил руку в сторону граммофона и приказал:

– Выключить!

Один из стюардов аккуратно снял иглу с пластинки.

Все молчали.

– А знаете…, вы меня не удивили, и как только ваши мамочки решились отпустить вас в поход? – и, посмотрев на инженера, спросил, – А этот что…?

Смочив ватный тампон и, подойдя к Кардесу, доктор поводил перед его носом, – Сейчас оклемается.

Штурман вздрогнул и застонал, приходя в сознание от действия нашатырного спирта.

– Ну вот, так-то лучше будет. Я пойду, пожалуй, к следующему, – сказал Рецлоф и вышел прочь.

Старпом ещё раз оглядел своё воинство и, помолчав ещё немного, наклонился над Кардесом и вдруг нажал своим пальцем на его переносицу. Штурман вскрикнул от нестерпимой боли.

Лемке удивлённо вскинул брови и сочувственно произнёс:

– Ай- а-а-ай…, больно….

– М-м-м-м…, – промычал пострадавший.

– Больно? – переспросил старпом.

Штурман закивал головой, выставив руки вперёд, опасаясь, что действия Лемке могут повториться.

Старпом криво улыбнулся и продолжил:

– Сколько эмоций, сколько жизни и страданий…. Ну ничего, ничего, это пройдёт…, боевое ранение…. Сейчас всем разойтись, стюарды покажут ваше расположение. Виновные в инциденте будут наказаны и ещё…, покидать территорию базы запрещено, употреблять алкоголь запрещено, общаться с посторонними запрещено, всё что разрешено то запрещено, – опять никто не шевельнулся, оставаясь на своих местах. Терпение Лемке кончалось, и он громко сказал, – Я больше никого не задерживаю. Разойдись!

В полной тишине моряки двинулись на выход. Оставшись в зале, Лемке вновь оглядел царивший беспорядок.

Один из стюардов видя несколько неловкое положение старпома, услужливо произнёс:

– Вам не стоит беспокоиться. Здесь всё будет убрано.

Лемке кивнул головой и тоже вышел из комнаты, думая про себя:

– Ну да…, убирать явно не вы будете. Десять к одному даю на кон, что эти ребята из гестапо или СС. Рядиться в официантов не очень-то у них получается.

***

Зайдя внутрь отдельно стоящего маленького домика, Рейнгхард оказался в пустой приёмной, перед массивной и красивой дверью кабинета, которая тут же открылась, как будто его ждали, следя за ним. На пороге показался полковник Шолл и как радушный хозяин, жестом пригласив войти:

– Проходите, господин капитан и давайте без лишних церемоний, они нам будут только мешать, поверьте. Мы решили не отлучаться с базы, а побеседовать здесь, на месте, даже где-то по-домашнему.

Оглядевшись, Рейнгхард прошёл к столу и сел, разложив свои документы. В глубине кабинета в кресле сидел посол Германии Отт, который приветливо кивнул головой, тем не менее, оставался на своём месте, в тени, давая понять, что разговор будет касаться военной темы, но покидать кабинет он не спешил.

Решив, что паузу затягивать не стоит, полковник Шолл начал:

– Мы поступим следующим образом, сначала скажу я, ну а потом мы выслушаем уже вас. И на это есть веские причины, мы знаем, кто вы такой, но вот кто мы, для вас пока это загадка, считайте это первым шагом к взаимному доверию, к коему лично мы стремимся потому и делаем шаг первыми. Надеюсь, вы не станете возражать? Прошу понять меня правильно, сначала дело, ну а потом уже всё остальное.

Капитан согласно кивнул головой.

Полковник Шолл улыбнулся и произнёс:

– Ну, собственно, я так и думал и сразу у меня первый вопрос, может ли лодка и экипаж дальше выполнять свою работу?

– Да, господин полковник. Экипаж готов…, однако, мне бы хотелось, чтобы инцидент….

– Ну что вы, господин капитан, уверяю вас, нет причин для беспокойства. Ваших слов мне вполне достаточно. Давайте всё же к делу….

– Благодарю вас…. Вот подробный отчёт о выполнении задания, это нужно отправить в Берлин, там же, есть доклад о повреждениях лодки.

– О повреждениях?

– Да, господин полковник, лодка получила повреждения в боевых действиях.

Шолл взял со стола папку Рейнгхарда и положил её в настенный сейф, при этом достал оттуда другую и, вернувшись на своё место, положил её перед капитаном, накрыв сверху ладонью. Улыбка, как и всё остальное добродушие, исчезла с его лица, теперь он внимательно смотрел на Отто.

Помолчав немного, продолжил:

– Так вот, теперь о главном. Экипаж лодки поступает в распоряжение военной миссии Германии, здесь, в Японии, и до начала навигации ГСМП будет действовать в Тихом океане и его морях, уж не сомневайтесь, работы будет предостаточно. Более детально с приказом, вы ознакомитесь самостоятельно.

Атташе поднялся со своего места и, пройдясь по комнате, остановился перед шторами на стене, которые скрывали карту тихоокеанского театра военных действий. Раздвинув плотную материю, он внимательно посмотрел на неё.

– Работы будет предостаточно…, – зачем-то снова повторил свою фразу Шолл.

– Хм-хм, – донеслось из угла комнаты, где в кресле сидел посол, до этого не проронивший ни слова.

Шолл повернулся в его сторону и, стараясь, что бы его действия остались для Рейнгхарда незамеченными слегка кивнул головой. Затем не торопясь, как будто бы собираясь с мыслями, он вернулся на своё место за столом. Атташе заметно нервничал.

– Скажите, капитан…, что вы думаете о войне?

Рейнгхард сохранял видимое спокойствие, тем не менее, на душе у него было тревожно. Он вообще всячески избегал подобных тем, но теперь его вынуждали отвечать на неудобные вопросы, не имеющие однозначного ответа после трагических для Вермахта событий на Восточном фронте в 1943 году. К тому же совершенно не видел этих «первых шагов» к взаимному доверию.

– Вы спрашиваете меня как солдата или как гражданина Германии? – негромко, но твёрдо спросил Рейнгхард.

Шолл удивлённо посмотрел на него:

– А вы имеете разные мнения? Как солдат одно, а как гражданин другое?

Рейнгхард усмехнулся:

– Сейчас не 39-й год и не 41-й. Сейчас невозможно однозначно ответить на ваш вопрос, господин полковник.

– То есть? Может вы хотите сказать, небезопасно?

Капитан старался сохранять спокойствие и со стороны выглядел даже несколько беспечно:

– Надо быть глупцом, чтобы продолжать фанатично верить в непобедимость военной машины Рейха. Как видите, это оказалось иллюзией. И всё это при том, что пока нет Второго фронта, который может открыться в любой момент. Ни для кого не секрет, что рано или поздно, но Америка вступит с нами в войну, преследуя свои цели, а не только безоговорочную помощь России. Эти ковбои не упустят своей выгоды. Они всегда напачкают там, где пахнет деньгами.

– Для солдата вы очень дальновидны, господин капитан, а для гражданина в меру рассудительны, если говорить о степени патриотизма, – вступил в беседу Отт и, поднявшись со своего кресла, занял место за столом.

В благодарность Рейнгхард кивнул головой и продолжил:

– Тем не менее, я бы просил видеть во мне исключительно солдата, который давал присягу народу Германии.

– Германии…, дорогой капитан, именно Германии, а не кучке…, – нервно начал Шолл, но прервался на полуслове.

Рейнгхард оставался невозмутимым.

Помолчав немного, он обратился к атташе:

– Вы имеете мне что-то предложить?

– Давайте на чистоту…. Нам бы хотелось, чтобы вы согласовывали свои действия с нами, и ни с кем более, – твёрдо произнёс Отт, – В противном случае….

– В противном случае вы потопите меня…, – перебил его Рейнгхард.

Посол улыбнулся:

– Ну что вы…, это лишнее. Учитывая неоднозначность ситуации, о коей вы упомянули, довольно безрассудно разбрасываться офицерами, имеющими здравый смысл. Наша война трещит по швам, при этом одни продолжают бесконечно верить фюреру, другие, открыто разочаровавшись, не придумали ничего лучше, чем прекратить сопротивление и сдаться в плен, выползая из подвалов и сверкая погонами фельдмаршала (прим. Ф. Паулюс), нежели пустить себе пулю в лоб. Не-е-ет…, это не та Германия, которой мы присягали, это вообще не Германия. В великой Германии нет и не должно быть слов «сопротивление», «отступление» и уж тем более «капитуляция». А кто нас тащит в эту пропасть? Зарвавшийся толстяк, решивший, что он Бог неба, или этот худосочный карлик…, новоявленный Цицерон, потрясающий худенькими кулачками. Тявкать в угоду своему хозяину, вот что сейчас в Германии считается патриотизмом. Каждая…, капитан, каждая их буква в приказах, утопает в крови и стоит неимоверных затрат. Ну а фюрер…? Он отчаянно не хочет замечать очевидности катастрофы. Разве это достойно вождя кричать на заслуженных боевых генералов, брызгая им в лицо слюной, называя это руководством, а после, раздавая кресты, которыми завалены ящики столов этих самых фюреров… и всё это ради своих амбиций, всё это ради авантюр. А теперь, полчища плебеев идут с Востока. Патриотизм заключается в том, чтобы даже в самую трудную пору надо не бояться сообщить фюреру пусть горькую, но всё же правду, а не думать, куда бежать подобно крысам в подходящий момент, спасая свою шкуру. Сплотиться и остаться нацией, вот предназначения вождя. А до чего довели Германию все эти…?

Отт не договорил, а лишь махнул рукой. В кратковременной тишине, где-то далеко, раздался звонок. Тяжёлая портьера шевельнулась, и в кабинет вошёл адъютант с подносом в руках. Шолл кивнул головой, и на столе появилась бутылка коньяка, шоколад с прочей закуской, маленькие чашечки на блюдцах и кофейник. Горячий напиток был разлит в чашки, наполняя пространство душистым запахом кофе.

– Спасибо, Вальтер, ты можешь идти, – произнёс Шолл и, взяв в руки увесистую квадратную бутылку, налил в бокалы коньяк.

Офицер так же незаметно удалился.

– Прошу вас, господин капитан. Этот напиток достоин уважения и восхищения. Прошу…, не стесняйтесь. Моё предложение выпить никак не относится к теме нашей беседы. Так что, без предрассудков, пожалуйста. Я с уважением отношусь к фронтовикам, вот одна единственная причина пригласить вас на наш небольшой фуршет.

– Благодарю вас, господа, – с достоинством произнёс Рейнгхард, мучительно соображая, какое решение принять ему в создавшейся обстановке, если вдруг от него потребуют ответ немедленно.

Они выпили, закусив солёным печеньем и кусочками шоколада. Шолл поспешил тут же вновь наполнить бокалы напитком. Поднявшись со своего места, Отт взял бокал и не торопясь направился к висевшей на стене карте. Его взгляд скользил снизу вверх и наконец, остановился на месте, где была изображена Аляска.

Сделав небольшой глоток, он спросил:

– Скажите, вы действительно прошли весь путь подо льдами?

– Нет, не весь путь, господин генерал- майор. Возможно, что я нарушил приказ, но в районе Диксона нам попались два русских ледокола, которые направлялись на Восток. Полярная ночь скрыла наше присутствие и мы, встав в кильватер этих кораблей, прошли по ГСПМ. Нас даже не пытались обнаружить, к тому же мы прослушивали их радиообмен. Они были в полной уверенности, что шли одни. Для прохода подо льдами нужен навык как капитана, так и команды, а у меня его нет, нужна ледовая разведка и очевидно дополнительное оборудование…, там не всё так просто…, в общем, я не стал рисковать ни людьми, ни лодкой, посчитав появление русских ледоколов просто удачей.

– Ну а дальше, что…? Вы потопили их?

Рейнгхард замолчал.

– Капитан…, я задал вам вопрос.

– Нет, господин генерал. Я не стал этого делать. Они отправились в бухту Петропавловск, очевидно на базировку. Первооснова нашей акции – это скрытность. Опять же, стрельба торпедами подо льдом…, в общем, я повторюсь, тут нужна теория ведения боя и первоначальные навыки, а это отдельная статья, требующая углублённого изучения.

– Вас бомбили?

– Нет, за весь поход ни разу…. Просто повезло.

Отт повернувшись к Рейнгхарду, улыбнулся:

– В очередной раз вы меня приятно удивили. Мне кажется, что помимо скрытности, у вас были другие веские причины. Но я не буду вас пытать. Моё мнение, что вы правильно поступили.

– Скажите, а вот ваш офицер…, – спросил Шолл.

– Инженер Равенау…, – тут же нашёлся Рейнгхард. Он готов был отвечать на этот вопрос, ожидая его рано или поздно, – Эрвин Равенау, господин полковник.

– Да, да, именно Равенау. Он состоит в НСДАП? – продолжил Шолл.

– Нет, – уверенно ответил капитан, – Это юность, он слишком молод. Для него всё ещё море – это хлопанье парусов, скрип мачт, чайки, и корабли, корабли, корабли, до горизонта море и прочая романтика, как и понятия о патриотизме, чувстве долга. Я даже не удивлюсь, если узнаю, что по ночам он сосёт палец, или мочится в постель. Совсем мальчишка…, собственно, как и многие из экипажа. Тем не менее, я доволен им как инженером, собственно, как и всей командой. Война ещё не успела испортить его душу, а в перископ он видел всего лишь гибель кораблей.

– Вы доверяете ему?

– Я лично занимался набором команды, ну а Равенау из моего прежнего экипажа. Он попал ко мне сразу же как получил погоны офицера. Мне кажется, что то, о чём вы спрашиваете, пройдёт, только нужно время.

– А вам…, вам тоже нужно время, чтобы принять решение по нашему делу, которое я предложил? – быстро спросил Отт.

– Вы предложили мне согласовывать свои действия с военной миссией, то есть с вами лично. Буду откровенен, вы вербуете меня? – ответил Рейнгхард, теперь не делая различий между военным атташе и послом.

– Не дурно…, очень даже недурно, дорогой капитан. Вы держитесь достойно, – произнёс Отт, – Ну хорошо…, у вас есть семья….

Рейнгхард вздрогнул. С некоторых пор этот факт делал его уязвимым. Он сделал глоток из бокала и поставил его на стол:

– Да, моя семья осталась в Германии и что с ней сейчас я не знаю. Моя Саша….

– А дети?

– Дети…, – в последнее время мысли о Саше заставили его совершенно забыть о своих детях. К тому же видел он их всего несколько раз, в самом младенчестве, – Дети…, да, конечно…, Хельга…, это дочь и….

– И…? – с неподдельным интересом спросил Отт, видя замешательство капитана.

Рейнгхард закивал головой, судорожно вспоминая имя своего сына:

– И Алекс…, это мой сын. Ему сейчас….

– Хорошо, Рейнгхард, достаточно. Просто вы немного устали, я понимаю. К тому же тяжёлый поход…, но прошу ответить мне на ещё один вопрос.

Рейнгхард поднял голову и посмотрел в глаза Отту. Посол, поднял бокал, приглашая выпить и, сделав глоток, спросил:

– Скажите мне, только искренне, вот случись вам сейчас оказаться в Германии, куда вы кинетесь в первую очередь? Не думаю, что в Ставку фюрера, докладывать о своих успехах и непобедимости германского оружия. Нет, мой дорогой…, можете не отвечать мне…, вы отправитесь в свой дом, обвитый плющом. В дом…, корветтен – капитан, герр Отто фон Рейнгхард, командир подводной лодки U- 4600 «Бетельгейзе», кавалер Железного креста. Хотя очень даже может быть, что ваша супруга может и осудить вас. Вы понимаете, о чём я?

Рейнгхард безуспешно подыскивал слова для ответа. Отт решил развивать инициативу:

– Не пытайтесь скрыть свою жизнь, дорогой капитан. О вас мы знаем абсолютно всё. Сейчас вы не можете принадлежать себе. Я спрашивал вас о семье лишь для того, чтобы вы более себе ответили на мои вопросы. Уж поверьте мне, вот там…, – Отт указал при этом на карту, где располагалась Европа, – Их меньше всего интересует ваша семья.

– Ну а вас…, почему вдруг стала интересовать моя семья? Знаете, я не очень-то верю в человеческую добродетель, – зло спросил Рейнгхард, решив не переходить на личности.

– С нами, капитан, вам относительно гарантировано возвращение домой. Конечно, никто не может дать полной гарантии, ведь идёт война, и мы солдаты армии, которая сейчас находится не в самом лучшем положении. Но, поверьте, слову офицера, что я говорю правду. Идёт 44-й год, мы не скоро оправимся от страшных ударов. Нам не собрать уже ту армию, какая была ещё год назад. Теперь надо выделить приоритеты и решить, кому ты нужнее, этим с Унтер – Дер – Линден или тем, кто ждёт тебя в Шлезвиг- Гольштейне, Виндааллее дом пять. Я больше чем уверен, что то, что говорю сейчас, вам хотя бы однажды, уже приходилось говорить кому- нибудь и вы правильно думаете…, я вербую вас!

– Почему я должен доверять вам, господин полковник, – спросил Рейнгхард Шолла.

Шолл повернулся к Отту, и тот снова слегка кивнул головой.

– Ну что же, прошу, это вам, – из ящика стола полковник вытащил небольшой конверт и осторожно положил его перед Рейнгхардом.

Капитан взял в руки конверт и раскрыл его. Внутри находились фотографии его детей, которых он не сразу узнал, но вот изображение Саши вызвало испарину на его лице. К тому же, эти фотографии были не из их семейного альбома и сделаны уже в его отсутствие.

Он не мог оторваться от снимков, потом сделав усилие над собой, произнёс хриплым голосом:

– Откуда это?

– Не стоит беспокоиться, господин капитан. Снимки сделаны нашими преданными людьми, патриотами Германии. Вы же видите, что никакого насилия, ваша семья знала, кто и для чего их фотографирует. Это привет вам. Там есть…, на обратной стороне.

Рейнгхард быстро перевернул фотографию: «Дорогой Отто, муж…, мой супруг, теперь нет ничего страшнее нашей разлуки и того расстояния что разделяют нас. Мы ждём тебя. Мы все ждём. Твоя семья Саша, Хельга и Александр».

– Смотрите, смотрите, капитан. Это ваша семья, и снимок сделан после того, как они узнали о вас, что вы живы и здоровы и очень мечтаете о скорейшей встрече. Или у вас другие планы, и вы не стремитесь вернуться к своей семье? Может я поторопился сообщить вашей супруге о ваших чувствах? Я поступил так, потому что так же, как и вы, я солдат, отец и супруг и более того, я немец.

– Но ведь Саша….

– Саша уже не та, какой знали её вы. Саша, теперь это воплощение матерей и жён несчастной Германии, но надежда…, есть надежда. Она, будущее Германии. Вы понимаете меня, Отто?

– А что с ней?

– С ней…? С ней ничего…. Ваши дети её занимают больше, чем партийная возня…, – Шолл сделал паузу и, посмотрев на Рейнгхарда, продолжил, – И вы, дорогой Отто…. Она ждёт вас. Наши люди беседовали с фрау Рауваль – Рейнгхард и скажу вам больше…. В общем, кроме фотографий есть звуковое письмо, вы прослушаете его без всяких условностей. Оно…, собственно, как и всё прочее, никоим образом не касается наших предложений.

– А вы подготовились к нашей беседе, господа! – произнёс Рейнгхард, – Вы не оставляете мне выбора.

– Вы заблуждаетесь, господин капитан, но я прекрасно понимаю вас. Ваш выбор должен быть осознан, и я призываю в помощь вашу рассудительность. Вы нужны Родине…, новой Германии.

Шолл подошёл к настенному шкафу и достал оттуда увесистую коробку, положив перед Рейнгхардом, раскрыл её:

– Позвольте предложить…, сорт «Royal Coronas Cuba», марка «Bolivar» …. Понимаю…, что несколько непатриотично, но попробовать стоит. Угощайтесь, господин капитан. Давайте несколько отвлечёмся от нашей темы…. Вам нужно всё осмыслить, но прежде отдохнуть.

– Простите, вы говорили о звуковом письме, – спросил Рейнгхард.

На лице Шолла вновь возникла добродушная улыбка.

– Ну что же….

Вновь, где-то в глубине дома ожил звонок и появился адъютант.

– Вальтер, вот что…, проводите корветтен капитана… и постарайтесь, что бы ему ни мешали…. Ну а вы, дорогой капитан, можете следовать за этим офицером.

Рейнгхард поднялся со стула и проследовал из кабинета, мимо адъютанта, любезно указавшего направление на выход.

Оба офицера остались одни.

– Ну и что вы думаете? – помолчав, произнёс Шолл.

– Совсем не дурак этот Рейнгхард, – ответил Отт, – Тем не менее, не всё так просто с ним и рано говорить об успехах…. А вообще…, хорошая работа, Йоган, особенно с фотографиями и звуковым письмом. Надеюсь, что это не дешёвая стряпня, которой кормят своих клиентов эти господа из гестапо?

Шолл вздохнул и налив в бокалы коньяк произнёс:

– Вовсе нет, генерал, там, в письме жизнь, страсть… но всё же… больше жизнь. Инстинкт победил арийские страсти о превосходстве. Женщина она везде женщина, и это лишний раз подтверждает нежизнеспособность идей нашего фюрера.

– Нежизнеспособными они стали лишь благодаря русским, – ответил Отт.

Шолл взял сигару и стал жадно вдыхать запах табака.

Насладившись своим занятием, он произнёс:

– Тут можно спорить, конечно. Идеи без денег ни что…, но кончаются средства…, и все великие замыслы превращаются в прах. Остаются лишь низменные потребности…, еда, сон и потрогать задницу фройляйн, разносящую пиво. А вот это – вечно…, и уже плевать, где твоя Родина и вообще на это понятие. О высших материях мечтают те, кто воюет в кабинетах, и уж никак не те, кто сидит в траншеях, давя окопных блох.

На первый взгляд, казалось, что дом- резиденция военного атташе на базе был пуст. Тем не менее, всё в нём жило и дышало какой-то секретной, очень скрытой жизнью. Где-то звонил телефон, и кто-то отвечал на него, распространявшийся запах кофе говорил о том, что его приготовлением занимался явно ни посол, и ни атташе. Незримое присутствие некоего количества людей ощущалось довольно явно.

Адъютант и Рейнгхард прошли в комнату. Невозможно было определить, существовало ли в этой комнате окно. Задрапированные стены и шторы создавали ощущение глухого замкнутого пространства. Не было ни портретов, ни фотографий, ни флагов, в общем, все те мелочи, которые сопровождают военную службу. На столе с зелёным сукном стояло магнитофонное устройство, мягко горела кабинетная лампа, там же была тяжёлая пепельница, с зажигалкой и пачкой сигарет с изображением верблюда. Капитан занял место за столом.

Адъютант пододвинул к нему магнитофон:

– Тут всё просто. Для начала прослушивания служит вот эта клавиша…, далее это «Стоп», вот сюда – это «Перемотка», так «Вперёд», а вот так «Назад». Но если будут затруднения, я рядом.

– Спасибо, офицер. Мне кажется, что вы и так увидите, если у меня будут, как вы говорите, затруднения. Вы появитесь тут ещё до того, как я решу вас позвать если понадобится помощь.

Казалось, адъютант даже не обратил внимания на колкость капитана, и вскоре удалился из комнаты, прикрыв за собой дверь. Рейнгхард остался один и не сводил взгляда с устройства. Ему просто не верилось, что посредством какой-то там кнопки он может услышать голос Саши. Он осторожно присел на стул перед магнитофоном, оставленным на столе, и ещё долго не решался включить его. Наконец дрожащей рукой он заставил себя нажать кнопку воспроизведения звукозаписи и сразу же погрузился в далёкий мир своей Родины. Катушки с плёнкой закрутились и послышались голоса.

– Алекс…, Алекс…, сейчас же подойди ко мне.

Тут же стал звучать мужской голос:

– Фрау Рауваль, как вы себя чувствуете?

– Спасибо, всё хорошо. Алекс…, ну, где же ты проказник. Хельга, приведи своего брата ко мне, Господи, несчастье моё.

– Замечательно, – опять зазвучал мужской голос, – Тогда я бы просил сказать вот сюда несколько слов. Это послание вашему супругу. Но прошу вас не забывать, то, о чём мы с вами договорились, ничего лишнего и воздержитесь называть имена. Прежде чем эта запись попадёт к вашему мужу, она должна проделать долгий путь. Есть риск, что плёнка может попасть в нехорошие руки, конечно, мы постараемся этого избежать, но тем не менее. Я оставлю вас, чтобы ни мешать, но поторопитесь, у нас мало времени.

Зазвучали удаляющиеся шаги, скрип и звук закрывающейся двери. Теперь он слышал лишь учащённое и волнительное дыхание Саши.

Потом она откашлялась и заговорила:

– Дорогой, От…, мой супруг! Я очень счастлива, что появилась такая возможность послать тебе весточку. И всем этим я обязана двум господам, внезапно появившимся в нашем доме. Мне хочется им бесконечно доверять, я уверена, они хорошие и добрые люди. Ты не представляешь, как трудно сейчас мне. От тебя нет известий, по радио говорят одно, возвращаются фронтовики, и я узнаю совершенно другое. Нас обманывают. А как же обещания о незыблемости Рейха. Я очень беспокоюсь за наших детей, добрые и милые малыши, сейчас Хель…, то есть дочке пять, а сынишке три, ты же их почти не видел. Что ещё сказать? Ты должен знать, что мы ждём тебя. Я люблю тебя и….– теперь отчётливо было слышно, как она плакала. Потом собравшись с силами, произнесла, — Твоя жена.

Далее голос её задрожал и запись прекратилась. Рейнгхард сидел теперь как парализованный. Плёнка кончилась, и полная катушка бешено закрутилась на устройстве, но скоро остановилась. В комнату вошёл адъютант.

– Я могу это оставить себе? – спросил капитан у вошедшего офицера.

– К сожалению это невозможно. Да где и на чём вы собираетесь слушать?

– Ну да…, конечно. Понимаю.

– Прошу за мной. Вас ждут.

Рейнгхард вернулся в кабинет и, не говоря ни слова замер на пороге закрывшейся за ним двери. Шолл поднялся из-за стола, приглашая жестом руки: