О женщинах только с улыбкой)

Единственное, что не вписывалось в ее понимание жизни, – это святая вера в Зубную фею. Возможно, детский психолог лучше смог бы объяснить такой выборочный материализм, но для Верочки это было совершенно не важно. У нее были факты: на месте выпавшего зубика, положенного под подушку, на утро всегда появлялась денежка. А иногда даже более ценная, с авторитетных слов мамы называемая «доллар». Такой порядок товарообмена детское воображение считало реальным и абсолютно уместным.

Но однажды, что-то пошло не так. Беленький крепкий зуб появился раньше времени….

– Срочно идем к врачу! Ты же не хочешь, чтоб у тебя зубы росли в два ряда, – объявила мама, набирая номер детской поликлиники.

Лечить зубы – что может быть ужасней?! Верочка с содроганием вспомнила, как прошлым летом папа крепко обхватил ее и отдал в руки безжалостных врачей. С первым возгласом страха и возмущения в широко открытый рот ловкая медсестра вставила деревянную морковку, и дело было сделано….

Новый визит к врачу подавлял своей неизбежностью. Верочка обреченно сидела в узком коридоре и с тоской прислушивалась к плачу разной тональности, доносившемуся то с одной, то с другой стороны.

– Следующий! – наконец нужная дверь распахнулась, и глубокий грудной голос пригласил войти.

Среди стерильной чистоты, в лучах полуденного солнца у окна восседала очень крупная женщина. Ее черные кучерявые волосы были собраны на макушке в гигантский кокон, а большие выразительные глаза очерчивали еще более выразительные стрелы.

– Ну?! Что тут у нас? Присаживайся, – голос эхом прокатился по начищенному до блеска кафелю и чудодейственным образом усадил Верочку в кресло.

– Может, я подержу ее, она у нас не очень любит….

Устало ироничный взгляд возразил против предложения, а глубокий бархатистый голос добавил:

– Мамочка, не надо нервничать! Спуститесь лучше в аптеку и купите пару перчаток, пока мы побеседуем.

Когда дверь закрылась, массивная фигура с нимбом от солнца над головой склонилась над Верочкой и серьезно произнесла:

– Я не буду тебя обманывать и пугать, тряся перед носом щипцами. Просто закрой глаза и открой рот. Помнишь, как в детской игре….

В следующее мгновение, поддавшись гипнозу и выполнив все беспрекословно, девочка почувствовала легкую боль, но доктор уже вложила ватный тампон и разрешила закрыть рот. Когда мама вернулась, Верочка преспокойно сидела в кресле, и в уголке губ торчал белый хвостик, а в глазах играли озорные огоньки.

Спускаясь по лестнице, мама никак не могла успокоиться, восхищаясь таким волшебным талантом докторши, а Верочка молчала и только таинственно улыбалась.

– Мама! Мама! Мы же забыли забрать зубик! – вдруг закричала девочка.

– Подожди меня здесь, я быстро.

Вскоре мама вернулась с аккуратно свернутой салфеткой. Верочка бережно несла свой трофей домой, но в машине не выдержала и развернула.

– Да! Да! Это она! Я так и знала! – радостно заголосил ребенок, обнаружив в салфетке вместо вырванного зубика двадцатидолларовую бумажку. С тех пор образ Зубной феи в Верочкином сознании приобрел совершенно реальные очертания.

Прошло пятнадцать лет…. С такой ранней любовью к естествознанию, будущая профессия для Верочки была определена сама собой.

Девушка с охапкой пурпурных роз поднималась по широкой мраморной лестнице старинного особняка на Ришельевской, в котором располагалась клиника института стоматологии.

В небольшом конференц-зале на четвертом этаже был организован «маленький служебный банкет» по случаю 50-летия заведующей отделением хирургии – К***я Марины Владимировны. За годы она практически не изменилась, была по-прежнему красива и живописна. Разве что, взгляд стал не такой строгий да стрелы на глазах менее яркие.

«У таких женщин, как я, есть одно преимущество – мы не боимся располнеть с возрастом» – любила пошутить Марина Владимировна.

Кто бывал в Одессе, тот понимает, что значит маленькое одесское застолье. Накануне именинница колдовала на кухне до поздней ночи. А сегодня, три письменных стола, сдвинутых и накрытых белоснежной накрахмаленной скатертью, были уставлены всевозможными разносолами и домашними деликатесами: кусочки поджаренной до золотистой корочки камбалы горкой возвышались на огромном овальном блюде, малосольная тюлечка с зеленым лучком уложена елочкой, а черноморские бычки томились в томате. Томат в Одессе – это не просто соус, это нечто особенное! Гастрономический шедевр местных хозяек. Обязательно икра из синих, кто не знает – из баклажан. Кастрюлька дымящейся картошки с укропом и чесночком. И, конечно же, традиционная мясная нарезка с «Привоза». На стеллаже, рядом с челюстными экспонатами, ждали своего часа два пузатых херсонских арбуза.

Сахарные помидоры, хрустящие огурчики и мясистый болгарский перец были доставленные мужем Марины Владимировны с дачи на видавшей виды «Волге», можно сказать, прямо с грядки. «Коней на переправе не меняют», – отшучивалась Марина Владимировна на предложения сотрудников расстаться с автораритетом.

Наконец, ребята-техники занесли запотевшие бутыли с молодым «Таировским» вином, и Марина Владимировна заняла законное место во главе стола, в легком, как облако, шифоновом платье небесного цвета, озаренная лучами полуденного солнца. Воцарилась тишина.

Зав. кафедрой произнес недлинную трогательную, по-семейному беспафосную речь, и все наперебой бросились целовать и обнимать юбиляршу.

Проморгав навернувшиеся слезинки, Марина Владимировна подняла бокал и грудным бархатным голосом завершила торжественную часть церемонии:

– Так! Все, господа, присаживайтесь….

Много теплых и приятных слов было сказано о Марине Владимировне. Верочка готова была под каждым из них подписаться. Но кое о чем она молчала. Ведь только ей была известна одна давняя маленькая тайна….

ПЧЕЛИНАЯ РАПСОДИЯ

Стася открыла глаза под возмутительно бодрый перезвон будильника и с тоской обреченного на казнь преступника поняла: этот день все-таки наступил….

Две недели безмятежного весеннего безделья пролетели, как один день, и успокаивающее «До экзамена еще далеко. Успею!» предательски закончилось непоправимо быстро. Когда оставалось всего три каких-то дня, Стася приняла единственное, на ее взгляд, решение, что «горю» уже не поможешь, с удовольствием забросила свои нотные тетради куда подальше и с головой окунулась в захватывающую круговерть бесшабашной юности.

– Анастасия, я присмотрела тебе платье, черное, с элегантными цветами понизу. По-моему, просто идеально дополнит образ. Кстати, как там продвигается твоя «Венгерская рапсодия»?

– У меня все под контролем, – не моргнув глазом, отвечала Стася на вопрос матери, стараясь не замечать внутренний упрек совести.

Черные цифры настенного календаря беспощадно подтвердили – все, отступать дальше некуда. Оставленное с открытой крышкой пианино – для видимости прилежной подготовки – казалось, мстительно улыбалось своей черно-белой улыбкой.

– Я побежала! Завтрак на столе. Я в тебя верю, удачи! – мама на ходу чмокнула Стасю в макушку и убежала на работу.

Всю ночь Стасю мучили кошмары. Непрерывно звучала мелодия Венгерского танца, то затихая, то нарастая; красные пышные юбки в размеренном ритме двигались по кругу, расшитые цветастые подолы взмывали ввысь в страстном порыве и все кружили, кружили…. Но вся эта ночная фантасмагория никак не помогала воспроизвести нетленное произведение Ференца Листа наутро.

Стася вяло прожевала завтрак, натянула новое элегантное платье, прихватила папку с нотами и, надеясь только на чудо, отправилась на экзамен.

Позади семь лет «каторги» музыкальной школы, мужественно преодоленных с переменным успехом. И вот, на финишной прямой Стасина работоспособность дала сбой, подставив под удар все самые светлые мечты и ожидания матери.

Прекрасное майское утро было совершенно безразлично к Стаськиным проблемам, жизнь вокруг шла своим чередом. Спешили по делам прохожие; звякнув, заходил на круг городской трамвай в Привокзальном сквере; дворники поливали газоны; по влажному асфальту важно прохаживались голуби, на ухоженных клумбах старательно возились пчелы, целый жужжащий рой. Пчелы? Ну, конечно же, пчелы! Вот оно решение!

Не раздумывая, Стася швырнула ноты на лавку, и запустила пальцы в самую гущу пестрых соцветий. Взвыв от нестерпимой боли, она бросилась к расположенному посреди сквера старому фонтану и, с налета макнула руки по локоть в воду….

Профессор поправил очки, внимательно изучил то, что больше напоминало лапы пингвина, выслушал небылицу о помощи дедушке на пасеке, со знанием дела порекомендовал холодные солевые компрессы и, тихонько переговорив с членами экзаменационной комиссии, подчеркнуто каллиграфически вывел в табеле незаслуженную четверку.

Настроение было скверное. Руки пекли огнем, разболелась голова, а к вечеру поднялась температура. Когда вернулась мама, по сдержанному выражению ее лица стало понятно – она уже в курсе пчелиной истории. Молча принесла стакан воды, дала таблетку и, прежде чем выйти из комнаты, произнесла ровным голосом:

– Анастасия, ты уже достаточно взрослая, чтоб самостоятельно давать оценку своим поступкам. Ты не только мне, не только своему преподавателю, ты самому Ференцу Листу плюнула в душу….

«Лучше бы она меня отругала», – стало невыносимо стыдно.

Ночь оказалась еще более мучительной, чем накануне. Нескончаемые народные пляски кружились в бешеном темпе, пока вдруг танцоры не превратились в гигантских пчел, которые неистово носились, злобно жужжа, под звуки знакомой рапсодии….

Стася проснулась ни свет ни заря и, соскочив с кровати, первым делом села за пианино. В теле чувствовалась слабость, опухшие пальцы плохо слушались, но она решила раз и навсегда разобраться с «Венгерской рапсодией» и наладить отношения с Ференцом Листом.

…Анастасия не стала знаменитой пианисткой, но музыкальный слух и профессиональное чувство стиля, в немалой степени, помогли ей состояться как литературному переводчику. Иногда, в кругу друзей Стася садилась за инструмент и исполняла любимые произведения. В ее репертуаре неизменно присутствовала «Венгерская рапсодия», и только самые близкие знали, почему ее неофициальное название – «Пчелиная».

ГРЕШНИЦЫ

Конечно же, паску можно было купить в ближайшем магазине или кондитерской. Но моя подруга Алька не могла себе такого позволить. И даже не потому, что имела врожденный кулинарный талант. Для неё это был вопрос, прежде всего, сакральный, а не гастрономический.

Вообще-то, ее звали Александрой, но с тех пор, как мы приехали в легендарную

Одессу из разных уголков тогда еще единой Советской страны и познакомились, для меня она стала просто Алька. Учились мы на одном курсе, готовясь положить весь свой молодой энтузиазм на развитие и процветание народного хозяйства.

На правах подруги и, можно сказать, местного жителя (так как ее родовое гнездо располагалось на живописных берегах Днестра в каких-то трех часах езды на автобус) Алька возложила на себя обязанность адаптировать меня, девочку с Севера, к местному колориту. Именно тогда привычное русское слово «кулич» мне пришлось заменить украинской «паской». В категоричной форме Алька заявила, что надо говорить именно так, и никак иначе. Для большей убедительности, поставила на стол высоченную паску с пышной беленой шапкой в разноцветной сахарной крошке, привезенную из дома после праздничных каникул. Аргумент мы уничтожили всей комнатой общежития за считанные секунды, и больше не сомневались в Алькиной правоте по этому вопросу.

Отношения, которые зарождаются в дни беспечной юности, удивительно искренни и бескорыстны. Алька абсолютно искренне удивлялась моему успеху у молодых людей, а я совершенно бескорыстно восхищалась ее житейской мудростью и умением вкусно готовить. Шутка, конечно! Мы удачно дополняли и друг друга и чистосердечно любили, если такое определение, в принципе, можно применить к женской дружбе.