Абрикосовое варенье

Часть 5. Любовь

– Мы не должны этого делать.

Юлька не слушала – он оказался в пределах её влияния, и смысла проговаривать пустые слова больше не существовало. Уместившись на высокой табуретке крепче, Юлька вскинула ноги и обхватила его талию, перехватила ступни в "замок". Пути к отступлению были отрезаны.

"Интересно, как это произойдёт?" – мелькнула не мысль из слов, но эмоциональное предвкушение.

Юлька напрягла мышцы ног, Эрнест подался вперёд, навалился – мужская "луковица" легко скользнула в пылающее девичье лоно.

Прошел час… или два. Любовникам сложно оценивать временные интервалы. В разлуке время тянется бесконечно, в любви – стремительно летит.

Эрнест предположил:

– Тебя будут искать.

Юлия гибко потянулась, скинула дрёму, посмотрела на часы:

– Такое развитие событий весьма вероятно. Мать начинает нервничать, я это чувствую. У тебя есть крышки?

– Крышки? – он коснулся пальцами лба.

В шевелюре его и в бороде мелькали седые волосы, вокруг глаз теснились морщины. Кожа… кожа не казалась ещё дряблой, но "это ненадолго, – подумала Юлька и вздохнула. – Старый. Ничего не попишешь".

– Ах да, крышки, – вспомнил Эрнест. – Нет, крышек нет. Но я могу подвезти тебя. Если мы поедем на велосипеде вдвоём, ты не устанешь. Вдвоём доберёмся быстрее. Я стану крутить педали.

Ехать вдвоём на одном велосипеде занятие малоприятное. Однако Юлька согласилась. Сбегала в квартиру, взяла крышки и лимонную кислоту: "Скажу, что возвращалась за лимонкой. Потому задержалась", – придумала себе извинение.

В сосновом лесу (на задворках дачи) Юлька соскочила с багажника, ловко перекинула руку через шею Эрнеста. Через мгновение, они вновь сплелись. Прямо на земле, как Адам и Ева.

В этот раз получилось дольше и глубже.

– Я приду к тебе завтра утром, – обещала она.

Отряхнула с платья иголки, подняла велосипед.

– Ступай домой, мой добрый Гамлет!

…Эрнест изготовил завтрак. Кулинарничать мужчина не умел: помидоры частично подгорели, вторая же их сторона – далёкая от сковороды – оставалась сырой. Вбитые яйца не спасли ситуацию.

Но это не испортило настроения. Юльку сегодня всё забавляло: и острые до горчинки помидоры, и полуподвал (свет из-под потолка), и пожилой любовник, и предстоящее соитие… и даже "подносик" на который она клала бутерброды, изнутри казался иным. Нелепым козырьком бейсболки.

– Скажи, а почему ты убежал? – спросила она. Подумала: "Нужно приготовить ему чего-нибудь вкусненького".

Эрнест отложил вилку, задумался. Не унижал её ложными восклицаниями: "Откуда убежал?" "Кто тебе сказал?" "Это неправда", "Так сложились обстоятельства".

Сознался:

– Приятно, что ты спросила. Большинство людей выносят суждения, даже не выслушав подсудимого.

– Подсудимого?

– Меня. Вот и Таська осудила… даже не попытавшись понять.

Юлия не сразу уразумела, что Таська – это её мать.

– Впрочем… чужое понимание меня мало волнует. Когда мы закончили строить школу, – без паузы и перехода проговорил Эрнест, – рабочие устроили праздник, микроскопический сабантуй. Я работал тогда в Каракуле… есть такой узбекский городок… затерянный между прошлым и будущим. До Бухары там рукой подать, посему история, исторические события, даже самые древние, приобретают тёплые тона и живую окраску. Чингисхан, Тимур, Александр Македонский (его там зовут Искандером), всё кажется близким и зримым – только ладонь протяни.

– Красиво, – отметила Юлька. – Каракуль – красивое название.

– Кто-то из рабочих принёс табак, – продолжил Эрнест, – позже выяснилось, что он был начинён маком…

– Маком?

– Маком или маковой соломкой, – нетерпеливо отмахнулся Эрнест. – Я не разбираюсь. Это был первый мой и последний наркотик. Я лежал на земле, под звёздным небом. Прикасался к звёздам рукой, разговаривал с ними.

"А это мило, – подумала Юлька. – Муж – наркоман".

– Потом я вспомнил, как к Земле приблизился космический корабль, судно…

Юлька хотел что-то спросить, но Эрнест предупредительно вскинул руку, давая понять, что сейчас не время для ремарок.

– Корабль терпел бедствие, притом стремительное. Отсчёт шел на секунды, на доли секунды. Тогда каста высших…

– Высших? – не утерпела Юлия.

– Высших, – повторил Эрнест. – Космическим кораблём управляли высшие. Низшие существа осуществляли обслуживание… вспомогательные работы, физический труд. Пока понятно?

Девушка кивнула, Эрнест продолжил:

– Высшие пожертвовали собой. Они спустили на Землю вспомогательный персонал, всех низших, а сами погибли вместе с кораблём.

Он развёл руками и хлопнул раскрытыми жесткими ладонями. Звук получился сухой и хрусткий, будто сломали ветку или лопнул тугой маленький шарик.

– Низшие стали людьми, – заключил Эрнест.

– Всеми нами? – переспросила Юлька.

– Нашими пращурами, – поправил мужчина. – Основали земную колонию.

"А обезьяны? – хотелось спросить. – Как быть с ними? С Дарвином?"

– Поэтому, – продолжал Эрнест, – я понял это под звёздами, мы всё время к чему-то стремимся. Стремимся скорее вырасти, получить образование, работать, зарабатывать деньги, что-то покупать, побеждать, участвовать…

– Добиться чего-то важного в жизни, – с нарождающейся едкостью прибавила Юлька.

– И это тоже, – согласился Эрнест. – Где ты видела бобра, волка или благородного оленя, который хотел бы чего-то добиться в жизни?

– Нигде, – честно ответила девушка.

Ей хотелось отметить, что и благородного оленя она видела только на фотографиях, но это могло спугнуть настроение рассказчика. Юлия промолчала.

– Раб – давай будем называть вещи своими именами – всю жизнь суетится. – Прядь волос упала на глаза, Эрнест поправил её, беспокойным жестом. – Неподвижный, статичный, умиротворённый раб – такое недопустимо. Всякую секунду раб должен думать, чего он ещё не сделал… или сделал плохо, или должен сделать до вечера, до отбоя, до поверки, до приказа, до смерти. И как это сделать лучше. Выше. Быстрее.

– А олень? – спросила Юлька.

– Олень просто живёт, – ответил Эрнест. – Заметь, у нас – у большинства людей – само понятие жизни отсутствует. Оно существует только применительно к какому-то обслуживающему процессу: я учился в университете (чтобы стать квалифицированным работником), зарабатывал на машину (чтобы быстрее обслуживать), воспитывал ребёнка (созидал поколение "next"), строил электростанцию/автостраду/ферму для высших (которых давно уже нет поблизости). Или ждал милостыни, благословления, очереди на квартиру. Притом только так и никак иначе – психология раба. Когда я это ухватил, то уволился в ту же секунду. Бежать, как можно дальше стало моей движущей целью.

– Я понимаю, ты бежал, бежал и… остановился… – она помедлила, опасаясь обидеть мужчину. – Когда сделался дворником?

– Низко пал, хочешь сказать? – глаза Эрнеста искрились. – С какой стороны посмотреть. Мой образ жизни схож с бытом долларового миллионера. Работаю на свежем воздухе, тружусь в своё удовольствие, расходую физическую энергию только половину дня. Ем овощи, много зелени… прованские травы. Употребляю достаточное количество белка. Вторую половину дня читаю… смотрю передачи, слушаю музыку. Что ты скажешь о Чили Гонзалесе? Нравится тебе его музыка?

За окном подул ветер, тополь засуетился листвою, из фрамуги потянуло неприятным запахом – где-то жгли траву. Юлька накинула на плечи полотенце, отметила, что выстирано оно изумительно – ни пятнышка, ни точечки. Очень мягкое.

– Знаешь, – проговорила она, – я лучше пойду.

Он спросил:

– Когда мы увидимся?

– Не знаю. Думаю… завтра.

Часть 6. Финал

– Мы не умеем жить, – замечал Эрнест.

После секса…

…Юлька больше не называла половые акты любовью. Из них не исчезла страсть, не растворилась новизна. Они не стали короче или менее одухотворены. Единственное что из них улетучилось – перспектива.

Ум женщины ориентирован на перспективу. Вы может быть самым плюгавым, ничтожным, микроскопическим "самцом" (без намёка на образование и причастность к большим деньгам), но ежели женщина углядит в вас перспективу (одной ей очевидную), её ум и воображение достроят недостающие компоненты.

У Эрнеста Мельцера было всё: ум, образование, фантазия, энергия.

Не было перспективы.

– Мы не умеем жить, – говорил он. – Думаешь, почему большинство людей ходят на работу?

– Почему?

– Ненавидят начальника, ненавидят свою работу, но ходят.

– Почему?

– Чтобы освободиться от проблемы выбора. Пришел, сел. Включил компьютер. С ненавистью посмотрел на электронную таблицу… или на просителя. Без удовольствия отбыл рабочий день… и никаких забот. Если напортачил – придёт начальник отдела, устроит взбучку. Он, конечно, хам и зануда, но он решает. Начальник.

– А за начальника отдела решает начальник подразделения…

Эрнест кивнул.

– Бог с ней, с работой. Быть может, иерархическая модель здесь уместна, но посмотри на отдых. Люди не способны развлечь себя. Чтобы скрасить праздник они нанимают… этого… как его?.. – Эрнест щёлкнул пальцами. – Выскочило из головы… Который ведёт корпоративы и праздники… вроде клоуна…

– Тамада? – предложила девушка.

– Сама ты, тамада, – он чмокнул Юльку в макушку. – Конферансье, ведущий, шоумен. Сидеть, выпивать, смеяться, когда смеются другие. Пропрыгать в мешках, или укусить яблоко без помощи рук – вот "потолок".

– Ты слишком узко смотришь, – сказала Юлия. – Нет такого ощущения?

– Изволь, возьмём шире. Мы подталкиваем себя делать что-то важное, значимое, но не имеем мудрости отличить важное от второстепенного. Разве нет?

Юлька учила Эрнеста готовить; в хлопковой мужской блузе (после "любви") она становилась у плиты. Он замирал позади, накладывал свои большие руки на её пальчики, следил за движениями. Она любовалась его кучерявыми фалангами, изумлялась Природе:

"Всё-таки она лентяйка. Большая лентяйка. Его пальцы скроены по одному лекалу. И даже главный палец точно такой же по форме, как и все остальные…"

– Заметь, – в паузах проговаривал Мельцер, – когда мы получаем заслуженное вознаграждение, то не понимаем, что с ним делать. У человека есть жена, квартира, машина, дача… чёрт знает, что у него есть. А он, мятежный, елозит и бесится, как мальчишка. Ищет любовницу на стороне, таится, спрягается у приятеля на даче, словно партизан. Утверждает, что он личность, а сам не понимает, что делать с собой. Рушит жизнь по глупости или спивается.

Иногда определение "рушит" Мельцер заменял термином "говняет". Это было единственным неприличным словом, услышанным Юлией из уст Эрнеста Мельцера.

Стоял сентябрьский тёплый вечер. Закат не торопился умирать, ласкал и красил горизонт.

Рядом с многоквартирным домом Эрнест устроил беседку, собрал её из досок и гибких прутьев. Расположил павильон весьма затейливым образом: его не было заметно из дома, но из-под навеса открывался чудный вид. Пред зрителем развёртывалась аллея, и закат, и облака. Пламенеющий зеленцой горизонт.

– Я ухожу от тебя, – сказала Юлька.

Выговорила фразу ровным, отрепетированным тоном.

– Почему? – не менее ровно спросил Эрнест (любой культурный человек обязан уточнить причины, хотя бы из приличий).

Разлил по чашкам чай.

– Мне нужен самец, – ответила Юлия. Эрнест понимающе кивнул. – Мужчина, убивающий мамонта.

– Ещё сахару?

– Достаточно… Мужчина, приносящий мамонта в пещеру.

– Мясо, зелень и вино?

– Именно.

– Понимаю.

Солнце опустилось ещё ниже, слепило глаза. Было больно и невыносимо приятно смотреть на него.

Ей хотелось говорить ещё, оправдывать своё решение. Ему было достаточно.