Конфетти

Конфетти

Фанни Табунщикова

Воспоминания о живых и ушедших, о Городке детства, о родителях и близких

Из серии «Семейная книга»

Редактор В. Б. Броудо

© Фанни Табунщикова, 2019

ISBN 978-5-4474-6615-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Воспоминания Ф. Б. Табунщиковой (Броудо) о живых и ушедших, о Городке детства, о родителях и близких. Рассказы автора предназначены для домашнего чтения и обращены к духовности читателя. Описанные события и люди реальны, рассказы относятся к периоду от начала XX века по настоящее время.

Предисловие

– Боря! У тебя сын!

Мы с папой вскочили и заметались по полупустой комнате – все вещи уже отбыли в Минск, по новому месту службы папы, осталась только немудрёная КЭЧевская мебель и минимум вещей…

Даже я своим шестилетним умишком, спросонья, поняла, что ночью маму отвезли в роддом.

…Братик меня разочаровал – красный, сердитый, надутый… Но когда его принесли домой, восторгу моему не было предела. Мама хотела назвать сынишку Сашей – в честь своего отца, к тому времени уже умершего, но месяцем раньше в нашей семье уже появился Сашенька – сын папиного брата, моего любимого дяди Миши, и выбор имени предоставили мне.

Так появился на свет Владимир Борисович Броудо, он же Арсений Одуорб, профессиональный военный и народный писатель. Его труд по истории нашей семьи1 расшевелил во мне самые глубокие воспоминания. Перед собой я вижу не старые фото, а живые лица дорогих мне людей, которых большей частью уже нет…

Вижу и Городок, сказку нашего детства2, сейчас закатанную в асфальт автостоянок…

И захотелось мне вновь пройтись по дорожкам моего детства и юности…3

Конфетти

Дедушка Ося

Иосиф Моисеевич Броудо

Дедушка был среднего роста, крепкий, когда-то брюнет (помню его седым с аккуратной лысиной), брови у него были густые, чёрные.

Он шутил, что красит их гуталином.. У дедушки были синие глаза – такие достались только его внуку Вите.

Вова (Утяша), дед Ося (дедок), Фаина (Ляля)

Дедушка закончил медицинский факультет МГУ. До революции в черту оседлости для евреев Москва не входила, но дедушке позволили, потому что его двоюродный брат был на фронте (уже шла Первая мировая война (1914—1918 гг.).

После выпуска дедушка служил в кавалерийском полку – сначала на злобном чёрном жеребце Чёрте, потом на белой тихой Анисье.

Позже дедушка служил начальником медслужбы ВНИИ ВВС.

Баба Роза всегда была настоящей боевой, фронтовой, настоящей женой и подругой нашего дедушки

Мне запомнился его рассказ о хулиганстве лётчика Григория Бахчиванджи- тот на бреющем полёте, очень низко, пролетал над рынком, лошади в панике разбегались, все и всё разлеталось и падало.

Хорошо знал дедушка и Валерия Чкалова.

Григорий Бахчиванджи

Валерий Чкалов

Дедушка много возился со мной4, укладывал спать, сочинил для меня сказку. После ванны меня, завёрнутую в простыню, дедушка на спине тащил на диван, где сев, под мой восторженный визг, валился на бок.

Борис Броудо (папей), Ляля и мама Зоя

Диванчик, на котором я спала (чтобы дитя не упало) задвигался креслом.

В день рождения я, проснувшись, сразу смотрела туда – там была куча подарков!

Однажды дедушка приехал из санатория «Архангельское». Меня прогнали из комнаты, и вновь позвали: весь наш огромный стол был выложен детскими книгами. Помню, там был «Зайка-Зазнайка».

Дедушка, наверное, скупил в киоске все детские книги!

Когда я подросла, дедушка рассказывал мне о своей службе начальником эвакопункта Северо —Западного фронта во время Великой Отечественной войны.

Однажды у него перехватили эшелон, на котором он должен был вместе с госпиталем отправиться на линию фронта. Вскоре он узнал, что немцы этот эшелон разбомбили.

С горечью вспоминал дедушка одного военврача. Тот панически боялся бомбёжки, и его перевели в дальнюю тыловую деревню, в медсанбат. Пролетая над деревней, немецкий самолёт, вероятно, обронил бомбу – он летел к госпиталю. Бомба попала в медсанбат5, военврач погиб вместе со всеми….

Когда в армии ввели погоны и новые воинские звания, на дедушку оформили представление на присвоение ему «генерал-майора» – по должности6, но «наверху» не подписали – довольно еврею и полковника.

Фронтовик, полковник, кавалер ордена Ленина И. М. Броудо

…

Конечно, дедушка рассказывал мне только то, что я, малявка, могла вместить. Жаль, что он не писал мемуары…

С коллегами – военными врачами, после войны

Я помню дедушку с тех пор, когда он уже работал в горбольнице №9 в Лефортово (Москва), начальником кабинета ЭКГ – тогда мало кто из врачей мог читать ЭКГ. Дедушку очень ценили, часто приезжали за консультацией, даже издалека..

Когда он, совсем старенький, слёг – ему приносили ЭКГ домой.

…

Если бы Сталин умер позже, я бы не узнала своего дедушку. В Университете он учился с будущим профессором Вовси (громкое дело врачей) и с Михоэлсом, знаменитым актёром, зверски убитым пособниками Берии. Таких знакомств не простили бы, но не успели…

Я часто приходила к дедушке на работу, всё там было интересно.

И. М. Броудо с коллегой во дворике больницы №9

Дома утаскивала дедушкины книги по медицине, особенно хирургические, ещё дореволюционные, и тайком их читала. Наверное, поэтому захотела стать врачом.

Ляля и книги – неотделимы по жизни

Но когда пришло время поступать в ВУЗ, дедушка меня отговорил. Кого другого я бы не послушала, но дедушкин авторитет был непререкаем.

Как он радовался, когда я поступила в институт! До того я дважды «проваливалась» – дома решили, что мне надо стать инженером7. А я хотела врачом или переводчиком.

Дедушка на пенсии

Дедушка часто и тепло рассказывал о своих студенческих годах. Ещё до революции, когда нескольких студентов арестовали за выступления против властей, во всех ВУЗах Москвы студенты сдавали по копейке – больше не брали. Выйдя, «арестанты» шутя ворчали, что их слишком быстро освободили – они никогда так вкусно, и сытно не ели8 (им покупали даже икру)

Однажды дедушка взял меня на встречу выпускников. Как же там было весело! Интереснейшие, умнейшие люди! Старость коснулась только их тел. Как они радовались друг другу, сколько было тем для разговоров! А под конец, конечно —пение университетского гимна; «Гаудеамус игитур, ювенес дум сумус…» («Веселитесь, юноши, пока есть в вас сила…»)

Там я видела фото: дедушка с соучениками в прозекторской, у препарированного трупа, а кто-то при этом ест бутерброд – такое считалось в среди медиков – студентов высшим шиком!

Здание МГУ на Моховой, где до революции учился дедушка Ося

…

…Горько вспоминать о нашей ссоре из-за моего глупого упрямства, мы два года не общались. На мою просьбу начать всё сначала он согласился, причём без упрёков, по-мужски.

Дедушка любил читать вслух попурри из басен Крылова, и делал это великолепно. Была даже запись, но, к сожалению, не сохранилась.

У нашего с Володей старшего брата Вити уже была дочь Марина, но дедушка увидел правнуков и от меня, охотно с ними возился, когда мы приезжали. Но он уже стал слабеть, несмотря на «заботы» его второй жены – после смерти бабушки он женился на Руфине Николаевне, своей давней пассии.

За две недели до его смерти мы говорили по телефону. Дедушка совершенно спокойно сказал, что сердце у него полностью износилось. Это был последний разговор- через несколько дней его положили в госпиталь, но помочь ничем не смогли.

Смириться с тем, что дедушки нет, удалось с трудом. Не раз, когда случалось что-то хорошее, мелькала мысль: «Надо дедушке рассказать!» – и словно удар под дых…

Теперь они опять вместе…

Бабушка Роза

Роза Михайловна Броудо

Бабушка даже в старости была красива – статная, с нежным лицом, элегантная, величественная при непортящей еёполноте, строгая.

Как-то я, подростком, обидевшись, назвала её Екатериной Великой, за что звонко получила между лопаток.

Бабушка очень заботилась обо мне, но я была больше привязана к дедушке. Думаю, потому, что она при мне неодобрительно отзывалась о маме. Бабушка ОЧЕНЬ любила Витю, папиного сына от первого брака, и в разводе винила её.

Не мне их судить….

Жизнь она прожила нелёгкую. Когда в родился первенец Боря (в Орле, в 1918 г.), наш с Володей папа, времена были голодные. Бабушка как- то зашла по делу в один дом, а там пекли пирожки. Ей, кормящей, так хотелось есть, что она тайком один пирожок стащила.

Пережили и еврейские погромы бандитами и деникинцами. Только благодаря своей белокурой «неиудейской» внешности её и годовалого Борю не убили ворвавшиеся изверги.

У маленького Бори большие пальчики на руках не разгибались. Один пальчик, снимая сыну рубашечку, бабушка случайно разогнула, но со вторым сделать это не решилась, помня, как плакал малыш.

Баба Роза с сыном Борей, 1920—21 г.

На медкомиссии, когда папа поступал на военфак МИСИ, ему пришлось применить «ловкость рук», чтобы врачи не заметили дефекта.

У бабушки были проблемы с обувью для Бори. Карточка на обувь была детская, а нога уже взрослого размера.

Летом дедушка ездил на юг, а мы с бабушкой – к папе в Уручье.

В Уручье (Минская обл.), сейчас уже район Минска

Помню, идём мы сней по лесной дорожке, я грибы собираю, а бабушка у меня таблицу умножения спрашивает.

Сделала она как-то на лицо яичную маску, а маленький Вова спрашивает: «Бабушка, что ты со своей МОЛДОЙ сделала?»

Бабушка и папой командовала- он её смиренно выслушивал, а когда она уезжала, оставив меня до конца каникул, делал по – своему.

Во время ВОВ бабушка служила фармацевтом в черепно-лицевом госпитале. Там часто были раненые, ослепшие и оставшиеся без рук и ног. Многие просили об одном: «Дайте яду».

Не представляю, как можно было бы работать там, и не надорвать сердце.

Не миновали бабушку все тяготы военного времени. Когда дедушка перевёл её в свой базовый госпиталь, то она, и подросток Миша (их старший сын), никак не могли наесться. После обеда Миша брал хлеб, ложился на диван, и жевал до ужина.

Пенсия у бабушки была мизерная, она-капитан медслужбы, ушла из армии по болезни без должной выслуги, и они с дедушкой пошли в ЗАГС, чтобы бабушка в случае смерти дедушки имела право на половину его пенсии.

Их брак, как и принято было до революции, был зарегистрирован только раввином в синагоге.

Забавно, что «жениху и невесте» дали обычное время на раздумье и расписали тут же, узнав, что есть не только дети, но и внук.

На гражданке здоровья у бабушки хватало только на меня- хозяйство вела домработница, тётя Стеша, Степанида Васильевна, жившая в нашей семье со старенькой парализованной мамой.

Стеша и Вова

Бабушка была объединяющим началом не только нашей семьи, но и всей родни. У нас в гостях бывали —и часто- и двоюродные, и троюродные родственники всех поколений, а мы ездили к ним.

С одной поездкой у меня связана «большая обида». Из окна (на Герцена, кажется) я видела двухэтажный автобус (или троллейбус – не помню), а одноклассники не поверили и дразнились. Я уже сама решила, что перепутала сон с явью, а недавно узнала, что в те времена для Москвы было закуплено несколько таких машин. Где же вы, друзья – однополчане?

Последние два английских «двухэтажника» списали в 1963 году, хотя эти машины, имевшие цельнометаллические кузова, могли служить и дольше (сайт http://zyalt.livejournal.com/682016.html)

Бабушка даже организовала денежную помощь своей ленинградской племяннице, Ире Дугиной, инвалиду —блокаднице: по установленной очереди ей посылались деньги, из расчёта пять рублей в месяц с семьи – получалось неплохо.

Баба Роза с Витей

Баба Роза с Лялей и Вовой

За моей учёбой в школе бабушка следила строго. Получив «четвёрку», я «поджимала хвост» – дома меня ждала нахлобучка. Дозволялись только «пятёрки»!

Однако внучка – серебряная медалистка – сделала ей сюрприз, два года подряд заваливая вступительные экзамены.

Я так и не смогла её порадовать – за несколько месяцев до моего поступления она тихо скончалась у меня на глазах от лейкоза в 29 больнице.

В январе 1962 г. баба Роза прощалась с невесткой, а через шесть лет проводили уже её

С тех пор я не могу видеть гиацинты —дядя Миша купил полный чемодан цветов, бабушку они закрыли, как покрывалом.

Её прах находится в одной нише с дедушкиным в колумбарии Введенского кладбища в Лефортово.

В гостях у бабы Розы – Введенское (Немецкое) кладбище г. Москвы, 1970 г.

Папа

Борис Иосифович Броудо

Я очень любила папу. Мама, наверное, ревновала. Но я его так редко видела…

Помню, он пришёл со службы, и подошёл к моей кроваткев шинели, а я быстро провожу по ней пальцами, и им становится горячо. Мне нравилось так делать.

А как-то утром (наверное, после ночного дежурства), папа подобрал подмёрзшего воробья и принёс домой. Птаха отогрелась, и залетела на верх высокой, под потолок, печи. Папа полез доставать птичку, и сбил сверху пару кафельных плиток. Бабушка стала его ругать, а я заревела.

Ещё помню, папа меня взял на какой-то праздник, наверное, в Анино9. Там я выдернула флажок из разметки спортивного состязания, и удрала к папе на трибуну. У меня была замечательная игрушка – штабной телефонный аппарат, без диска.

Московский школьник

Слушатель военфака МИИС

Когда мы уезжали «служить» в из Москвы в Гомель, папа «на счастье» разбил тарелку, очень этим меня напугав.

Про жизнь в Гомеле помню мало. Один раз мама на рынке купила живую курицу, такую пёстренькую, и папа ушёл с ней в сарай. Я повыла, и заявила, что не буду её есть. И не ела!

Летом мы снимали дачу. Папу там укусила хозяйская собака и сбежала, пришлось делать уколы. Я ходила в медпункт вместе с раненым папой, и с ужасом наблюдала за процедурой.

Сож тогда был чистый, у берега сновали мальки…

Когда родился мой брат Володя, мы с папой вместе носили маме передачи. Обедали мы в столовой. Я около часа ела суп с макаронами, а папа рассказывал мне сочинённую им бесконечную сказку о мальчике, собачке и волке.

Сидевшие за соседними столиками дамы нежно на него поглядывали, что было не удивительно. Папа был высокий, красивый, сердитым я его почти не помню. Когда он улыбался или хитрил, глаза у него становились как щёлочки.

1941 г. До войны

1941 г. Первые дни на войне

…

В парке я сбегала с крутого откоса, а папа меня ловил.

Когда мы ехали из Гомеля «служить» в Минск, нам досталось всё купе – Вовушка дал концерт, и оба соседа сбежали в свободное купе.

На 9 км (Минск) мы жили недалеко от Училища, в комнате в коммуналке. Во второй комнате жили Колышкины, в третьей – не помню. Там было море мышей. Однажду нас, детей, всех созвали к Колышкиным. Глава семейства стоял в ботинках, а у носка металась мышь —он наступил ей на хвост! Мышки залезли в шкафы и скреблись. Бедная мама- она панически боялась мышей.

Папа доверял мне важное дело – брить ему шею безопасной бритвой. Ох, и гордилась же я!

Была у меня ещё одна почётная обязанность – до блеска чистить латунные пуговицы на папином кителе специальной жидкостью, собрав их на дощечке с прорезью. Анодированных пуговиц тогда ещё не было.

Фото «Мы на 9 километре» – на первой авторской странице.

Довольно скоро семья переехала вУручье, но уже без меня- из-за болезни сердца меня отправили в Москву, к дедушке и бабушке.

Папа не интересовался особо бытовыми делами, не ловчил (для себя). Когда ему давали квартиру в Уручье, он сказал, что в семье три человека (а я считалась членом его семьи, хотя и не жила вместе), и папа получил ОДНОКОМНАТНУЮ квартиру.

Маме пришлось взяться за дело самой, и квартиру дали на всех, «ДВУШКУ».

Папа был страстным, азартным грибник ом. За Памятником, напротив Училища, было море белых.

Когда хотелось подосиновиков, мы с ним ездили на 13 километр. Однажды, возвращаясь из санатория, папа гулял по опушке, пока водитель чинил автобус, и набрёл на поляну, усыпанную грибами. Страшно довольный, он привёз домой набитый подосиновиками чехол от чемодана.

Папа очень любил книгу Гашека о Швейке, часто цитировал «перлы» из неё.

На аккордеоне он играл замечательно, любил и понимал музыку, был душой всех компаний:

Напротив памятника – Минское ВИЗРУ

Минское ВИЗРУ

Уручье, Минск, наш дом справа

Наш двор. Наш подъезд слева

Папа часто играл песню из фильма «Небесный тихоход» – её очень любила мама.

Незадолго до болезни мамы папа повёз нас в Лепель. Там он жил в санатории, а нам снял комнату в избе. Мы много катались по озеру на лодке, один раз удочкой поймали окуня, которого нагло стащил хозяйский кот. Поймали ежа – он жил у нас в коробке с сеном. Папа научил меня плавать, а Вова боялся глубины.

Пришла беда-мама заболела раком желудка. В то время заговорили о новом «чудодейственном» лекарстве от рака «Круцин». Позже выяснилось, что эффект от него был временным. Дедушка умудрился его достать, и счастливый папа повёз лекарство из Москвы в Минск. Лет через десять папу вёз тот же минский таксист и очень расстроился, узнав, что мама не выжила.

«Я всем родным рассказывал, как молодой полковник вёз своей жене жизнь», – сказал он.

Но не привёз….

Папа после войны

Не помогла маме и операция – через год пошли метастазы. Сердце у неё было крепкое, и болезнь буквально съела её. Незадолго до конца она сказала папе: «Слава Богу, сердце сдаёт.»

За несколько дней до смерти мама захотела поговорить с бабушкой Розой, наверное, обо мне, но бабушка приехать не успела – мама умерла в ту ночь, когда бабушка ехала в Минск.

Маме было 39 лет…

В свои 42 года папа остался вдовцом с семилетним Вовой на руках. Перед этим он полгода ухаживал за мамой, сам делал ей уколы морфия.

В ту ночь папа от горя выл и катался по полу (воспоминания Вовы).

В дальнейшем папа держал себя в руках, и вынес своё горе достойно.