Гиперион. Падение Гипериона

– Здесь, похоже, прошлись «адской плетью». – Мартин Силен ввернул древнее название лазерного оружия большой мощности. Сейчас, стоя рядом с Консулом у края ямы, поэт, казалось, внезапно протрезвел. – Когда-то здесь было только Святилище и часть Старого города. Но после катастрофы у Гробниц Времени Билли решил перенести Джектаун сюда, поближе к Святилищу. И вот его нет. Боже мой…

– Ерунда.

Все посмотрели на Кассада.

– Ерунда. – Внимательно рассматривавший камни полковник поднялся на ноги. – Адская плеть тут ни при чем. Били плазменными кумулятивными снарядами. И не один раз.

– Вы и теперь хотите отправиться в это бессмысленное паломничество? – спросил Тео. – Давайте вернемся в консульство. – Он обращался к Консулу, но его приглашение было адресовано всем паломникам.

Консул отвернулся от ямы и впервые заговорил со своим бывшим помощником как с генерал-губернатором осажденной планеты Гегемонии:

– Мы не можем, Ваше Превосходительство. По крайней мере я. Другие пусть решают сами.

Все отрицательно покачали головами. Силен и Кассад начали выгружать багаж. Дождь превратился в легкую изморось, падающую откуда-то сверху из темноты. В эту секунду Консул заметил, что над крышами соседних домов висят два армейских боевых скиммера. Темнота и «кожа хамелеона» – полимерное покрытие, способное менять цвет, – делали машины почти невидимыми, и лишь слабый блеск водяных капель выдавал их присутствие. «Конечно, – подумал Консул, – генерал-губернатору не полагается путешествовать без эскорта».

– А жрецам удалось бежать? Кто-нибудь остался в живых после того, как разрушили Святилище? – спросила Ламия Брон.

– Да, – ответил Тео. Властитель пяти миллионов обреченных душ снял очки и протер их о рубашку. – Все жрецы и служки бежали через подземные ходы. Толпа осаждала Святилище несколько месяцев. Ее предводительница, женщина по имени Каммон (родом откуда-то с востока, с той стороны Травяного моря), много раз предупреждала осажденных, что против них будет применено оружие. Только после этого по Святилищу открыли огонь из DL-20.

– Куда же смотрела полиция? – спросил Консул. – ССО? Армия, наконец?

Тео Лэйн улыбнулся, и на мгновение Консулу показалось, что перед ним тот юноша, которого он когда-то знал, а не человек на несколько десятков лет старше.

– Пока вы летели, прошло три года, – сказал он. – Вселенная изменилась. Адептов культа Шрайка травят по всей Сети. Можете себе представить, как к ним относятся здесь. А у полиции Китса и без того полно забот. Ей надо поддерживать военное положение, которое я ввел четырнадцать месяцев назад. Когда толпа поджигала Святилище, полицейские и ополченцы стояли в сторонке и наблюдали. Я тоже. В ту ночь здесь собралось до полумиллиона человек.

Сол Вайнтрауб подошел ближе.

– Они знают о нас? Об этом последнем паломничестве?

– Едва ли, – ответил Тео. – Иначе вас уже не было бы в живых. Вы, наверное, думаете, что они будут рады любому, кто попытается умиротворить Шрайка, но толпа видит только одно: вас выбрала Церковь Шрайка. Мне пришлось даже отменить решение собственного Консультативного Совета, который требовал уничтожить ваш корабль, прежде чем он войдет в атмосферу.

– Но почему? – спросил Консул. – Я хотел сказать: почему вы отменили их решение?

Тео вздохнул и поправил очки:

– Гегемония все еще нужна Гипериону, а госпожа Гладстон, даже если Сенат ее не во всем поддерживает, все еще сохраняет вотум доверия Альтинга. Кроме того, вы нужны мне.

Консул посмотрел на развалины Святилища Шрайка.

– Ваше паломничество закончилось, еще не начавшись, – сказал генерал-губернатор Тео Лейн. – Так вы согласны вернуться в консульство… по крайней мере в роли советника?

– Весьма сожалею, – ответил Консул, – но это невозможно.

Ни говоря ни слова, Тео повернулся, нырнул в скиммер и улетел.

Размытые пятна машин эскорта последовали за ним.

Дождь усилился. В наступающей темноте паломники придвинулись друг к другу. Вайнтрауб соорудил над Рахилью некое подобие капюшона, но стук дождевых капель по пластику, по-видимому, напугал девочку, и она снова раскричалась.

– Что будем делать? – Консул вглядывался в темные провалы узких улиц. Мокро поблескивали сваленные в кучу чемоданы. В воздухе стоял запах гари.

Мартин Силен усмехнулся:

– Я знаю тут неподалеку один бар.

Оказалось, Консул тоже знал его; за одиннадцать лет службы на Гиперионе ему не раз доводилось бывать в «Цицероне».

Большинство названий в Китсе, да и вообще на Гиперионе, восходили к литературным источникам эпохи до Хиджры. «Цицерон» составлял исключение. По слухам, бар был назван в честь одного из районов Мегаполиса Старой Земли: то ли Чикаго, то ли Калькутты. Но только Стен Левицкий, владелец и правнук основателя бара, точно знал, откуда взялось название, правда, секрет этот он держал при себе. Полтора века назад бар представлял собой просто-напросто забегаловку на верхнем этаже одного из тех покосившихся от старости домов, что стояли и до сих пор стоят вдоль реки Хулай. Теперь он занимал по девять этажей в каждом из четырех покосившихся от старости домов, стоявших вдоль реки. На протяжении десятилетий интерьер «Цицерона» менялся, но неизменными оставались низкие потолки, густой табачный дым и негромкий разговор за соседними столиками… Все это создавало ощущение уединенности среди всеобщей суеты.

Этой ночью, однако, уединиться было невозможно. Подойдя к бару со стороны Болотного переулка, Консул и его спутники втащили багаж… и остановились в растерянности.

– Черт побери, – пробормотал Мартин Силен.

«Цицерон» выглядел так, словно его захватили орды варваров.

Все столы и кресла были заняты посетителями – в основном мужчинами. На полу в беспорядке валялись какие-то мешки, оружие, свернутые спальники, армейское снаряжение явно устаревшего образца, ящики с провиантом и прочий хлам. Впечателение было такое, что здесь обосновалась целая армия беженцев… точнее, бежавшая армия. Атмосфера «Цицерона», дышавшая некогда ароматами бифштексов, вина, стима, эля и табака, пропиталась едкой вонью – запахом немытых тел, мочи и безнадежности.

В этот момент, словно материализовавшись из темноты, на пороге возникла огромная фигура Стена Левицкого. Его ручищи сохранили былую силу, но лохматая черная шевелюра надо лбом отступила на несколько сантиметров назад, а вокруг темных глаз появились частые морщинки. Сейчас глаза хозяина бара были широко открыты: он изумленно смотрел на Консула.

– Привидение, – произнес он наконец.

– Нет.

– Так ты же умер!

– Нет.

– Вот черт! – закричал Стен Левицкий и, схватив Консула за бицепсы, легко, словно пятилетнего ребенка, поднял его в воздух. – Черт возьми! Жив! А что ты тут делаешь?

– Проверяю лицензии на торговлю спиртным, – улыбнулся Консул, – и до тебя добрался. Да отпусти же ты меня наконец!

Левицкий осторожно опустил Консула, похлопал его по плечу и расплылся в улыбке. Потом посмотрел на Мартина Силена, и улыбка сразу же сползла с его губ.

– Странное дело, – сказал он, нахмурившись. – В первый раз тебя вижу, а лицо твое мне будто знакомо.

– Я знал твоего прадеда, – сказал Силен. – В связи с чем позволю себе задать один вопрос: не осталось ли у тебя того самого эля, что варили еще до Хиджры? Горячего английского эля, отдающего лосиной мочой? Ни разу в жизни мне не удалось напиться его вдосталь!

– Ничего не осталось, – сказал Левицкий и вдруг взмахнул рукой: – Черт возьми, припоминаю. Сундучок прадедушки Джири… Старая голограмма… сатир на улицах древнего Джектауна… Быть не может! – Он уставился на Силена, потом перевел взгляд на Консула и поочередно дотронулся до них. – Два призрака.

– Нет. Просто шестеро усталых путников, – сказал Консул. Ребенок снова запищал. – Точнее, семеро. У тебя найдется где переночевать?

Левицкий повернулся на месте и развел руками:

– Везде то же самое. Свободных мест нет. Еды нет. Вина нет. – Он скосил глаза на Мартина Силена: – Эля нет. Мой бар превратился в гостиницу – правда, без кроватей. Эти ублюдки из ССО разместились здесь, как дома, ни черта не платят, пьют какую-то вонючую бурду собственного изготовления и ждут конца света. Я лично подозреваю, что это случится довольно скоро.

Место, где стояли сейчас паломники, в старые времена именовалось мезонином. Их багаж почти затерялся среди разбросанного по полу барахла. Повсюду, расталкивая плечами толпу, сновали какие-то личности сомнительного вида. Время от времени они оценивающе поглядывали на прибывших – в особенности на Ламию, но та стояла с невозмутимым видом и холодно парировала нахальные взгляды.

Стен Левицкий пристально посмотрел на Консула:

– Есть еще столик на балконе. Пятеро «командос» из Отряда Смертников паркуются там уже неделю. Сидят, понимаешь, разъясняют всем вокруг – и друг другу, – как они изничтожат легионы Бродяг голыми руками. Вам нужен столик, вот я и вышвырну этих молокососов.

– Что ж, попытайтесь, – сказал Консул.

Левицкий уже повернулся, собираясь уйти, как вдруг Ламия положила руку ему на плечо:

– Давайте я вам помогу.

Левицкий, усмехнувшись, пожал плечами:

– Ну, особой нужды в этом нет, но ваше общество доставит мне удовольствие. Пойдемте.

Они растворились в толпе.

На балконе четвертого этажа поместилось как раз шесть стульев да еще обшарпанный стол. Хотя на всех этажах, на лестницах и в проходах была дикая давка, никто не осмелился претендовать на освободившееся место, после того как Левицкий и Ламия побросали протестовавших «командос» через перила в реку, протекавшую под балконом. Потом Левицкий каким-то чудом добыл для них корзинку с хлебом и холодной говядиной, а также огромный кувшин пива.

Паломники ели молча. Голод после фуги был обычным явлением, но сейчас к нему примешивались усталость и подавленное настроение. Темноту на балконе рассеивали лишь тусклый свет из бара да фонари проплывавших по реке барж. Большинство домов, стоявших на берегу, уже погрузилось во тьму, но в других районах города еще горели огни, отражавшиеся в низко нависших облаках. Метрах в пятистах вверх по течению виднелись развалины Святилища Шрайка.

– И что же дальше? – спросил отец Хойт, пришедший в себя после двойной дозы ультраморфина. Сейчас он балансировал на грани между болью и покоем.

Ответа не последовало, а Консул прикрыл глаза. Ему не хотелось брать на себя роль руководителя. Сидя на балконе бара «Цицерон», так легко было впасть в ритм прежней жизни: всю ночь он будет пить, а ближе к утру, когда рассеются облака, – любоваться на предрассветный дождь метеоров. Потом, покачиваясь, он добредет до своей пустой квартиры у рынка. Часа через четыре, приняв душ и побрившись, он потащится в консульство. От безумной ночи останутся только красные прожилки в глазах и дикая головная боль. Он доверится Тео – такому спокойному, такому толковому трудяге Тео – и как-нибудь проживет это утро. А потом, доверившись судьбе, как-нибудь проживет день. Потом он вернется в «Цицерон» и, доверившись вину, как-нибудь проживет ночь. И так, доверившись сознанию своей незначительности, он проживет жизнь.

– Все ли готовы отправиться в паломничество?

Консул быстро открыл глаза. В дверном проеме стояла фигура в плаще с капюшоном; на мгновение Консулу показалось, что это Хет Мастин, однако вошедший был значительно ниже ростом и в его голосе отсутствовали характерные для тамплиеров металлические нотки.

– Если вы готовы, пора выходить, – произнесла тень.

– Кто вы? – спросила Ламия Брон.

Неизвестный, однако, на вопрос не ответил, а лишь повторил:

– Нужно выходить. Немедленно.

Стараясь не удариться головой о потолок, Федман Кассад поднялся, схватил закутанную в плащ фигуру за плечо и быстрым движением левой руки сбросил с ее головы капюшон.

Перед паломниками предстало существо с голубой кожей и такими же голубыми, почти незаметными на фоне лица глазами.

– Андроид! – воскликнул Ленар Хойт.

Консул удивился меньше остальных. Уже более ста лет в Гегемонии было запрещено иметь андроидов, и биотехническая промышленность перестала их выпускать, но на отдаленных, неосвоенных планетах, таких, как Гиперион, их продолжали держать для тяжелых работ. Церковь Шрайка использовала андроидов постоянно, ибо ее учение объявило их свободными от первородного греха. А коль скоро андроид духовно превосходит человека, он не подлежит жестокой и неотвратимой каре Шрайка.

– Поторопитесь, – прошептал андроид, натягивая на голову капюшон.

– Ты из Святилища? – спросила Ламия.

– Тише! – быстро ответил андроид. Он выглянул в холл, потом вернулся и кивнул головой. – Прошу вас следовать за мной. И побыстрее.

Все поднялись и затоптались на месте. Кассад небрежно расстегнул свою кожаную куртку. Консул заметил, что за поясом у полковника поблескивает нейродеструктор, или, как его еще называли, «жезл смерти». В обычной ситуации он почувствовал бы себя неуютно уже при одной мысли об этом предмете: достаточно малейшей ошибки – и у всех, кто окажется поблизости, синапсы превратятся в кашу. Но сейчас он испытал странное облегчение при виде смертоносного оружия.

– А как же багаж… – начал было Вайнтрауб.

– О нем позаботятся, – прошетал человек в капюшоне. – Нам нужно спешить.

Паломники, усталые, как вздох, спустились вслед за андроидом по лестнице и исчезли в ночи.

Консул спал долго. Через полчаса после того, как рассвело, солнечные лучи, проникшие в каюту сквозь щель между шторами, подползли к его подушке, и он, не просыпаясь, перевернулся на другой бок. Еще через час раздался громкий шум – меняли уставших мант, которые всю ночь тянули баржу, – но Консул и на сей раз не проснулся. Гвалт и топот за стенами его каюты становились все громче и назойливей, однако Консул проспал еще целый час, и только возле Карлы его разбудил протяжный гудок. Судно подходило к шлюзам.

Обычное после фуги похмелье еще не прошло, и Консул двигался медленно, словно одурманенный. Накачав ручным насосом воды, он кое-как умылся над тазиком, надел свободные хлопчатобумажные штаны, старую холщовую рубашку, туфли на пластиковой подошве и вышел на палубу.

Завтрак подавали за длинным буфетом, рядом с потемневшим от времени откидным столом. Сверху над палубой был натянут тент, пунцовые и золотистые фестоны которого трепетали на ветру. День был прекрасный – безоблачный, яркий. Крохотное солнце Гипериона припекало вовсю.

Доктор Вайнтрауб, Ламия, Кассад и Силен, вставшие раньше, уже позавтракали. Следом за Консулом на палубе появились заспанные Ленар Хойт и Хет Мастин.

Взяв поднос с печеной рыбой, фруктами и апельсиновым соком, Консул подошел к поручням. Река в этом месте была широкой – по меньшей мере километр от берега до берега, ее лазурно-зеленая гладь повторяла цвет небосвода. Консул долго разглядывал проплывавшие мимо берега, но так и не смог понять, где они находятся. На востоке уходили вдаль сверкавшие под лучами утреннего солнца полузатопленные плантации бобов-перископов, а там, где насыпи пересекались друг с другом, стояли угловатые хижины, построенные из золотистого падуба и побелевшего от времени плотинника. С запада всю пойму реки покрывали заросли низеньких кустиков гиссена, мангрового корня и огненно-красного папоротника (Консул так и не вспомнил, как он называется). Заросшие лагуны и болота тянулись примерно на километр, а дальше отвесной стеной поднимался берег, где вечноголубой кустарник цеплялся за каждый клочок земли между гранитными глыбами.

На секунду Консулу показалось, что он заблудился в этом мире, который до сих пор казался ему таким знакомым, но потом он вспомнил звук гудка, когда они проходили шлюзы, и сообразил, что возле Духоборских Вырубок баржа свернула на север, в боковой рукав реки Хулай. Суда здесь ходили очень редко, так что он действительно попал сюда впервые. Обычно он проплывал (или пролетал на скиммере) вдоль Королевского Канала, который лежал к западу от этих отвесных утесов. Консулу оставалось только гадать, какие помехи и опасности на основном пути к Травяному морю заставили их избрать этот обходной маршрут. Скорее всего сейчас они примерно в ста восьмидесяти километрах северо-западнее Китса.

– При свете дня все выглядит по-другому, не правда ли? – обратился к нему отец Хойт.

Консул снова оглядел берег, не понимая, о чем речь, но потом сообразил, что священник имеет в виду их баржу.

Сейчас прошедшая ночь казалась ему нереальной: прогулка под дождем в обществе посланца-андроида, лабиринт коридоров и выложенных мозаикой комнат, встреча с Хетом Мастином у руин Святилища, погрузка на старую баржу и, наконец, уплывающие за корму огни Китса.

Консул был настолько измучен, что едва ли воспринимал окружающее. Впрочем, остальные устали не меньше и тоже с трудом понимали, что происходит. Он смутно помнил, как удивила его команда баржи, состоявшая из одних андроидов. Но вот чувство облегчения, с которым он закрыл дверь каюты и забрался в постель, – его он помнил отлично.

– Сегодня утром я беседовал с А. Беттиком, – продолжал Вайнтрауб (доктор имел в виду проводника-андроида). – Между прочим, у этой старой калоши богатая история.

Мартин Силен подошел к буфету, налил себе немного томатного сока и, разбавив его какой-то жидкостью из собственной фляжки, сказал:

– Ясное дело, баржа видала виды. Взгляните на эти поручни, лоснящиеся от прикосновений бесчисленных рук, на эти выщербленные лестницы и потемневшие от сажи потолки. А эти просевшие койки – сколько поколений матросов валилось на них без задних ног. Барже, я полагаю, несколько веков. И резьба чертовски занятная. Стиль рококо. Кстати, заметили, что все запахи перебивает запах сандала? Его тут использовали для отделки. Не удивлюсь, если узнаю, что баржу доставили со Старой Земли.

– Именно так, – сказал Сол Вайнтрауб. Малютка Рахиль спала у него на руках, пуская во сне пузыри. – Корабль носит гордое имя «Бенарес». Он построен на Старой Земле в городе с тем же названием и поименован в его честь.

– Что-то не помню на Старой Земле такого города, – сказал Консул.

Ламия Брон оторвалась от завтрака:

– Бенарес, он же Варанаси, он же Гандипур, Свободный Штат Хинду. Вторая Азиатская Зона Процветания. Она образовалась после третьей японо-китайской войны. А во время локального ядерного конфликта между Индией и Исламской Советской Республикой город был уничтожен.

– Да, – подтвердил Вайнтрауб. – «Бенарес» построили еще до Большой Ошибки. Я полагаю, в середине XXII века. И, как сообщил мне А. Беттик, строился он как корабль-левитатор.

– А электромагнитные генераторы с него не сняли? – прервал его полковник Кассад.

– Видимо, нет, – ответил Вайнтрауб. – Они должны стоять на нижней палубе рядом с главным салоном. Пол там изготовлен из чистого лунного камня. А что, неплохо бы сейчас взлететь километра на два… хотя зачем?

– Бенарес, – задумчиво произнес Мартин Силен и любовно погладил потемневшие от времени перила. – Меня там однажды ограбили.

Ламия Брон поставила кофейную кружку на стол.

– Ты что же, хочешь сказать, что помнишь Старую Землю? Сколько же тебе лет, дедуля? Или ты за идиотов нас держишь?

– Дитя мое, – просиял Мартин Силен. – Я ничего не хочу сказать. Я только подумал, что эта история могла бы развлечь нас, так сказать, расширить кругозор… ведь в ней немало поучительного. При случае нам бы стоило поведать друг другу, где и как нас грабили… а равно и о том, где и как мы сами грабили других. А поскольку у тебя, дитя мое, есть преимущество – ты как-никак дочь сенатора, – я уверен, что твой список будет самым длинным и самым примечательным.

Ламия открыла было рот, но потом нахмурилась и промолчала.

– Интересно, как это судно попало на Гиперион? – пробормотал отец Хойт. – Какой смысл перевозить корабль-левитатор на планету, где электромагнитные генераторы не работают?

– Почему же не работают? – возразил полковник. – Небольшое магнитное поле у Гипериона есть. Другое дело, что надежной магнитной подушки здесь не получишь.

Отец Хойт поднял бровь – видимо, не мог сообразить, в чем разница.

– Слушайте! – вдруг завопил поэт, который все еще держался за поручни. – А ведь наша команда опять в сборе!

– Ну и что? – спросила Ламия Брон. Когда она обращалась к Силену, губы ее неизменно сжимались в тонкую линию.

– А то, что раз мы все в сборе, так давайте рассказывать истории.

– Господа, – произнес Хет Мастин, – мы же условились, что будем рассказывать после обеда.

Мартин Силен пожал плечами:

– Завтрак! Обед! Какого черта? Мы все в сборе. Сколько нам еще добираться до Гробниц Времени? Дней шесть-семь?

Консул прикинул. Не меньше двух дней по реке. Столько же – по Травяному морю, конечно, при попутном ветре. Перевалить через горы – еще день.

– Нет, – сказал он. – Меньше.

– Вот и ладушки, – сказал Силен. – Начнем сейчас же! Кроме того, нет никаких гарантий, что Шрайк не объявится раньше, чем мы сами постучим в дверь. Если мы все еще надеемся, что эти истории помогут нам выжить, каждому из нас стоит высказаться, пока ходячий кухонный автомат, к которому мы так стремимся, не превратил нас в кучу мясного фарша.

– Ты отвратителен, – поморщилась Ламия Брон.

– Ах, дорогая, – пропел Силен, – то же самое ты шептала мне этой ночью после второго оргазма.

Ламия отвернулась. Отец Хойт кашлянул:

– Так чья же сегодня очередь? Я имею в виду, чья очередь рассказывать?

Молчание затягивалось.

– Моя, – произнес наконец Федман Кассад. Он запустил руку в карман своей белой блузы и извлек оттуда клочок бумаги с большой цифрой «2».

– Если вы не возражаете, господа, начнем прямо сейчас, – предложил Сол Вайнтрауб.

На лице Кассада появилось подобие улыбки:

– Я с самого начала был против, но будь конец всему концом, все кончить могли б мы разом.[11]

– Слушайте! – воскликнул Мартин Силен. – Он знает драматургов, которые жили еще до Хиджры.

– Вы имеете в виду Шекспира? – спросил отец Хойт.

– Нет, – ответил Силен. – Лернера. Потом этого, козла… Лоуи. Нейла Саймона, старого пидора… А еще, блин, Хамеля Постона…

– Полковник, – официальным тоном произнес Сол Вайнтрауб, – погода великолепная, ближайший час мы ничем не заняты. Мы будем вам весьма обязаны, если вы поделитесь с нами своей историей. Итак, что же подвигло вас отправиться на Гиперион в это последнее паломничество к Шрайку?

Кассад кивнул. Солнце припекало все сильнее. Хлопал под ветром тент. Поскрипывая палубой, левитационная баржа «Бенарес» неспешно поднималась вверх по течению – к горам, болотам и Шрайку.

История солдата:

Война и любовь

В битве при Азенкуре Федман Кассад встретил женщину, которую искал потом всю свою жизнь. То утро в конце октября 1415 года от Рождества Христова выдалось сырым и холодным. Кассада сделали лучником в армии Генриха V, короля Англии. Английская армия высадилась во Франции 14 августа и с 8 октября отступала под натиском превосходящих французских сил. Генрих предполагал разбить французов на марше и убедил военный совет отступать под защиту стен Кале. Маневр не удался. Седым и туманным утром 25 октября семь тысяч англичан – в основном пехотинцев – встретились с двадцатью восьмью тысячами французских рыцарей лицом к лицу. Противников разделял только километр грязного поля.

Кассад замерз, устал и чувствовал себя больным. К тому же ему было страшно. Последнюю неделю лучники (и он в том числе) питались какими-то подгнившими ягодами и теперь практически все страдали от поноса. Температура воздуха не превышала десяти градусов, и всю прошлую ночь Кассад безуспешно пытался уснуть на холодной и мокрой земле. Реализм эксперимента впечатлял. Интерактивный тактический имитатор Олимпийской Офицерской школы (ООШ: ИТИ) по своим возможностям превосходил обычные фантопликаторы настолько, насколько голограмма превосходит дагерротип. Все физические ощущения были столь убедительны, столь реальны, что Кассада всерьез пугала перспектива быть раненным. Ходили слухи о кадетах, получивших во время модельных тренировок смертельные ранения и отдавших концы прямо в иммерсионной ванне.

Пехотинцы, составлявшие правый фланг армии Генриха, простояли напротив французов все утро. Но вот наконец развернулись флаги и тишину разорвали зычные крики сержантов (более подходящего слова Кассад не подобрал). По приказу короля лучники двинулись на врага. Справа и слева был лес, и цепь англичан растянулась метров на семьсот – от опушки до опушки. Она состояла из отрядов лучников (в одном из них и шел Кассад), между которыми двигались немногочисленные конные рыцари. Регулярной кавалерии у англичан не было, и большая часть всадников, которых Кассад мог видеть на своем краю поля, сосредоточилась либо вокруг короля (тот ехал в центре, метрах в трехстах от Кассада), либо вокруг герцога Йоркского, находившегося непосредственно на правом фланге. Эти две группы всадников напомнили Кассаду мобильные штабы современных сухопутных войск, с той лишь разницей, что вместо неизбежного леса антенн (сразу же выдающего местоположение штаба) над головами рыцарей реяли яркие знамена и флажки, укрепленные на древках пик. Хорошая мишень для артиллерии, подумал Кассад, но вовремя вспомнил, что в те времена этот род войск еще не встал на колеса.