Полная версия
Плацдарм
Игорь Недозор
Плацдарм
Посвящается 70 м годам ХХ века и людям жившим тогда – недооцененному времени и недооцененному поколению.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ОГОНЬ, ПРОКЛАДЫВАЮЩИЙ ПУТЬ
Не боги запускают ракеты,
Не боги побеждают врагов,
Не боги утверждают диеты —
Мы кое в чем сильнее богов.
Сергей ДаниловАргуэрлайл. Год Синего Ветра. Месяц Ранней Росы, двенадцатый день
Цепочка людей в форме песочного цвета, напряженно поводя из стороны в сторону стволами автоматов, шла по городу – первому городу чужого мира.
Шаги гулко разносились по мертвым улицам. Эхо отражалось от глиняных дувалов, которые были раза в полтора выше, чем знакомые по Средней Азии.
Они шли молча, вслушиваясь в тишину, нарушаемую лишь свистом ветра и их шагами. Иногда что-то негромко шуршало за старыми стенами, и люди синхронно вздрагивали, беря наизготовку оружие. Но, похоже, в городе больше никого не было. Может быть, даже сейчас во всем этом мире (кто знает?) не было ни одного человека, кроме них, да еще двух разведгрупп, что осматривали сейчас ближайшие окрестности городка.
Выйдя на небольшую площадь, они оказались перед сооружением, помеченным на плане как «храм». Храм этот, правда, ничем не напоминал мечеть или минарет, точно так же, как и церковь, костел или базилику. Но Капустин почему-то назвал его храмом, и, похоже, не ошибся. Три коротких и толстых приземистых башни, выраставших из круглого здания с конической невысокой крышей. Ни окна, ни вентиляционных проемов – глухие стены и выглядящие особенно маленькими ворота. И две статуи крылатых леопардов (или еще каких-то «кошек») по обе стороны этих ворот. Преодолевая непонятную робость, временами переходящую в страх (испытали ее, надо сказать, почти все, включая и командира спецназовцев), разведчики проникли внутрь, но ничего особенного не заметили.
Разве что старший группы обратил внимание, что между двумя большими алтарями из песчаника были следы еще одного – поменьше, когда-то замурованного в пол, но потом тщательно извлеченного.
Следов пожаров, уличных боев, штурма и вообще военных действий обнаружить не удалось. Было похоже, что город оставили организованно и без особой спешки.
– Продолжить разведку! – приказал командир отряда майор Капустин.
При выборочном осмотре домов не нашли ничего существенного.
Битые горшки и амфоры (размерами от «мерзавчика» до человеческого роста) с простеньким орнаментом, обломки деревянной мебели, какое-то бесформенное тряпье.
В куче строительного мусора случайно откопали сплющенный медный кувшин с ручками в виде бараньих голов, а на чердаке кузницы – завернутые в истлевшую кожу два кинжала без рукояток (не иначе спрятанные вороватым подмастерьем).
То ли жители унесли с собой все, что представляло хоть какую-то ценность, то ли позже безымянный город тщательно обшарили любители поживиться чужим добром; а скорее и то и другое.
К полному разочарованию прикомандированного к отряду археолога, не было найдено надписей – ни на русском, ни на арабском, ни на древнехорезмийском. Впрочем, как и на любом другом языке.
Зато были обнаружены целых две тюрьмы. Первая в подвале одной из башен, другая – на окраине города – обнесенная валом площадка, где было вырыто несколько глубоких обширных ям, прикрытых сверху рассохшимися деревянными решетами и обложенных изнутри валунами.
Неприятные предчувствия не оставляли майора Капустина в покое.
Подобно тому, как не бывает полностью бесшумных засад (если верить классикам), не бывает и полностью безлюдных пустынь. Где-то есть охотники, где-то – оазисы с земледельцами, где-то – караванщики и караван-сараи. Тут же, насколько они успели осмотреть окрестности, признаков человеческого обитания не имелось.
Вернее, признаки-то имелись – пара разрушенных «кишлаков», заброшенные каналы, межевые камни на бывших полях, заросших редкой чахлой колючкой. Причем кишлаки не были, насколько можно понять, разрушены войной или иным бедствием. Глинобитные стены носили лишь следы времени.
И нигде ни одного скелета.
Кстати, археолог пожаловался, что и кладбищ у кишлаков вроде тоже не наблюдается – как и в городе. Черт, съедали они своих мертвецов, что ли?
Придет же такое в голову…
Захрипела, забулькала рация.
– Первый слушает! – встрепенулся майор.
– Это Борисов! – донеслось из динамика. – Мы нашли местного жителя!
– О, черт! То есть, я хочу сказать, отлично – тащите его сюда живей.
– Не получится, – последовал ответ. – Он… нетранспортабельный. Лучше подойдите, посмотрите…
Скелет лежал тут, среди валунов и щебнистой осыпи, довольно давно – год или два.
Представители местной фауны давно очистили его, что называется, добела.
Несколько клочьев истлевшей ткани – все, что осталось от одежды, давали понять, что при жизни покойник был облачен в шаровары и халат.
Еще уцелели сапоги, широкий кожаный пояс с зеленой медной пряжкой, на котором болтался деревянный футляр с несколькими стрелами. Вокруг костяного запястья темнел серебряный браслет в виде змейки. Рядом валялся тронутый ржавчиной кривой клинок.
Белые зубы, скалившиеся на черепе, давали понять, что умерший был еще молод. А потемневшее древко стрелы, торчавшее меж ребер, – что умер он не своей смертью.
– Должно быть, он заполз сюда. И только после этого умер. Может быть, даже шел довольно долго, – прокомментировал Борисов.
– Почему вы так решили? – поинтересовался майор.
– Если бы его убили тут, то забрали бы оружие и сапоги, – пояснил археолог. – Эти вещи дорого стоили в те времена.
– Возможно, – вздохнул Капустин. – Но как бы узнать поточнее время его гибели? И примерный регион проживания. Придется искать экспертов…
– Постойте! – вдруг встрепенулся Борисов. – А зачем нам эксперты? Давайте поищем какого-нибудь солдатика из местных, который на сапожника учился, или там еще что.
И тут же звонко хлопнул себя рукой по лбу.
– Есть такой, елки-палки! Сержант Байсаров из второго отделения…
Мирза Байсаров так и этак повертел сапог, осмотрел его внимательно, только что не понюхал.
– Ну что сказать, товарищ командир, хорошая работа, – выдал он, наконец, свое заключение. – Хороший мастер шил, да! Теперь так не шьют.
– А еще что можете сказать, товарищ сержант? Ну, там фасон, материал…
– Хороший материал, товарищ командир, дратва какой толщины, вы поглядите! У, да еще и на деревянных гвоздях! – восхитился парень. – А вот еще, смотрите, подошва подшита кожей похуже. Как она сотрется, новую подошьют. А вот это, – указал он на канавку, – наверно, от стремян. У нашего соседа, он лесником был, точно такие же полоски были.
– А где похожие сапоги могут шить – не в курсе?
– Не знаю, – помотал головой таджик. – На наши непохожи. Носы квадратные, и подъем гармошкой. Нет…
Подпустил тумана и спец по прошлому.
– Выковано самым простым способом – сначала пруток согнули в холодном виде, а потом уже разогрели и расковали – горячая вытяжка с изгибом появилась относительно недавно. Так ковали сабли в Тюркском каганате и у гуннов, – уточнил археолог. – Ну, что еще по материалу… Клинок из рудного железа, не из болотного – почти не заржавел. Сталь по тем временам, – он не уточнил, каким именно, – довольно хорошая. Оружие воина-профессионала. Но вот форма клинка, честно говоря, не вполне характерна. С одной стороны, явно похоже на ятаган, или скорее на скимитар. Вот, посмотрите: изгиб несколько больше сабельного, а внизу клинка утолщение, позволяющее усиливать удар. Видите – эти две приваренные сбоку пластины. И заточка с обеих сторон – не как на саблях. С другой – для классического ятагана он слишком узок. И изгиб одинарный – опять-таки скорее как на скимитаре.
Ученый пожал плечами.
– Честно говоря, не могу подобрать аналогов, кроме, может, китайских мечей ци. Кроме того – рукоять. Совершенно не характерна для данного региона. Скорее, напоминает эфес самурайского меча. А орнамент так вообще ставит меня в тупик: эти узоры явно смахивают на что-то из доколумбовой Америки.
– Ладно, ятаган так ятаган, – неопределенно хмыкнул Капустин. – Может, турки проезжали мимо, да и потеряли.
«Может, турки, а может, и орки…» – непонятно почему, археолог вспомнил детскую книжку, года три назад купленную им в Ленинграде, куда он ездил на очередную конференцию. Книжку эту очень полюбили его сын и дочка, и рассказывалось в ней про приключения смешных карликов, живущих в каком-то Средиземье.
– А что вы скажете на это? – майор указал на стрелы.
– Тут все проще.
Историк нервно усмехнулся, прогоняя посторонние мысли.
– Наконечники – почти точная копия массагетских третьего века до нашей эры. Литая оружейная бронза. Только вот сделаны явно недавно.
Судя по выражению лица ученого, он бы, несомненно, предпочел, чтобы наконечники, которыми был убит неизвестный воин, были извлечены из раскопанного грабителями кургана.
Капустин озадаченно почесал темя.
– Вот задачка. Представляю, что скажет генерал…
* * *Земля. Таджикская ССР, Гиссарский хребет, 198.. год
Генерал-лейтенант Антон Карлович Мезенцев вздохнул.
С высоты в двести с лишним метров дно котлована казалось зеркалом, отлитым из холодного серебра. Стоявшая высоко в зените осенняя азиатская луна и в самом деле, как пишут в романах, придавала всему, на что изливала свои холодные лучи, оттенок нереальности.
«Ну вот, опять лезут эти книжные мысли».
Впрочем, чувство это было неудивительным, если учесть то, чем они сейчас занимаются. Что должно совсем скоро произойти тут.
Мезенцев нервно передернул плечами.
Это самое пресловутое чувство нереальности окружающего он ощутил, когда впервые, а было это полгода назад, ознакомился с документами по Проекту.
То, чем ему предстояло заниматься, выглядело настолько диким и нелепым, что только присутствие посторонних (а именно таковыми он считал всех околачивавшихся на полигоне штатских) удержало генерала от того, чтобы высказать все это в соответствующих выражениях. Это, да еще осознание того, что люди, чьи подписи стояли на бумагах, которые запрещалось даже выносить из кабинета, не стали бы заниматься… ахинеей.
Впрочем, завтра… нет, уже сегодня утром, он лично убедится в правоте или неправоте заваривших эту кашу ученых.
Генерал с некоторым неудовольствием (признаться, неожиданным) посмотрел на стоявшего неподалеку Байлакова.
У всех шишек дети, как дети – шалопаи и карьеристы с прокисшими мозгами, а этот нате вам – великий физик! Другим детишкам папаши покупают за кордоном дорогие игрушки – видаки, гарнитуры, «Мерседесы». Этому же родитель обеспечил игрушку супердорогую. Да что там говорить – даже какой-нибудь Рокфеллер не смог бы за все свои миллиарды дать сынку возможность развлекаться с такими штуками.
Да, вот чья судьба уж точно решится в это утро.
Если не заладится, то ему, генерал-лейтенанту Мезенцеву, не грозит ничего, кроме нового назначения. А вот профессора не возьмут даже физику в школе преподавать. Да и батьке его тоже будет кисло.
Антон Карлович еще раз взглянул вниз, в провал.
В геометрическом центре котловины, на привязных аэростатах покачивался ослепительно белый в лунных лучах неправильный шар, диаметром в пятьдесят метров. Хрупкое сооружение, собранное из фарфоровых лепестков длиной два метра каждый.
Эта сфера, проходящая по документам, как изделие «Одуванчик», должна будет сфокусировать электромагнитные, рентгеновские и прочие излучения, возникшие при взрыве. Пусть лишь на краткие доли секунды, пока ударная волна не разнесет керамику в пыль, но этих долей секунды должно хватить. Потом в дело вступит купол и стены провала, но первый импульс должна дать именно эта белоснежная громадина.
Пару раз в эти недели Мезенцева преследовал кошмарный сон – в момент, когда уже все готово, налетает внезапный ураган, смерч срывает «Одуванчик» с якорей, и изо всех сил бьет о скальное дно…
Главное – пусть изделие сработает как надо! Если только физики не напортачили – в дело вступят силы попроще и понадежнее всяких там квантовых скачков и слабых взаимодействий.
Три инженерных батальона, один военно-строительный отряд, специализирующийся на сооружении дорог в горных условиях, пять разведбатов, собранных от Дальнего Востока до ГСВГ. Один артиллерийский полк.
Сводная дивизия и пять мотострелковых полков.
Все это – лишь передовой отряд.
Исподволь готовятся к отправке десяток автобатов, что составят отдельную транспортную дивизию.
Еще в десятке дивизий сейчас проводились как бы учения. Люди были готовы погрузиться в эшелоны и грузовики и отправиться на юг. На маневры.
Если все пройдет, как запланировано… Срок готовности – плюс семь. То есть через семь дней начнется основная фаза операции.
За спиной коротко и зловеще провыла сирена – объявлялась часовая готовность…
Таджикская ССР, Гиссарский хребет, 198.. год. Полигон 113
…Сергей Байлаков нервно похлопал по кожаной офицерской планшетке, в которой лежали старые школьные тетради – его талисман на счастье.
Когда-то, два с лишним десятка лет назад, все началось с одной из них.
Вырезки из газет и журналов, фотоснимки и ксерокопии, заметки на многих языках, с датами и названиями местностей. Официальные бумаги с лаконичными печатями «ДСП».Он помнил все чуть ли не наизусть.
Именно эти тетрадки стали Вратами к его недалекому, хочется верить, триумфу.
И сидя сейчас в заглубленном в скалу на восемь местров бункере перед экранами наблюдения и окулярами перескопа, в компании коллег, он вспоминал всеь путь, приведший его сюда.
К цели – выношенной и сформулированной – пришлось идти кружным путем, не открывая никому, даже ближайшим сотрудникам своей лаборатории, подлинных задач работы.
Сначала, как водится, пришлось пробивать тему в верхах.
Конечно, любой бы поднял его на смех, предложи он искать способ пройти границу между мирами. Но зато слова о повышении мощности ядерных боеприпасов подействовали на всех прямо-таки магически.
Затем появилась новая тема внутри старой. Сугубо научная, строго вписывающаяся в существующую картину мира: «Субквантовые эффекты в физическом вакууме и пространственно-временном континууме при выделении энергий большой мощности в малом объеме».
Долгие расчеты. Замеры при ядерных испытаниях. Сверхсложные приборы, собранные институтскими слесарями и наладчиками буквально на коленке – ведь тех агрегатов, что были ему нужны, не было нигде в мире.
Первые осторожные намеки немногим из сотрудников.
Разосланные в солидные академические институты результаты поисков, как бы на рецензию, и положительные ответы.
А ведь еще приходилось отвлекаться на свои прямые обязанности – ибо работал он в такой сфере, никто будь даже ты сын большого начальника, не позволил бы даром просиживать штаны. Опять же – если за ним не будет числится никаких успехов – кто его послушает?
И успехи были, и мощность тех самых боеприпасов росла.
А всего-то и потребовалось слегка сдвинуть отражатели, да добавить пригоршню-другую недорогих изотопов – и эффект был что называется, выше всяких ожиданий!
Ох, как тряхнуло тогда полигон, когда вместо расчетных ста килотонн «изделие» выдало сто сорок! Эхо взрыва докатилось аж до столицы «потенциального противника» – потом куратор его темы показывал секретный доклад группы ядерного планирования, в котором с грустью констатировалось, что в области создания мощных компактных боеприпасов Америка отстала лет на десять. А то как удалось повысить выход энергии на реакторах АЭС чуть поиграв с режимами? И пусть умник Легасов что-то там бормотал насчет того, что при неправильной остановке повышается риск аварии – на АЭС ведь идиотов не держат!
Но просчитывая режимы или мотаясь по полигонам, Байлаков никогда не забывал о главном.
Ему везло – в поле его зрения попались два математика – Миша Дашичев и Константин Демьяненко – над их «топопространственной геометрией» и «многомерной алгеброй» почтенные профессора посмеивались, а вот он сразу понял – что это как раз то, что ему нужно.
А еще раньше случай свел его с Мезенцевым – тот после провала операции с вербовкой сразу двух западных послов, заснятых вдвоем в постели (патриотизм, против ожидания пересилил у педиков стыд) был послан надзирать за ловцами снежного человека, уфологами и прочими тарелкоманами.
Как ни странно матерый грубиян с деревенскими манерами проникся идеями Байлакова – а может просто своим трезвым крестьянским умом понял, что в случае успеха поднимется куда выше своих гонителей?
Так появилась карта со странными местами, на каждое из которых Байлаков завел подробное досье. Собранные легенды и байки аборигенов, тщательно просеянные и отобранные, рассказы самих – ха-уфологов и прочих служителей нетрадиционной науки, показания испуганных свидетелей неизвестно чего. Наконец – рапорта агентов и сотрудников «органов» за многие годы – Мезенцев постарался.
Затем – только затем – выезды сотрудников с приборами – тоже собранными так, что сами изобретатели и мастера не понимали четко – как они работают.
Он помнит до сих пор – ярче чем первые шаги или слова собственных сына и дочери (родившихся и выросших как-то незаметно для него) первые расшифрованные данные тех полузаконных экспедиций – наполнивших его душу трепетом восторга.
И новые размышления, новые мучительные попытки подогнать под все это хоть какую-то теорию. Пришедшее неизвестно откуда слово «дромос» для обозначения проходов из мира в мир – пришедшее и оставшееся.
Затем – первые замеры с помощью его аппаратуры в районах испытаний.
Когда он показал расшифрованные данные шефу – подлинному научному динозавру, почтенному старцу, академику дюжины всемирно известных академий, тот сперва произнес, старчески кряхтя «Чушь какая-то!» А потом на полчаса буквально закопался в бумагах, лишь время от времени что-то бормоча себе под нос, и наконец, изрек «Вы знаете, Сережа, я бы на вашем месте подробнее занялся этими эффектами. Это возможно тянет на Госпремию!»
– Это тянет на «нобелевку», старый перец!» – удовлетворенно изрек Байлаков про себя.
И наконец разговор с отцом, к которому он готовился два месяца.
А потом – тот самый доклад, к провалу которого он себя заранее готовил, но который был поддержан и утвержден. Старый маршал выручил, земля ему у кремлевской стены пухом.
И вот скоро все решится. Главные полигонные испытания по программе «Порог» завершатся ровно в 12.00 по местному времени. Уже через пять минут…
Только бы сработало! Может он зря отказался от мысли – произвести главный эксперимент где-нибудь в районе действующих зон контакта?
Хотя пожалуй все-таки нет – только Богу известно – что будет если заряд рвануть в дромосе.
Ага, вот оно!
…Над каменным цирком медленно поднялся, ослепительно сияя на солнце, огромный купол. Наклеенная на крупноячеистую сеть алюминиевая фольга и станиоль, подвешенные к десятку аэростатов. Аэростатов, пролежавших где-то на складах с самой той войны. Тоже должно дать свой эффект – пусть и на ничтожную долю мига.
Пошел отчет.
Когда мертвенный голос произнес «Ноль», Байлаков привычно прикрыл глаза на шесть секунд.
Он знал, что именно шесть секунд происходит реакция. Ровно шесть секунд длилась вспышка. Беззвучно вспыхнул и растаял серебряный купол, и уже ничто не мешало свету. Слепящему, жгучему, яростному, и вместе с тем какому-то мертвому. Ровно шесть секунд длилась вспышка. А когда она погасла, реле замкнули контакты, и электроток вонзился в сотни детонаторов, разбросанных в толще почти тысяча тонн старых боеприпасов, замурованных в обступивших цирк штольнях и шурфах. Синхронизированные направленные взрывы раскололи казавшуюся монолитной скалу и обрушили еще исходящие жаром каменные глыбы вниз, на дно провала, хороня облученный камень…
Возникла пологая седловина, уходящая вниз, к каменному развалу.
И в еще конце, когда осела пыль, взгляд мог различить некое смутное мерцание.
Но стоило взглянуть на него через спецфильтр, то явственно различался обращенный вершиной вниз треугольник со скругленными углами.
– Поздравляю, товарищи… – вдруг севшим голосом произнес Байлаков.
Мезенцев недовольно зыркнул на историка. Вечно эти гражданские торопятся…
* * *Москва, Старая Площадь. За год с небольшим до вышеописанного
Сергей Сергеевич Байлаков, доктор наук, профессор, заведующий отделением перспективных проблем физики филиала МИФИ, нервничал.
И было отчего: именно сейчас решалось дело его жизни. То, чему он посвятил три последних года и почти пятнадцать лет до этого.
Сейчас перед ним сидело три человека – довольно-таки немолодые и не слишком похожие на свои портреты, которые висят почти в каждом учреждении. Двое в строгих темных костюмах, один – в мундире с маршальскими звездами. Три члена высшего руководства страны, которые должны будут определить – дать добро на проект «Порог» или нет.
– Итак, все дело в том, что время как элемент единого континуума не абсолютно, а относительно. В геометрии Лобачевского и Римана, в отличие от той, что изучают в школе, две параллельные прямые пересекаются, и через две точки можно провести сколько угодно прямых. По одной из гипотез, время имеет три координаты – протяженность, кривизну и плоскость иного времени. Именно при помощи этой координаты мы и рассчитываем осуществить задуманное. Как известно, в современной кристаллографии оперируют теорией одиннадцатимерной вселенной. В своих работах наша группа исходила из того, что…
Он старался говорить, как привык на ученых советах. Плавно, неторопливо, уверенно, твердо, а главное – непрерывно. Насыщать речь научными терминами, но в меру, чтобы у слушателей не возникло впечатления, что их водят за нос, или того хуже – издеваются.
– Скажите, – перебил его один из присутствующих. – Я вот хочу спросить… В смысле, как бы это сказать… Короче, если мы попадем в прошлое, это не изменит нашего с вами мира? Не случится ли чего нехорошего с нами, с нашим временем?
– Ничего подобного просто не может случиться, – поспешил успокоить его Байлаков. – В противном случае нарушился бы закон причинной связи, что невозможно. Просто возникнет еще один мир, похожий в мельчайших деталях на наше прошлое. А путешествие в свое прошлое – это плохая фантастика.
– Вот так просто – возникнет? – в голосе ответственного за науку слышалось явное недоверие.
– Так точно! – по-военному отрапортовал Сергей Сергеевич. – И это легко объяснить. В научном мире существуют две гипотезы. Первая – это гипотеза Эверетта, заключающаяся в квантовании континуума в ходе хронального развития…
(Вообще-то Байлаков мог бы рассказать, как именно он дошел до этого факта, если бы присутствующие хоть немного разбирались в квантовой физике).
– Иными словами, число вселенных конечно, но стремится к бесконечности…
– Позвольте, вы вот говорите, что перемещения в собственное прошлое невозможны? – спросил вдруг министр обороны.
– Именно так, ибо это противоречит закону причинности, – с готовностью кивнул ученый.
– Но, как тогда вы объясните эти… мм… события в нашем прошлом?
«Что называется, старое инженерное образование: не упустил!» – подумал Байлаков про себя.
– Тут есть два объяснения. Первое, которое я не разделяю, состоит в том, что есть некий нижний предел, когда трансхрональное воздействие не вызывает расщепления реальности, а все же как-то проявляется. И второй, полностью укладывающийся в мою гипотезу…
– И какой же?
– Видите ли, Дмитрий Федорович, это были… скажем так, не наши взрывы…
* * *– И что это означает, по-вашему? – угрюмо набычился генерал-лейтенант.
На свежеотпечатанных снимках было такое же плоскогорье.
Такое же, да не то же самое.
Там, как и за их окнами, возвышалась цепочка Памирских отрогов, хотя кое-какие различия в силуэтах были видны даже невооруженным глазом. Но вот за ними в небо поднималась стена исполинского горного хребта, даже на этих не слишком хороших снимках поражавшего своей мощью и высотой.
Метрах в пятистах (специальная техника услужливо изобразила координатные линейки на полях фото) плато резко обрывалось уступом вниз.
И там возвышались стены и башни какого-то не очень большого, хотя и не маленького, городка.
– М-да, – тяжело вздохнул Вольницкий. – Похоже, тамошним аборигенам мы здорово напакостили. Сколько должно было уйти на ту сторону, вы говорили? Тридцать процентов продуктов реакции?
