Кровь на Дону

Александр Тамоников

Кровь на Дону

Глава первая

Солнце покатилось на запад, но стало еще жарче, а оттого и душнее из-за прошедшего накануне ночью летнего, сильного дождя. Камни старой южной крепости Кельберек на левом берегу Дона намокли и сейчас парили. Князь Савельев прошел от разрушенного дома по извилистым улочкам крепости к части уцелевшей стены, у земляного вала которого нес свои воды Дон. Из-за валуна к нему поднялся Уваров:

– Приветствую, князь!

– И я приветствую тебя, Истома! Что на Дону?

– Спокойно. Ни лодок, ни ладей, ни стругов. Волн нет, так, рябит вода местами да рыба крупная плещется, ловить ее тут некому.

– А когда-то ловили.

– Это так.

– Ты ведаешь, кто тебя сменит на трапезу утреннюю?

– Да пришлет кого-нибудь твой помощник Гордей Бессонов.

– Ну, лады, а что выше по течению, с северной стороны?

– Там тоже тихо. В дубовой рощице, что в полуверсте от крепости, птицы порхают спокойно, никто их не тревожит.

– Понятно, ну, неси службу, ратник.

– А то как же, Дмитрий Владимирович, иначе не можно, чай, не на Москве и не на центральных родных землях. На чужбине.

– Давай!

Князь Савельев пошел к наблюдателю восточной стороны, касимовскому служивому татарину Рустаму Турану.

Тот доложился, что и в степи все спокойно. Было какое-то движение в большом овраге, но стихло.

– Что за движение? – насторожился Савельев.

– А кто его знает? Может, зверь?

– Какой здесь зверь, Рустам?

– Не ведаю, но гляжу за оврагом.

– Гляди лучше. Азов близко, а в нем османы. Могут и наведаться в Кельберек.

– Чего им тут делать? Своих забот в городе хватает.

– Что на уме у османов, мы знать не можем. Смотри внимательно!

– Смотрю, князь!

Воевода пошел к цитадели. Отошел саженей десять по узкой, прямой, изобилующей разбитым камнем улице, как вдруг услышал окрик Турана:

– Воевода?!

– Чего, Рустам? – спросил Савельев, вернувшись обратно.

– Присмотрелся к оврагу, особенно к кустам, что на вершине правого склона. Кто-то сидит там.

Князь посмотрел на овраг и перевел взгляд на татарина:

– И кто?

– Человек.

– Уверен?

– Да видел его. Как ты в обрат в крепость пошел, он наверх и вылез, показал морду бородатую.

– Бородатую?

– Ну да, потом укрылся, но не ушел. Укрылся так, что не видать, но ветки куста, где он показался, иногда колышутся, а ветру такого, чтобы ветвям шевелиться, нету, да и остальные кусты покойны, а еще птицы взлетели, да к дубняку ушли. Есть там человек, точно.

– Может, охотник или рыбак из Азова? – предположил Савельев.

– Охотиться тут не на кого, а рыбачить? От Азова пять верст идти, да еще не по реке, чтобы именно тут рыбачить без лодки? – покачал головой татарин.

– Да, глупо, – согласился князь. – Тогда что за человек?

– Мыслю, наблюдатель. А раз наблюдатель, то внизу еще люди, и их немало, до десятка где-то.

– Может, это те, кого мы ищем?

– А чего прячутся? – пожал плечами Туран.

– Смотрят, кто тут – мы или турки, прогнавшие нас.

– Показаться им?

– И как раз спугнешь, – улыбнулся Савельев. – Увидят, прости, татарина, подумают, засада, и уйдут. Нет, если и показываться, то мне.

Он встал во весь рост сбоку от остатка стены. Наблюдатель от оврага не мог его не видеть. И он увидел. Зашевелился еще один куст, и на вершине также поднялся человек. Это был русский. Видно, он узнал Савельева, а может, ему хватило увидеть соплеменника. Как бы то ни было, он быстро пошел по полю к крепости.

– Смотри за ним и за оврагом, Рустам. Я встречу человека, – наказал ратнику князь.

– Был бы наш, а то уже седьмой день сидим тут, провизию понапрасну проедаем.

Но Савельев его не слушал. Он всматривался в лицо подходящего человека. Было в этом лице что-то знакомое, но покуда не определить, знакомец или нет.

Человек приблизился саженей на пять до стены, остановился и спросил:

– Князь Савельев?

– Он самый, а ты кто?

– Не узнал? Мы встречались на Москве, правда, то было только один раз.

– Ответствуй на вопрос, – повысил голос воевода.

– Фрол Некрасов, помощник князя Петра Семеновича Серебряного.

– А с бородой-то что? Где половину потерял, что и узнать трудно?

– Так это в стане у Астрахани потешно с ногаем одним схлестнулся в бою кулачном, – рассмеялся ратник. – Я его разделал как следует, а он, басурман, неуступчивый оказался. Падая, вцепился зубами в бороду и клок вырвал. Но ничего, новая отрастет борода.

– Ты с кем пришел?

– Так отряд в два десятка в овраге.

– Два десятка, говоришь? – Дмитрий бросил грозный взгляд на татарина, и тот потупился.

– Ты дозорного своего не вини, мы ночью, в дождь подошли, – вступился за него Некрасов. – И подходили по одному, боле ползком.

– Десятки так и будешь в овраге держать? – усмехнулся князь

– Нет, если дозволишь, в крепость заведу, людям отдых требуется, от самой Астрахани шли. А это двенадцать дней, семьсот верст с гаком.

– Тебе князь передал, что должно нам делать?

– Пошто передавать? Тут он.

– Как это тут? – удивился Савельев.

– Да в овраге, с ним и чин какой-то казацкий, оттого два десятка, один – охрана князя, другой – казацкого.

– Так чего ж ты сразу не сказал?

– Не дошло до того.

– Давай подавай сигнал, чтобы князь с десятками выходили к крепости.

– Угу! – кивнул Фрол, повернулся к оврагу и махнул дважды рукой.

Из него начали выходить ратники, казаки, но осторожно, не всем скопом, а по двое, по трое. Впереди – именитый воевода Петр Семенович Серебряный-Оболенский, рядом с ним казак в дорогой одежде, а за их спинами – двое ратников.

– Беги, Рустам, в цитадель, – приказал служивому татарину Савельев, – передай Гордею, что сам князь Серебряный явился, скажи, сколько людей с ним. Пусть наши подготовят трапезу и место отдыха ратников, казаков, предупреди возчиков, дабы приняли коней прибывших.

– А как же?.. – начал, было, Туран, но Дмитрий не дал ему договорить:

– Бегом, туда-сюда!

– Сполняю!

Тут к воеводе подошли Серебряный и казацкий начальник.

– Доброго здравия, Петр Семенович, рад видеть тебя!

– Доброго здравия, Дмитрий Владимирович, и я рад видеть тебя! – ответил князь и указал на своего спутника: – Познакомься! Помощник атамана Михайло Тимофеевича Лунина, головы станицы Дугановка, что крепко стоит за царя нашего, Данилов Макар.

Поприветствовали друг друга и прошли внутрь крепости, где их уже ожидал Гордей Бессонов с сыном Власом и одним из возчиков малого обоза дружины, Алексеем Глуховым. Следом в крепость стали входить воины, ведя своих коней на поводу.

– Разместите людей, коней, напоите, накормите да отдых организуйте, – кивнул Савельев Бессонову и Глухову.

– Слушаюсь, воевода! – ответил Бессонов.

Он с сыном и возчиком, ставшим здесь конюхом, занялись распределением десятков. Крепость была большой, подвалы вместительные, места хватит всем. Даже кони паслись на северной стороне, где между валом с осколами стен и цитаделью возник целый луг, да и вода рядом, из реки.

Савельев провел князя и помощника атамана в свое укрытие. Это был отдельный подвал с перекрытиями. Внутри топчан, самодельные стол, лавки, рогожа, полога, накидки. На столе подскатерть. Пришедшие сели на лавки, вытянув вперед ноги.

– Замаялся, Дмитрий Владимирович, почитай, без остановок от Астрахани шли, – проговорил князь Серебряный. – Хорошо басурман не встретили, но и без них воины устали.

– Сколько времени у вас на отдых? – спросил воевода.

– Да день и ночь отдохнем, а завтра с утра в обрат двинемся, я – к Астрахани, Макар – в станицу. Ему легче, Дугановка всего в сорока верстах отсюда выше по Дону.

– И басурмане не тревожат вас, Макар, в такой-то близости от Азова? – глядя на помощника атамана, поинтересовался Дмитрий.

– Как не тревожат, князь, вернее, пытаются, да только мало что получается у них. А в последнее время словно и забыли о соседях.

– То немудрено, – проговорил Серебряный, – сейчас у турок, ногаев, черкесов, крымчаков другая забота. А ты, Дмитрий Владимирович, дал бы воды студеной напиться!

– Прости, князь, что не предложил. Погоди немного.

Савельев вышел из своего убежища. И тут же столкнулся с Власом Бессоновым.

– Ты чего тут? Я же наказывал…

– Извиняй, воевода, отец молвил, он сам с десятками управится, меня же послал к тебе, мало ли что потребуется. И ведь потребовалось, так? – Влас улыбнулся на всю свою добродушную физиономию.

– Воды из колодца кувшин принеси. И чаши захвати.

– Что еще треба, князь?

– Покуда все.

– Понял, сделаю. А потом только кликни, рядом буду.

– Иди!

Влас убежал, вернулся с кувшином холодной воды и чашами, выставил все на стол, поглядел с интересом на Серебряного. Много о нем слышал на Москве. Известный воевода и вельможа.

Гости напились, поставили на стол чаши, и Серебряный расстегнул ворот рубахи:

– Ну а теперь и поговорить можно. Карта у тебя с собой, воевода?

– Она всегда со мной.

– Стели.

Дмитрий расстелил на столе карту.

– Значит, так, Дмитрий Владимирович, сидению твоему в старом Кельбереке подходит конец.

– И слава богу! Места себе от безделья не находим. По велению государя спешили сюда, как могли, а пришли – делов-то и нет.

– Будут дела. Поначалу доведу до тебя все, что касается предстоящих действий твоей доблестной особой дружины, так почитаемой царем.

Эти слова были приятны Савельеву, но князь сохранял серьезный, сосредоточенный вид.

– Слушаю, Петр Семенович.

– Иван Васильевич, насколько мне известно, довел до тебя происходящее в Великой Порте и Крыму.

– Да, перед выходом сюда довел.

– Ну, тогда я сосредоточусь на последних событиях. Кстати, подчиненная тебе дружина теперь опричный отряд?

– Нет. По крайней мере, пока.

– А пойдешь в опричники?

– Не думал об этом, Петр Семенович, хотя не вижу в установлении нового режима ничего плохого, – ответил воевода. – Этим государь идет по пути централизации власти. И потом, он всегда стоял на стороне народа, к боярам же относился с неприязнью. Не ко всем, конечно, но довольно к многим. И на это у него есть причины. Я видал изменников из среды вельмож, готовых ради собственной выгоды продать мать родную, и в то же время бился вместе с ратниками, что не жалели ни здравия, ни жизни за Государство Русское. Разве не справедливо, что земли изменников изымаются и передаются тем, кто кровно заслужил награду государеву? Вдовам, сиротам воинов, отдавших жизнь за страну? Опять-таки не было бы никакой опричнины, если народ не поддерживал государя.

– Ты о так называемом отречении Ивана Васильевича? – вздохнул Серебряный.

– Ну почему так называемом? Государь в Александровской слободе в шестьдесят пятом году официально заявил об отречении от престола.

– Заявил, обвинив в этом изменников-бояр, что не дают единолично править.

– Про то не слыхал, но видел, как Москва тогда заволновалась, как простые люди, ремесленники, купцы бросали дела и шли к Кремлю, просить вернуть царя. И народ тогда кричал, что готов сам растерзать изменников. И как многотысячная толпа двинулась в Александровскую слободу. И только тогда, когда Иван Васильевич услышал, как просят люди не бросать их, он остался на троне и вернулся на Москву, введя опричнину. И еще. Ненависть Ивана Васильевича к боярам родилась у него с детства, когда опекуны всячески принижали его. Он помнит, как странной смертью почил отец его, великий князь Василий III, как отравили мать его, царицу Елену Глинскую, и… как сгубили любимую жену его Анастасию, а до того малолетнего сына Дмитрия. Я сам участвовал в поиске вельможи, который устроил то убийство и который бежал за пределы государства. А также прознал от изменника лично, кто стоял за тем злодейством. И то, что государь не пощадил виновных, справедливо.

– Что ж, – произнес Серебряный, – ты ведаешь одно, я – немного другое.

– Мы можем ведать все по-разному, да так и должно быть, – воскликнул Савельев, – но обсуждать это в нынешних условиях не след!

– Вижу, как у государя множится число его преданных людей, – улыбнулся князь. – В опричнине власть крепнет. Григорий Скуратов скоро большим человеком станет, а после… – Он вдруг осекся и добавил: – Но достаточно. Давай к делу.

– Да, князь. Так оно лучше. Не для того же ты от Астрахани сюда добирался, чтобы об опричнине судить-рядить.

– Не для того. – Серебряный устроился удобнее, взглянул на казака. Тот изображал равнодушие к разговору князей. А может, на самом деле этот разговор был ему неинтересен. – Надежные люди в Бахчисарае передали, что Девлет-Гирей получил грамоту от султана Великой Порты Селима II. В ней мало из того, что не было бы известно нам ранее о замыслах османцев и крымчаков вернуть Астрахань. Ныне то же самое. Султан требует от хана похода на Астрахань и возвращения ее под влияние Константинополя и Бахчисарая. На этот раз Девлет вынужден был отреагировать на требование султана, которое довольно успешно игнорировал раньше.

– Отчего так? – спросил Савельев.

– Девлет узнал, что в объединенное войско должен прибыть царевич Крым-Гирей, которого после занятия Астрахани султан прочит новым ханом Астраханского ханства. Девлет же не может допустить этого, поэтому вынужден выйти в поход. На верфях заканчиваются работы по строительству судов для прохождения низовья Дона. В Азов из Константинополя свозятся большие запасы пороха, продовольствия. Посольство русское сообщило, что султан Османский решил назначить начальником всего крымско-турецкого войска наместника Кафы Касим-пашу. В Азове направляется флотилия для перевозки пушек по Дону до переволоки. Прояснился и план похода. Дойти до Астрахани по степи и переволоке, осадить крепость, провести штурм. Если не получится с ходу взять Астрахань, – а это не получится у басурман, – то на месте старого татарского городища встать лагерем и ждать усиления, а также удобного момента для повторного штурма. Не исключена и зимовка крымско-турецких войск.

– Как в посольстве русском в Крыму узнали о планах султана и хана?

– Это дело посла Афанасия Федоровича Нагого и его людей посольских. Подробностей не ведаю, но Девлет-Гирей прознал о деяниях посла, и 10 числа Афанасия Федоровича и посольских людей арестовали. Их отправили в пещерный город Мангул на вершине горы Баба-Даг, окаймленной обрывами. Подобные действия всегда расценивались не иначе, как объявление войны.

– То значит, что крымский хан под влиянием османского султана объявил войну Руси?

– Официально – нет, но фактически да. Впрочем, это не важно. Важно то, что крымско-татарские войска на этот раз предпримут попытку взять Астрахань.

– Об этом и царь говорил. Однако не пойму, Петр Семенович, ты говорил, турки из Азова собираются поднять суда до переволоки, а это более двухсот верст. Но несколько веков назад переволока являлась, насколько мне известно, судоходной, она представляла собой неширокий канал длиной примерно семьдесят верст, сейчас же там такая же степь, как и здесь.

– Это так, – кивнул Серебряный, – но переволока – установившийся торговый путь, и купцы там часто нанимают рабочую силу, мужиков, лошадей, дабы перетаскивать суда от Дона к Волге. Многие лодки несут на руках. Там, на переволоке, это дело поставлено, а вот здесь, в степи, – нет. Но приоткрою тебе еще один, как мыслю, не самый умный план крымчаков и турок. Великий визирь Порты Соколлу Мехмед-паша добился-таки исполнения своего давнишнего плана – создание нового канала между Доном и Волгой на месте переволоки, дабы по нему водой к Астрахани могли выйти турецкие галеры, которые числом где-то в двести-триста судов, их должен подвести константинопольский капудан-паша – командующий флотом. Для рытья канала к переволоке планируется вывести до тридцати тысяч копателей, которые, по моим данным, уже в Азове. – Он улыбнулся и добавил: – Осталось туркам и крымчакам всего ничего – прорыть канал.

– Это возможно?

– Мыслю, нет, а там… татары упертый народ, тем более что на работу у них есть кого привлечь, кроме своих рабов. Русских невольников в Крыму много. Да если еще дело пойдет под присмотром турецких янычар… Но все одно это строительство не на один месяц, за год не пророют. Да еще в условиях действий твоей малой, но сильной дружины.

– Что я должен делать, Петр Семенович? – глядя на Серебряного спросил Дмитрий.

– Первое, это дождаться, когда по Дону начнут подниматься к переволоке крымско-турецкие суда, когда пойдет берегом расположения крепости Кельберек сухопутная рабочая сила, вернее, когда она двинется сюда от Азова, что должны заметить твои дозорные. Второе, как только произойдет первое, тебе надо срочно сняться из крепости и поначалу уйти в станицу Дугановку. Она на правом, противоположном берегу Дона, как уже говорил, в сорока верстах отсюда. – Серебряный кивнул на помощника атамана: – Макар покажет, как выйти и к станице. Далее атаман Лунин даст тебе сотню казаков, и с ней ты двинешься к началу переволоки, а точнее, смотри на карту. – Ткнув пальцем в нужное место, он продолжил: – Вот сюда, это также полуразрушенное, старое селение ногаев, Галурмак. До переволоки примерно десять верст. Рядом с развалинами дубовая роща, восточнее – городище Карачук. Оно вполне пригодное для размещения казацкой сотни. Вместе быть не следует. Задача одна – тревожить турок и татар, что будут рыть канал, жечь их суда на реке, склады с запасами. Враг не должен чувствовать себя в безопасности на переволоке ни днем ни ночью.

– А на что это? – спросил Савельев.

– Не понял, – удивленно посмотрел на воеводу Серебряный.

– На что, говорю, тревожить турок и татар, коли затея их с рытьем канала обречена на провал?

– Ясно, – кивнул князь. – Отвечаю. Девлет-Гирей не особо стремится использовать свою крымскую рать в этом походе. Но хан вынужден участвовать в нем. Ему любые сложности в данной авантюре только на руку.

– Но разве он не требовал вернуть Астрахань обратно под Крым?

– Требовал, покуда крепостью не заинтересовался османский султан. Тогда Девлет затребовал передачу Москвой ни много ни мало, а Казани под его правление, грозя опустошающими набегами, а также Астрахани грозя в противном случае отдать ее туркам. Позже он обратился к царю с предложением заплатить огромные деньги в обмен на отсутствие крымчаков и союзных им ногаев Малой орды в этом походе. Государь отказал, предупредив хана о тяжелых последствиях данной авантюры для Бахчисарая. И вышло так, что хану этот поход не нужен, он желает ослабления Константинополя и султана Селима II Красноносого.

– Кого? – удивился Савельев.

– Не слышал прозвища правителя Порты?

– Прежнее, отца Селима, знал хорошо, Сулейман Великолепный, правда, почему его звали Великолепным, не понимаю. А вот красноносый Селим? Это слышу впервые.

– Такое прозвище ему дали в Османской империи его же подданные из-за чрезмерного увлечения спиртными напитками.

– Но он же правитель мусульманского государства. У мусульман пить вино нельзя.

– Кому нельзя, кому можно. Некоторые вельможи открыто называют султана пьяницей, но это все пустое. О чем я говорил? Да, крымский хан желает ослабления Селима. И мыслю, он будет всячески саботировать и рытье канала, и участие своих крымчаков в штурме Астрахани. Ему нужно, чтобы Селим здесь, между двух морей, потерял как можно больше людей. Также я думаю, что Девлет-Гирей приложит усилия для обороны турецкой пограничной крепости Азов, если она вдруг подвергнется нападению.

– По-моему, князь, ты многого недоговариваешь, – задумчиво произнес воевода.

– Пока хватит и сказанного. Но, признаюсь, ты прав, для дружины и казаков будет еще одно задание. Раскрывать его не имеет смысла, потому как исполнение его полностью зависит от того, как мы сбережем Астрахань. И на этом, Дмитрий Владимирович, у меня все. Есть вопросы, спрашивай. А если можно, оставь их хотя бы до вечерней трапезы. Честное слово, устал.

– Да, конечно, Петр Семенович, я распоряжусь, и вам с помощником атамана поставят топчан здесь же, в моей пещере, как я называю этот подвал. Кстати, вполне приличный подвал. Днем здесь не жарко, ночью приятная свежесть, ни ветер не продувает, ни дождь не беспокоит. А до того можете обмыться, есть у нас выход к мелководью реки, и походный иконостас для молитвы есть, ну, и трапеза скоро готова будет.

Князь и казацкий сотник переглянулись – и хорошо бы искупаться, да мочи нет, потому от купания отказались. Помолились, потрапезничали, пока ратники дружины устанавливали топчаны и стелили белье, и завалились спать. Уснули сразу.

Савельев же перешел в соседний подвал, куда наказал Власу позвать отца его, Гордея Бессонова.

Уединившись, принялись обсуждать полученный наказ. Князь Серебряный, по высочайшему повелению Ивана Грозного, являлся начальником обороны Астрахани, и особая дружина должна была ему подчиняться. Теперь, как оказалось, не только дружина, но и казачьи станицы Дона.

Дмитрий довел до старого боевого товарища суть планов турок и крымчаков, а также то, что наказал князь Серебряный.

Выслушав воеводу, Гордей пожал плечами:

– Что ж, Дмитрий Владимирович, беспокоить басурман дело для нас не новое. То возможно вполне, да еще с поддержкой казаков. Не понимаю одного, что даст это беспокойство, коли и без него туркам и крымчакам не пробить канал до Волги. Я слышал, хазары им пользовались, но у них ушел на рытье чуть ли не век целый. А сейчас на переволоке, почитай, такая же сакма или шлях. Тащить галеры и другие боевые судна волоком? Это не под силу даже сотне османов. И даже если крымские мурзы отдадут на работы всех своих русских полонян, придется столько же к ним приставлять охраны, иначе разбегутся. Наши люди не станут горбатиться на татар, особливо усердствовать на работе не будут, а из крымчаков и тем более османов копатели еще те.

– Все это так, Гордей, – кивнул Савельев. – И поначалу кажется, что замысел князя Серебряного беспокоить татар и турок бесполезен, однако в нем есть смысл.

– Поделись, воевода, какой.

Дмитрий поведал Бессонову об отношении Девлет-Гирея к этому походу и о том, что с этим связано.

Бессонов особо не вникал в слова воеводы, разумел, наказ исполнять предстоит, посему выслушал молча и коротко бросил:

– Ну, это другое дело.

– Ох и хитер ты, Гордей Никодимович, ведь ничего ты не понял, – рассмеялся Дмитрий.

– Почему же, кой-что понял. Да и толку обсуждать наказ, который, хочешь не хочешь, а будем сполнять.

– Верно.

– Значит, ждем начала прохода по Дону турецкого флота?

– Не только. Турки и крымчаки пойдут также и сухопутным путем до переволоки. Это где-то двести верст. И вот тут наше пристанище окажется у них на пути. Заглянут сюда крымчаки?

– Я бы заглянул, – ответил Гордей.

– Посему выстави усиленные южные дозоры. Рать на выходе мы и из Кельберека завидим. А вот чтобы успеть отойти, нужно заметить сухопутные отряды крымчаков на дальних подходах.

– Может, посадить дозор и на сыпучую возвышенность? – предложил Бессонов.

– Слушай, Гордей, я с начала стоянки в разрушенной крепости слышу о возвышенности – сыпучая, на карте же она обозначена как безымянная. Просто возвышенность. Пошто люди прозвали ее сыпучей?

– Да склоны песчаные. Наверх лезешь, песок сыплется. Вот и сыпучая.

– Понятно. А далее, ближе к Азову, место для постоянного дозора есть?

– Так у тебя же карта, глянь, увидишь.

– На карте обозначены степь, которая разрезана малыми балками, да несколько голых от растительности холмов. Ты проведи разведку в том направлении и взгляни своими глазами, что от возвышенности до Азова.

– Да провести разведку и посадить дозор можно ближе к турецкой крепости. Ночью подвести и посадить у тех же холмов, оттуда Азов будет хорошо виден, особенно его причалы. – Гордей почесал затылок. – Вопрос в другом. Если крымско-татарская орда с работниками-копателями и рабами двинется на север, в нашу сторону, то дозорным скрытно с холмов не уйти. А заметят их крымчаки, охоту откроют. Наши же не поведут их к Кельбереку, станут в степь уводить. И сгинут.

– Понятно, – покачал головой Савельев. – Значит, ставим дозор на возвышенности.

– Да, но постоянным его делать какой смысл, Дмитрий Владимирович? Это провизию туда завозить треба, гонца для сообщений выделять. Лишние хлопоты только.

– Ладно, я сам приму решение по дозору.

На том и расстались.

К вечеру, к заходу солнца, князь Серебряный и помощник атамана проснулись. Посмотрели, как обустроены их десятки, искупались в реке, потрапезничали и вновь легли спать. Серебряный объявил, что его десяток уйдет из Кельберека в три утра, до утренний зари, затемно. Сотник Данилов не спешил, дозволил своему десятку отдыхать до общего подъема в крепости. А он проводился, когда солнце поднималось на востоке настолько, что тень от развалин вытягивалась на длину, в два раза большую высоты подъема светила.