Мятеж

Вачовски хотела что-то сказать, но я предостерегающе поднял руку.

– Я еще не закончил. Поведение страны, которую вы представляете, в последнее время напоминает пьяного ковбоя, который вышел из салуна на улицу в поисках неприятностей. Но в наших «кольтах» достаточно патронов, господа. Если вы выбрали Россию в качестве мальчика для битья, то вы серьезно ошиблись. Смертельно ошиблись, так будет точнее.

Пикеринг и Вачовски несколько секунд переваривали сказанное.

– У вас исключительные познания в военном искусстве, господин посол… – ехидно заметил Пикеринг.

– Я контр-адмирал Русского флота, господа, забыли? Я длительное время служил на флоте и этого не скрываю.

– Хорошо. Карты – на стол. Скажу прямо: у нас есть все основания полагать, что группа людей в окружении нашего Президента готовит вооруженное столкновение между Североамериканскими Соединенными Штатами и Российской империей.

Я пожал плечами:

– Заприте их в психушке…

Вачовски побагровела от злости, я примирительно поднял руки.

– Ладно, ладно. Basta. Без шуток. Как говорится в одном вашем дурном фильме про Россию: какие ваши доказательства?[12]

– Посмотрите внимательно.

Я взял пачку снимков, судя по виду, спутниковых, которые положила передо мной Вачовски, начал просматривать их. Судя по всему, на них был изображен какой-то сильно укрепленный объект в горно-пустыннной местности.

– Что это?

– Это ядерный центр, известный как Екатеринбург-1000. Принадлежит Персии. Там завод по обогащению урана и по производству ядерных взрывных устройств.

Я отложил снимки на стол.

– Придумайте что-то получше. Это не смешно.

– Нам тоже не смешно, – раздраженно произнесла Вачовски, – это положили на стол Президента.

Господи… А ведь и впрямь положили.

– И что сказал Президент?

– Приказал готовить варианты решения этой проблемы.

– Он с ума сошел?!

– Это еще не все.

– Господи… еще что?

– Эти снимки – малая часть Персидского досье, лежащего на столе Президента. Есть и более худшая часть – сведения о том, что шахиншах Мохаммед прямо причастен к терактам десятого сентября и готовит новые теракты на территории Североамериканских Соединенных Штатов, в том числе с применением ядерного оружия.

– И это тоже положили на стол Президента?

– Да…

Впору было и в самом деле задуматься. Североамериканскими Соединенными Штатами я не занимался вплотную, знал только то, что есть в открытом доступе – но и этого хватало. Президент Меллон-младший казался наследником и прямым продолжателем дела Фолсома, кроме того – он был несамостоятельным. Да и как руководителем великой державы может быть алкоголик, обанкротивший собственный бизнес?! Если он разрушил собственный бизнес, то что же он сделает со страной?!

– Я не верю.

– Послушайте! – Вот теперь Вачовски разозлилась окончательно. – Как можно быть таким непробиваемым?! Не я определяю политику Белого дома в отношении Российской империи. Я ведущий аналитик по вашей стране, мне приносят исходные данные, и на основании их я делаю заключения. Понятно? Что мне принесли, то я и анализирую, я не занимаюсь оперативной работой и не строю пустых версий. Вот Екатеринбург-1000, гражданский ядерный центр под контролем МАГАТЭ. Тогда зачем ему такое кольцо ПВО?

– Говорите тише. На нас уже смотрят.

Итальянцы привыкли к бурным выяснениям отношений, с размахиванием руками, иногда и с битьем посуды. Но мы говорили не по-итальянски, и на нас обратили внимание.

– Позвольте… Есть лупа?

Вачовски вынула из сумочки лупу – небольшую такую, на ножках, ее используют обычно библиофилы, протянула мне. Я еще раз пододвинул к себе фотографии…

– Вы умеете анализировать разведснимки?

– Я заканчивал разведфакультет. Не мешайте.

Мда… Что бы здесь ни было – но это и впрямь охраняется, и охраняется очень сильно. Даже больше скажу – никогда не видел противовоздушной обороны такой плотности. Прикрыт пятачок земли в несколько квадратных километров. В основном – ствольной зенитной артиллерией, правда, в чудовищном количестве. От нуля до двух, двух с половиной километров будут работать «Шилки» – их здесь не менее сорока (!!!) комплексов. Половина – самоходки, четырехствольные, вторая половина – буксируемые, двуствольные, но на шасси АМО – получаются тоже самоходные. Какой модификации – не разглядеть, последние модификации двухствольных систем оснащены электроприводами, радарами и ракетными установками ближнего радиуса «Игла». Судя по тому, что к каждой позиции ведет накатанная колея, а запасных позиций втрое больше, чем установок, – они постоянно меняют позиции, чтобы избежать внезапного уничтожения.

Вторая линия обороны – устаревшие, но мощные двухствольные зенитные пушки калибра 55 миллиметров на танковом шасси. Их – около двадцати. Они опасны для объектов, летящих на высоте до пяти-шести километров, а плотность огня тут будет такова, что, пожалуй, свой сектор они перекроют намертво.

Третья линия обороны – еще более устаревшие зенитные пушки калибра 107 миллиметров – они опасны до десяти километров. Устарели они предельно, у нас их даже в запасе нет – но если их собрать на таком пятачке… И тоже насчитал шестнадцать, это очень много.

Последнее меня совсем убило. Ракетные комплексы войсковой ПВО SA-15 Gauntlet, или, по-нашему, ТОР. Наша армейская модификация, на гусеничном шасси, пять штук. Вот чего-чего, а ТОРов тут никак не должно быть, зенитно-ракетные комплексы мы в Персию никогда не поставляли.

Но они тут были.

Напоследок я обнаружил радарные посты, в количестве аж трех штук – получается, основной и два запасных. На каждом – современные антенны дециметрового диапазона, но не только – есть еще и старые лопухи антенн метрового диапазона, которые уже во всех армиях мира под списание намечали, да не списали. Почему? Да все потому, что те, кто машины «Стелс» разрабатывал, они-то как раз на современный, дециметровый диапазон работы поисковых локаторов рассчитывали, а про метровый-то и забыли. А в метровом эти дорогущие машины видно, и видно прекрасно. Поэтому надежной сейчас считается связка дециметрового и метрового поисковых локаторов при синхронной их работе.

– Что скажете?

Я отложил снимок в сторону.

– Предельно плотная противовоздушная оборона. Я так полагаю – вы нашли и дальние радиолокационные посты?

– Совершенно верно. Два кольца, десять и тридцать километров от объекта.

– Такую оборону можно подавить только с предельной дистанции с использованием современных крылатых ракет. У них есть проблема – в связке отсутствует современный ЗРК большой дальности типа «Нева» или «С-300». Нет прикрытия на предельных дистанциях. Поэтому пуском ракет со стратегического бомбардировщика объект можно уничтожить, и они ничего не смогут этому противопоставить.

– Но ведь и SA-15 у них не должно здесь быть?

– Не должно, – подтвердил я, – мы продавали им только ствольную зенитную артиллерию, вы сами понимаете причины.

– Но при необходимости вы можете поставить «зонтик» над этим местом.

– Можем. Черноморский флот с авианосцами и комплексами «Риф» контролирует этот регион. Кроме того, прикрытие можно обеспечить с Восточных территорий, дальность работы «С-300», не говоря уж о «Неве», это позволяет.

– А вертолет. Предельно низкая высота, помехи?

– Не проскользнете. Если вас не обнаружат с авианосца, в чем я сильно сомневаюсь, оборона этого места растерзает вас. Про вертолеты здесь можно забыть, тем более посмотрите на рельеф местности. Укрыться за складками здесь не получится. Но этого недостаточно. Один объект – и что?

– Есть еще кое-что.

– Что же?

Сара Вачовски бросила мимолетный взгляд на посла, тот утвердительно кивнул головой.

– Это часть большого исследования… Гораздо большего, выходящего за рамки Персидского досье. Группа наших ученых из Гарварда, которые одновременно являются добровольными помощниками ЦРУ, проанализировала состояние дел в международном терроризме. Выявлена одна опасная тенденция.

Ведущий аналитик АНБ замялась с продолжением.

– Есть новая тенденция. Очень опасная. Использование при террористических актах смертников.

– Смертников? Сударыня, это далеко не новость. В Северной Индии существуют несколько центров по промыванию мозгов, в свое время мы их накрыли ракетными ударами – или решили, что накрыли. Если нужны смертники, обращайтесь к вашим партнерам по атлантической коалиции. Они у них есть, причем в любом количестве.

– По нашим данным, центры по подготовке смертников-шиитов есть и в Персии. Персия – центр шиизма, крайне опасного течения в исламе. Любой шиит – потенциальный смертник, они с готовностью отвергают жизнь ради загробного воздаяния.

– Откуда эти данные?

Вачовски замялась:

– Агентурная информация. Большего сказать не могу, да и не знаю. Нам дают информацию в готовом виде.

– Это несерьезно. Любой оперативник на линии, подкупленный теми людьми, о которых вы говорите, придумает десяток таких источников, и проконтролировать это будет сложно. Нужно все-таки оценивать реальность получаемых разведданных.

Я поворошил снимки, выбрал снимок всего этого района, начал его просматривать. Пикеринг и Вачовски внимательно наблюдали за мной.

– Не могу понять…

– Что именно?

– Что здесь за объект. Этот объект не может быть крупным.

– Почему?

– Любой крупный объект требует большого объема перевозок как людей, так и грузов. Скорее всего, здесь понадобится железнодорожная ветка. Где она? Я ее не вижу.

– Но ограждение вы заметили?

– Заметил. Хитро поступили – на тридцать километров отнесли.

– Вот именно. Они огородили огромную пустынную территорию. Я уверен, здесь есть и минные поля, и датчики движения. Была проделана огромная работа. Туда же ведет подземный кабель высокого напряжения от ЛЭП.

– Да я увидел… – Я положил снимки на стол. – И чего же вы от меня хотите?

– Мы хотим, чтобы вы выяснили, что это за объект. И только.

– И только? Вы сами себя слышите?! То, что вы мне предложили, называется «шпионаж», «измена Родине».

– Это не ваша Родина.

– Это наше вассальное государство. Забыли? Мы отвечаем за его безопасность. Выяснять что-либо для североамериканской разведки я не буду.

– Мы не представляем…

– Послушайте меня, господа. Вы пригласили меня сюда, чтобы рассказать о том, что вас беспокоит, – и я выслушал вас. Но если вы ищете человека, который предаст – не по адресу. Я русский офицер и дворянин. В нашем роду нет и не будет предателей. Я выясню, что это за объект. И поступлю так, как сочту в этом случае нужным. Перед вами же я никаких обязательств не беру. Честь имею.

Мисс Вачовски хотела что-то сказать, но посол перебил:

– Господин Воронцов, я понимаю вашу позицию и уважаю ее. Но я хочу взять с вас слово, слово офицера и дворянина. Дайте мне слово, что сделаете все, чтобы не допустить войны между нашими народами. Тогда я буду спокоен.

Я утвердительно кивнул:

– Такое слово я могу дать. Война никому не нужна.

Ночь на 3 июля 2002 года

Великая Хорватия

Пожаревац

Наверное, это и в самом деле безумие. Позднее сотник, чудом выживший в мясорубке, вспоминал о том, что они тогда сделали, и удивлялся, как им хватило ума сотворить такое? Впятером, без поддержки, в чужой стране, с которой Россия даже не воюет… Это Австро-Венгрия воевала… готовилась воевать, а Россия не воевала.

Но все-таки они это сделали. Безумству храбрых поем мы песню…

Четверо просто залегли рядом с полотном, накрывшись накидками – два автомата и два пулемета. Пятый – от него зависело все, смогут они сделать то, что задумали, или им придется штурмовать Пожаревац впятером против всех – находился на позиции двумястами метрами ближе к городу. Снайперская винтовка Steyr, неавтоматическая, но с отличной оптикой и глушителем. Нужно было сделать, как минимум, два выстрела во время прохождения состава. Выстрел, перезарядка – затвором, а не автоматически, как привыкли русские казаки-снайперы, – и снова выстрел. Все это почти в темноте, можно сказать, наугад. Если хоть один выстрел окажется неточным – привет. Приехали… воевать впятером против целой части. Ну не части… но рота тут точно есть, скорее даже усиленная рота.

Соболь сказал, что он и четыре раза выстрелит и попадет. А Соболь ни разу не обманывал…

На эту мысль сотника натолкнуло расположение вагонов в составе. Первыми шли пассажирские вагоны с личным составом. Вторыми – крытые полувагоны, совсем такие, как на русских железных дорогах. Третьими – платформы с техникой. Вот и пришел в голову вопрос: а что, если эти платформы отцепить?

По идее, на каждой платформе должен быть стрелок. Охранник. Обязанный следить, чтобы этого не произошло. Но будет ли? Европа все-таки. Пусть и южная, где все не как в «правильной Европе».

Если будет охранник – он умрет. Если нет – значит, все поживут. Пока. Если, наконец, охранник будет, но Соболь не сумеет его чисто снять – тогда умрут они.

Вот такая головоломка.

Божедар, сильно нервничающий, – лучше бы его вообще в стороне оставить, но нужен был буквально каждый – в который уже раз полез к рельсам, положил на них ладонь, чтобы понять, едет ли по ним состав.

– Гудят, аж страшно! – сообщил он.

Сильная рука стащила его с полотна, отвесила добрую оплеуху…

– За что?

– Говорил тебе, не суйся наперед!

Сам сотник думал, что они будут делать, если первой пойдет дрезина. Самая обыкновенная дрезина или автомотриса[13], несколько автоматчиков, возможно, пулемет и прожектор. Этого уже хватит, не говоря о том, если будут использовать тепловизор или радар. А что – запросто, ситуация здесь далека от нормальной, может быть и то, и другое. Если пустят такой авангард перед основным поездом – им опять-таки хана.

Божедар обиделся, засопел, но ничего не сказал…

– Кажись, и в самом деле идет… – подтвердил Чебак.

– И ты зараз туда же!

Сотник был просто на нервах, но он четко слышал: и в самом деле, идет. Точно идет, такой глухой гул, едва заметная вибрация рельсов, возникающая при передвижении по ним многотысячетонного состава.

– Плюс! – донеслось из рации. Дело сделано.

– Готовность! – Велехов говорил в полный голос, опасаться было уже нечего…

Первым появился тепловоз – большая, темная, неудержимо надвигающаяся масса, он шел по рельсам, как призрак, не включая головного прожектора, лишь тускло светилась в темноте кабина, подтверждая, что это не призрак, это и в самом деле состав. Ни один дурак не стал бы лежать на насыпи рядом с самыми рельсами, если бы не нужда… через их Вешенскую теперь тоже ходили поезда, они пацанами шуровали на путях, на грузовом дворе станции, но такого, лечь к рельсам, им и в голову не приходило…

Грозный лязг, гул накатывал на них, лежащих и прячущихся, и не было от него никакого спасения.

Тепловозов было четыре, прицепленные цугом, они вытаскивали огромный, почти на семьдесят вагонов состав, земля стонала от его тяжести. Сразу за ними пошли вагоны пассажирские, с наглухо задраенными черной материей окнами, с закрытыми тамбурными дверьми. Похоже, здесь озабочены больше не безопасностью, а скрытностью, потому и пошли ночью, потому и задрапированы все окна до единого, потому и нет в открытых тамбурных дверях часовых с фонариками и автоматами. Сами себя обхитрили.

Сотник приподнял голову. Перед ним проплывали колесные пары, одна за другой…

Километров сорок в час. Больше?

– Готовность!

Вагоны прошли, теперь пошли теплушки, крытые полувагоны. Темные, как ночь… и снова никакой охраны.

Тот ли это состав?! А как насчет условного знака Соболя?

Платформы! То, что им нужно… Что-то темное, бесформенное на них… кажется, замаскировали… масксетями завесили, точно.

– Подъем!

Состав, казалось, увеличивал скорость – а может быть, так оно и было.

Запрыгнуть на движущийся поезд не так-то просто, пробовать никому не советую, остаться без ног или без головы легче легкого. Те, кто был с Вешенской, имели в этом деле небольшой пацанячий опыт, потому что жили у станции, конечно, и хулиганили там… не без этого. Но даже для них это было проблемой.

Когда шла платформа – было видно, что последняя, – сотник уже бежал вдоль состава изо всех сил, чтобы хоть немного смягчить рывок. Платформы уходили… он даже не мог обернуться, чтобы увидеть, какая последняя. А ему нужна была именно последняя.

Рывок! – едва не вырвавший руки, его сбило с ног, ныли пальцы… но он вцепился в ржавое грязное железо и не отпускал… ноги волочило по щебню насыпи… если сейчас будет стрелка, то может и оторвать, такое он слышал, запросто…

Тянись…

Попытался подтянуться – на одних руках, хрипя и шипя от напряжения, не получалось. Не получалось, хоть убей, его волочило за платформой, из горла рвался крик…

– А-а-а-а!..

Это был не крик – нечто похожее на звериный рев, каким-то чудом он успел оттолкнуться от насыпи, да так, что показалось – то ли подошву оторвало, то ли ногу. Оторвало, потому что он не чувствовал ногу, не чувствовал, как бьет ее по насыпи.

Оторвало – ну и хрен с ней!

Только через несколько секунд Велехов понял, что он как-то умудрился закинуть ногу на платформу, поэтому и не чувствует, как ноги бьются о щебень. Вот только бы еще сил набраться… вторую закинуть… закинуть всего себя на эту проклятую платформу, трясущуюся и лязгающую… так… оп-па!

Он так и лежал, тяжело, хрипло, как загнанная лошадь дыша, и не мог отцепить руки от ржавого металла. Если сейчас к нему подойдет охранник с платформы, возьмет его голыми руками, он и встать-то не сможет.

Да, не сможет.

Но надо…

Поезд набирал ход.

Так, не вставая, он пополз вперед по-пластунски, туда, где грохотала и лязгала металлом сцепка. По пути он обнаружил, что каким-то образом лишился винтовки…

И черт с ней… Может, какому повстанцу попадется…

Он не знал, что стояло на платформе, но это что-то было большим, тяжелым и гусеничным, и с длинным стволом – а значит, сойдет. Перевалился – и чуть было не полетел под колеса, так закружилась голова, еле схватиться успел. Несмотря на опустившуюся на землю чернь ночи, был отчетливо виден отполированный до блеска стальной рельс и жадно закусывающая его кромка колесной пары. Он видел, что когда-то стало с неосторожным сцепщиком в Вешенской – и энтузиазма это не добавляло…

Тут должен быть рычаг. Сначала надо разъединить магистраль подачи сжатого воздуха, электричества, и чтобы при этом не долбануло… А хотя какое тут, к чертям, электричество, на открытой платформе? Потом рычаг. Рычаг…

А ведь если отсоединить воздушную магистраль, то начнется утечка и будет сигнал тревоги. Как быстро? Сразу? У него из оружия пистолет и нож – против целого состава.

Рука неожиданно натолкнулась на массивный рычаг – примерно такой использовался и на наших вагонах, в Вешенской. Автосцепка называется… была не была.

Он толкнул рычаг сначала в одну сторону – не поддалось, потом в другую – потом отбросил осторожность и рванул обеими руками – так, что чуть опять не свалился на рельсы. И почувствовал, что поддается…

Сначала ничего не происходило, поезд как шел, так и шел. Потом он заметил, что шланг, которым подается воздух, натянулся до предела, как струна. А потом лопнул, хлестанул по платформе со звонким щелком, а сотник снова едва не свалился под колеса. Шипя, как разъяренная змея – это было слышно даже сквозь грохот колесных пар, – состав удалялся, оставляя на рельсах бегущую по инерции платформу…

Платформа остановилась. Они сделали это…

Несколько минут Велехов так и лежал на платформе, пытаясь прийти в себя. Если бы он знал, что все будет происходить так, никогда бы не согласился на эту безумную авантюру. Никогда, ни за какие коврижки.

Потом встал и первым делом обошел платформу, пытаясь найти труп, оружие, что-то в этом духе. Подсвечивал себе фонариком, потому что скрываться уже не было смысла, проявились в полный рост и во всей красе. Но на платформе не было ничего, кроме грязи, кусков какой-то проволоки и свернутого рулона плотной ткани, непонятно зачем.

– Ну и что делать теперь? – вслух спросил сотник сам себя.

Хлопнул себя по карману, ожидая наткнуться на осколки или вообще ничего не обнаружить, но, к его изумлению, рация была на месте, более того – она работала! Включил на прием – и услышал встревоженный голос, шпарящий открытым текстом:

– Старший! Вызываю старшего! Старший, где ты?

– Дело сделано… – устало проронил в рацию Велехов и поморщился – кожу он ободрал с ладоней капитально.

* * *

Он снял и свернул маскировочную сеть с платформы. Посветил фонариком – это было то, что он и хотел – квадратный, с пятидюймовой пушкой «Аустро-Даймлер», лицензионный римский «Демаг Леопард-2», один из последних классических танков, здесь они, видимо, еще состояли на вооружении. Мощная лобовая броня, двигатель – дизель, как минимум, на тысячу сил, прямоугольная, угловатая башня, пятидюймовая пушка, предназначенная, прежде всего, для стрельбы прямой наводкой. Два пулемета – тринадцать миллиметров на башне и семь и шестьдесят два, три линии[14], спаренные с пушкой. Теоретически танк хорош – но именно теоретически. На современном поле боя, с его управляемыми самонаводящимися шестидюймовыми снарядами, отстреливаемыми на пятьдесят километров, с боевыми вертолетами, ракеты которых бьют по целям с десяти километров – этому танку места не было…

Теперь с этим танком надо что-то делать. Самое главное, вдруг не окажется топлива? Интересно, как здесь принято перевозить технику? По идее – можно перевозить и заправленной, соляра не горит. А если нет топлива? Идти в ближайшую деревню за ведром соляры? Нет, скорее за бочкой. А потом ее сюда катить. А больше поезда тут вообще ходить не будут, подождут, пока они с танком справятся.

Великолепно…

Кстати, еще один вопрос: а как для начала эту вот дуру, весом шестьдесят две, если память не подводит, тонн, сгрузить с платформы? Кран подогнать?

Вопросы, вопросы…

Со стороны Пожареваца кто-то бежал, сотник повернулся – и вспомнил, что потерял свое оружие. Но это был всего лишь Певцов.

– Жив? – задал он дурацкий вопрос, когда подбежал к платформе, схватился за нее руками, тяжело дыша.

– Как видишь. Где остальные?

– Сейчас будут. Какая ляля…

– Мы с этой лялей – намучаемся. Что с ней делать теперь?

– Как что? Заводить и ехать…

– Заводи и едь. Сумеешь?

Певцов взобрался на платформу, как старый дед, цепляясь и руками и ногами. Потом так же залез на танк, на башню…

– Ты что, в самом деле умеешь?

– Есть немного.

– Где научился?

– Да брательник на броне отслужил… Это не сложнее, чем трактор водить. Ага!

Певцов открыл люк – это тебе не машина, никакой противоугонки нет – и полез внутрь танка. Подбежал Чебак.

– Соболя где оставил?

– Там, с Божедаром плетется. Живой, командир?

– Да что вы все меня хороните? До самой смерти не умру.

– Мы смотрели, как ты уцепился, думали, сбросит.

– Держите меня четверо. Батя быка седлал.

– Так то батя. И то быка…

Подбежал Божедар.

– Живой, пан казак?

Чебак посмотрел на Велехова. А Велехов – на Чебака. И оба – расхохотались.

– Казаки! – Певцов вылез из башенного люка.

– Ну что?

– Соляры под пробку! И снаряды загружены!

– Давай потихоньку назад! Только тихо!

Танк зашевелился на платформе, утробно взревел двигателем.

– Давай, давай!

Пушка – самое уязвимое место танка – была поднята на максимальный угол возвышения и повернута на девяносто градусов. Если им повезет – танк не перевернется при такой безумной разгрузке.

– Давай!

Передние колесные пары тележки разгрузились предельно, это было заметно.

– Еще немного!

Сотник, командовавший разгрузкой, толкнул Божедара назад, вечно он лез вперед, хотел помочь, но только осложнял.

– Назад. Не суйся поперек батьки.

В этот момент произошло то, что должно было произойти – платформа не выдержала и встала на попа, танк грохнулся об насыпь и… Не перевернулся! Он не перевернулся, он тоже почти встал на попа, но не перевернулся! Так и стоял.

– Певец, ты живой?

– Живой, что делать?

Сотник, рискуя тем, что вся эта конструкция рухнет на него, подошел ближе, посветил фонариком. Если сейчас вдруг появится поезд… будет очень смешно. Хорватам, им-то будет совсем не до смеха.

– Я буду командовать. Сейчас дай самый малый назад, гусеницы вытолкнут платформу вперед. Готов?

– Да.

Если вся эта конструкция рухнет, то первым погибнет он же. Но Велехов сознательно ставил себя под удар, потому что он все это придумал.

– Давай!

Танк зашевелил гусеницами, чтобы опрокинуться, достаточно было минимальной асимметрии усилий. Одна гусеница провернется вхолостую – и все.