Время года – зима. Роман

Тома бросилась к стеллажу, ключи остались в двери. Перелистав все старые записные книжки, она все же отыскала запись. На страничке с буквой «н» было аккуратно выведено «Нина Дмитриевна». Была и фамилия.

– Да вот же! – воскликнула Тома.

Теперь ей были известны и номер телефона и фамилия Нины Дмитриевны. И не понадобилось обращаться в отдел кадров. Имелся и запасной план на случай, если с отделом кадров не выйдет. Тогда она попробовала бы разыскать маму одной своей бывшей одноклассницы. С Ниной Дмитриевной ее свела именно она.

Дрожащей рукой Тома набрала номер. В трубке раздался длинный гудок. Она почувствовала пульсацию в висках. Трубку сняла какая-то женщина, и это был голос не Нины Дмитриевны. Его Тома узнала бы.

«Но кто же это? – разочаровано подумала Тома. – Голос пожилой дамы… может, это свекровь? Точно! Нина Дмитриевна как-то упоминала о свекрови!»

Воодушевившись, Тома произносит заветное имя, и в трубке раздается приговор:

– Здесь таких нет.

– Это номер пятьдесят четыре, десять? – спрашивает в надежде, что ошиблась, девушка.

– Да, это наш номер, – отвечает пожилая дама, и уже хочет повесить трубку.

– Простите, – не отпускает Тома, – но здесь же раньше жила Нина Дмитриевна?

– Жила, но они продали квартиру, – отрезала пожилая дама.

– А нового номера вам Нина Дмитриевна не оставила?

– Нет.

– Спасибо…

– Да, в общем-то, не за что.

Тома все еще держала в руке трубку. В ней раздавались короткие гудки. Очнувшись от раздумий, она вспомнила, что не закрыла входную дверь.

Глава 4

Тома отлично помнила, как стояла перед дверью приемного отделения, как сердце отбивало ритм, а в руках, которых уже не чувствовала от холода, она держала цветы. Она долго собиралась с духом, наконец вошла. Окошко, в которое обращались посетители, было прикрыто. В помещении стоял гул, все лавки были заняты. Тома топталась на месте.

Когда она пришла сюда впервые, казалось, что в этом унылом здании нет ни души. Было совершенно пусто и тихо. Звук закрывшейся за ней двери подхватило эхо и унесло куда-то в конец коридора, откуда потом появилась служащая.

Цветы она старалась спрятать за спиной. Казалось, на нее все смотрят, но никто не смотрел. На нее никто не обратил никакого внимания. Все были заняты своими делами. Было время посещений. Пациенток легко можно было вычислить по махровым домашним халатам. Посетители сидели в верхней одежде. В большинстве своем это были мужчины. Вид у них был растерянный. В этой их растерянности проглядывалось что-то детское: как нашалившие дети, они проявляли послушание и кротость. Им явно хотелось вернуть своих женщин обратно домой. За время их отсутствия они успели оценить ту заботу и опеку, которыми были окружены. На себе они ощутили отсутствие женских рук. На них навалились быт и заботы, которые изо дня в день безропотно выполняли их половинки и о которых они не подозревали все это время. С понурым видом они сидели рядом со своими пассиями. Те же, наоборот, все как одна бодрились, были веселы и даже здесь, в больнице, старались позаботиться о своих детях, больших и малых. Убедившись, что все накормлены и сыты, они отправятся обратно в палату на вечерний обход. Его проводит дежурный врач. Причины пребывания здесь у всех разные. И каждая хочет скорее выписаться, быстрее вернуться домой. Мысли Томы прервала появившаяся в окошке дежурная.

– Вам кого?

– Мне Нину Дмитриевну увидеть, – произносит Тома еле слышно.

– Нину Дмитриевну? – удивленно переспрашивает лицо в окошке. – Вы пациентка? Как ваша фамилия?

– Нет, я по личному вопросу, – еще тише отвечает Тома.

– Сейчас позову, ожидайте.

Прикрыв окошко, дежурная удалилась. Тома осталась ждать. Мысли перенесли ее в палату, и она представила, как туда заходит Нина Дмитриевна. У этих женщин будет возможность увидеть ее вечером, перед сном. «Неужели я завидую им? Нет, конечно, нет! Сейчас и я увижу Нину Дмитриевну, и на этот раз не придется испытывать никаких неудобств и стыда, которые были в день нашего с ней знакомства!» Кроме стыда и стеснения было еще что-то третье, что-то, чего Тома еще не могла в себе понять. Это и привело ее в эти стены снова. Ей снова захотелось оказаться возле Нины Дмитриевны, в ее власти, под ее опекой. Тогда рядом с этой женщиной ей вдруг стало удивительно спокойно. Реальность и время стерлись. Возле нее стоял профессионал. Уверенность и решительность чувствовались в каждом ее жесте, в каждом движении. И странное дело, оказавшись на гинекологическом кресле, впервые в жизни она почувствовала себя такой защищенной! Лежала она с закрытыми глазами. Халат Нины Дмитриевны коснулся ее ноги, затем она почувствовала прикосновение и услышала уже полюбившийся ей низкий голос: «Сейчас будет немного неприятно, но потерпи». Тома напряглась и зажмурилась еще больше. Ей казалось, что она вытерпит все на свете, лишь бы не ударить лицом в грязь перед этой красивой женщиной. После совершенно случайно вырвавшегося стона, она больше не пикнула.

– Пожалуйста, расслабься, я уже почти закончила.

Дискомфорт вдруг исчез, звякнул металл.

– Вставай, одевайся.

Было это около месяца назад. Возвращаться сюда снова повода не было. Но, к ее счастью, по поручению мамы она должна была кое-что передать Нине Дмитриевне. С этим и пришла. Но еще купила цветы, от себя.

– Проходите, Нина Дмитриевна сейчас к вам выйдет, – послышался голос в окошке.

Тома оказалась в уже знакомом коридоре. Тогда он казался ей холодным и опасным. Белая, местами треснувшая плитка на стенах наводила ужас. Теперь же девочка не испытывала ничего подобного. Здесь работает Нина Дмитриевна, и это знание вмиг нейтрализовало холод больничных стен. Страха больше не было. Волнение осталось. И оно нарастало. Но это было уже совершенно иное чувство.

Руки Томы успели отогреться, и она почувствовала острую боль в правой кисти, которая крепко сжимала букет роз. Она ее разжала. Колючка так впилась ей в ладонь, что выступила кровь.

Нина Дмитриевна подошла совсем бесшумно. Она стояла рядом, высокая и стройная, руки в карманах белоснежного халата. Посмотрела на Тому, и на ее красивом невозмутимом лице заиграла улыбка.

– Идем, – по-хозяйски повелительно и в то же время ласково произнесла она.

Тома послушно последовала за ней. Она старалась ступать след в след по свежевымытому полу. Шаг приходился на третью плитку через две. Они миновали кабинет, в котором когда-то проходил осмотр, и в конце коридора повернули направо.

– Проходи, – открыла дверь своим ключом Нина Дмитриевна и пропустила Тому вперед.

Тома вошла. Ничего общего с рабочим или смотровым кабинетом не было, от этого ей сразу стало легко. Комнатка была маленькая. Журнальный столик был придвинут к окну вплотную. На нем стояла настольная лампа и пепельница. Тома положила сверток, который передала мама. Это была емкость с синькой, которую когда-то попросила Нина Дмитриевна для своих пациенток. Проход между столиком и кроватью был очень узким. Пройти мог только один человек при условии, что за столом или на кровати никто не сидит. Умывальник находился при входе, а старый телевизор стоял на тумбе в противоположном конце комнаты. Несмотря на тесноту и простоту обстановки, это была замечательная комната, потому что сейчас в ней находилась Нина Дмитриевна. Из-под умывальника она достала пластиковую бутылку, обрезала края и набрала в нее воду. Затем взяла у Томы цветы и, поставив их в импровизированную вазу, водрузила на подоконник.

– Садись, – гостеприимно произнесла Нина Дмитриевна.

Тома стояла возле застеленной покрывалом кровати и не решалась на нее сесть.

– Садись же, – повторила Нина Дмитриевна.

Тома аккуратно присела на самый край. Профессиональным жестом Нина Дмитриевна засучила рукава, вымыла руки и закрутила кран. Из тумбы она достала аптечку.

– Дай посмотрю, – Нина Дмитриевна наклонилась над Томой и, осматривая ранку, взяла руку девочки в свою.

– Ты у нас девушка терпеливая, я знаю.

Не успела Тома опомниться, как ранка была протерта спиртом и заклеена пластырем.

– Сейчас чай будем пить, – Нина Дмитриевна включила электрический чайник, который стоял на подоконнике за шторкой, и он загудел.

Оттуда же появились чашки и сахарница. Тома жадно изучала каждый сантиметр этой комнаты. Раздался щелчок.

– Сколько ложек? Две? Держи, – протянула чашку Нина Дмитриевна.

Тома с благодарностью приняла чашку из ее рук как нечто драгоценное. Ей так нравилось находиться здесь! Теперь Тамаре следовало бы объяснить то, что с ней произошло, вышло совершенно случайно, ей вовсе не хотелось заниматься ничем таким… Она хотела оправдаться.

– Нина Дмитриевна, – виновато начала Тома, – вы знаете, вообще я не такая, как вы могли обо мне подумать. Меня такие вещи совершенно не интересуют. Все это вышло случайно. Я даже и не знаю, как вообще это могло со мной произойти! Просто…

– Я знаю и ничего не думаю. Я знаю, что ты хорошая девочка. Чай пей, – перебила Нина Дмитриевна.

– Понимаете… – не унималась Тома.

– Понимаю, пей, а то остынет. Здесь холодно, топят еле-еле, – Нина Дмитриевна дотронулась до батареи.

Из-под стола она выдвинула табуретку, которую Тома не заметила. Она сделала глоток. Чай был сладким и вкусным, как никогда! В комнате и правда было холодно, но Тома этого не ощущала. За окном шел снег, и это делало комнату теплой и уютной.

– Нина Дмитриевна, мне очень неудобно оттого, что все это так… что вы меня знаете с такой стороны.

– Тебе не о чем переживать. Слышишь? Все нормально. Совершенно точно говорю. Знаешь, я здесь давно работаю, много всего вижу.

– Ну да, наверное, – Тома еще отпила чаю.

– Уверяю тебя, ничего плохого я о тебе не думаю.

Тишину нарушило чирканье спички. Нина Дмитриевна открыла форточку и поставила на стол пепельницу.

– Может, накинешь куртку? Замерзнешь.

– Мне не холодно.

В семье Тамары курила только Анна, когда работала. Это было неотъемлемой частью ее творческого процесса. Так она концентрировалась, думала. Так зарождался замысел. После выкуренной сигареты она была полна идей и приступала к работе с новой энергией. Нина Дмитриевна курила так же, затягивалась глубоко и погружалась в свои мысли, курила медленно, пепел сбрасывала точным и уверенным движением указательного пальца.

Девочка уже пробовала курить, но ей не понравилось. Да и родители этого точно не одобрили бы. Сами они были некурящие. Только однажды на семейном празднике она видела, как по настоянию своего друга закурил папа, неумело, не затягиваясь. Больше это не повторялось. Мама за таким занятием никогда замечена не была. И пробовала ли она курить когда-либо, Тома этого не знала. Скорее всего, что нет. Времена были другие, девушкам было не положено.

В нынешнее же время курили все: и девушки и парни. Курили и многие из одноклассников Тамары, с которыми она дружила. Для этого у них было специальное место на улице, за мастерскими, – «курилка». Тома бегала туда на перемене, просто стояла за компанию.

Парень Томы, Сеня, тоже курил. Он был во всех отношениях взрослый и пришел к ним из другой компании ребят постарше. Тамара постоянно дышала дымом его сигарет, а когда они целовались, она чувствовала привкус табака. Все парни «стреляли» сигареты друг у друга или у прохожих. На пачку денег никогда не хватало, поэтому если покупали, то поштучно. Но у Арсения всегда были свои. Он учился уже не в школе, а в техникуме, иногда подрабатывал, и у него имелись карманные деньги.

Как-то раз, когда вся их компания была в сборе и сидела на веранде детского сада, к ним подошла девица. Она была знакома только с Сеней. Тома часто видела ее, жила она в общежитии напротив, но никогда раньше не подходила к ним. Голос у нее оказался сиплый, прокуренный, а словарный запас, как у Эллочки-людоедки, сводился к минимуму. Матерные слова преобладали. Маму девица называла «матушка», но без намека на ласковое почтительное отношение к ней. Сказала, что «матушка» послала ее за папиросами. «Хорошо, что не за водкой», – промелькнуло у Томы. Наверняка бывало и такое. И вот девица достала пачку, распечатала ее и закурила. Курила она, как заправский мужик. И смотреть, и слушать ее было противно. Затягивалась она так долго и так глубоко, что у Тамары перехватывало дыхание, настолько она была впечатлительной. Тем же вечером сломя голову она бросилась домой и по совершенно непонятной для мамы причине начала умолять ее никогда не курить. Несмотря на все уверения Елены Александровны, так звали ее маму, Тома требовала дать ей честное слово, и та ей его дала, лишь бы дочь успокоилась.

На этот раз все было иначе. Девочке нравилось то, что она видела. Затаив дыхание Тома следила за грациозными движениями Нины Дмитриевны. Она то подносила сигарету к губам, то отнимала. На вдохе становилась задумчива, на выдохе решительна. Тома сидела молча и боялась пошевелиться, как будто все это могло исчезнуть. Тишину нарушил стук в дверь. В дверном проеме показалась дежурная. Тамара сразу же поднялась.

– Можешь подождать здесь, если хочешь.

– Не буду вас задерживать, я и так… простите.

В спешке Тамара надевала куртку.

– Застегивайся.

Звякнула связка ключей, и Нина Дмитриевна открыла дверь, которая находилась сразу возле ее комнаты. Это был служебный вход. Со двора хлынул морозный воздух. Нина Дмитриевна, стоя в одном халате, не спешила уходить.

– Иди, я постою, пока ты выйдешь на дорогу.

– Что вы, не нужно, я дойду, я и не в такое время ходила, – пятилась Тома. Ей не хотелось поворачиваться к Нине Дмитриевне спиной.

– Да я понимаю, – кивнула Нина Дмитриевна, но продолжала стоять, – иди, я жду.

– А я могу как-нибудь увидеть вас еще?

– Я дежурю сутки через трое. Приходи, когда пожелаешь.

Тома восторжествовала. Чтобы не держать больше Нину Дмитриевну на морозе, она побежала к дороге. На душе у нее было так легко и радостно, что она и не заметила, как добралась домой.

Глава 5

В жизни Томы все оставалось по-прежнему, школа, двор, и только сутки через трое все менялось. Дни, когда Нина Дмитриевна дежурила в клинике, стали для нее очень важными, она ждала их с нетерпением. С каждым днем сверстники интересовали ее все меньше. Больше внимания она начала уделять занятиям в школе. Правда, пока это никак не отразилось на ее успеваемости. Домой она стала приходить вовремя. Вместо того чтобы околачиваться во дворе, теперь она подолгу оставалась в своей комнате. Ей стало нравиться проводить время в полном одиночестве. Каждый раз, лежа в кровати, она думала о чем-то своем и долго не могла уснуть.

Родители с самого раннего возраста с уважением относились ко всему, что говорила их дочь. Тома росла ребенком, с чьим мнением считались и чьи суждения заслуживали внимания. И она об этом знала. Мама всегда прислушивалась к ней, потому что девочка чувствовала людей. И действительно, неискренность она улавливала за версту, причем в любом ее проявлении. В возрасте четырех лет по отношению к человеку, который с ней сюсюкался и проявлял всяческую заботу, она могла заявить: «Мне эта тетя (или дядя) не нравится». Все, точка. Вердикт звучал категорично и безапелляционно. Поначалу родители удивлялись, а со временем признавали точное попадание дочери в цель. Она чувствовала то, о чем они еще не догадывались. И в то же время ей мог нравиться человек, гость, который не обращал на нее никакого внимания. То есть мнение ребенка никак не зависело от того, сколько ему уделяется или не уделяется внимания. Она была наблюдательна. Не вникая в смысл сказанного, только по жестам, манерам и интонациям ей удавалось распознать то, что было сокрыто от других. Но и она иногда ошибалась. Такая ошибка произошла в первом классе. Она только пошла в школу и, как и все дети, попала под влияние общеизвестного феномена: «учительница первая моя». Все первоклашки любят свою первую учительницу. По крайней мере, им так кажется. На самом же деле в том возрасте и в тех обстоятельствах они просто не способны объективно оценить человека, которому выпало быть их проводником, и дать правильную оценку его реальным качествам. С психологической точки зрения все объясняется очень просто – оказавшись в новом месте без маминого крыла, малышей охватывают всевозможные страхи и треволнения. И тогда они ищут того, кто будет их опекать и защищать от мира неизвестности, как мама. В своем выборе они ограничены, его нет. Есть только один человек, обязанности которого предусматривают опеку над ними. Это их классный руководитель, который первые три года ведет у них все предметы и который для них и царь и бог в одном лице. Поэтому ничего не остается, как возвести его на постамент и отдавать почести, кем бы ни был он на самом деле.

Как-то по дороге домой у них с мамой состоялся такой разговор, как обычно, Елена Александровна расспрашивала дочь, как та провела день и как прошли занятия в школе. В тот период маленькая Тома часто употребляла такую конструкцию: «А вот Галина Андреевна сказала…». Мама к этому уже привыкла. Но на этот раз из уст дочери прозвучало утверждение, которое пропустить мимо ушей Елена Александровна не смогла. Тогда она поправила ребенка, что вызвало бурю эмоций. Тома стояла на своем, твердя при этом как попугай: «Нам сказала учительница!». И никакие вразумительные доводы не проникали в сознание девочки до тех пор, пока мама не потеряла терпение и не перешла к такому аргументу, как: «Твоя мать старший научный сотрудник, в конце концов! Ты могла бы хоть иногда прислушиваться и к моему мнению!». Когда они вернулись домой, Тома с крайне озадаченным видом ушла к себе в комнату.

Спустя десять лет Тома шла по улице и увидела свою первую учительницу, с которой после окончания начальной школы они не виделись. Та шла по улице. Тамара направлялась в ту же сторону. Галина Андреевна зашла в магазин, и Тома последовала за ней. Ее никто не заметил, и она свободно могла наблюдать за этой женщиной, казавшейся ей теперь абсолютно чужой и незнакомой. Учительница ходила между прилавками, а на лице ее бывшей ученицы все четче вырисовывалось разочарование.

Это была простая, ничем не примечательная женщина, погрязшая в рутине забот и быта. Она была увешана сумками и пакетами, обе руки ее были заняты. Она совершенно ничем не отличалась от всех остальных тетушек, которые встречались на каждом шагу. По ней сложно было сказать, что это человек с высшим образованием. Годы не тронули ее черт, внешне она осталась прежней, не постарела. Но теперь Тома не могла разглядеть в ней ничего того, что виделось ей в семь лет. Даже внешне в глаза бросалось все: и ее одежда, и ее фигура, и ее короткая стрижка с выстриженными ушами, которая и без того крупные черты лица делала еще крупнее и которая с тех самых пор не изменилась. На самом же деле проблема заключалась вовсе не во внешнем виде. Томе вдруг вспомнился эпизод многолетней давности, который теперь говорил о многом.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.