Пепел книжных страниц

Не говорить же из подвала! Действительно, откуда она? Если взять за аксиому шальную мысль, что она на самом деле невесть как переместилась в роман «Братья Карамазовы», то как можно по отношению к нему обозначить тот самый реальный мир, в котором она до этого жила?

И весь ужас в том: реальный ли? Или ее жизнь – это тоже кем-то написанный, кем-то изданный и кем-то прочитанный роман?

Мрак, да и только!

Примерно такой же мрак, в который она попала, открыв темно-синюю деревянную дверь с ручкой в виде разинутой пасти льва.

– Из… из… – Нина не знала, что ответить.

В дверь снова постучали, и доктор Дорн заявил:

– Иду, иду!

Девушка наконец произнесла:

– Из города, в котором вы вряд ли были…

– Ну-с, вы недооцениваете географический радиус моих путешествий, Нина Петровна…

Вздохнув, Нина назвала город, в котором училась в университете – и из которого прибыла в «Братьев Карамазовых», открыв в «Книжном ковчеге» не ту дверь.

Или ту?

– Гм, вот вы меня подкузьмили! О вашем городе слышал, конечно, но бывать, в самом деле, не доводилось. Словно вы, зная, что я там не был, намеренно выбрали это название, дабы я не мог задать вам парочку каверзных топографических вопросов.

Он хохотнул, а потом, посерьезнев, сказал:

– У каждого человека есть тайны, в том числе и у меня. И это надо уважать. Мне в самом деле пора, Нина Петровна, но разрешите вам дать несколько советов. Потому как вы, по всей видимости, не живете в сообразности с нашими модами и, так сказать, народами…

Он в который раз внимательно посмотрел на нее, и Нина подумала, что доктор Дорн что-то знает. Хотя нет, это было полностью исключено.

Или же…

– Поэтому настоятельно рекомендую вам, Нина Петровна, сменить ваш уличный гардероб, иначе это вызовет массу вопросов.

Нина и сама понимала, что в своем летнем сарафане, правда, весьма и весьма скромном, однако для XXI века, а вовсе не для века XIX, она уж слишком выделялась. Вероятно, именно ее одеяние и позволило приставучему Родику Кривошеину предположить, что она… работает в заведении мадам Зинаиды.

Что это за заведение такое, Нина отлично понимала.

Однако как купить подходящую одежду, если денег у нее не было? Сумочку с мобильным и портмоне она оставила висеть на стуле на кухне Георгия Георгиевича.

В XXI веке. И в реальном мире. Хотя мир, куда она невесть как попала, шагнув через темно-синюю дверь с ручкой в виде разинутой пасти льва, был пускай и выдуманный, однако от этого не менее реальный.

Не исключено даже, что более…

Так как же заработать денег – и Нина вдруг снова подумала о заведении мадам Зинаиды и страшно смутилась. И вообще, разве в романе Достоевского упоминалось подобное заведение? Кажется, нет. Как, впрочем, не упоминался и доктор Дорн, и Родик Кривошеин…

Однако откуда они взялись тут?

Ответ был один: как и в любом реальном мире, тут имелась масса мест, людей и явлений, на страницах романа просто не уместившихся – или не упомянутых по той простой причине, что не играли никакой роли.

Голова у Нины шла кругом.

Однако все это отнюдь не решало вопроса о том, как ей достать подходящую одежду.

Доктор Дорн тем временем выкладывал на стол большие цветные бумажки, которые при ближайшем рассмотрении оказались царскими ассигнациями.

– Вообще-то принято, что за консультацию гонорар получает медик, однако в этот раз мы изменим правила, Нина Петровна. Не смотрите на меня такими испуганными глазами – это отнюдь не подарок и, более того, конечно же, не плата за услуги возмутительного рода. А всего лишь кредит…

– Кредит? – переспросила девушка, и доктор кивнул:

– Да, кредит. Вне всяких сомнений, беспроцентный. Лучше, чем в нашем Скотопригоньевском купеческом банке. Вот, держите. Отдадите, когда сможете.

Нина, разом повеселев, произнесла:

– А вы не боитесь, что никогда… никогда более не увидите своих денег?

Усмехнувшись, доктор поднялся.

– Знаете, отчего-то не боюсь. Да и ведь это не мои, а моих многочисленных пациентов. Тем более человеческие познания у меня хорошие, так что не сомневаюсь в том, что вы мне долг вернете. Но, к слову, о пациентах: мне пора. Госпожа Хохлакова вся в нетерпении. Ей и ее дочке передать от вас привет?

Нина скромно заметила:

– Ах, оставьте, я лучше сама на днях к ним зайду…

Доктор, поднимаясь из-за стола, произнес:

– Деньги оставляю здесь. И кстати, если вам требуется жилье, то снимать номер в «Каргополе» настоятельно не рекомендую – полная дрянь. Меблированные комнаты Феофанова тоже не лучше и уж точно не для одинокой молодой дамы. Но, думаю, знаю, как этому помочь…

Нина отчего-то была уверена, что он предложит ей остановиться у него, что она тотчас бы отвергла, но доктор Дорн, натягивая перчатки, вместо этого произнес:

– У моей почтенной экономки, Прасковьи Ивановны, имеется сестра-близнец, зовут которую Пульхерия Ивановна. А та, в свою очередь, вместе со своим супругом, человеком взбалмошным, однако абсолютно безобидным, местным историком, летописцем и, так сказать, библиографом, сдает время от времени комнаты в своем доме на Соборной. Люди они более чем респектабельные. Так что, если хотите, могу замолвить перед ней словечко – кажется, у них как раз освободилась комната…

Нина навострила уши, услышав, что этот местный историк и летописец является, помимо всего прочего, библиографом.

Интересно, он что, как и Георгий Георгиевич, имеет тайную комнату с темно-синей дверью и ручкой в виде разинутой пасти льва?

– Буду крайне вам признательна… – произнесла Нина, вдруг вспомнив, что даже не знает, как зовут медика по имени-отчеству.

Неужели, как и чеховского Дорна в «Чайке», Евгений Сергеевич?

– Прелестно, Нина Петровна. Ну что же, мне пора. Однако вы можете продолжить отдыхать. Все же август в этом году выдался крайне жаркий, так что неудивительно, что вам сделалось дурно. Рекомендую выходить из дома или рано утром, или под вечер, когда жара спадет…

В XXI веке наверняка такую аномальную жару списали бы на изменение климата или, не исключено, небывалую солнечную активность, но в веке XIX этому не уделяли особого внимания.

– Попрошу Прасковью принести вам крепкого куриного бульона и чаю с сушками. Не сомневаюсь, что вы не откажетесь. Таково мое медицинское предписание.

Она точно не откажется – когда она последний раз ела? Два столетия назад. Точнее, вперед?

– Вы точно уверены, что больше не хотите ничего сказать мне? – произнес доктор, замерший на пороге комнаты с большим саквояжем в руке. Дорн внимательно смотрел на Нину.

Та, с честью выдержав игру в «гляделки», ровным тоном произнесла:

– А вы мне?

Хмыкнув, доктор пожелал ей хорошего дня и вышел прочь.

Откинувшись на кожаный валик кушетки, Нина снова закрыла глаза. Невероятно, просто невероятно.

Она быстро снова открыла их, однако удостоверилась, что по-прежнему находилась в квартире доктора Дорна.

Нет, не галлюцинация, не сон и не элемент бреда, а реальность!

Странно, но паники Нина уже больше не испытывала. Что же, Скотопригоньевск так Скотопригоньевск. Ведь с ней произошло то, о чем мечтали миллионы, да нет же, миллиарды людей на протяжении многих столетий: попасть в книгу.

Она и попала. Правда, не в одну из своих любимых, а в произведение пусть и гениального, но ею не особо ценимого Достоевского. В его нескончаемо долгий, нудный, излишне многословный нравоучительный детектив с элементами оголтелой религиозной пропаганды – «Братья Карамазовы».

Ну, или в величайшее философское произведение всех времен и народов, как считали другие.

И что самое любопытное, ни одна из точек зрения не была правильной, точнее, не была окончательной. А у нее имелась уникальная возможность выяснить это в действительности.

Но если она прошла сюда через дверь, то логично предположить, что может и выйти – также через дверь. Только вот где она располагается?

Дверь комнаты распахнулась, и в помещение вкатилась невысокая пухлая особа в сером платье, с фартуком, державшая в руках поднос с яствами.

– А вот и все по повелению доктора для улучшения вашего здоровьица! – пропела она, и Нина ощутила просто зверский аппетит.

А также поняла, что отнюдь не спешит узнать, где же располагается нужная ей дверь.

Экономка, быстро расставляя тарелочки и чашечки на столе, без умолку о чем-то тараторила.

Нина осторожно спросила ее:

– А доктора Дорна как зовут? Если не ошибаюсь, Евгений Сергеевич?

– Ах, не ошибаетесь, барышня, именно так его и зовут, нашего доброго ангела! Евгений Сергеевич такой умница, к нему со всей губернии приезжают, даже из соседних тоже. Вот намедни появилась одна графиня, у которой…

Выбалтывая чужие секреты и медицинские диагнозы, экономка трещала и трещала. Нина, слушая ее вполуха, набросилась на бульон. И, проглотив первую ложку, в восторге закрыла глаза.

Такой наваристый и вкусный – просто дух захватывает! Нет, продукты в XIX веке были, вне всякого сомнения, по вкусу и качеству намного лучше, чем в XXI: без химических удобрений, нитратов и нитритов, генетических манипуляций и промышленного фермерского производства.

Она сама не заметила, как осушила первую тарелку, и словоохотливая Прасковья тотчас подлила ей из пузатой супницы добавки.

– А я вот слышала, что старец Зосима плох… – осторожно забросила удочку девушка – этот герой романа, так сказать, духовный гуру Алеши Карамазова, скончался буквально накануне убийства старика Федора Павловича.

Прасковья всплеснула руками.

– Да, судачат, что он резко сдает. Он – человек святой, к нему со всей губернии приезжают, да и из соседних тоже…

Понимая, что со всей губернии, да и из соседних тоже, приезжают как к старцу Зосиме, так и к доктору Дорну, а кто знает, быть может, и в заведение мадам Зинаиды, Нина улыбнулась.

Прасковья выкладывала ей все местные сплетни, и скоро Нина узнала много чего, отмечая, что некоторые имена ей известны – они упоминались в романе, а бóльшая часть все-таки нет.

Что же, если принять за аксиому то, что каждый роман – это свой космос, к тому же реально существующий, то при описании этого космоса, как и при создании любого литературного произведения, автор просто вынужден прибегнуть к нарративной редукции – то есть упоминать, хотя бы и мельком, только тех героев, те места, события и взаимосвязи, которые имеют отношение, пусть и изначально неочевидное, к канве повествования. Иначе, если описывать всех и вся, например, в этом самом Скотопригоньевске, то только для изложения событий одного дня, а то и часа, потребовались бы десятки, а то и сотни страниц.

Новаторский прием, использованный потом, хотя бы и частично, Джойсом в «Улиссе».

Однако и Прасковья, и доктор Дорн, и теперь, выходит, она сама находились не в выдуманном мире, а в мире вполне реальном, в котором, что совершенно очевидно, и имелись все эти герои, места, события и взаимосвязи, о которых Достоевский в своем романе не упоминал вовсе.

И о которых, не исключено, и не имел понятия – не подозревая, что они существуют в выдуманном им реальном мире, вне зависимости от его авторского волеизъявления.

Или подозревал?

– Вам еще бульончику? – пропела Прасковья, и Нина с большим трудом отказалась.

– Ах, вы такая стройная, как принцесса из сказки! – заявила вдруг экономка, чем смутила Нину.

Не тем, что принцесса, а тем, что из сказки. В какой-то мере да. Странно, однако, что героиня литературного произведения считает, что она, Нина, пришедшая сюда из реальности, тоже является героиней литературного произведения.

Хотя любой космос и любую Вселенную, пусть литературную или вполне осязаемую, кто-то создал, и если на то пошло, то все и вся в любом мире, выдуманном или реальном, – продукты чьего-то творческого процесса.

– Я сестрице своей скажу, чтобы она вам хорошо готовила! – произнесла Прасковья. – У них как раз комната освободилась, потому что жилица, которую пользовал доктор, преставилась, да смилостивится над ней Господь…

Нина вздрогнула – и в голову отчего-то пришла история с прытким доктором, который вместе с глуповатой жадной супругой травили Ивана Ильича из толстовской повести. Вот бы занятно попасть туда, выяснить, как все было на самом деле (хотя Нина теперь не сомневалась, что оно было именно так), и…

И помешать убийству!

Да, но, собственно…

В голове что-то щелкнуло, и важная мысль, которая только что завладела ее вниманием, вдруг улетучилась из-за нудного трепа Прасковьи.

– А отчего умерла несчастная? – произнесла Нина, и экономка быстро ответила:

– Ах, зачахла просто, какая-то неведомая хворь ее изнутри снедала. Даже доктор до чего уж мудрый и всезнающий человек, за границей долго живший, но ничего поделать не смог…

Нине пришла в голову шальная мысль о том, что, быть может, доктор Дорн имеет некоторое отношение к кончине этой несчастной – и отнюдь не такое нейтральное, как все себе представляют.

– Я уже послала сестрице записочку, она вот-вот должна прийти. Она много не берет, но жить к себе пускает только порядочных дам. А то, знаете ли, развелась в нашем городке масса всяких…

Она поджала губы, и Нина понимающе кивнула.

– Вы имеете в виду… Грушеньку? То есть я хотела сказать: Аграфену Александровну Светлову?

Так Грушенька именовалась полным именем в романе. А в подлинном Скотопригоньевске, интересно, тоже?

Прасковья, вспыхнув, стала с грохотом собирать посуду.

– Вот ведь змея подколодная! По виду ведь и не скажешь, что падшая женщина – такая скромница, такая красавица. А в глазах чертенята! Она и к доктору подкатывала, за ним посылала, потому что, видите ли, дурно ей сделалось. Доктор потом со смехом поведал, как она его… соблазнить пыталась!

Кончик длинного носа Прасковьи воинственно затрясся, и Нина не без иронии заметила:

– Не сомневаюсь, что доктор выдержал сие нелегкое испытание с честью.

Из коридора послышалась мелодичная трель, и Прасковья, гремя подносом с посудой, выбежала прочь.

А через несколько минут вернулась с женщиной, как две капли воды похожей на нее, своей сестрицей Пульхерией Ивановной: такой же низенькой, плотной, болтливой. Только не в сером платье, а в синем.

Уж, судя по имени, не из «Старосветских помещиков» ли?

– Ах, как рада с вами познакомиться! Раз доктор вас рекомендует, то никаких сомнений быть не может! Мы немедленно поедем к нам! Где вещи ваши?

Нине пришлось признаться, что вещей у нее не было.

– Путешествую налегке… Однако буду признательна, если порекомендуете мне магазин дамской одежды, где бы я могла приобрести себе кое-что для гардероба…

Она посмотрела на оставленные доктором Дорном деньги.

Спустя час с небольшим они покинули галантерейную лавку на Большой улице и, сопровождаемые мальчиком-посыльным, тащившим целый ворох свертков, уселись в пролетку и направились к дому Пульхерии Ивановны.

Нина, облаченная в соответствовавшее эпохе платье, наотрез отказалась менять свои удобные туфли и все время незаметно сводила и разводила плечи, стараясь привыкнуть к новому, такому неудобному, облачению. Хорошо, что хоть от корсета еле отвертелась – все-таки дамы в Скотопригоньевске такого, в отличие от столичных модниц, не носили!

Волосы, как того и требовали приличия, Нина перед большим зеркалом в лавке дамского платья зачесала назад и прикрыла весьма уродливой шляпкой, сочтя, что она все-таки лучше, чем платок.

И поняла, что выглядит просто ужасно.

Пульхерия, завидев ее, всплеснула руками.

– Ах, да вы такая красавица, Нина Петровна! Вам необходимо остерегаться местных ловеласов. Слышала я, что старый Карамазов – дядюшка ваш… Вы уж простите великодушно, но ноги этого проходимца в моем доме не будет! И старший сын его тоже не лучше!

Пролетка остановилась перед внушительным каменным строением, оказавшимся домом Пульхерии. Та вместе с мальчиком-посыльным затащила покупки Нины по крутой лестнице на последний этаж, в каморку под самой крышей.

Комната была небольшая, убого обставленная и, насколько Нина теперь была в курсе, сдаваемая Пульхерией по совершенно заоблачной цене, которую та, конечно же, с учетом рекомендации доктора Дорна и своей сестрицы понизила.

Вероятно, при этом накинув пару целковых…

Тоном профессионального маклера XIX века Пульхерия вещала:

– Отличная квартира для одинокой порядочной дамы. Великолепный вид прямо на Никольскую церковь…

Нина подумала, что от трезвона колоколов никуда не деться.

– Прочный дубовый шкаф, доставшийся от моей тетушки, пусть земля ей будет пухом…

Нину так и подмывало обратиться к шкафу: «Дорогой, многоуважаемый шкаф!», однако она сочла, что Пульхерия явно не поймет литературной аллюзии.

Опять Чехов (хоть и другая пьеса) – она что, думает о докторе Дорне?

– Кровать, прелестный офорт с видами нашего Скотопригоньевска, выполненный, кстати, моим достопочтенным супругом, Федором Михайловичем…

Нина вздрогнула – супруга Пульхерии звали точно так же, как и автора романа, в котором они все находились?

– Федор Михайлович – ваш супруг? – произнесла она осторожно, и Пульхерия затараторила:

– Такой ученый человек, такой занятой и такой всезнающий! Доктор Дорн от него в восторге, они любят вести научные беседы, как это и подобает мужчинам…

То, что сие подобает помимо этого и женщинам, Нина уточнять не стала.

– Конечно же, я представлю вам его, однако у него особый распорядок дня: сейчас он замкнулся в своем кабинете и работает над хроникой нашего Скотопригоньевска… С утра он отвечает на письма, а вечером и ночью работает над шестнадцатым томом своей монографии…

Нина едва сдержалась, чтобы не прыснуть, однако поняла, что ироническое отношение к этому самому Федору Михайловичу вряд ли пришлось бы по душе его чрезвычайно активной супруге.

А терять квартирку, пусть и такую убогую, пусть и по такой невероятной цене, Нине не хотелось.

– Позвольте узнать, надолго ли вы в наших краях, Нина Петровна? – спросила Пульхерия, и Нина задумалась. Вопрос, конечно, интересный!

– Думаю, я задержусь у вас некоторое время, однако не так долго, как хотелось бы…

Пульхерия поджала губы:

– Я беру квартирную плату за два месяца вперед, вы уж не обессудьте. Это только у Феофанова платят за один, но там и обитают все эти сомнительные личности. Не говоря уж о «Каргополе» – был ведь когда-то приличный постоялый двор, но с тех пор, как старый владелец умер, а наследнички продали, превратился в сущую клоаку!

Нина, вытащив пачку ассигнаций, стала медленно отсчитывать.

– Вы ведь не возражаете, если я заплачу сразу за три?

Пульхерия, лицо которой расплылось в улыбке, разумеется, не возражала и, пригласив Нину на ужин ровно к семи («мой Федор Михайлович всегда ужинает ровно в семь, ни минутой раньше и ни минутой позже!»), наконец-то оставила ее одну.

Повернув за говорливой деятельной хозяйкой ключ в замке, Нина вдруг почувствовала, что ужасно устала, хотя, собственно, ничего особенного не сделала.

Ну, разве что переместилась на два века назад – и к тому же из реального мира в мир романный.

Хотя тогда вопрос в том, не является ли каждый роман реальностью, а каждая реальность чьим-то романом?

Брякнувшись на кровать, Нина закрыла глаза, посчитав, что ей надо немного полежать, – и заснула.

Когда она проснулась, солнце уже снижалось. Посмотрев на часы и зевнув, Нина потянулась, подошла к окну и распахнула его.

Под ней, на улице, сновали люди, громыхали телеги, проносились пролетки. Над золотыми куполами церкви кружило воронье. В воздухе, подобно мареву, трепетали мошки.

Благодать, да и только.

И все же следовало подумать о возвращении. Потому что если она как-то попала сюда, то наверняка имелся способ вернуться обратно.

Умывшись из медного кувшина над щербатым тазом, носившим гордое название умывальника, Нина причесалась (расческу она обнаружила в ящике комода и задавалась вопросом, не принадлежала ли она покойной жилице – а если даже так, то что с того?), водрузила себе на голову шляпку и, прихватив массивный зонтик (который купила, вспомнив о даме с рыжим мальчиком в матросском костюмчике), вышла на лестницу.

Оказавшись на улице, Нина не знала, как себя вести. Точнее, как должна вести себя дама в Скотопригоньевске того времени.

И, так сказать, того романа.

Но делать ей ничего не пришлось, потому что перед ней остановилась пустая пролетка и лихой усатый молодчик в шапке набекрень басом произнес:

– Мадам, куда прикажете доставить?

Усевшись в такси позапрошлого века, Нина произнесла:

– Мне требуется…

В самом деле, куда ей требовалось? Если она скажет – в XXI век, то вряд ли молодчик сможет ее туда отвезти. Для путешествий во времени, как общеизвестно, понадобится спортивный автомобиль серебристого цвета с дверцами «крыло чайки», с установленным в нем энергетическим флюксуатором, работающим на купленном у террористов уране, который надо разогнать по прямой до скорости сто двадцать километров в час…

Ну, и док Эммет Браун с торчащими во все стороны, как и полагается сумасшедшему профессору, волосами.

«Крыло чайки» – это что, намек на чеховскую «Чайку» и доктора Дорна? И о чем она только думает…

Однако «Назад в будущее» молодчик вряд ли видел и с учетом продолжительности жизни в XIX веке вряд ли мог увидеть, а его пролетка не могла разогнаться до нужной скорости 88 миль, да и центральный элемент перемещения – меланхоличная пегая кобыла – работала не на контрафактном уране, а на овсе с сеном.

– Мне требуется книжная лавка. Знаете, где она, милейший?

Трогаясь с места, молодчик пробасил:

– Мадам, обижаете! Да я тут с закрытыми глазами вас по нашему Скотопригоньевску провезти могу! Только вас куда – к господину Сазонову на Малой? Или к господину фон Гротту, что супротив больницы?

– Мне в «Книжный ковчег»! – сказала Нина, и молодчик, кивнув, произнес:

– Ага, в этот новый, который прошлого года открылся… Как же, знаем, мадам! Ну, поехали!

Путешествие длилось недолго, однако доставило Нине огромное удовольствие. Было в этом что-то притягательное – восседать в пролетке, взирая на шедших вдоль домов людей, – отвечать на чинные кивки проезжавших мимо в других пролетках дам и господ, явно принимавших ее за свою.

Что же, астроном из «Маленького принца» был прав: стоит только переодеться в нужный наряд, и отношение к тебе тотчас изменится.

Возникла знакомая ей вывеска, Нина вдруг ощутила легкую тревогу.

– Прикажете подождать вас, мадам? – произнес молодчик, а Нина, не зная, вернется ли она вообще обратно, произнесла, протягивая ему серебряный рубль (хотя это было наверняка слишком много):

– Нет-нет, не надо. Знаете ли, я люблю долго выбирать книги…

Попробовав на зуб рубль, молодчик здраво заметил:

– А может, это они нас выбирают? Я вот, мадам, ни читать, ни писать не умею, однако мне от этого хуже не живется. Потому что моя бабка, царство ей небесное, говорила, что кто много знает, тот и несчастнее.

– В проницательности вашей бабушке не откажешь, – ответила Нина и позволила молодчику помочь себе спуститься с пролетки.

Она поднялась по ступенькам «Книжного ковчега», набрала в легкие воздуха и толкнула дверь.

И попала в точно такую же атмосферу, которая царила в другом «Книжном ковчеге» – в XXI веке, в особняке Георгия Георгиевича.

Книги, книги, везде книги. Правда, за прилавком не почтенный пузатый слепой библиограф с седой бородой, а все тот же известный ей невысокий молодчик с тоненькими усиками.

Он как раз вел беседу с солидным господином в котелке и оповестил Нину, что будет тотчас к ее услугам.

Девушка же, бродя меж стеллажей, рассматривала книги. Ага, вот и Пушкин. А вот и Диккенс. Причем на языке оригинала. Александр Дюма и греческие философы. Имелся, что поразительно, даже «Капитал» Маркса на немецком, а также два или три стеллажа с фривольными французскими бестселлерами, по которым сходили с ума обыватели во второй половине XIX века.

Проводив господина в котелке, приказчик, подойдя к Нине, увлеченной просмотром одной из книг, напугал вопросом: