Нравы от времён

Где-то в стороне разделывали барана, готовили костер, на треноге стоял большой казан с водой, в котором будет вариться мясо барана. Невеста Зина – девочка 12 лет – сидит в национальной одежде, с закрытым лицом рядом с женихом, дородным, «взрослым парнем», которому на вид лет 14–15.

На нас, детей, это произвело неизгладимое впечатление, которое у меня не увядает на протяжении всей жизни. О дальнейшей судьбе Зины я ничего больше не знаю. Жених оказался из Армении и увез ее туда. Впоследствии я видела много таких свадеб, где выдавали замуж 12–14-летних девочек. Вот таков обычай. И это объясняется очень просто. С давних времен, когда жизнь была так коротка, девочек отдавали рано замуж, чтобы они успели народить как можно больше детей. Тут, по-видимому, срабатывал инстинкт самосохранения племен, народностей, наций. К тому же неизлечимые болезни и эпидемии просто косили народ и особенно маленьких детей.

Похороны в Тбилиси 1960–1970

В Тбилиси, едем в автобусе, который вдруг останавливается. Впереди идет похоронная процессия. Все смотрят в окна автобуса, и вдруг мальчик лет пяти громко, обращаясь к пассажирам, произносит сакраментальную фразу: «Все умрут, а я останусь!»

Как хорошо, что человеческий мозг устроен так, что мы не осознаем, что рождение человека есть начало его конца. Мы думаем, что проживем длинную, счастливую и интересную жизнь. Хотя мы понимаем, особенно в зрелом возрасте, что наша жизнь не бесконечна, но всегда надеемся, притом подспудно, прожить долгую, счастливую жизнь. Только безнадежно больные и очень старые люди ощущают дыхание смерти, но сердце и разум не хотят мириться с этим. До самого конца человек надеется на выздоровление, на продолжение жизни, что проживет еще долго, строит планы на будущее.

Удивительно, что матушка-природа распорядилась по-умному. Дала нам жизнь без указания конечного срока. Это здорово? А что было бы, если мы были пессимистами и знали свой конец? Страшно представить! Жизнь закончилась бы не успев начаться. Так, рождение человека есть начало его конца. Это прискорбно, но это так.

В дореволюционные времена, да и в советские тоже, в Грузии и, в частности, в Тбилиси царил культ умерших людей. Похороны обставлялись очень пышно и величаво. Покойник обязательно лежал дома в течение пяти – шести дней, а иногда и дольше, пока не соберутся родственники со всей Грузии и из других республик. Каждый день приносили телеграммы-молнии со словами соболезнования. И чем больше было телеграмм, тем значимее был покойник. Телеграммы лежали в ногах покойника и зачитывались на панихидах.

Покойника бальзамировали дома. Приезжали бальзамировщики, вызванные из морга. Они мыли, бальзамировали, одевали покойника, но не делали макияж, как в нынешние времена. Не буду рассказывать о процессе бальзамирования. Это интимное дело и не очень приятное. При бальзамировании покойника близких родственников не допускали к этому действу.

Затем из комнаты выносили всю мебель. В середину комнаты ставили деревянную кушетку, обязательно покрывали ковром и ставили гроб. До панихиды он оставался закрытым. Крышку поднимали, как только она начиналась. И еще одна особенность: близкие покойника не должны были готовить еду у себя дома, ее приносили соседи или родственники. И так на протяжении всего похоронного ритуала – а это длилось немало дней – близкие родственники покойника, можно сказать, почти ничего не ели (и худели без всяких диет).

Панихида проходила каждый вечер с 18 до 20 часов до самых похорон. Это выглядело примерно так. Вокруг гроба у стен ставили стулья, которые приносили соседи. Приходили знакомые, родственники, соседи, коллеги с работы. Пожилые женщины, а также близкие родственники в трауре сидели вокруг гроба. Мужчины и женщины проходили по полному кругу, соболезнуя близким покойника на ушко, целуя их, а затем кучками толпились либо на балконе, либо во дворе, обсуждая разные новости.

Как только в комнату входили новые люди, начинался громкий плач с причитаниями: «Вай ме, на кого ты нас покинул, как мы будем жить без тебя!» – и все в таком роде. А затем после соболезнований продолжалась тихая беседа. И так каждый вечер проходила гражданская панихида.

Приглашались музыканты. Если умирал грузин, то звучала грузинская музыка, играли на национальных инструментах. Если умирал армянин, то играли армянские музыканты на зурне и пели что-то заунывное и очень грустное. Умирал азербайджанец – играли азербайджанские музыканты.

В назначенный день похорон снова собирался весь народ, гроб выносили во двор, ставили на табуретки, и шло прощание с покойником. Прощались те люди, которые не могли по разным причинам пойти на кладбище. Несколько мужчин выносили гроб и несли его по улице, где жил покойник. Затем гроб помещали в открытый кузов грузовой машины, покрытый ковром, ставили вокруг гроба венки и клали цветы. И вся траурная процессия шла за машиной.

В первом ряду шли самые близкие покойника. Женщины были во всем черном, а лица их покрыты черными платками или кружевными, или прозрачными. Самых близких родственников вели под руки. И обязательно играл духовой оркестр или же музыканты играли на народных инструментах. И так процессия двигалась к кладбищу. Если кладбище было недалеко, то так и шли пешком до могилы, а если подальше – садились в автобусы. Естественно, весь городской транспорт останавливался, пропуская похоронную процессию.

На кладбище гроб снова несли мужчины и устанавливали возле могилы. Начинались речи. Все желающие говорили о покойнике, вспоминали его заслуги, достижения в работе, учебе. Затем народ отходил на почтительное расстояние. У гроба оставались только самые близкие. Прощание переходило в громкий плачь вплоть до истерик. Дежурил приглашенный врач или медсестра. Некоторые женщины падали в обморок, другие цеплялись за гроб, и с большим трудом их оттаскивали и отводили в сторону.

Гробовщики опускали гроб на веревках в яму, засыпали землей. Каждый пришедший на похороны бросал горсть земли – это обязательная традиция в процессе закапывания. Эта традиция осталась и в наше время. Потом народ расходился. Женщин, близких покойнику сажали в машины, остальные ехали на автобусах на поминки.

На подъезде к дому в воротах двора стояли женщины с графинами и полотенцами. Пришедшие споласкивали руки и рассаживались за столы. Раньше поминки проводили во дворе дома. Помогали кто чем мог. Соседи приносили столы, стулья, скатерти, посуду. Позднее появились услуги проката всей обязательной атрибутики поминок, в том числе столов и посуды. Столы накрывались в основном во дворе, ведь отдельных квартир почти ни у кого не было, а только комнаты в коммуналках. А ведь поминки проходили при большом количестве людей.

Пока проходили похороны на кладбище, оставшиеся дома люди – в основном родственники и соседи – ставили столы и накрывали их прямо во дворе под брезентовым тентом. Главным блюдом поминок была кутья из риса или пшеницы с добавлением изюма. Однако самой основной горячей едой был шилаплав. Обязательно покупали барана и приглашали специального человека, который свежевал его, разделывал и готовил шилаплав. Что же это за шилаплав? А это плов из риса и баранины с добавлением тмина и специй. Такой плов по-грузински готовят исключительно на поминках. Кстати, очень вкусное блюдо. Как правило, с кладбища приходило много народа, да и соседей было немало и незнакомых людей тоже. Почему приходили незнакомые люди? Ведь о смерти покойника сообщали местные газеты, где указывался адрес, время похорон и кладбище.

Все садились за стол. Заранее назначался тамада, который вел застолье и произносил от пяти до семи тостов в память усопшего. Народ ел, пил, слушал тамаду. Так можно было выпить от пяти до семи рюмок водки или столько же стаканов вина. И на этом вся поминальная церемония заканчивалась.

Очень хорошей традицией была помощь родственникам усопшего. Обязательно собирались деньги. На работе собирали сотрудники покойника, в доме – соседи, родственники собирали отдельно. И вся эта помощь вручалась близким, обязательно со списками фамилий людей, внесших свою лепту. Администрация учреждений тоже выделяла денежную помощь не только усопшему, но и его родственникам по месту работы.

Это была замечательная традиция, которая в больших городах забыта из-за разобщенности вообще людей, а соседей – в частности. Они не знают друг друга, почти никто не здоровается. Не дружат. Ни в радости, ни в беде люди не объединяются. А жаль!

В конце 1970-х годов закончились панихиды с народными инструментами и духовыми оркестрами. Пришло время магнитофонов. Играли любую музыку по желанию заказчика. Оплата была почасовая. Не было больше похоронных шествий, не стало громкого плача. Садились в машины, автобусы – а в катафалк самые близкие – и сразу ехали на кладбище. Единственно, когда ехала похоронная процессия, как всегда останавливался транспорт, давая дорогу.

На седьмой или девятый день на кладбище ходили самые близкие родственники покойника. Однако сорок дней после смерти в основном отмечали широко. Опять заказывался автобус, ехали на кладбище, вспоминали покойника, близкие тихо плакали, и потом все возвращались к накрытым столам. Поминки стали делать в квартирах, кафе, ресторанах, съемных залах. Столы изобиловали разными блюдами. В конце подавали фрукты, мороженое и десерты. Однако пили традиционно ограниченное количество спиртного.

Ну, а годовщину после смерти отмечали все по-разному. Некоторые дома своей семьей, а кто побогаче – опять в кафе, ресторане и т. д. Обязательно через год к годовщине смерти ставили памятники из мрамора, но не все, а те, у кого имелись денежные средства.

Кладбища Тбилиси – это настоящие произведения «могильного» искусства. Кому выпадет шанс побывать в Тбилиси, обязательно пройдитесь хотя бы по одному из кладбищ. А их в Тбилиси довольно много.

В Тбилиси есть также два или три пантеона, где захоронения знаменитостей: артистов, деятелей науки и искусства, всех значимых для Грузии людей. Один из главных пантеонов Тбилиси находится на склоне горы Мтацминда. Пантеон расположен вокруг церкви Святого Давида. Здесь похоронены известные писатели, артисты, ученые национальные герои Грузии. Назову некоторых, которые были на слуху у советских людей. Из писателей: Акакий Церетели, Илья Чавчавадзе, Важа Пшавела; из советских в целом: Нодар Думбадзе, поэт Галактион Табидзе; из советских артистов: Акакий Хорава, Верико Анджапаридзе, Серго Закариадзе и многие знаменитости.

Первое захоронение и первый пантеон

Первым захоронением было погребение известного русского писателя, поэта, композитора Александра Сергеевича Грибоедова, который трагически погиб в Тегеране, в Персии. Ныне – Иран. Почему Александр Сергеевич Грибоедов похоронен в Тбилиси?

А. С. Грибоедов родился 15 января 1795 года в дворянской семье. В 15 лет он окончил Московский университет. Участвовал в войне 1812 года, прослужил два года в кавалерийском полку. В 1817 году поступил на службу в Коллегию иностранных дел России, а в 1918 году был назначен секретарем дипломатической миссии в Персии. Однако он был замечен в деле о декабристах, хотя ничего не смогли доказать, но все-таки его сослали на Кавказ (1822–1826 гг.).

В годы ссылки он подружился с князем, генерал-майором Александром Гарсевановичем Чавчавадзе и был вхож в дом. Там он встретил свою будущую жену, которая была маленькой девочкой. Он иногда учил ее игре на фортепиано. После ссылки он вернулся в Москву и получил назначение в дипмиссию России, в Тегеране.

Встреча с будущей женой произошла 16 июля 1828 года. По дороге на службу он заехал в Тифлис, навестил свою пожилую приятельницу, там и встретил прекрасную девушку – княжну Нину Чавчавадзе 16 лет отроду. Влюбился как мальчишка и тут же объяснился, и сделал ей предложение стать его женой. Получил согласие. Их обвенчали в Сионском кафедральном соборе, в Тбилиси. Во время венчания у А. С. Грибоедова из дрожащей руки выпало кольцо. Это было недобрым знаком. Всего десять дней эта молодая пара была счастлива в цинандальской усадьбе князя Чавчавадзе – отца Нины.

Грибоедов и его молодая жена отправились к месту службы, в Персию. По дороге молодой муж, чтобы не подвергать опасности свою жену, оставил ее в Тевризе, в своей резиденции представителя Российской империи. Они редко виделись. Сохранилось одно единственное письмо, которое он написал за две недели до своей гибели. Он писал: «Потерпи еще несколько дней, ангел мой, и будем молиться Богу, чтобы нам более не разлучаться». Но этому не суждено было сбыться. 30 января 1829 года Александра Сергеевича и еще 50 человек в Тегеране растерзала толпа религиозных фанатиков.

Молодой жене не сообщали о гибели мужа: она тяжело переносила беременность. Она ждала мужа и не хотела уезжать в Тифлис без него. Наконец ее увезли в Тифлис, где она узнала о гибели мужа и у нее случились преждевременные роды. Ребенок прожил один час, но его успели окрестить и нарекли Александром. Александр Сергеевич был похоронен в гроте, возле церкви Святого Давида, на склоне горы Мтацминда. На черном могильном камне высечены слова: «Ум и дела твои бессмертны в памяти русской, но для чего пережила тебя любовь моя».

Нина Чавчавадзе прожила 45 лет и умерла от холеры. Ее похоронили рядом с Александром Сергеевичем Грибоедовым. И вот в канун столетия гибели Грибоедова был открыт первый пантеон на горе Мтацминда в 1929 году. Там же похоронена и мать Иосифа Сталина. С тех пор в пантеоне хоронили многих выдающихся грузин.

Детство и первые школьные годы советской девочки

Мое детство прошло в районе проспекта Плеханова и в районе Дидубе. Сначала меня отводили в ясли, вернее относили, недалеко от маминой работы на гребешковой фабрике в Дидубе (это район Тбилиси, но не относящийся к «Садовому кольцу»). Затем я стала ходить в детсад, который находился в парке культуры и отдыха, так называемом Муштаиде. Откуда такое название – для меня до сих пор загадка. Но есть версия происхождения этого названия.

Она такова. Муштаид – одно из самых старинных садово-парковых сооружений в Тбилиси. Его история восходит к 19 веку, когда в Тифлис из Ирана с семейством переехал гонимый властями видный деятель шиитской религии Мир-Фетех-Ага-Сеид-Муштеид. Правительство Тифлиса пожаловало ему для устройства резиденции участок земли, на котором он разбил великолепный парк и построил дом. Через 17 лет он уехал в свой родной Тевриз, а сад и дом приобрела казна правительства.

В парке была эстрада в виде раковины. Каждую субботу играл духовой оркестр и проходили концерты. Людей собиралось много. Были аттракционы для взрослых и детские, и особо любимая детская железная дорога с настоящим паровозом и вагончиками. Он ездил по периметру парка. Мама часто катала меня. Проводниками и кондукторами были дети. Это являлось большой честью для ребенка – работать на детской железной дороге. Такой чести удостаивались немногие, только пионеры, отличившиеся в спорте или в учебе. Еще в парке было колесо обозрения, но почему-то в народе его прозвали чёртово колесо, так и осталось в моей памяти это название.

Позже, когда расширили стадион «Динамо», то многие аттракционы убрали из парка. Все мое дошкольное детство до шести лет прошло в нем, ведь там находился мой детсад. Мама приходила за мной, и мы гуляли по парку. Я каталась на каруселях или вместе с мамой ездила в вагончике по детской железной дороге.

Мне исполнилось 6 лет, к этому времени закрыли мой детсад, в связи с реконструкцией стадиона «Динамо». Стал вопрос: что делать? Мама пришла к директору женской школы, которая находилась поблизости к нашему дому, и попросила ее записать меня в первый класс. Та отказала по причине несоответствия возрасту, да и я была ростом мала. В те далекие времена дети шли в школу с 7 лет. Мама расплакалась и умоляла принять меня в 6 лет, так как некуда меня девать. Директор, пожалев мою маму, приняла меня в школу с условием, что я не описаюсь. Вот это да! Условие я всегда выполняла.

Первые годы в школе я помню смутно. Помню, что училась без удовольствия, пришла в школу не умея читать, считать. Как правило, таких детей учителя не очень жалуют. Это в настоящее время в основном в школу приходят подготовленные дети, умеющие читать, писать, считать и многое другое. Очень смутно помню, как наш класс принимали в пионеры, но хорошо помню, как я стала звеньевой.

В моем звене было 6 учеников. Что мы делали? Собирали макулатуру разную. В основном обрывки бумаг и картона. Ведь тогда не было такого количества газет и журналов, как сейчас. Председателем отряда нашего класса была Самуэлян Ната. Что мы еще делали… Ставили спектакли, ходили вместе в музеи и в кино, устраивали утренники вместе с учительницей.

По Советскому Союзу прошло объединение женских и мужских школ в общие средние школы. И вот к нам в 5 класс пришла учительница математики Татьяна Ильинична Попова, которая стала руководить нашим классом. Вот она и привила мне любовь к математике, я стала даже участвовать в школьных районных и городских олимпиадах по математике. Да и другие предметы стали даваться мне легко. По утрам ко мне домой заходили ребята нашего класса и списывали домашнее задание по математике.

Мама моя очень строго относилась к моей учебе. Прибегая из школы, первым долгом я готовила уроки, зная, что, придя с работы, мама будет их проверять. В младших классах я и не подозревала, что мама моя почти неграмотная. Письменные задания она не проверяла, вскольз смотрела в тетради и этим ограничивалась. Она не расписывалась в дневнике, только проверяла отметки. Кроме 4 и 5 она других отметок не воспринимала. Мама наказывала меня за тройки. Двойки я не получала. Наказывала меня жестко. Била меня веревкой, которую приказывала мне принести. Я безропотно приносила веревку, и она меня била, приговаривая: «Мы бедны, у нас нет знакомых, которые могут тебе помочь в жизни, и только своей хорошей учебой ты выйдешь в люди».

Я всегда старалась учиться хорошо. Ее слова оказались пророческими. Я действительно окончила школу, получив серебряную медаль. Поступила в университет, окончила его с пятерками, затем поступила в аспирантуру. В конце концов защитила диссертацию и стала кандидатом химических наук. Вот таким простым, но действенным способом моя бедная неграмотная мамочка вывела меня в люди.

Разве в наше постсоветское время для бедной девочки было бы возможно поступить в университет? А если и поступить, то только за деньги. А денег не было. Однажды мама проверяла урок истории и я увидела, что она учебник держит перевернуто. Меня это покоробило, и я догадалась, что она не умеет читать. Я в упор спросила, так ли это. Она смутилась и призналась, что читает по слогам, а писать и вовсе не умеет.

Я стала заниматься с ней. Учила ее читать и писать. Давала задания и по чтению, по письму. Мама задания выполняла безропотно. Научилась бегло читать. С письмом было хуже. В последствие она прочла все книги, которые папа принес с собой, да и все наши книги, которые я покупала всю свою сознательную жизнь. А их собралось более 500. Особенно много мама читала в старости. Прожила она 77 лет. Умерла мама от онкологии. Когда выявили ее болезнь, она отказалась от операции и прожила еще 12 лет.

Жизнь и быт советский людей

Во времена моего детства двор наш был большим, по количеству людей, а не по количеству комнат. Дом был трехэтажный, в виде буквы «П». Заходили с улицы в ворота с огромной аркой и попадали как бы в темный колодец. Дом был коммунальный, в каждой комнате проживала семья, по трое, четверо, а то и более человек. Колодец дома плавно переходил в большой двор, где, прилепившись к стене соседнего высокого дома, стояли самодельные низкие одноэтажные дома, которые почему-то назывались бараками.

В бараках тоже в каждой комнате с галереей жили семьи. Как сейчас помню, в одной из комнат жила армянская семья: отец семейства дядя Альберт, мать тетя Люся и двое детей Сергей и Жанна. Чем примечательна была эта семья. Во-первых, у тети Люси был брат, неоднократный чемпион мира по шахматам Тигран Петросян, живущий в Москве, иногда приезжавший к своей сестре. Во-вторых, дядя Альберт был очень ревнивым мужем и частенько поколачивал свою жену прилюдно. Вот так запомнила эту семью детская цепкая память.

У нас же с мамой была маленькая комната 10–12 кв. м. Закрываю глаза и вижу комнату. Дверь ведет в маленькую кухню, в левом углу кухня до потолка завалена дровами для зимы. Справа вход в комнату. В комнате два окна на уровне земли. Подоконники глубиной по одному метру.

Это моя территория. Там моя единственная кукла, в основном самодельные игрушки, книги. Когда мама уходила или на работу, или в магазин, она меня запирала на ключ, и я сидела на окне и смотрела завистливыми глазами на детей, играющих во дворе. В комнате стояла довольно большая железная кровать с металлическими шарами, накрытая покрывалом, связанным крючком из ниток, называемыми «Ирис». Мода была такая: скатерти, салфетки, накидки на подушки вязались крючком. Квадратный стол с льняной скатертью в крупную клетку. На столе графин с граненым стаканом. Комната была перегорожена шифоньером. Это такой шкаф из двух половин. Одна половина – с зеркалом на дверце для одежды, другая – состояла из полок для посуды, за стеклянной витриной. Внизу ящики для разных вещей. Между стеной и шифоньером оставался проем для входа. В другой половине комнаты стояла кушетка, шкафчик для кухонной посуды, железная печь, которая топилась недолго зимой. Ведь в Тбилиси большая часть года была теплой.

На стене, над столом висела картина, написанная маслом, «Зимний пейзаж». Особенно вечером, укладываясь спать, я любила смотреть на картину. На картине был изображен домик в лесу. Кругом снег, деревья и высокие ели в снегу, на крыше домика огромная шапка снега и только обозначена узкая тропинка к дому. В домике окно светится. Там свет и люди сидят вокруг стола и пьют чай. Мне так хотелось войти в этот домик и посмотреть, так ли это. Это мои измышления. Почему я так любила эту картину? Ведь в Тбилиси никогда не было снега. Если снег зимой и выпадал, то это длилось недолго. Вскоре выглядывало солнце, и в полдень от снега не было и следа.

Для готовки и сушки была керосинка. На керосинке еда готовилась медленно, но всегда она казалась вкусной, скорее всего, из-за долгого ожидания. Керосинка – это емкость, куда заливался керосин, с двумя или тремя плоскими длинными фитилями. Фитили были вставлены одним концом в металлические пазы с колесиками для регуляции длины фитиля, а другим концом в емкость с керосином. Сверху ставился металлический корпус со слюдяными окошечками, чтобы фитили не очень коптили.

У меня была одна школьная форма из коричневого штапеля и передник черный – из сатина. Каждую неделю мама стирала – в субботу вечером – мою школьную форму и особенно зимой сушила ее над керосинкой между двух стульев, покрытых полотенцами. Керосинка также служила для обогрева комнаты и часто коптила, поэтому весной каждый год мама известью, специальной щеткой, называемой макловицей, освежала комнату.

Еще всех в нашем большом доме мучили клопы. И вот каждое лето, в самую жару на наш большой двор выносили жители свои кровати, диваны, лежанки, стулья и керосином травили клопов, железные кровати обжигали примусом. Примус – это та же керосинка, но более эффективная. Клопы были в матрасах, в стульях, одним словом, всюду. Матрасы жарили на солнце или стирали овечью шерсть, которой был набит матрас.

Стирали так: в большие лоханки вытряхивали шерсть из матрасов или одеял, заливали водой из-под крана и выдерживали целый день под проточной водой. Кран находился в центре двора. Туда все жители ходили за водой, даже с верхних этажей. Вода не поднималась часто наверх. Затем шерсть кусками вылавливали, отжимали и раскладывали на простыни и так сушили несколько дней, по мере необходимости. Специальными тонкими палочками разбивали комки шерсти, а потом каждый комок трепали руками. Снова закладывали в матрас и прошивали. Это делалось почти каждое лето. Этим занимались в основном пожилые женщины или специальные мойщицы шерсти за деньги. Это был адский труд.

В комнатах у всех стоял в основном один и тот же набор нужной мебели: стол, стулья, кушетка, кровать железная, тумбочка, шифоньер. В больших семьях люди спали на полу, и поэтому у всех был культ постельных принадлежностей, то есть много тюфяков, одеял и подушек. Почему? Во-первых, не было специальных спален, ютились большими семьями в одной комнате, вот и спали на полу. Во-вторых, часто приезжали родственники из деревень и их нужно было на что-то укладывать на ночь.

Невестам в приданое давали как минимум четыре тюфяка, столько же одеял и подушек. Самое интересное, что тюфяки и одеяла были сшиты из овечьей шерсти.

Одеяла заказывали специальным стегальщицам, которые на атласном верхе выстегивали различные рисунки и орнаменты. Все стегалось руками. В комнате у стегальщицы стояли огромные пяльцы, похожие на пяльцы для вышивания, только прямоугольной формы. В эти деревянные палки вставлялось будущее одеяло и простегивалось двумя иглами, сверху и снизу. Получалось очень красиво. Вот при нашей с мамой бедности мама справила мне четыре одеяла и четыре тюфяка для приданого. Тюфяки были сшиты мамой, а вот одеяла отдали стегальщице. Верх у одеяла должен был быть обязательно из атласа, низ из сатина, из ситца или полностью атласным. Это зависело от кошелька. Подбирались яркие, сочные цвета. Еще, что интересно, не было привычных пододеяльников. Бралась большая простыня, на нее укладывалось одеяло, и простыня поверху пришивалась к одеялу. И это делалось каждый раз или пришивались пуговицы к одеялу и делались петли на простыне. Потом появились пододеяльники. Это облегчило труд женщин. И еще, что было удивительным, на тюфяки и на одеяла были стандарты.