Тень Брата

Тогда Соломон спросил:

– А Леня как сидит?

Улыбки Яши после этого вопроса как не бывало. Хорошо еще, что парни в тот момент сидели во дворе на скамейке вдвоем. Соломону сразу стало ясно, что брату тяжело приходится.

Яша не стал уходить от ответа и сказал:

– Моня, брательник твой сидит в Устимлаге4. Там несладко. Плюс… – Он запнулся. Сердце у Соломона сжалось, когда он представил себе, как брат сидит в темнице. – Плюс… – продолжил Яша, – он полное отрицалово! Нам малявы5приходили постоянно. Ленька же вечно на строгаче… из бура6не вылезает. Жестко ему там…

Соломону стало не по себе от этих слов. Парень жил лишь надеждой рано или поздно увидеть брата. Писал Леня редко, от силы раз в год. И письма эти больше походили на записки, состоящие буквально из нескольких фраз, по типу «У меня все хорошо» и «Осталось немного, я скоро вернусь».

За эти годы Соломон сильно изменился. Он стал высоким, симпатичным парнем, с волнистыми волосами и умным взглядом черных глаз. Хая, взглянув порой на сына, плакала и говорила, что «ее Моня стал копия похож на Леню». Теперь же оставалось совсем немного, и время шло все медленней и медленней.

Глава 5

В середине мая 1982 года Соломон пришел домой около десяти вечера. Зайдя в квартиру, он сразу увидел на пороге незнакомые мужские ботинки. Очень грязные и дешевые, какие носят рабочие. Не поняв, чья это обувь, парень шагнул на кухню. И только он вошел, как увидел его – своего брата. Сияющая мать сидела за столом, напротив нее ел заливную рыбу Леня, что-то эмоционально рассказывающий. Он сидел спиной к Соломону и не видел, как пришел брат, но, заметив взгляд матери, устремившийся к входу, Леня бросил еду и, вскочив со стула, развернулся. На Соломона смотрел уже совсем взрослый мужчина, худой, изрядно поседевший и постаревший, наряженный в дешевые рабочие штаны и белую майку. От прежнего Лени остались только гордая осанка да горящие черные глаза, в которых чувствовались властность и огромная сила. Его счастливая, гордая улыбка не была лишена, однако, надменности наглости. В Лене сразу чувствовался лидер, привыкший отдавать приказы и не подчинявшийся никому. Радости братьев не было предела. Ничего не говоря, они крепко обнялись. Младший брат что есть силы сжимал старшего и не хотел отпускать. Леня же, довольно улыбаясь, все приговаривал:

– Ну, Моня, ты и вымахал! Дядька целый стал!

Соломон молчал. Наконец-то вернулся его брат! Его кумир! Его идол!

Наевшись, Леня поблагодарил мать и предложил Соломону выйти на воздух, прогуляться. Время было уже одиннадцать часов вечера, и большая часть жильцов либо спали, либо отдыхали в своих квартирах. Братья вышли во двор, сели на скамейку. Леня достал из кармана пачку папирос «Беломорканал», дунув в одну и закурил. Выпустив дым, он спросил:

– Ну шо тут, Моня? Какие дела были, пока меня не было?

– Да я тебе так сразу не расскажу… – улыбался Соломон. – Столько лет… Я отучился… вот теперь… – Он замолчал, не зная, как объяснить брату, чем теперь занимается.

Леня пристально посмотрел ему прямо в глаза:

– Ботай, не менжуйся!7 Надеюсь, ты все по понятиям делаешь?

– Я пластинки продаю! – выдохнул Соломон. – Импортные… у матросов покупаю и… продаю. Вот так!

Леня засмеялся:

– Братишка, да ты никак фарцовщиком стал?

– Ну… у нас в стране это так называется, – кивнул Соломон.

– Ладно! И то нормально! – Леня снисходительно потрепал брата по голове, а потом, резко посерьезнев, сказал: – У меня есть малява до смотрящего за городом! Завтра до него пойду. Потом тебе хорошую работу найду. Законную и чистую. Ты ж не зря учился! Будешь гешефтмахером!8

– Да уж… – опустил голову Соломон, счастливый оттого, что рядом опять есть старший брат, такой сильный, влиятельный и уважаемый всеми. – Сейчас смысла нет где-то работать! Я с нескольких пластинок зарабатываю больше, чем любой завмаг или товаровед в магазине… – начал было он делиться своими мыслями, осторожно прощупывая почву.

– Ну хорошо, а какие у тебя идеи? – ухмыльнулся Леня. – Ты мне маяк кинь, а я шо-нибудь придумаю!

– Идея такова. Фарцовщики покупают у матросов варенки… это джинсы модные, импортные. Так вот, я примерно подсчитал: смысла покупать за бешеные деньги привозной товар нет. Намного выгодней шить джинсы тут, варить их, нашивки модных фирм лепить… «Монтана» там, «Левис» всякие… не важно… продавать! Себестоимость выйдет в разы дешевле.

Леня внимательно выслушал брата и удивленно спросил:

– А шо так покупают их? Эти варенки?

– Еще как! – с жаром воскликнул Соломон. – Особенно маскали!

– Так а шо ты это раньше не заварганил?

– Есть проблема одна… У нас на Молдованке много где в подвалах есть подпольные цеха. А есть и такие, где ханку9продают, а еще водку, морфий, анашу… На Осипенко что угодно можно сейчас купить!

– Это цыгане там так барыжат? – хмыкнул Леня.

– Да, брат! Там сейчас притон на притоне! И не ровен час, всю эту подпольную корпорацию накроют менты! А я со своими джинсами не хочу под шумок залететь.

Леня улыбнулся. Ему нравилось, что брат так вырос, причем не просто вырос, а стал еще и смотреть на два шага вперед.

– Сейчас смотрящий за городом Флинт, – стал рассуждать Леня. – За него много говорят по лагерям. Он марвихер10законный. Очень уважаемый парень. При понятиях. Как он допускает такое?

– Он не допускает, – ответил Соломон. – Флинт против наркотиков. Но к цыганам не лезет. Они ментам платят! Блатные не лезут. Но как только начальник милиции придет другой, цыган всех пересажают!

– Н-да… – задумчиво протянул Леня. – Поменялось тут все, я смотрю.

– Да, брат, еще как! – согласился Соломон.

– Слушай, Моня, скажи мне… – с интересом спросил Леня, – а как Зива поживает? Ты ее видел?

Соломон никогда не любил Зиву Гольдштейн, подругу Лени с улицы Орджоникидзе. Ее мать была аферисткой и в свое время сидела в тюрьме за мошенничество, а отец – карманник и наркоман, который вообще из тюрьмы не вылезал. Выйдет на месяц-два и обратно.

– Видел ее на Привозе… месяц назад… ничего. Ходит, что-то делает… людей разводит.

– Уверен? – спросил с интересом Леня.

Соломон в ответ лишь ухмыльнулся:

– Мы как-то с Георгием зашли в шашлычную на углу Чичерина… ну, так вот… она там с каким-то фраером сидела богатым, поила его. Так пока мы кушали, она его накачала, он и вырубился, а она с его деньгами убежала!

Леня громко расхохотался и закинул ногу на ногу:

– Вот Зива! Так же шлифует фраерам уши!11

– Ну да, так и есть.

Только сейчас Соломон увидел на босых ногах брата наколки. На лодыжке с внешней стороны – голова котенка с бабочкой на шее. Никогда раньше не видел он таких рисунков, да еще и на ногах. Не удержавшись, Соломон спросил:

– А что это, Леня? Что значит кот?

Брат глянул на ногу и ухмыльнулся:

– Тебе это интересно?

– Ну так… конечно! Что касается тебя, мне все интересно.

Леня улыбнулся:

– Понимаешь… я принадлежу к определенной масти! Воровской масти! И котята – это… – Он сделал паузу, а затем продолжил: – Когда этап заходит в душ, блатные и воры сразу смотрят на ноги, чтоб знать, кто тут свой.

– А что это у тебя наколки на левой ноге с обеих сторон, а на правой только снаружи?

– Это, брат, уже изворотливые урки придумали, чтоб обмануть всякое мразье. Но тебе это ни к чему. Главное, ты знаешь, кто твой брат! – подвел итог Леня. – Короче, завтра я поботаю со смотрящим за городом и с хеврой на бану12подумаем, как лучше тебе помочь организовать свое дело.

– Спасибо, брат! – обрадовался Леня.

Братья крепко обнялись и, посидев еще немного, пошли домой.

На следующий день Леня уже договаривался с Флинтом о новом деле. Смотрящий за городом был примерно ровесником Лени, правильным и щепетильным. Кличку Флинт он получил из-за того, что, будучи еще двадцатилетним юнцом, обокрал ювелирный магазин «Остров Сокровищ» и был пойман. Так он получил свой первый срок вместе с прозвищем.

На второй день после возвращения Леня не появился дома. Но по городу уже разнесся слух, что Леня Ворон в Одессе. Днем он мелькал то в порту, то у оперного театра, то на Привозе. А уже вечером Леня, одетый в дорогой серый костюм-тройку и новенькие лаковые туфли, гордой походкой заходил в ресторан гостиницы «Красная». Ворон презрительно окидывал взглядом окружающих, а завсегдатаи ресторана украдкой кидали взгляды на него и его спутницу. Ей же была не кто иная, как та самая Зива, жгучая брюнетка с большими зелеными глазами, которые горели, как у кошки в ночи. На ней было черное вечернее платье из гипюра, которое вызывающе обтягивало все прелести девицы. Зива давно уже привыкла, что мужчины смотрят на нее, обладательницу шикарной фигуры и красивого лица, голодными щенячьими глазами. Она пользовалась свой красотой, морочила представителям сильного пола голову и, получив желаемое, оставляла воздыхателя с носом. Зива была очень хитра и артистична. Быть аферисткой – вот ее настоящее призвание. Но с Леней ситуация сложилась совсем иная. Ворон всегда был впереди Зивы, просчитывавшей свои действия на три шага вперед. Свои первые большие дела девушка и провернула именно под руководством Лени. Зива была на пять лет младше Ворона, с котором познакомилась еще в детстве. Она признала силу его ума и полностью подчинилась ему. Ворон был единственным человеком, которого Зива уважала, боялась и, не признаваясь себе в этом, любила. И вот он появился – спустя семь лет!

Одесские блатные выделили Лене подъемные деньги, чтобы он мог привести себя в порядок. Зива же помогла возлюбленному найти у знакомой спекулянтки импортный костюм и туфли. Теперь, держа Леню под руку, она чувствовала себя как за каменной стеной. Город принял Ворона уже как авторитетного блатного, отсидевшего полностью свой срок, как и положено уважаемому вору.

Спустя две недели недалеко от 103-й школы на улице Буденного, в одном из подвалов, Соломон открыл цех по производству «импортных варенных джинсов». Флинт объявил всему городу, что «Моня Раппопорт под защитой!». Леня же объяснил брату, что никто его не тронет и платить «налог» на услуги не нужно. Просто иногда, после заключения хороших сделок, будет нелишним «уделить внимание друзьям» и отправить небольшую сумму блатным в виде подарка.

Соломон договорился с моряками, и через месяц склад в его цеху был забит необходимым джинсовым материалом, привезенным из-за границы и стоящим там копейки. Из этого материала шили джинсы, на которые потом в одном из подпольных цехов Молдаванки нашивали логотипы импортных фирм, вроде Mantana, Levi’s, Rifle. Мастерская Мони Раппопорта была единственной в Одессе, где делали товар такого качества. Хозяева цеха приняли предложение Соломона и теперь не продавали нашивки никому, кроме него. Он же забирал у цеховиков все нашивки, какие только они могли предложить, даже если производству такое количество бирок не требовалось. Зато больше никто не мог купить «фирменную» нашивку и налепить ее на обычные советские джинсы, сваренные на кухне в ведре.

Первая партия джинсов разлетелась как горячие пирожки. Заработок был внушительным, но скрупулезный и дальновидный Соломон не терял голову, а спрятал деньги на черный день. Он так решил с самого начала: первую выручку спрячет в тайник. Продав вторую партию московским фарцовщикам, парень принес заработанное старшему брату. Леня гордо улыбался, глядя на брата, а потом, потрепав его по щеке, сказал:

– Зачем мне этот гембель13, Моня? Ты умница! С тебя выйдет толк. А башли отдай матери, мне не нужно.

Сумма была внушительная. По тем временам на вырученные деньги можно было купить автомобиль. Но Соломон понимал, это заработок временный, рано или поздно тема с варенками перестанет приносить такой доход. Поэтому расчетливый парень стал копить капитал, интересуясь настоящими, легальными делами. Но, к сожалению, в Советском Союзе бизнес был пока под запретом.

Глава 6

Шел 1985-й год. Весной во главе государства встал Горбачев. Народ в СССР жил по-прежнему бедно, но надежды на светлое будущее не угасали. Одесситы же вообще всегда ко всему относились с юмором, а потому частенько высмеивали свою примитивную жизнь. Преступность по всей стране росла. На одесской Молдованке еще со времен революции обретались преступники всех мастей: налетчики и карманники, аферисты и проститутки, грабители и воры… Они никуда не делись, только адаптировалась к новым временам. Так, на родине подпольных цехов появились первые рэкетиры. Предлагая коммерсантам свою защиту, дюжие ребята вымогали у них долю от доходов в нелегальной коммерческой деятельности, называя это «крышей». Главным в городе считался по-прежнему Флинт, но появились и более мелкие лидеры, пытающиеся отжать кусок пожирней. Это привело к бесконечным разборкам и даже локальным войнам.

Леня по кличке Ворон был известен в лагерях под прозвищем Одессит. Он был одиночкой, презиравшим новые правила и понятия. Его идеалы были тесно связаны со старыми воровскими традициями. Леня никогда не применял физическую силу, решая любой вопрос разговором. Да, он воровал и занимался мошенничеством, но был далек от наркотиков и рэкета. Тем не менее Леня был не из робкого десятка и силу своего духа показал еще на зоне, когда, не сломавшись перед режимом и не подчиняясь власти, постоянно попадал в карцер. Дела свои Ворон вел в основном с двумя подельниками, Яшей Сиплым и Зивой. При необходимости он приобщал к делу одесских карманников, которые знали его и искренне уважали.

Соломон в это время был полностью погружен в работу и неплохо зарабатывал. Он предлагал брату работать вместе, но Леня в ответ лишь улыбался и отвечал, что гордится братишкой. Но легальная работа не была его призванием. Он не мог вести размеренную жизнь простого обывателя, стихией Лени была улица. Перебиваясь мелкими делами, типа обворовывания туристов, Ворон ждал большого дела. И вот наконец-то ветер подул в его сторону, запахло большими деньгами.

Апрельским вечером 1985-го Леня вышел во двор покурить на скамейке. Соломона дома не было, мать уже спала. Почти докурив папиросу, Ворон увидел мелькнувшую тень, и через мгновение перед ним предстал сосед, Гриша Крамер. Сын ювелира и сам тоже ювелир.

– Леня, шалом! – весело поздоровался Гриша.

– Привет, Гриня! Шо не спишь?

– Да не до сна сейчас. Работать надо.

– Молодец! Вот Крамер как воспитал тебя, – засмеялся Леня.

Гриша был младше, и Ворон пару раз помогал его отцу найти украденные у него из мастерской вещи.

– У меня до тебя разговор имеется, – заговорщицки понизив голос, прошептал Гриша.

– Ну, ботай! – усмехнулся Леня, не воспринимавший всерьез соседа.

Гриша сел на скамейку и тихо, но с энтузиазмом, начал рассказывать:

– Короче, цацка одна есть… фильдеперсовая… очень дорогая…

Гриша замялся, но Леня уже почуял запах денег и начал подгонять знакомого:

– Говори, не тяни!

– Так вот… Это не просто цацка… Это венец императрицы, который еще Болин сделал в 1900 году. Там 23 карата… Ты понимаешь, о чем я?

Леня напрягся:

– Да уж не совсем дурак, понимаю. Ботай дальше.

– Так вот… все совпало так, шо венец этот везут в Москву через Одессу!

– Да ну? – удивленно воскликнул Леня.

– Шоб меня! – поклялся Гриша. – Ты дослухай! Шепнул мне тут мой знакомый француз, что один иностранец купить его хочет.

– Почем? – с нетерпением спросил Леня.

– Не поверишь, – важно ответил ювелир. – Готов отвалить огромные башли. Миллион франков ихних!

Уже само слово «миллион» привело Леню в шок, но он, быстро взяв себя в руки, небрежно спросил:

– А ты так уверен за него? За этого француза?

– Да я не первый раз с ним дела кручу. Он надежный малый. Я просто не стал все подробности расспрашивать. Думал, с тобой поботаем сперва.

– Да… – Леня задумался, Гриша ему не мешал. Помолчав с минуту, Ворон решился: – Делаем так. Завтра ты все подробно разузнаешь, часа в четыре встречаемся в кафе «Два Карла». Там и порешаем все!

– Идет! – радостно согласился Гриша и убежал домой.

Ворон снова закурил и принялся раздумывать над услышанным. Чутье подсказывало ему, что это шанс сорвать большой куш. Миллион франков на черном рынке делал сто пятьдесят тысяч рублей! Это были сумасшедшие деньги. Его мать, работавшая в больнице поваром, получала сто пятьдесят рублей в месяц. Соломон зарабатывал со своих «варенок» от силы тысячу в месяц. А тут такие деньжищи! В конце концов Леня вернулся домой и в приподнятом настроении лег спать.

На следующий день на углу улиц Карла Маркса и Карла Либкнехта появились Леня, Яша и Зива. Они зашли в кафе «Два Карла» и, устроившись за угловым столиком, заказали себе чай. Не прошло и десяти минут, как к ним подошел Гриша Крамер.

– Шалом всем! – весело поздоровался парень.

– И тебе не хворать! – также весело ответил Яша. – Взбаламутил ты нас, Гриня. Шо за гоп-стоп у тебя?

– Сейчас все расскажу подробно. Итак, вещь эту, шо я говорил Лене, после революции украли. Все эти годы ее никто в Союзе не видел. Теперь же какая-то большая шишка из Москвы договорился с каким-то польским фармазоном, который предложил ему эту вещь купить. Везет ее сюда наш посол в Турции, который должен приплыть из Стамбула в Одессу, а отсюда уже на самолете податься в Москву.

– Так это получается контрабанда? – спросил Леня.

– Ну конечно! – улыбнулся Гриша. – Официально-то такой цацке место в музее. Это же диадема самой императрицы России! Но заказчик – человек большой.

– А шо будет делать с цацкой этот большой человек в Москве? – задал вопрос Яша.

– А я знаю? – удивился Гриша. – Жинке, наверное, подарить хочет.

– Ботай дальше, Гриня, – серьезно скомандовал Леня.

– Ну, так вот… – послушно продолжал Крамер, – цацку везет сам посол. В Одессе он, скорей всего, не задержится, сразу полетит в Москву. Как его обчистить, этого я не знаю. Вам видней. А вот как продать цапку – это ко мне.

– Ты уверен во французе, шо хочет купить вещь? – спросил Леня.

– Я ж тебе говорил, Леня, на все сто уверен! Не первый год с ним работаю.

– Когда приезжает курьер? – начал выведывать детали Ворон.

– В том-то и проблема! – вздохнул Гриша. – Никто не знает, но говорят, шо со дня на день должен быть.

Леня задумался, Яша продолжал выспрашивать у Гриши незначительные детали, Зива молчала. Наконец, собравшись с мыслями, Ворон выдал:

– Мы стащим эту цацку у посла. Когда он приедет, узнаем сегодня же. – Он отпил чай и продолжил: – Встречаться с французом мы не будем. Ты сам передашь ему вещь, заберешь башли и отдашь нам. Только имена не вздумай ляпнуть наши, Гриня! Смотри у меня!

– Да ты шо, Лень! Я ж все понимаю! – возмутился Гриша.

– Долю с наших башлей хочешь или как? – продолжал Леня.

– Мне бы лучше от вас… – промямлил ювелир. – А то ж… валюта… опасно это! А вы рубли мне дадите сразу.

– Идет, – согласился Леня. – Тогда тему делаем вчетвером. Получаем равно, расходы вычтем, делим по пятой части. Одну пятую отдаем в общак блатным, на общее воровское. Помощь, может, кому в зону отправят, ну или еще что…

– Два миллиона франков! – внезапно послышался голос Зивы. Все удивленно посмотрели на молчавшую все это время девушку, а та решительно продолжала: – Или триста тысяч долларов. Хочет – пусть рублями дает! Триста тысяч!

– Но… это же… много! – возмутился Гриша. – Вы представляете, шо это за деньжищи? Да на них можно всю Молдованку купить…

– Послушай сюда! – твердо заявила Зива. – Если твой француз дает миллион, значит, готов дать и два. Ценность этой цацки не в камнях. Это ж антиквариат! Музей любой страны отвалит за нее и пять миллионов! Так шо не рыпайся и скажи своему барыге, шо два миллиона берем… Это если франков.

Леня улыбнулся и добавил:

– Она тему базарит, Гриня! Француз твой шо за фраер? Может, к другой хевре обратиться?

– Да нет! – махнул рукой Гриша. – Какой там фраер… так, еле-еле поц какой-то! Не пойдет он ни к кому. Надо два, скажу два, мне ж лучше!

– Ну вот видишь, Гриня, – подытожил Яша, – скоро вся Дерибасовская будет твоя. Цацки свои продавать иностранцам будешь.

– Скажешь тоже, – скромно заулыбался ювелир. – Ладно, ребя, я побежал?

– Давай, – кивнул Леня. – Вечером во дворе поботаем, шо к чему!

Едва Гриня ушел, как Яша с жаром выпалил:

– Леня, шоб меня покрасили, но там зреют огромные башли!

– Ша, Яша, – хладнокровно остановил друга Леня. – Надо все красиво сделать! А то загремим в Одеколон!14

– Как мы узнаем, когда приедет до Одессы тот посольский поц? – спросила Зива.

– Узнаем, – интригующе улыбнулся Леня. – Пойдем в «Братиславу», тут по Маркса два шага до Дерибасовской. Там точно узнаем.

Яша с Зивой переглянулись, довольные, что Лене пришла в голову такая отличная идея. Ресторан «Братислава» на Дерибасовской был пристанищем моряков, где они каждый день напивались, торговали и делились информацией. Спустя двадцать минут троица уже входила в заведение, в котором, несмотря на то что вечер только начался, было уже весело и шумно. В большом зале старого, можно даже сказать старинного, ресторана «Братислава» за накрытыми белыми скатертями столами сидели небольшие компании. В основном это были мужчины, но попадались и женщины, как правило, легкого поведения. Певица на сцене выводила под лихой аккомпанемент ансамбля популярную тогда «Червону руту» Софии Ротару. Две вызывающе одетые девушки отплясывали на танцполе. К ним пытался пристроиться сильно пьяный мужичек лет пятидесяти, который больше шатался, чем танцевал. Подбежавший метрдотель хотел было уже сказать, что свободных столов нет, но Яша опередил его, ловко сунув ему в карман пятирублевую купюру. Усатый, толстый мужчина мгновенно расплылся в улыбке и вежливо произнес:

– Добрый вечер, дорогие гости! Позвольте-таки проводить вас за столик!

– Валяй, – вальяжно кивнул Яша и друзья зашагали по залу.

Разместившись за столиком, Яша, заказал бутылку водки «Столичная», лимонад «Буратино», колбасу копченную, лимон, форшмак из селедки и запеченную камбалу. Леня и Зива все это время незаметно оглядывали окружающих, выбирая подходящего «языка». За одним из столов сидели два изрядно подвыпивших парня лет двадцати пяти – двадцати семи, пожиравших голодными глазами танцующих девушек. Они были хорошо сложены и подтянуты, явно моряки. Леня, понаблюдав за ними с полминуты, быстро взглянул на свою спутницу, которая улыбнулась в ответ и выразительно моргнула, давая понять, что это и есть их клиенты. Принесли заказ, и друзья, немного выпив и закусив, приступили к выполнению своего плана. Зива встала и, изображая подвыпившую посетительницу, шатаясь, подошла к ребятам.

– Хлопчики, – заплетающимся языком произнесла девушка, – шо скучаете? Такие симпатяги…

Расправив плечи, парни сразу приободрились. Один из них был темный и кудрявый, второй – светленький, почти альбинос. Брюнет весело ответил Зиве:

– Да как жеш тут не скучать? Одиноко нам без таких гарных дивчин!15

– Ну-таки а шо вам мешает пригласить до вашего стола? – удивилась Зива.

– Таки мы уже пригласили! – смело произнес кудрявый. – Сидай с нами! Просто ты не одна вроде…

– Таа… – пренебрежительно махнула рукой Зива в сторону своих друзей. – Это моя охрана. Ничего личного.

– Охрана? – удивился альбинос. – Ты шо, министр?

Ребята весело засмеялись.

Зива плюхнулась на стул, картинно закатила глаза и тяжело вздохнула:

– Понимаешь, Одесса – опасный город… А мой мужчина… – она подняла палец вверх, – шибко большой человек! Но это… – и Зива приложила палец к губам, показывая собеседникам, что выдает им страшную тайну, а потом, словно спьяну забыв, о чем только что говорила, спросила: – А как вас звать-то, хлопчики?

– Богдан! – представился альбинос.

– Николас! – не заставил себя ждать брюнет. – А вас как величать?

– Зина, – улыбнулась девушка и пожала вначале руку Богдану, а потом вложила свою изящную ладонь в руку Николасу и, нежно взглянув парню в глаза, продержала ее чуть дольше, чем нужно.

Этого хватило. Брюнет заволновался. Зива была обворожительна. Алое платье облегало ее точеную фигуру, а глубокое декольте совершенно не скрывало роскошную грудь.

– Николас, ты одессит? – с придыханием спросила девушка, пожирая парня зелеными, кошачьими глазами.

– Д-да… – растерянно ответил тот, пытаясь собраться с мыслями. – Я моряк… мы моряки… А вообще-то я грек, тут вырос просто… на Либкхента…

– Так шо у тебя за хахель такой, шо ты тут оставила двух хлопцев за столом и пересела к нам? Шо за бред? – возмущенно выпалил Богдан, который, несмотря на опьянение, понимал всю абсурдность ситуации.

Однако Зива была готова к такому повороту, ей хватило одного взгляда, чтобы сделать ставку на Николаса. Теперь ей оставалось доиграть свою роль до конца и выудить информацию. Девушка перешла в атаку: приняв надменный вид, она резко ответила Богдану: